Культурсоциология 1 страница

УОТЕРГЕЙТ» КАК ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ РИТУАЛ

В июне 1972 года представители Республикан­ской партии осуществили незаконное проникнове­ние со взломом в штаб-квартиру Демократической партии в отеле «Уотергейт» в Вашингтоне, округ Колумбия. Республиканцы описали проникнове­ние как «третьеразрядный взлом», не имевший ни политических мотивов, ни этической значи­мости. Демократы заявили, что это масштабный акт политического шпионажа и, более того, сим­воличный поступок для безнравственного прези­дента-демагога республиканца Ричарда Никсона и его администрации. Американцы не сочли более резкую реакцию убедительной. Происшествию уделялось относительно мало внимания, и в тот момент оно не породило настоящего чувства воз­мущения. Не было криков негодования. В основ­ном имело место почтительное отношение к пре­зиденту, уважение к его власти и вера в то, что его объяснение событий соответствует истине, не­смотря на наличие улик, которые позднее стали казаться явным доказательством обратного. За не­сколькими важными исключениями, рассчитан­ные на массовую аудиторию новостные издания и каналы через какое-то время решили привлекать поменьше внимания к этой истории, не потому, что их принудили так поступить, а потому, что они искренне полагали, что это относительно не­важное событие. Иными словами, «Уотергейтское

ГЛАВА 6

дело» осталось частью профанного мира в смысле, который подразумевал Дюркгейм. Даже после вы­боров в федеральные органы власти в ноябре того года, когда демократы уже четыре месяца подни­мали шум вокруг инцидента, восемьдесят процен­тов американцев с трудом могли поверить в то, что существует «Уотергейтский кризис»; семьдесят пять процентов полагали, что произошедшее - это просто обычная политика; восемьдесят четыре процента считали, что то, что они слышали о про­исшествии, не повлияло на их выбор при голосо­вании. Два года спустя то же самое происшествие, которое по-прежнему называли «Уотергейт», по­родило самый серьезный политический кризис мирного времени в истории Америки. Оно стало захватывающим моральным символом, который открыл длинный коридор сквозь сакральное вре­мя и пространство и вызвал болезненное противо­речие между чистыми и нечистыми сакральными формами. «Уотергейтское дело» стало причиной первого в истории добровольного ухода президен­та в отставку.

Как и почему изменилось восприятие этого со­бытия? Чтобы понять это, сначала необходимо осознать, на что указывает такой исключитель­ный контраст между этими двумя видами обще­ственного восприятия, а именно то, что собственно событие, незаконное проникновение в отель «Уо­тергейт», само по себе обошлось относительно без последствий. Это был просто набор фактов, и, не­смотря на распространенное убеждение, факты ни о чем не говорят. Разумеется, за два года кризиса, по-видимому, обнаружились новые «факты», но совершенно поразительно то, что многие из этих

ГЛАВА 6

«разоблачений» в действительности уже просочи­лись в прессу и были опубликованы еще до выбо­ров. «Уотергейтское дело» не могло, как сказали бы французы, высказать себя. О нем пришлось рассказывать обществу; если использовать знаме­нитое высказывание Дюркгейма, это был социаль­ный факт. Изменился скорее контекст дела, а не сырые эмпирические данные как таковые.

Чтобы понять, как менялся рассказ об этом ключевом социальном факте, необходимо приве­сти к дихотомии сакральное/профанное, предло­женное Толкоттом Парсонсом, понятие обобще­ния (generalization). Существует несколько уров­ней, на которых можно рассуждать о любом со­циальном факте (Smelser, 1959, 1963). Эти уровни привязаны к разным видам социальных ресурсов, и сосредоточенность внимания на том или другом уровне может многое рассказать о том, проходит ли система через кризис - и, следовательно, под­вергается процессу сакрализации - или же работа­ет в рутинном, или профанном, режиме и пребыва­ет в равновесии.

Первый и самый конкретный уровень - это уро­вень целей. Политическая жизнь большую часть времени проходит на относительно приземленном уровне целей, власти и интереса. Выше него, так сказать, на более высоком уровне обобщения, на­ходятся нормы - условности, обычаи и законы, которые регулируют этот политический процесс и борьбу. На еще более высоком уровне расположе­ны ценности: те весьма обобщенные и первичные аспекты культуры, которые влияют на коды, регу­лирующие политическую власть, и нормы, внутри которых разрешаются проблемы конкретных ин-

ГЛАВА 6

тересов. Если политика осуществляется в рутин­ном режиме, сознательное внимание участников политического процесса направлено на цели и ин­тересы. Это относительно конкретное внимание. Рутинная, «профанная», политика, в сущности, означает, что, по общему мнению, эти интересы не нарушают более общие ценности и нормы. Поли­тика, выходящая за пределы обыденного, начина­ется, когда между уровнями ощущается напряже­ние либо из-за изменений в природе политической активности, либо из-за перемен в общих обяза­тельствах более сакрального характера, которые, как считается, регулируют данные уровни. В та­кой ситуации возникает напряжение между целя­ми и более высокими уровнями. Внимание обще­ственности перемещается от политических целей к более общим проблемам, к нормам и ценностям, которые, как полагают, находятся в опасности. В таком случае можно сказать, что произошло обоб­щение общественного сознания, о котором говори­лось ранее как о центральном моменте ритуально­го процесса.

Именно в свете такого понимания можно ос­мыслить изменения в рассказе об «Уотергейтском деле». Поначалу семьдесят пять процентов амери­канских граждан рассматривали его лишь как не­что на уровне целей, как «просто политику». Через два года после незаконного проникновения, к лету 1974 года, общественное мнение резко изменилось. Теперь пятьдесят процентов населения считали эпизод с «Уотергейтом» проблемой, нарушавшей основополагающие обычаи и моральные принци­пы, и - со временем - угрозой самым сакральным ценностям, поддерживающим политический поря-

ГЛАВА 6

док как таковой. К концу этого двухлетнего перио­да кризиса почти половина из тех, кто голосовал за Никсона, изменили свое мнение, и две трети всех избирателей считали, что теперь проблема вышла далеко за пределы политики¹. Произошло корен­ное обобщение мнения. Факты не слишком изме­нились, но социальный контекст, в котором они рассматривались, был трансформирован.

Если взглянуть на этот двухлетний процесс трансформации контекста «Уотергейта», мы уви­дим создание и разрешение основополагающего социального кризиса, разрешение, которое вклю­чало в себя глубочайшую ритуализацию² поли­тической жизни. Для достижения такого «рели­гиозного» статуса было необходимо наличие ис­ключительного обобщения мнения в отношении политической угрозы, которую создало самое ядро установленной власти, и успешная борьба не про­сто против этой власти в ее социальной форме, но и против могущественных культурных обоснова­ний, к которым она прибегала. Чтобы понять этот процесс создания и разрешения кризиса, необхо­димо вписать теорию ритуала в более энергичную теорию социальной структуры и социального про­цесса. Позвольте мне дать общее описание данных факторов, прежде чем я объясню, как каждый из них связан с «Уотергейтом».

¹ Эти цифры взяты из панельного опроса 1972-1974 годов, про­водившегося в рамках исследования выборов в федеральные органы власти США Институтом исследований в области соци­альных наук при Мичиганском университете.

* Здесь и далее термин «ритуализация» употребляется в дюрк-геймианском смысле, отсылая к важным символическим про­цессам, участники которых испытывают высокоинтенсивные эмоции, а не в более привычном для социологии (в частности, благодаря работам Р. Мертона) значении «ритуализации» как «рутинизации» или «выхолащивания». — Примеч.ред.

ГЛАВА 6

Что должно произойти, чтобы все общество пе­режило задевающий его основы кризис и ритуаль­ное обновление?

Во-первых, чтобы событие было сочтено осквер­няющим (Douglas, 1966) или отклоняющимся от нормы чем-то большим, чем крошечная часть на­селения, должен существовать достаточный со­циальный консенсус. Иными словами, только при достаточном единодушии «общество» может взволноваться и вознегодовать.

Во-вторых, значительные группы, разделяю­щие этот консенсус, должны воспринимать собы­тие не только как отклонение от нормы, но и как угрозу осквернения «центра» (Shils, 1975: 3-16) общества.

В-третьих, для разрешения этого глубокого кризиса необходимо задействовать методы ин­ституционального социального контроля. Однако даже легитимные нападки на оскверняющие ис­точники кризиса часто воспринимаются как пуга­ющие. Поэтому такого рода контроль также при­водит в движение инструментальную силу и угро­зу силы, чтобы усмирить оскверняющие силы.

В-четвертых, механизмы социального кон­троля должны сопровождаться активизацией и борьбой элит и групп общественности, четко раз­деленных и относительно автономных (например, Eisenstadt, 1971; Keller, 1963) по отношению к структурному центру общества. В ходе данного процесса начинается формирование контрцен­тров.

Наконец, в-пятых, должен иметь место дей­ственный процесс символической интерпретации, то есть процессы ритуализации и очищения, про-

глава б

должающие процесс навешивания ярлыков и ут­верждающие власть символического, сакрально­го центра общества в ущерб центру, который все больше людей считают лишь структурным, про-фанным и нечистым. В ходе этого данные процес­сы убедительно демонстрируют, что отклоняющи­еся от нормы, «трансгрессивные» ("transgressive") качества суть источники данной угрозы.

Объясняя, как каждый из этих пяти факторов сыграл свою роль в ходе «Уотергейтского дела», я покажу, что в сложном обществе реинтеграция и символическое обновление отнюдь не происхо­дят автоматически. Исходная дюркгеймовская теория ритуала разрабатывалась в контексте про­стых обществ. Поэтому «ритуализации» можно было ожидать с уверенностью. В современных фрагментированных обществах политическая ре­интеграция и культурное обновление зависят от контингентного исхода определенных историче­ских обстоятельств. Успешное сочетание этих сил встречается по-настоящему редко.

Прежде всего, должна возникнуть возможность консенсуса. В период между проникновением в отель «Уотергейт» в июне 1972 года и соперниче­ством Ричарда Никсона и Джорджа Макговерна на ноябрьских выборах необходимого социально­го консенсуса не выработалось. Это было время, когда американское общество было сильно поля­ризовано в политическом отношении, хотя боль­шая часть фактических социальных конфликтов шестидесятых годов существенно поостыла. Ник­сон заполучил должность президента отчасти за счет реакции возмущения на эти противостояния шестидесятых годов, в то время как кандидат от

ГЛАВА 6

демократов, Джордж Макговерн, многим казал­ся главным символом пресловутого «левачества». Оба кандидата в президенты полагали, что они и их народ продолжают битвы шестидесятых. Та­ким образом, деятельное присутствие Макговерна рядом с Никсоном в тот момент времени позво­лило последнему продолжить продвигать авто­ритарную политику, которая могла бы оправдать эпизод в отеле «Уотергейт». Не следует, однако, полагать, что, если в тот период не наблюдалось значительной реинтеграции, то не происходило и никакой значительной символической деятельно­сти. В сложных обществах согласие осуществля­ется на нескольких уровнях. Может иметь место исключительно значимое культурное согласие (например, многостороннее и систематическое со­гласие по поводу структуры и содержания языка), в то время как социальных или структурных сфер субъективного согласия (например, правил поли­тического поведения) не существует. Может иметь место символическое согласие без социального консенсуса, более того, это может происходить внутри более важных культурных площадок, чем язык.

Можно отследить сложное символическое раз­витие коллективного сознания американцев на протяжении лета 1972 года, развитие консенсуса, которое заложило основу для всего, что последова­ло далее, хотя и не привело к появлению консенсу­са на социальных уровнях³. Именно в эти четыре

³ Здесь я опираюсь на тщательное исследование показывавшихся по телевидению новостных репортажей по поводу «Уотергейт­ского дела», с которым можно ознакомиться в Телевизионных архивах Университета Вандербильта в Нашвилле, Теннеси. Я изучил все новости, транслировавшиеся в вечерних новостных выпусках канала Си-Би-Эс с июня 1972 по август 1974 года.

ГЛАВА 6

месяца определился смысловой комплекс «Уотер­гейт». В первые недели, последовавшие за неза­конным проникновением в штаб-квартиру демо­кратов, «Уотергейт» в семиотическом смысле су­ществовал лишь как знак, как обозначение. Более того, это слово просто относилось к единичному эпизоду. В течение дальнейших недель знак «Уо­тергейт» стал более сложным и начал обозначать серию взаимосвязанных событий, всплывших в связи со взломом, включая обвинения в полити­ческой продажности, запирательство со стороны президента, судебные иски и аресты. К августу 1972 года «Уотергейт» превратился из простого знака в символ с очень заметным ореолом, в слово, которое не столько обозначает фактические собы­тия, сколько имеет множество моральных конно­таций.

«Уотергейт» превратился в символ оскверне­ния, воплощающий ощущение зла и нечистоты. В структурном отношении факты, напрямую свя­занные с делом, - те, что имели непосредственное отношение к преступлению, к штаб-квартире и к комплексу аппартаментов, а также люди, которых включили в дело позднее, - помещались с отрица­тельной стороны системы символической класси­фикации. Люди или учреждения, выследившие или арестовавшие преступников, помещались с другой, положительной, стороны. Эту раздвоен­ную модель осквернения и чистоты затем наложи­ли на традиционную структуру добро/зло амери­канского гражданского дискурса, имеющие отно­шение к нашему обсуждению элементы которого приведены в таблице 6.1. Итак, ясно, что, хотя имело место значительное символическое струк-

ГЛАВА 6

турирование, «центр» американской гражданской структуры никак в нем не участвовал.

Таблица 6.1

Система символической классификации в августе 1972 года

«Структура» «Уотергейта»

Следует подчеркнуть, что это символическое развитие происходило в умах общественности. Мало кто из американцев не согласился бы с мо-

ГЛАВА 6

ральным смыслом «Уотергейта» как коллектив­ного представления. Тем не менее, хотя социаль­ная основа данного символа многое включала в себя, этим символом практически и исчерпывался смысловой комплекс «Уотергейт» как таковой. Этот термин соотносил ряд событий и людей с мо­ральным злом, но в коллективном сознании он не связывался со значимыми социальными ролями или моделями институционального поведения. Ни Республиканская партия, ни администрация пре­зидента Никсона и менее всего сам президент Ник­сон еще не подверглись осквернению через символ «Уотергейта». В этом смысле можно сказать, что произошло некоторое символическое обобщение, но не ценностное обобщение внутри социальной системы.

Такого обобщения не произошло, потому что социальная и культурная поляризация амери­канского общества еще недостаточно сгладилась. Так как поляризация продолжалась, не могло быть движения вверх по направлению к общим для всех социальным ценностям; так как не было обобщения, то у общества в целом и не могло быть ощущения кризиса. Так как не было ощущения кризиса, другим упомянутым выше силам, в свою очередь, оказалось невозможно вступить в игру. Не было повсеместного ощущения угрозы центру, и из-за отсутствия этого ощущения не могло и про­изойти мобилизации сил, направленных против центра. Силы социального контроля, такие как следственные комитеты, суды и комитеты кон­гресса, боялись выступить против могущественно­го, надежного и законного центра. Сходным обра­зом, четко выделенные элиты не боролись против

ГЛАВА 6

угрозы центру (и со стороны центра), поскольку многие из этих элит были разобщены, напуганы, а их деятельность была парализована. Наконец, не возникло никаких глубоких ритуальных про­цессов - это могло бы произойти только в ответ на напряжение, порожденное первыми четырьмя факторами.

И все же за шесть месяцев, прошедших с момен­та выборов, ситуация начал а меняться. Во-первых, начал складываться консенсус. Окончание сильно разделяющего общество периода выборов создало возможность сближения, которое подготавлива­лось на протяжении по крайней мере двух лет до начала «Уотергейтского дела». Социальная борь­ба шестидесятых годов уже давно закончилась, и инициатива в обсуждении многих проблем пере­шла к центристским группировкам⁴.

В ходе противостояния шестидесятых годов левые силы ссылались на ценности критического универсализма и рациональности, связывая их с общественными движениями за равенство и про­тив институциональной власти, включая, конечно же, и власть самого патриотически ориентирован­ного государства. Правые, со своей стороны, при­зывали к поддержанию партикуляризма и тради­ции и защищали власть и государство. В период после выборов доктрину критического универса­лизма могли принять уже и центристские силы, не опасаясь при этом, что их мотивы будут срав­нивать с узкими идеологическими мотивами или целями левого движения; в сущности, критика

⁴ Данное наблюдение основано на систематических выборках из новостных изданий общенационального масштаба и трансли­ровавшихся по телевидению выпусков новостей с 1968 по 1976 год.

ГЛАВА 6

теперь могла быть направлена в защиту самого на­ционального патриотизма американцев. Вместе с появлением консенсуса пришла и возможность возникновения ощущения нарушения моральных норм, а вместе с ней началось движение в сторону обобщения по отношению к политическим целям и интересам. Когда стал доступен первый ресурс консенсуса, стало возможным запустить и прочие процессы, упомянутые ранее.

Второй и третий факторы заключались в беспо­койстве по поводу центра и введении институцио­нального социального контроля. Поскольку пере­мены после выборов, описанные выше, обеспечи­ли намного менее «политизированную» атмосфе­ру, осуществление социального контроля стало более безопасным делом. Такие институты, как суды, Министерство юстиции, различные бюро­кратические ведомства и специальные комитеты конгресса могли устанавливать правила более за­конным образом. Сама эффективность этих инсти­тутов социального контроля в свою очередь прида­ла законный характер попыткам средств массовой информации распространить осквернение, связан­ное с «Уотергейтом», ближе к центральным ин­ститутам. Осуществление социального контроля и большая близость к центру подкрепили сомнения общественности в том, был ли «Уотергейт» всего лишь отдельным случаем преступления, выводя на поверхность все больше «фактов». Хотя окон­чательное обобщение и серьезность дела остава­лись открытым вопросом, страхи, связанные с тем, что «Уотергейт» может стать угрозой центру американского общества, быстро распространи­лись среди важных общественных групп и элит.

ГЛАВА 6

Вопрос о близости к центру на протяжении этого раннего послевыборного периода «Уотергейтского дела» занимал каждую крупную группу. Позднее сенатор Бейкер озвучил это беспокойство в виде вопроса, ставшего знаменитым во время летних слушаний в Сенате: «Насколько много знал пре­зидент, и когда он узнал об этом?» Беспокойство об угрозе центру, в свою очередь, подкрепило ра­стущее ощущение нарушения нормы, усилило консенсус и внесло вклад в процесс обобщения. Оно также подвело рациональные основания под введение принудительного социального контроля. Наконец, в структурном отношении, оно начало перестраивать «хорошую» и «плохую» стороны символизации «Уотергейтского дела». На какой стороне системы классификации на самом деле на­ходились Никсон и его администрация?

Четвертым фактором стало противостояние элит. На протяжении этого периода процесс обоб­щения, подстегиваемый консенсусом, страхом за центр и деятельностью новых институтов соци­ального контроля, подогревался желанием ока­завшихся в отчуждении институциональных элит отомстить Никсону. Эти элиты были для Никсона воплощением «левачества» или просто «изощрен­ного космополитизма» во время его первого пре­зидентского срока и стали объектом его законных и незаконных попыток подавления или установ­ления контроля. Среди представителей этих элит были журналисты и газеты, интеллектуалы, уни­верситеты, ученые, адвокаты, верующие, фонды и, последние по порядку, но не по значимости, представители власти в различных государствен­ных ведомствах и Конгресс США. Ведомые жела-

глава б

нием сравнять счет, вновь закрепить свой пошат­нувшийся статус и защитить свои универсалист­ские ценности, в годы кризиса эти элиты пришли в движение с тем, чтобы сделаться контрцентрами.

К маю 1973 года, почти через год после незакон­ного проникновения и через шесть месяцев после выборов, все эти силы создания и разрешения кри­зиса начали действовать. В общественном мнении были запущены значительные изменения, и в игру вступали мощные структурные ресурсы. Только на этом этапе мог появиться пятый фактор кризи­са. Только теперь могли начаться глубинные про­цессы ритуализации - сакрализация,осквернение и очищение, хотя, разумеется, важные символи­ческие изменения уже произошли.

Первый фундаментальный ритуальный про­цесс Уотергейтского кризиса включал в себя транслировавшиеся по телевидению слушания Специального комитета Сената, которые начались в мае 1973 года и продолжались до конца августа. Это событие вызвало огромный резонанс в процес­се символического упорядочивания всего дела. Ре­шение провести и показать по телевидению слуша­ния в Сенате было реакцией на беспокойство, ко­торое испытывали значительные группы населе­ния. Последовавший процесс символизации помог канализировать это беспокойство в определенных четко выраженных направлениях большего обоб­щения и усиления консенсуса. Слушания явили собой некий вид гражданского ритуала, который оживил весьма общие, но при этом очень важные движения критического универсализма и раци­ональности в американской политической куль­туре. Этот ритуал воссоздал сакральную, обоб-

ГЛАВА 6

щенную этику, на которой основываются более светские понятия долга, и это произошло за счет отсылки к мифологическому уровню националь­ного осознания; мало каким другим событиям в послевоенной истории удалось то же самое.

Слушания были первоначально санкциониро­ваны Сенатом на определенных политических и нормативных основаниях, с целью разоблачить нечестные методы проведения избирательной кампании и предложить реформы законодатель­ства. Однако сильная потребность в ритуальном процессе вскоре заставила забыть об этом первона­чальном побуждении. Слушания превратились в сакральный процесс, посредством которого страна могла вынести суждение о критически рассматри­вавшемся теперь «Уотергейтском деле». То, что этот процесс способствовал достижению консен­суса и обобщения, в некоторой степени неплохо осознавалось. Ведущие представители конгресса предоставляли членство в комитете по расследова­нию, имея в виду обеспечить в нем представитель­ство наибольшему числу регионов и политических позиций, и отказывали в членстве любым поли­тическим персонажам, потенциально способным поляризовать общество. Однако большая часть процесса обобщения протекала гораздо менее осоз­нанно во время самого события. Усиливающийся ритуальный аспект дела вынудил членов комите­та замаскировать свои зачастую резкие внутрен­ние разногласия приверженностью гражданско­му универсализму. Например, многие из членов комитета в шестидесятые годы были активными участниками радикальных или либеральных дви­жений. Теперь им пришлось продвигать патри-

ГЛАВА 6

отический универсализм, не упоминая конкрет­ных вопросов, поднимавшихся левым движением. Другие члены комитета, бывшие убежденными сторонниками Никсона и поддерживавшие поли­тику, вызванную реакцией возмущения на бунты шестидесятых, теперь должны были полностью отказаться от такого оправдания политических мер.

В конечном итоге показывавшиеся по теле­видению слушания явили собой лиминальный опыт (Turner, 1969), опыт, резко отделенный от профанных проблем и приземленных основ по­вседневной жизни. Создавалась ритуальная ком-мунитас⁶, которую американцы могли разделить, и внутри этого реконструированного сообщества невозможно было обращать внимание ни на один из тех поляризующих общество вопросов, которые породили Уотергейтский кризис, и на те историче­ские оправдания, которые за ним стояли. Вместо этого слушания возродили гражданскую культу­ру, на которой основывались демократические представления о «долге» на протяжении истории Америки. Чтобы понять, как мог появиться не­кий переходный мир, необходимо рассмотреть его как феноменологический мир в том смысле, который вкладывал в это понятие Альфред Шюц. Слушаниям удалось стать миром «к себе» ("unto itself"). Это был мир sui generis, мир без истории. У его персонажей не было памятного прошлого. Он был в самом настоящем смысле «вне времени». Формирующие механизмы телевидения внесли

⁶ Мы следуем устоявшемуся в русскоязычном научном словоупо­треблении переводу тернеровского понятия «communitas », обо­значающего особый тип социальной общности, характерный для лиминальных этапов ритуального процесса. — Примеч. ред.

28 Культурсоциология

ГЛАВА 6

свой вклад в то разукоренение (deracination), ко­торое породило этот феноменологический статус. Изменения, вносившиеся при закрытых дверях, повторы, противопоставление, упрощение и про­чие приемы, которые дали истории возможность мифологизироваться, остались невидимыми для зрителя. Добавим к этому «заключенному в скоб­ки опыту» приглушенные голоса дикторов, пом­пезность и церемониальный характер «события» и мы получим рецепт конструирования посредством телевидения сакрального времени и сакрального пространства⁶.

На уровне приземленной реальности во время слушаний по «Уотергейтскому делу» шла война между двумя яростно соперничающими между собой политическими силами. Этим силам при­шлось превратиться в символические выражения данного случая, и в результате они определялись и ограничивались культурными структурами даже в ходе борьбы за то, чтобы, в свою очередь, опре­делить и ограничить эти структуры. Для Никсона и его политических сторонников «Уотергейтское дело» необходимо было определить политически: то, что сделали люди, взломавшие штаб-квартиру в отеле «Уотергейт» и занимавшиеся укрыватель­ством, было «просто политикой», а про настро­енных против Никсона сенаторов в комитете по «Уотергейтскому делу» (большинство из которых, в конце концов, были членами Демократической партии) говорилось, что они просто занимаются политической охотой на ведьм. В противополож-

⁶ Для ознакомления с важным общим обсуждением того, как по­средством телевидения общественное происшествие может пре­вратиться в ритуальные «события», см. Dayan and Katz (1988).

ГЛАВА 6

ность этому, критически настроенные по отноше­нию к Никсону члены комитета считали нужным противостоять этому приземленному политиче­скому определению. Никсона можно было осуж­дать, а «Уотергейт» официально считать настоя­щим кризисом, только если определить события как стоящие выше политики и как подразумева­ющие принципиальные нравственные проблемы. Более того, все это нужно было привязать к силам, близким к центру политического общества.

Первый вопрос заключался в том, нужно ли во­обще транслировать слушания по телевидению. Позволить некому событию принять ритуализи­рованную форму означает дать персонажам драмы право решительно вмешаться в культуру обще­ства; это означает дать событию и тем, кто опреде­ляет его смысл, особый, привилегированный до­ступ к коллективному сознанию. В простых обще­ствах ритуальные процессы предписаны загодя: они происходят в заранее определенные периоды и заранее определенным образом. В более слож­ных обществах осуществления процессов ритуа-лизации добиваются, часто в весьма неблагопри­ятных условиях. По сути, в современном обществе обретение ритуального статуса часто представляет опасность и угрозу частным интересам и группам. Действительно, мы знаем, что Белый дом принял все меры к предотвращению показа слушаний по телевидению, добивался того, чтобы им отво­дили меньше времени в эфире, и даже оказывал давление на каналы, чтобы те урезали освещение событий после начала слушаний. Были также по­пытки заставить комитет опрашивать свидетелей в последовательности, которая была гораздо менее

28'

ГЛАВА 6

впечатляющей, чем та, которую использовали в конечном итоге.

Поскольку эти попытки не увенчались успе­хом, дело обрело ритуальную форму⁷. С помощью

⁷ То, что Никсон боролся с телевидением, чтобы предотвратить ритуализацию, подчеркивает своеобразные качества эстетиче­ской формы, характерные для этого средства массовой инфор­мации. В своем новаторском очерке «Что такое кино?» Андре Базен (1958) предположил, что уникальный бытийный статус кинематографа по сравнению с письменными видами искус­ства, такими как романы, заключается в реализме. Базен имел в виду не то, что в кинематографе нет ничего искусственного, а то, что конечные результаты кинематографических трюков производят безошибочное впечатление реальности, жизнен­ности и правдивости. Зрители не могут отстраниться от гово­рящих и высказывающихся образов с той же легкостью, что и от статичных, обезличенных, литературных форм. Такой убе­дительный реализм в той же мере отличает и телевидение, в особенности документальные передачи и выпуски новостей, в какой он отличает и классический кинематограф, хотя в дан­ном случае телевидению противопоставляется газета, а не ро­ман. Так, с момента появления телевидения после Второй ми­ровой войны политические лидеры чувствовали, что управлять таким средством массовой информации, как телевидение, с его тайным трюком mise en scene (инсценировки.- Примеч. пер.), значит придать своим словам - в восприятии общественности -бытийный статус истины.

Дата добавления: 2017-01-14