Культурсоциология 3 страница

После отставки Никсона в американском обще­стве явно чувствовалось облегчение. Довольно долго политическое сообщество находилось в пере­ходном состоянии, в условиях сильного беспокой­ства и нравственного погружения, которые почти не оставляли времени на приземленные проблемы политической жизни. Когда вице-президент Дже­ральд Форд вступил в должность президента, про­изошел ряд символических превращений, указы­вавших на ритуальную перекомпоновку. В первом же выступлении после вступления в должность президент Форд объявил, что «наш долгий нацио­нальный кошмар закончился». Газетные заголов-

ГЛАВА 6

ки гласили, что солнце наконец-то выглянуло из-за туч, что начинается новый день. Американцы без конца говорили о силе и единстве страны. Сам Форд превратился вследствие этих обрядов пере­компоновки из довольно неуклюжего партийного лидера в исцелителя страны, в воплощение «хо­рошего парня», который олицетворяет собой вы­сочайшие стандарты этического и политического поведения.

Прежде чем продолжить описание процесса символизации, происходившего после этой пере­компоновки, я бы хотел еще раз подчеркнуть, что современные ритуалы никогда не принимают за­конченный вид. Как показывают данные опроса, даже после ритуальной церемонии, в ходе которой произошло согласованное голосование за статьи импичмента, и после ритуального обновления, на­ступившего с приходом к власти президента Фор­да, существенная часть американского общества не была убеждена в виновности Никсона. От во­семнадцати до двадцати процентов американцев не считали президента Никсона виновным ни в на­рушении закона, ни в поведении, позорном с точ­ки зрения нравственности. Иными словами, эти американцы не участвовали в обобщении мнения, которое изгнало Никсона с его должности. Ско­рее они воспринимали «Уотергейтское дело» как затеянное врагами Никсона из соображений по­литической мести. Демографические сведения об этой лояльной группе не предоставляют особенной информации. Это были люди с разным уровнем об­разования, представители всех классов и профес­сий. Одним из немногих значимых структурных совпадений было то, что они, как правило, были

ГЛАВА 6

южанами. Однако тем, что, по всей видимости, действительно выделяло эту группу, были их по­литические ценности. У этих людей были жесткие и узкие представления о политической лояльно­сти, в которых, например, вера в Бога соотноси­лась с преданностью американизму. У них также был глубоко личностный взгляд на политическую власть, они гораздо больше, чем другие американ­цы, выражали свою верность Никсону как челове­ку, а также его семье. Наконец, и это неудивитель­но, данная группа гораздо более негативно, чем прочие американцы, относилась к общественным движениям левого толка шестидесятых годов. То, что эти люди придерживались поляризованного и исключающего видения политической солидарно­сти, подкрепило их нежелание осуществлять обоб­щение специфически политических вопросов до общих нравственных проблем. Такое обобщение включало бы в себя не только критику Никсона, но и восстановление более широкого, более инклю­зивного политического сообщества. Голосуя за Никсона, они поддерживали кандидата, который обещал воплотить их чувства реакции возмуще­ния (backlash sentiments) бунтами шестидесятых и который в первые годы пребывания в должно­сти выглядел склонным осуществить их желание иметь более узкое и примордиальное политиче­ское сообщество.

Период социальной перекомпоновки, последо­вавший за лиминальным периодом «Уотергейта», -завершение непосредственно ритуального эпизо­да - вновь приводит к проблеме дихотомической сущности западной социальной теории, потому что сюда входит отношение между такими кате-

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

гориями, как харизма/рутинность, сакральное/ профанное, обобщение/институционализация (см. «Дилемма уникальности», Глава 2). С одной стороны, ясно, что со вступлением в должность президента Форда воцарилась гораздо более обы­денная атмосфера. Институциональные акторы и общественность в целом, по-видимому, вернулись на профанный уровень целей и конфликта интере­сов. Снова начались политические разногласия. Противоречия, связанные с экономикой инфля­ции, впервые за много месяцев вышли на стра­ницы газет и, наряду с зависимостью Америки от иностранной нефти, получили преувеличенное значение в ходе выборов в конгресс осенью 1974 года.

Согласно теориям рутинизации и конкретиза­ции (specification), или институционализации, конец ритуализации ведет за собой новую, пост­символическую фазу, где осуществляется инсти-туционализация или закрепление духа ритуала в реальной форме. Наиболее полное теоретическое изложение данного перехода представлено в тру­дах Нейла Смелзера (1959, 1963) и Толкотта Пар-сонса (Parsons & Bales, 1955: 35-132). Согласно их теории, посткризисные структуры развивают­ся, потому что они лучше приспособлены к тому, чтобы справляться с первоначальным источником неравновесия. Таким образом, обобщение закан­чивается вследствие того, что вновь созданные структуры эффективно справляются с конкрет­ным ролевым поведением. До известной степени такие новые и лучше приспосабливающиеся ин­ституты действительно появились в ходе «Уотер­гейтского дела». Появились новые структуры,

позволившие политической системе сильнее от­делиться, или изолировать себя, от конфликта ин­тересов и обеспечивавшие большее продвижение к универсализму. Были разработаны правила по поводу одновременного занятия должностей на государственной службе и в частных компаниях, и эти правила применялись к назначениям пре­зидента; было установлено, что для назначения на ключевые должности в аппарате президента, такие как должность директора Бюро управления и бюджета, необходимо согласие конгресса; была создана постоянная Специальная прокуратура, и министр юстиции был обязан в течение тридцати дней после получения любого отчета конгресса о нарушении решить, нужно ли привлекать к делу прокурора; наконец, финансирование президент­ских предвыборных кампаний из федерального бюджета было оформлено в виде закона. Кроме того, имел место ряд институциональных нововве­дений, санкционированных менее формальным образом: должность руководителя администрации стала менее могущественной, доктрина привиле­гий исполнительной власти применялась гораздо осторожнее; по важным вопросам советовались с конгрессом.

Эмиль Дюркгейм и Макс Вебер были бы склон­ны поддержать эту дихотомическую картину раз­решения кризиса. Вебер, конечно же, рассматри­вал большую часть политического взаимодействия не как культурное, а как инструментальное явле­ние. Когда действительно случаются харизматиче­ские эпизоды, они смягчаются в ходе неизбежного процесса рутинизации, запущенного призывами к контролю со стороны преследующих собственные

ГЛАВА 6

интересы сотрудников вождя после его «смерти» (Weber, 1968: 246-55)¹⁰. Трактовка Дюркгейма отличается большей сложностью. С одной сто­роны, он считал неритуальный мир глубоко про-фанным, безоценочным (nonvaluational), поли­тическим или экономическим, полным противо­речий, и в некотором смысле даже несоциальным (Alexander, 1982: 292-306). Однако в то же время для Дюркгейма это резкое отличие явно перекры­валось теорией, предполагавшей большую преем­ственность, поскольку он настаивал на том, что бурление (effervescence), исходящее от ритуалов, продолжает распространяться на постритуальную жизнь еще какое-то время после непосредственно­го периода ритуального взаимодействия.

Хотя кризисная модель обобщения-конкре­тизации позаимствована у функционалистского анализа, понятие обобщения как ритуала взято у Дюркгейма. Представленный здесь анализ соци­ального кризиса, таким образом, наделяет про­цесс символизации гораздо большей автономией, чем это делалось бы в рамках чисто функциона­листского подхода. На мой взгляд, обобщением и ритуализацией не занимаются исключительно по психологическим или социально-структурным причинам - либо из-за беспокойства, либо из-за не­эффективности социальных структур, - но и пото-

¹⁰ Эдвард Шилз (1975; см. Eisenstadt, 1968) трактует теорию ха­ризмы Вебера другим, менее инструментальным образом, что гораздо лучше согласуется с выбранным мной подходом. Шилз делает превращение в обыденность следствием институциона-лизации и говорит о сохранении ею сакрального статуса. Од­нако открытое использование Шилзом идей Вебера и понятия харизмы больше говорит нам о том, что Харольд Блум называл страхом влияния (anxiety of influence), чем о реальных теорети­ческих истоках его труда, потому что Шилз явно больше опира­ется на поздние труды Парсонса и Дюркгейма, чем собственно на Вебера.

ГЛАВА 6

му, что имело место посягательство на моральные убеждения, находящие страстную поддержку. Процессы символизации в той же степени помога­ют разобраться в вопросах этого уровня, в какой они обеспечивают более действенные структуры для решения конкретных, «реальных», выводя­щих из равновесия, проблем. Именно поэтому ри-туализация достигается не за счет простого струк­турного изменения, но также и за счет непрерыва­ющегося культурного бурления. Перезаряженные антиномии культурного порядка и эмоциональная интенсивность, лежащая в их основе, продолжают порождать нравственные противоречия, а зача­стую и поддерживать резко отличающиеся друг от друга культурные ориентации.

В сравнении с, скажем, последствиями дела Дрейфуса, бурление «Уотергейта» следует пони­мать в терминах относительного обретения куль­турной интеграции. «Уотергейт» стал считаться -что чрезвычайно важно при сравнении - не про­блемой левого или правого движения, а пробле­мой национального масштаба, относительно ко­торой у большинства сторон было единое мнение (см. Schudson, 1992). Все соглашались с тем, что налицо были определенные «уроки "Уотергей­та"», которые стране предстояло усвоить. В пери­од между 1974 и 1976 годом американцы посто­янно рассуждали об императивах того, что стали называть «этикой после "Уотергейта"» ("Post-Watergate morality"). Люди переживали эти собы­тия как могущественную социальную силу, разру­шавшую институты и репутации. «Этикой после "Уотергейта"» называли бурление, исходящее от ритуального события. Так назывались возрож-

ГЛАВА 6

денные ценности критической рациональности, антиавторитаризма и гражданской солидарности. Так назывались оскверненные ценности конфор­мизма, почтения к личности, а не должности, и борьбы узких групп. На протяжении нескольких лет после завершения лиминального состояния американцы применяли эти сильно заряженные нравственные императивы к конфликтам групп и интересов и к бюрократической жизни, каждый раз требуя полного универсализма и усиленной со­лидарности.

Итак, для взрослого населения - с детьми, как кажется, дело обстояло несколько иначе - по­следствием «Уотергейта» стал не усилившийся цинизм или политическая безучастность. Совсем наоборот, ритуальное бурление усилило веру в по­литическую «систему», хотя порожденное ею не­доверие продолжало расшатывать доверие обще­ственности к определенным институциональным акторам и властям. Недоверие к институтам от­личается от утраты легитимного характера общи­ми системами как таковыми (Lipset & Schneider, 1983). Если нормам и ценностям, которые, как считается, регулируют политическую жизнь, до­веряют, может происходить более ожесточенная борьба за обладание властью и силой (см. Barber, 1983). В этом смысле политическая демократия и политическая эффективность могут противо­стоять друг другу, потому что первая ведет к кон­фликту, а вторая зависит от порядка и контроля.

Сразу после «Уотергейтского дела» повышен­ная чувствительность к общему смыслу понятия долга и демократической ответственности дей­ствительно привела к усилению разногласий и

ГЛАВА 6

к ряду нападок на контроль со стороны властей. «Уотергейт» стал сильно заряженной метафорой в большей степени, чем когда-либо. Теперь он яв­лялся не просто обозначением объективно имев­ших место событий, но нравственным стандартом, который помогал субъективно создавать эти собы­тия. Граждане государства, вдохновленные сим­волической мощью этого дела, выискивали слу­чаи предосудительного поведения и пытались их наказать. В результате последовал ряд скандалов: например, «Кореягейт» и «Биллигейт» на амери­канской сцене и «Виногейт» за границей. В сущ­ности, символическая мощь этой метафоры оказа­лась удивительно стойкой вплоть до сегодняшнего дня. Она задала нарративные рамки для суждений по поводу действий президента Клинтона в ходе дела «Моникагейт».

Огромный выплеск «Уотергейта» в коллектив­ное сознание американцев в 1973 и 1974 году по­родил последовавшие за основным ударом потря­сения в виде популистского антиавторитаризма и критической рациональности. 1. Почти сразу же вслед за церемониями переком­поновки развернулась плотная цепочка беспре­цедентных расследований конгресса. Нельсо­ну Рокфеллеру, кандидату в вице-президенты при Форде, пришлось пройти через длинное и бурное показывавшееся по телевидению рас­следование относительно возможных злоупо­треблений его личным богатством. Конгресс также организовал невероятно масштабные транслировавшиеся по телевидению расследо­вания тайной, зачастую антидемократической, деятельности ЦРУ и ФБР, институтов, чья па-

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

триотическая власть ранее не подвергалась со­мнению. Данный поток таких «малых «Уотер-гейтов»», как их называли, продолжался и при президенте Картере в 1976-1980 годах. Глав­ный помощник Джимми Картера Берт Лэнс был вынужден уйти с должности после широко освещавшихся слушаний, которые поставили под сильное сомнение его финансовую и по­литическую честность. Каждое расследование порождало отдельный скандал; каждое из них следовало, часто вплоть до малейших деталей и слов, символической форме, установленной «Уотергейтом».

2. Дух «Уотергейта» породил целые реформатор­ские движения нового типа. Появилось Обще­ство отчетов о расследованиях, новая организа­ция, отвечавшая порыву нравственно вдохнов­ленной критической журналистики со стороны тех журналистов, которые интериоризировали опыт «Уотергейта» и стремились экстериоризи-ровать его модель. Лица, расследующие престу­пления в рамках федерального уголовного пра­ва - адвокаты и полицейские - сформировали отделы по борьбе с должностными преступлени­ями по всей территории Соединенных Штатов Америки. Впервые в истории Америки значи­тельные карательные ресурсы были переброше­ны с преступников в их привычном понимании, зачастую принадлежащих к низшим слоям об­щества, на высокопоставленных должностных лиц в государственной и частной сферах. У мно­гих вдохновленных моделью «Уотергейта» про­куроров городов и штатов и федеральных про­куроров сложилось твердое априорное убеж-

дение, что должностные лица вполне могут совершать преступления против своего народа. Выслеживая таких преступников и преследуя их в судебном порядке, прокуроры пытались поддерживать нравственную бдительность всех властей в отношении их должностных обязан­ностей как таковых.

3. В месяцы, последовавшие за перекомпоновкой, власти подвергались критическому рассмотре­нию на всех институциональных уровнях аме­риканского общества, даже на самых призем­ленных. Например, организация бойскаутов переписала свою конституцию с целью подчер­кнуть не только лояльность и послушание, но и право на критическое оспаривание. Судей на конкурсе красоты «Чернокожая Мисс Амери­ка» обвинили в пристрастности и предвзятости. Профессиональные сообщества пересматрива­ли и переписывали свои этические кодексы. Официальных представителей сообществ уча­щихся средних школ и университетов призыва­ли к действиям после того, как случались мел­кие скандалы. Члены администраций городов и мэры «выводились на чистую воду» в каждом городе, большом и маленьком. В большей части этих противостояний конкретным вопросам по­литики и интересов не уделялось значительно­го внимания. На карту были поставлены сами кодексы должностных обязанностей. Иными словами, за этими приземленными ин­ституциональными событиями на самом деле сто­яли усилившиеся резкие символические противо­положности культуры, сложившейся после «Уо­тергейта». Такие его отзвуки также проявлялись

Дата добавления: 2017-01-14