Культурсоциология 2 страница

В этом смысле борьба Никсона за то, чтобы слушания не показы­вались по телевидению, представляла собой борьбу за то, чтобы удержать информацию о слушаниях в Сенате внутри менее убе­дительного эстетического оформления в газетных статьях. Пре­зидент и его сторонники чувствовали, что если слушания выйдут в телевизионный формат, битва уже будет частично проиграна. Однако данную мысль из области философии эстетики следу­ет уточнить в двух отношениях. Во-первых, из-за контингент­ное™ телевизионного новостного репортажа в прямом эфире реалистичность слушаний в Сенате подкреплялась необходи­мой долей неопределенности. «Контроль» над инсценировкой «Уотергейтского дела» — над прямым репортажем с места слу­шаний - совершенно не был предрешен заранее. Однако эсте­тический афоризм Базена следует уточнить и еще в одном со­циологическом отношении. Телевидение, и даже «основанное на фактах» телевидение, есть средство массовой информации, которое зависит от силы своего влияния, а готовность зрителей к тому, чтобы на них было оказано влияние, готовность прини­мать утверждения о неких фактах как данность, зависит от до­верия к тому, кто пытается их убедить. Та степень, до которой основанному на фактах телевидению верят, то есть то, как и до какой степени телевидение достигает того бытийного статуса, на который оно, так сказать, может претендовать эстетически, зависит от того, в какой степени его считают отдельным, бес­пристрастным средством информации.

ГЛАВА 6

телевидения десятки миллионов американцев приняли символическое и эмоциональное участие в совещаниях комитета. Просмотр слушаний стал моральной обязанностью для больших групп на­селения. Рушились старые порядки и строились новые. То, что наблюдали зрители, было сильно упрощенной драмой - герои и злодеи появлялись в свой срок. Но эта драма составила очень серьезное символическое происшествие.

Если обретение формы современного ритуала происходит непредзаданным образом, то это же относится и к изложению содержания, потому что современные ритуалы и кодируются далеко не столь автоматически, как их предшественники. В контексте сакрального времени слушаний свиде­тели со стороны администрации президента и се­наторы боролись за нравственное узаконивание, за превосходство и господство в плане определе­ния характера события и связанного с ним риту­ала. Конечный результат никоим образом не был

Действительно, проанализировав данные опроса за этот период, можно предположить, что одним из самых сильных факторов, обещавших поддержку идее импичмента, было убеждение в том, что телевизионные новости непредвзяты. Отсюда следует, что одной из главных причин, по которой «Уотергейт» не по­лучилось воспринять как серьезную проблему - не говоря уже о виновности Никсона - до выборов 1972 года, было распро­страненное ощущение, что средства массовой информации не являются независимыми, но составляют часть «либерального» модернистского движения; на такой связи активно настаивал вице-президент Спиро Агнью. Тем не менее, вследствие описан­ных выше процессов, с января по апрель 1973 года средства мас­совой информации были постепенно реабилитированы. Ощу­щение политической поляризации пошло на спад, а остальные ключевые институты теперь, по-видимому, поддерживали ра­нее сообщавшиеся в средствах массовой информации «факты». Полагаю, что только потому, что телевидение теперь опиралось на достаточно масштабное единодушие в обществе, его сообще­ния и смогли приобрести статус реализма и правды. Следова­тельно, такое изменение социального контекста эстетической формы чрезвычайно важно для понимания эффекта слушаний в Сенате.

ГЛАВА 6

определен заранее. Исход зависел от успеха рабо­ты с символами. Описывать эту работу с символа­ми означает обратиться к этнографии, или герме­невтике транслируемого по телевидению ритуала. Свидетели со стороны Республиканской партии и администрации президента, которых призвали «дать отчет о своих действиях», на протяжении слушаний следовали двум символическим страте­гиям. Прежде всего, они пытались вообще не дать вниманию общественности перейти от политиче-ского/профанного к ценностному/сакральному уровню. Так, они неоднократно пытались лишить происшествие его феноменологического статуса в качестве ритуала. Они пытались понизить градус напряжения, ведя себя расслабленно и непринуж­денно. Например, Х.Р. Холдеман, глава админи­страции президента, которого в рассчитанных на массового читателя изданиях сравнивали с геста­повцами, отрастил волосы подлиннее, чтобы вы­глядеть менее зловещим и более похожим на «сво­его парня». Свидетели со стороны администрации также пытались сделать реакцию общественности на свои действия более рациональной и конкрет­ной, утверждая, что они действовали с позиции здравого смысла и в соответствии с прагматиче­скими соображениями. Свидетели заявляли, что решили совершить преступления лишь в соот­ветствии со стандартами технической рациональ­ности. Секретные собрания, санкционировавшие широкий диапазон незаконной деятельности и рассматривавшие возможность еще большего чис­ла незаконных дел, преподносились не как дур­ные, таинственные заговоры, а как технические обсуждения относительно «цены» участия в раз-

ГЛАВА 6

личных разрушительных и незаконных действи­ях.

Тем не менее сферы ценностей в действитель­ности нельзя было не затронуть. Символ «Уотер­гейтского дела» уже стал довольно обобщенным, и слушания уже обрели ритуальную форму. В сущ­ности, именно в этой сфере ценностей произош­ли самые знаменательные символические битвы слушаний, ведь речь шла не более и не менее как о борьбе за священную душу американской респу­блики. Преступления «Уотергейта» совершались и поначалу оправдывались реакцией культурного и политического возмущения предыдущим пери­одом, то есть ценностями, которые в определен­ных отношениях противоречили универсализму, критической рациональности и терпимости, на которых должна основываться современная демо­кратия. Свидетели со стороны Республиканской партии и администрации президента взывали к этой субкультуре ценностей возмущения (backlash values). Они побуждали слушателей вернуться в поляризующую атмосферу шестидесятых годов. Они стремились оправдать свои действия, рассуж­дая о патриотизме, потребности в стабильности, о «неамериканских» и потому отклоняющихся от нормы качествах Макговерна и левого движения. Они также оправдывали свои поступки, выступая против космополитизма, который в представле­нии традиционалистов, поддерживавших поли­тику реакции возмущения, подрывал уважение к традиции и нейтрализовал универсалистские конституционные правила игры. Свидетели со стороны администрации в особенности призывали к лояльности как к наивысшему стандарту, кото-

ГЛАВА 6

рый должен управлять отношениями между под­чиненными и властью. Интересным визуальным акцентом, подытоживающим оба этих призыва, стала неявная ссылка на семейные ценности со стороны свидетелей администрации. Каждый сви­детель привел с собой жену и детей, если они у него были. Вид выстроившихся за свидетелем членов его семьи, чопорных и благопристойных, обеспе­чивал символические связи с традицией, властью и личной преданностью, которые символически объединяли группы, принадлежащие к культуре реакции возмущения (backlash culture).

Сенаторы, настроенные против Никсона, в свою очередь, столкнулись с невообразимо трудной за­дачей. Их плохо знали за пределами их собствен­ных избирательных округов; им противостояли представители администрации, которая шестью месяцами ранее набрала на выборах рекордное в истории Америки число голосов. Более того, это гигантское количество голосов, поданное за нее, было частично оправдано партикуляристскими чувствами реакции возмущения, теми самыми чувствами, которые, как сенаторы теперь должны были продемонстрировать, являли собой отклоне­ние от нормы и были далеки от подлинной амери­канской традиции.

Какую работу с символами проделывали сена­торы? Первым делом они стали отрицать право­мочность партикуляристских чувств и мотивов. Они заключили в скобки политические реальности повседневной жизни, и в особенности важнейшие реалии жизни совсем недавно завершившихся ше­стидесятых годов. Ни разу на протяжении слуша­ний сенаторы не упомянули поляризующую борь-

ГЛАВА 6

бу того периода. Сделав эту борьбу невидимой, они отрицали наличие у действий свидетелей какого бы то ни было нравственного контекста. Данная стратегия изоляции ценностей реакции возмуще­ния поддерживалась единственным положитель­ным объяснением, которое допустили сенаторы, а именно тем, что заговорщики были просто-на­просто глупцами. Сенаторы высмеивали свидете­лей как людей, совершенно лишенных здравого смысла, и намекали, что ни одному нормальному человеку и в голову бы не пришло делать нечто по­добное.

Стратегическое отрицание, или заключение в скобки в феноменологическом смысле, сопрово­ждалось громогласным и невозмутимым утверж­дением универсалистских мифов, составляющих костяк американской гражданской культуры. Посредством своих вопросов, утверждений, отсы­лок, жестов и метафор сенаторы поддерживали мысль о том, что каждый американец, занимаю­щий высокое или низкое положение, богатый или бедный, поступает добродетельно с точки зрения чистого универсализма гражданского общества. Никто не ведет себя эгоистично или бесчеловечно. Ни один американец не стремится к деньгам или власти за счет жертвования принципами честной игры. Никакая преданность коллективу не сильна настолько, чтобы нарушать общее благо, и не из­бавляет от необходимости критически относить­ся к власти. Истина и справедливость суть основа американского политического общества. Каждый гражданин действует рационально и по справед­ливости, если ему позволено знать истину. Закон есть совершенное воплощение справедливости, а

ГЛАВА 6

долг состоит в применении справедливого закона к власти и силе. Так как власть развращает, долг обязан принуждать к безличным обязательствам во имя народной справедливости и разумности.

Сенаторы часто обращались к нарративным мифам, которые воплощали эти темы. Иногда это были вневременные притчи, иногда это были по­вествования об истоках английского обычного права, иногда это были рассказы о примерном по­ведении наиболее священных особ из числа пре­зидентов Америки. Например, Джон Дин, самый убедительный свидетель против Никсона, являл собой поразительное воплощение американского детективного мифа (detective myth) (Smith, 1970). Данный персонаж-представитель власти связан с пуританской традицией и в бесчисленных раз­нообразных историях изображается как человек, который преследует истину и несправедливость, не останавливаясь ни перед какими препятствия­ми, без эмоций и без тщеславия. Прочие наррати-вы развивались менее предзаданным образом. Тем свидетелям со стороны администрации, которые сознавались в прегрешениях, «священнослужите­ли», члены комитета, гарантировали прощение в соответствии с четко установленными ритуальны­ми формами, и обращению этих свидетелей к делу праведности придавалась форма притч, использу­емых в оставшейся части слушаний.

Данные демократические мифы подкреплялись противостоянием сенаторов семейным ценностям. Их собственные семьи на протяжении слушаний остались совершенно невидимыми. Мы не знаем, были ли у них семьи, но эти семьи определенно не выставлялись на обозрение. Подобно председате-

ГЛАВА 6

лю комитета Сэму Эрвину, который был постоян­но вооружен томами библии и конституции, се­наторы воплощали собой трансцендентное право­судие, отделенное от личных или эмоциональных соображений. Еще одно противостояние, которое приобрело ритуальный статус, состояло в про­цессе принесения свидетелями присяги. Каждый из них поднимал правую руку и клялся говорить правду перед Богом и людьми. Хотя такая прися­га обладала формальным законным статусом, она также выполняла гораздо более важную функцию обеспечения морального понижения. Она своди­ла знаменитых и могущественных лиц до уровня обыкновенных людей. Она помещала их в подчи­ненное положение по отношению к всеохватному и универсалистскому закону страны.

В ходе более прямых и явных столкновений се­наторы сосредоточивали свои вопросы на трех ос­новных темах, каждая из которых имела осново­полагающее значение для нравственной укоренен­ности гражданского демократического общества. Во-первых, они подчеркивали абсолютное верхо­венство должностных обязанностей по отношению к личному долгу: «У нас страна законов, а не лю­дей» - этот рефрен звучал постоянно. Во-вторых, они подчеркивали встроенность должностных обязанностей в высшую, трансцендентную власть: «людские законы» должны уступить перед «бо­жьими законами». Или, как сказал председатель комитета Сэм Эрвин Морису Стэнсу, незадачливо­му министру финансов никсоновского Комитета по переизбранию президента (CRETP), «Что важ­нее - не нарушать законов или не нарушать этиче­ских принципов?» Наконец, сенаторы настаивали

ГЛАВА 6

на том, что трансцендентная укорененность запре­та на одновременное замещение должностей на государственной службе и в частных компаниях позволяет Америке достичь подлинной солидар­ности - в терминах Гегеля, стать подлинной «кон­кретной универсалией». Приведем знаменитое высказывание сенатора Уикера: «Республиканцы не занимаются укрывательством, республиканцы не идут на угрозы... и всем известно, что республи­канцы считают своих американских сограждан не врагами, которых нужно преследовать, [но] чело­веческими существами, которых нужно любить и завоевывать».

В обычное время многие из этих заявлений были бы встречены насмешками, улюлюканьем и цинизмом. В сущности, многие из этих заявлений были неправдой в отношении конкретной эмпи­рической реальности повседневной политической жизни, и в особенности в отношении политиче­ской реальности шестидесятых годов. И, однако же, они не столкнулись ни с насмешками, ни с улюлюканьем. Причина заключалась в том, что сейчас речь шла не о повседневной жизни. Речь шла о ритуализированном и лиминальном собы­тии, о периоде усиленного обобщения, которое властно притязало на истину. Речь шла о сакраль­ном времени, а палаты, где проходили слушания, стали сакральным пространством. Комитет вы­зывал к жизни ярчайшие ценности, а не пытался описывать некий эмпирический факт. На этом мифологическом уровне заявления можно было рассматривать и понимать как истинные - и как в действительности воплощающие нормативные устремления американского народа. И именно в

ГЛАВА 6

таком свете они рассматривались и понимались большим числом американцев.

По окончании слушаний не было издано зако­на и не было вынесено определенного приговора на основании улик, но они, тем не менее, имели очень важные последствия. Слушания поспособствовали установлению и полному узакониванию схемы, придавшей смысл Уотергейтскому кризису. Этого удалось добиться за счет продолжения и углубле­ния культурного процесса, который начался еще до начала самих выборов. Фактические события и персонажи эпизода в отеле «Уотергейт» оказа­лись помещены в рамки более контрастной анти­тезы чистых и скверных элементов американской гражданской культуры. До начала слушаний «Уо­тергейт» уже был символом, окруженным ярким ореолом структурных полюсов американской ми­фологической жизни, полюсов, которые для аме­риканцев были неявно связаны со структурой их гражданских кодов. Итак, слушания, во-первых, привели к тому, что эта культурная связь стала явной и хорошо выраженной. «Хорошие парни» -их поступки и мотивы - очистились в процессе са­крализации за счет соотнесения с конституцией, нормами справедливости и гражданской солидар­ностью. Преступники в «Уотергейтском деле» и те идеи, на которые они опирались, чтобы оправдать себя, были осквернены за счет ассоциаций с сим­волами гражданского зла: узкими интересами, эгоизмом, партикуляристской лояльностью. Бо­лее того, как видно из этого описания, слушания также изменили схему связей между элементами «Уотергейта» и политическим центром страны. Многие из самых могущественных людей в окру-

ГЛАВА 6

жении президента Никсона теперь неуклонно ас­социировались со злом «Уотергейта», а некоторые из его откровенных врагов стали соотнесены с до­бром этого дела. По мере того как структурный и символический центры гражданской религии расходились все дальше и дальше, американской общественности было все труднее совместить пар­тию президента и элементы гражданской сакраль-ности (см. таблицу 6.2).

Таблица 6.2

Система символической классификации в августе 1973 года

ГЛАВА 6

Хотя такое прочтение событий основано на эт­нографическом описании и интерпретации, про­цесс усугубляющегося осквернения также виден и в данных опросов. За период с выборов 1972 года и перед самым окончанием кризиса в 1974 году лишь однажды наблюдалось масштабное увеличе­ние числа американцев, которые считали «Уотер­гейтское дело» «серьезным». Это увеличение про­изошло в течение первых двух месяцев слушаний по делу, с апреля по начало июля 1973 года. До начала слушаний только тридцать один процент американцев считали «Уотергейт» «серьезной» проблемой. К началу июля это мнение разделяли пятьдесят процентов граждан, и эта цифра не ме­нялась до окончания кризиса.

Хотя, несомненно, имел место некий чрезвы­чайно важный ритуальный опыт, в рамках любо­го из современных приложений теории культуры признается, что такие современные ритуалы ни­когда не принимают законченный вид. Прежде всего, символы, появившиеся в ходе ритуального процесса, должны быть выделены самым тщатель­ным образом. Несмотря на частые упоминания об участии президента в деле и несмотря на тень президента, осенявшую слушания, данные опро-

ГЛАВА 6

сов показали, что большинство американцев не пришли к убеждению о причастности президента Никсона в результате этого ритуального пережи­вания. Далее, ритуальное воздействие слушаний ощущалось неравномерно. Слушания Сената ока­зали наибольшее воздействие на определенные центристские и левые группировки: (1) на тех, кто голосовал за Макговерна и чье возмущение Никсоном получило великолепное подкрепление; (2) на тех умеренных демократов, которые, даже если они и голосовали за Никсона, теперь возму­щались им, особенно учитывая, что многие сме­нили партию, чтобы за него проголосовать; (3) на тех умеренных или либеральных республиканцев и независимых политиков, которые хотя и не со­глашались со многими мнениями Никсона, все же проголосовали за него. Последние две группы были особенно важны для всего процесса развора­чивания «Уотергейтского дела». Они испытывали классическое перекрестное давление, и именно на­ходящиеся под перекрестным давлением группи­ровки вместе с решительными сторонниками Мак­говерна оказались наиболее глубоко вовлеченны­ми в слушания. Почему? Возможно, они нужда­лись в слушаниях, чтобы разобраться в своих сме­шанных чувствах, прояснить решающие вопросы, избавиться от неприятной неопределенности. Та­кое соотношение участников, разумеется, видно в данных опроса. В период с середины апреля 1973 года по конец июня 1973 года - период начала слу­шаний и самых ярких разоблачений - рост числа республиканцев, которые считали «Уотергейт» серьезным, составил двадцать процентов, а среди независимых политиков - восемнадцать процен-

ГЛАВА 6

тов; однако среди демократов эта цифра составила лишь пятнадцать процентов⁸.

Кризис, последовавший за слушаниями и прод­лившийся один год, с августа 1973 по август 1974 года, перемежался эпизодами нравственных по­трясений и гнева общественности, обновленной ритуализацией, дальнейшими изменениями в символической классификации, куда теперь ока­зался включен и структурный центр - президент­ская должность Никсона, и дальнейшим расши­рением социальной основы солидарности с этим символизмом, куда теперь стала входить большая часть слоев американского общества. Слушания привели к учреждению Специальной прокура­туры. В качестве сотрудников, но не председате­лей, туда входили почти исключительно ранее отчужденные от участия в политике члены левой оппозиции Никсону, со вступлением в должность сделавшие заявления о своей приверженности бес­пристрастному правосудию, благосклонно воспри­нятые общественностью, что дополнительно про­демонстрировало мощное обобщающее и объеди­няющее явление, стоящее за этим процессом. Пер­вым специальным прокурором стал Арчибальд Кокс, который благодаря выходу из пуританской среды и образованию в Гарварде стал идеальным воплощением гражданской религии. Никсон уво­лил Кокса в октябре 1973 года, поскольку Кокс попросил суды опротестовать решение президен­та скрыть информацию от Специальной прокура-

⁸ Цифры, приведенные в последних двух параграфах, взяты из ' данных опроса, представленных в: Lang and Lang (1983: 88-93, 114-17). Хотя термин «серьезное» взят из опроса, Глэдис и Курт Лэнг не выделяют достаточно четко те конкретные символиче­ские элементы, к которым относилось это обозначение.

29 Культурсоциология

ГЛАВА 6

туры. В ответ на это последовал масштабный вы­плеск стихийного гнева общественности, который журналисты немедленно окрестили «резня суб­ботнего вечера».

По-видимому, американцы сочли увольнение Кокса профанацией тех связей, которые разви­лись во время сенатских слушаний, привержен­ности недавно возрожденным сакральным посту­латам и противостояния определенным ужасным ценностям и табуированным акторам. Так как американцы соотносили свои положительные ценности и надежды именно с Коксом, его уволь­нение вызвало страх осквернения их идеалов и их самих. Это беспокойство привело к общественному возмущению, к взрыву общественного мнения, в ходе которого в Белый дом пришло три миллиона писем только за одни выходные. Эти письма про­звали «внезапным паводком», что являло собой языковую игру с докризисным значением слова «Уотергейт»⁹. Такая метафора подразумевала, что оскверненная вода скандала в конце концов про­била водяные затворы и затопила близлежащие сообщества. Сходным образом, выражение «резня субботнего вечера» переплеталось с глубинными риторическими мотивами. В двадцатые годы зна­менитое массовое убийство в гангстерском райо­не Чикаго прозвали «резней Дня святого Вален­тина». «Черной пятницей» окрестили тот день в 1929 году, когда обвалился американский рынок акций, разрушив надежды и доверие миллионов американцев. Итак, увольнение Кокса породило тот же тип символического сгущения, что и сим­волизм сновидения, но в больших масштабах.

⁹ Watergate-водяной затвор (англ.)

ГЛАВА 6

Более того, беспокойство граждан усиливалось из-за того, что осквернение теперь распространи­лось непосредственно на ту самую фигуру, кото­рая должна была скреплять американскую граж­данскую религию, на самого президента. Уволив Кокса, президент Никсон напрямую прикоснулся к расплавленной лаве сакральной нечистоты. То осквернение, которое нес с собой «Уотергейт», те­перь проникло в самый центр социальной структу­ры Америки. Если во время сенатских слушаний поддержка объявления импичмента президенту Никсону усилилась лишь на несколько пунктов, то после «резни субботнего вечера» она выросла на полных десять пунктов. Этот внезапный паводок привел к первым действиям конгресса по объявле­нию импичмента и к возобновлению процесса им­пичмента в Палате представителей.

Еще один случай сильного распространения осквернения произошел после обнародования в апреле и мае 1974 года расшифровок разговоров в Белом доме, тайно записывавшихся в период эпи­зода в отеле «Уотергейт». На кассетах содержа­лись многочисленные примеры обманов президен­та, равно как и исходящих от него бранных выра­жений и оскорбительных замечаний о чьей-либо этнической принадлежности. Поведение Никсона снова вызвало огромное негодование обществен­ности. Своими словами и зафиксированными по­ступками он осквернил те самые постулаты, кото­рые возрождались всем ходом расследования «Уо­тергейтского дела»: сакральный статус истины и образ Америки как инклюзивного, терпимого со­общества. Символический и структурный центры американского общества разошлись еще дальше,

ГЛАВА 6

и Никсон (представитель структурного центра) все больше оттеснялся к оскверненной, дурной стороне бинарных противопоставлений «Уотер-гейта». Потрясение, вызванное расшифровкой записей, помогло четко выделить символический центр и продемонстрировало, что этот центр ни либерален, ни консервативен. В сущности, боль­шая часть возмущения по поводу грязных выра­жений Никсона была основана на консервативных убеждениях относительно пристойного поведения и правил гражданского приличия, убеждениях, которые возмутительно игнорировались врагами Никсона, левым движением, во время поляризую­щего общество периода до начала Уотергейтского кризиса.

В июне и июле следующего года в Палате пред­ставителей началось судебное разбирательство, направленное против Никсона. Данные слушания по процедуре импичмента проводились юридиче­ским комитетом палаты и знаменовали собой са­мый торжественный и формализованный ритуал во всем «Уотергейтском деле». Они оказались за­ключительной церемонией, обрядом изгнания, в ходе которого политическое образование избавля­ется от последнего и наиболее угрожающего источ­ника сакральной нечистоты. К началу слушаний символизация «Уотергейта» уже зашла очень да­леко; по сути, «Уотергейт» превратился не только в символ с важными обозначаемыми, но и в могу­щественную метафору, самоочевидный смысл ко­торой сам по себе определял разворачивающиеся события. Более того, смысловая структура, связы­вавшаяся с «Уотергейтом», теперь окончательно располагала огромную часть сотрудников Белого

ГЛАВА 6

дома и «центра» на стороне гражданского осквер­нения и зла. Единственный неразрешенный во­прос состоял в том, попадет ли в итоге на ту же сто­рону и сам президент Никсон. Слушания в Палате представителей вернулись к тем же темам, что об­суждались на слушаниях в Сенате за год до этого. Самым распространенным из обсуждений, кото­рые составляли фон этих слушаний, было обсуж­дение смысла выражения «серьезные преступле­ния и правонарушения», фразы из конституции, которая устанавливала основания для процедуры импичмента. Сторонники Никсона настаивали на том, что необходимо узкое истолкование, соглас­но которому чиновник должен совершить факти­ческое гражданское правонарушение. Противни­ки президента стояли за широкое истолкование, куда вошли бы вопросы политической этики, бе­зответственности и обмана. Очевидно, что это был спор об уровне кризиса системы: идет ли речь лишь о нормативных, законодательных вопросах или же кризис распространился и до самых общих ценностных оснований всей системы? Если учесть чрезвычайно ритуализированный формат слуша­ний и сильнейшую символизацию, которая пред­шествовала обсуждениям комитета, представля­ется почти невозможным, чтобы комитет выбрал что-то иное, чем широкое истолкование «серьез­ных преступлений и правонарушений».

Это обобщенное определение задало тон един­ственной ярче всего выраженной особенности слу­шаний: постоянному подчеркиванию привержен­ности членов комитета принципам справедливо­сти и объективности его процедур. Журналисты часто отмечали, что конгрессмены прочувствова-

ГЛАВА 6

ли всю серьезность дела и выступали не как по­литические представители определенных групп интересов, а как воплощения сакральных граж­данских документов и демократических обычаев. Такому вознесению над разделением по партий­ному признаку соответствовало сотрудничество среди членов юридического комитета, которое, по сути, и задавало тон в его формальных транслиро­вавшихся по телевидению обсуждениях. Важней­шие члены комитета в шестидесятых годах крити­ковали действия истеблишмента, например войну во Вьетнаме, и поддерживали противостоящие ис­теблишменту движения, такие как движение за гражданские права. И, однако же, поддержка той или иной партии ни разу не сыграла какой-либо роли в ходе масштабного освещения работы коми­тета журналистами; даже консерваторы правого толка ни разу не привлекали к этому внимания. Почему же? Потому что этот комитет, как и коми­тет в Сенате годом ранее, существовал в лиминаль-ном, особом пространстве. Члены этого комитета также действовали в сакральном времени, их об­суждения служили непрерывным продолжением не их непосредственного партийного прошлого, а великих эпизодов, определяющих историю амери­канской республики. Они виделись великими па­триотами, подписавшими Декларацию независи­мости, создавшими конституцию и разрешивши­ми кризис Союза, который запустил Гражданскую войну.

Аура лиминальной трансцендентности побуди­ла многих из самых консервативных членов ко­митета, южан, чьи избирательные округа массово голосовали за Никсона, действовать по совести, а

ГЛАВА 6

не из соображений политической целесообразно­сти. В действительности южный блок стал основой сложившейся коалиции большинства, возникшей в поддержку трех статей импичмента. Показа­тельно, что эта же коалиция намеренно обошла четвертую статью, предложенную ранее либераль­ными демократами; по этой статье Никсон осуж­дался за тайные бомбардировки Камбоджи. Хотя эта более ранняя статья относилась к настоящему нарушению закона, данный вопрос трактовался большинством американцев в сугубо политиче­ских терминах, терминах, по поводу которых у них до сих пор были большие разногласия. Напро­тив, последние три статьи импичмента относились только к полностью обобщенным вопросам. На карту был поставлен код, управлявший политиче­ской властью, вопрос о том, могут ли и должны ли безличные должностные обязанности управлять личными интересами и поведением. Именно нару­шение Никсоном его должностных обязанностей заставило Палату проголосовать за импичмент.

Дата добавления: 2017-01-14