Современная внешняя политика: осмысление Горбачева и гласности

25-

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

вопросу импичмента, центральную роль в созда­нии такого восприятия сыграл образ президента как эгоистичного и капризного человека, заинте­ресованного в обогащении и власти за счет граж­данского сообщества. «Налицо исчерпывающие доказательства того, что Ричард Никсон восполь­зовался должностью президента, чтобы добиться политических преимуществ, отомстить тем, кто не соглашался с ним, и лично обогатиться»⁴³. «Он создал нравственный вакуум вокруг должности президента и обратил эту великую должность от служения народу к служению своим собственным узким, эгоистичным интересам»⁴⁴.

В соответствии с кодами такое эгоцентричное поведение понималось как результат иррацио­нальной, нереалистичной и несколько паранои­дальной структуры мотивов. Утверждалось, что из-за таких потребностей своей личности Никсон оценивает других, причем без всякой разумной причины, в терминах контрдемократической ри­торики социальных отношений. «Попав в Белый дом, господин Никсон обратил свою мститель­ность на критиков, по-видимому, не понимая, что другие могут решительно с ним не соглашаться, но при этом ни заниматься подрывной деятельно­стью, ни планировать революцию»⁴⁵.

Иррациональные, эгоистичные и узкие мотивы привязаны к узко ограниченным, а не к сотруд­ническим и общинным отношениям. Они не могут стать основой включающего, сдерживающего про-

⁴³ Гг. Брукс и др., «Отчет об импичменте Ричарда М. Никсона, президента Соединенных Штатов Америки», в: Congressional Record, 1974, vol. 120 [22]: 29-293.

⁴⁴ Г-н Рэйнджел, ibid., 29302.

⁴⁵ Г-н Конайерс, ibid., 29295.

тиворечия гражданского общества. Никсона снова и снова описывали как вероломного, расчетливо­го, подозрительного и скрытного человека - все это неприемлемые для демократической страны характеристики. Полагали, что данные извращен­ные свойства побуждают президента обращаться к контрдемократическим и незаконным полити­ческим практикам. Никсон маскировал свои тем­ные дела, приводя для себя ложные оправдания. Он действовал скорее расчетливо, чем благородно, пытаясь до предела увеличить собственную выго­ду независимо от принципов этики и законности. «Чтобы оправдать как бомбардировки [в Камбод­же], так и прослушивающие устройства, он на­помнил о понятии национальной безопасности.... Имперское президентство Ричарда Никсона стало использовать эти соображения, чтобы прикрыть свою тайную деятельность, а также в качестве оправдания для сознательного и неоднократного введения в заблуждение конгресса и народа»⁴⁶.

«Мы видели, что президент разрешил уста­новку нескольких незаконных прослушивающих устройств из соображений своей собственной поли­тической выгоды, и тем самым он не только нару­шил основополагающие конституционные права людей, живущих в нашей стране, но и попытался скрыть эти незаконные деяния от общественности точно так же, как он пытался Прикрыть "Уотер­гейтское дело". Он лгал обвинителям. Он пытал­ся остановить расследования. Он пытался купить молчание, и он не сообщил о преступлении»⁴⁷.

⁴⁶ Ibid., 292-5.

⁴⁷ Г-жа Хольцман, в: Debate on Articles of Impeachment (Washing­ton, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1974): 124.

ГЛАВА 5

Обвинители Никсона рассматривали такие ме­тоды и отношения как опасный источник осквер­нения, как болезнь, которую необходимо остано­вить, прежде чем она заразит остальных членов гражданского общества, что приведет к разруше­нию самой ткани общественной солидарности. «Действия и поведение господина Никсона, равно как и его подчиненных, привели нас на грань кра­ха в качестве страны людей, которые верят в свои институты и в самих себя. Из скептически настро­енного наш народ стал циничным. Все больше лю­дей начинают думать, что нужно заботиться толь­ко о себе и не беспокоиться о других»⁴⁸.

Считалось, что мотивы президента и отноше­ния, в которые он вовлечен, подрывают демокра­тию. Его администрация превратилась в самоволь­ную, субъективную организацию, стремящуюся стянуть к себе все больше власти. Ее институци­ональной целью, как утверждала газета «Нью-Йорк Тайме», была диктатура и авторитарный го­сударственный переворот.

«Из доказательств складывается одна непро­тиворечивая картина.... Это картина совершен­но самостоятельного Белого дома, действующего на основании предпосылки, что он не подотчетен никакой высшей власти, а подотчетен только же­ланиям президента и целям уверенного усиления его власти. Это картина президента, который пла­номерно приобретает все большую уверенность в том, что его пост стоит выше и вне досягаемости закона» (Передовица, July 31, 1974).

Тем не менее, несмотря на усиление пото­ка доказательств не в пользу Никсона в начале ⁴⁸ Г-н Айлберг, ibid., 44.

ГЛАВА 5

лета 1974 года, он все еще пользовался значи­тельной поддержкой. Те, кто оставались на его стороне, не противопоставляли дискурсу пода­вления картину безупречного, неиспорченного образца демократической нравственности; они скорее утверждали, что в хаотичном мире поли­тической реальности личное поведение и поли­тические достижения Никсона не противоречат демократическому дискурсу, если понимать его широко.

«Необходимо признать, что огромный вклад президента в дело мира во всем мире в существен­ной степени компенсирует прочие проблемы» (письмо в редакцию, New York Times, August 1, 1974).

«Как было указано в письмах ко многим пред­ставителям юридического комитета, длинный список достижений президента Никсона исклю­чает импичмент. Будем благодарны за то, что у нас столь прекрасный лидер, который делает все возможное ради всеобщего мира» (письмо в редак­цию, New York Times, July 31, 1974).

«Как и в случае с доказательствами в отноше­нии действий «водопроводчиков»⁴⁹, речь идет об определенной реакции президента на определен­ную и серьезную проблему, а именно на то, что общественности в результате утечки стала извест­на очень деликатная информация, имеющая от­ношение к осуществлению Америкой своей меж­дународной политики во время периода, очень

Имеется в виду созданное Никсоном специальное подразделение служащих, которые должны были препятствовать утечке информации из Белого дома. «Водопроводчики» (Plumbers), как прозвали сотрудников этого подразделения, принимали участие в секретных операциях, имевших отношение к Уотергейтскому скандалу.

ГЛАВА 5

неспокойного как во внутреннем, так и в между­народном аспекте»⁵⁰.

Такие заявления подразумевали, что в мире ре­альной политики было бы неразумно наказывать Никсона за мелкие грешки, в то время когда он, в конечном итоге, поддерживал и продвигал дело добра. В этом уравнении особо важную роль игра­ли предложения Никсона в сфере международной политики по отношению к Советскому Союзу и Китаю, а также завершение им войны во Вьетна­ме; все это представлялось как продвижение дела «мира», то есть положения дел, соответствующе­го включающим социальным отношениям. С этим аргументом был связан еще один, сосредоточивав­шийся не на влиянии президента, а на последстви­ях собственно импичмента. Утверждалось, что эти последствия говорят против затягивания периода сбивающего с толка обобщенного дискурса. «Опре­деленные члены конгресса и Сената настаивают на удалении президента с должности, несмотря на те последствия, которые такое катастрофическое ре­шение будет иметь для политического образа Аме­рики и ее экономики» (письмо в редакцию, New York Times, August 1, 1974).

«Предпочтительнее сохранить у власти прези­дента, которого мы сочли достойным и выбрали на эту должность, на остаток его срока, а тем вре­менем направить свою энергию и тратить свое вре­мя на столь неотложные проблемы, как реформа проведения избирательной кампании, разумная финансовая политика, которая сдерживала бы ин­фляцию, энергоресурсы, состояние окружающей среды, война и мир, честность в рядах правитель-⁵⁰ Г-н Хатчинсон, в: Debate on Articles of Impeachment (1974): 340.

ГЛАВА 5

ства и личные и экономические права и свободы отдельных граждан, которые можно было бы про­тивопоставить срастающимся сгусткам частной власти в монолитном государстве»⁵¹.

Это заявление подразумевает, что политиче­ская реальность такова, что и приземленных по­литических, и широких этических целей можно достичь, только избежав импичмента.

Однако использование таких аргументов не мешало сторонникам Никсона в конгрессе трак­товать события в более обобщенном свете. Они считали, что расследование по вопросу импич­мента и члены комитета по импичменту точно описывались в терминах двух противоположных нравственных дискурсов. Сторонники президента связывали отсутствие у комитета строгих, неопро­вержимых доказательств со своей озабоченностью тем, чтобы расследование соответствовало высо­чайшим этическим стандартам. Следовательно, в принципе, те, кто был на стороне Никсона, были вынуждены отказываться считать его виновным в совершении преступления, преследуемого в по­рядке импичмента, пока его обвинители не будут в состоянии предъявить совершенно явное до­казательство прямого, личного и сознательного участия президента в подсудном деле. «Чтобы подвергнуть президента импичменту, необходи­мо наличие его прямого участия в деле, и пока что свидетельства не сложились в убедительное дока­зательство этого»⁵². «Было совершено множество неверных поступков, это не подлежит сомнению, но направлялись ли эти поступки президентом?

⁵¹ Г-н Деннис, ibid., 43-44. ⁶² Г-н Латта, ibid., 116.

ГЛАВА 5

Есть ли явные улики, доказывающие, что он отда­вал какие-либо распоряжения в этом отношении? Разумеется, нет».⁵³

Сторонники Никсона подчеркнуто противопо­ставляли свою жесткую позицию по вопросу до­казательств позиции его противников. Они опи­сывали этих противников в терминах дискурса подавления: критики Никсона хотят поддержать импичмент на основании свидетельств, которые не удовлетворили бы рационально и независи­мо мыслящего человека. Мотив критиков — алч­ность, а их социальные отношения - манипуля-торские. Они представляют собой настоящий об­разец контрдемократической группы: кровожад­ная и внушаемая толпа, не способная сохранять бесстрастное отношение, которое является усло­вием цивилизованности. «Я не стану участвовать ни в каком политическом линчевании, где нет не­опровержимых доказательств, ни по отношению к этому президенту, ни по отношению к любому другому президенту»⁵⁴. «Я знаю, что те, кто кри­тикует президента, хотели получить свой фунт мяса. Несомненно, им это удалось с помощью всех имевших место обвинений. Однако теперь они желают заполучить все тело целиком, и совер­шенно очевидно, что им обязательно нужно тело именно господина Никсона» (письмо в редакцию, New York Times, July 31, 1974). «Да, вопли об им­пичменте, импичменте, импичменте делаются все громче.... За последний год на президента обру­шивалось обвинение за обвинением. Некоторые из них повторялись так часто, что многие люди ста-

⁵³ Г-н Сэндмен, ibid., 19.

⁵⁴ Г-н Деннис, ibid., 43.

ГЛАВА 5

ли воспринимать их как факты, не нуждающиеся в подтверждении»⁵⁵.

Данная оценка мотивов инициаторов импич­мента и социальных отношений, в которых они участвовали, сопровождалась негативной оценкой институтов, вовлеченных в процедуру импичмен­та. Про эти институты говорили, что они действу­ют произвольным образом, относятся к Никсону как к врагу, а не как к согражданину, и пытаются усилить собственную власть, а не власть права. Та­кое пренебрежение к закону подвергает опасности демократические основания общества; по сути, оно могло бы породить антидемократическую ре­волюцию.

«[Мы] все убеждены, что для нашей страны су­ществует серьезная угроза, порожденная преду­беждением и ненавистью, которые ежедневно нагнетаются средствами массовой информации» (Письмо в редакцию, New York Times, July 31, 1974).

«Решение Верховного суда о том, что президент Никсон должен сдать кассеты с записями, имею­щими отношение к "Уотергейтскому делу"... мо­жет любого президента превратить в почти симво­лическую фигуру, чьи действия может отменить любой своевольный приказ суда первой инстан­ции.... По сути, суд пренебрег конституцией, соз­дал свой собственный закон и потребовал, чтобы этот закон имел в стране полную силу» (письмо в редакцию, New York Times, July 29, 1974).

«Пять членов комитета сделали публичные за­явления о том, что господина Никсона следует подвергнуть импичменту, и их не отстранили от ^Гб Г-н Латта, ibid., 115.

ГЛАВА 5

процедуры голосования. Порочащие президента сведения - результат утечки - появляются в сред­ствах массовой информации почти каждый день.... Когда начнутся публичные слушания, можно с полной готовностью ожидать того, что на них придут женщины с вязаньем, современные ма­дам Дефарж⁵⁶, которые будут постукивать спица­ми в ожидании того, как голова Ричарда Никсона скатится с плахи» (Письмо в редакцию, New York Times, July 2, 1974).

Современный скандал: дело «Иран-контрас»

Дело «Иран-контрас» конца восьмидесятых го­дов являет собой доказательство сохраняющейся важности культурных кодов, которые мы опре­делили как занимающие центральное место в определении обществом скандала. Как и в случае с делом о месторождении Типот-Дом, этот более поздний случай включал в себя оценку операций и действий, осуществленных представителями ис­полнительной власти без ведома и без разрешения конгресса. В конце 1986 года стало известно о том, что небольшая команда людей в администрации Рейгана под предводительством подполковника Оливера Норта продавала оружие Ирану, в обмен на что Иран должен был употребить свое влияние для освобождения американских заложников, которых удерживали различные мусульманские группировки на Ближнем Востоке. Неожиданный поворот заключался в том, что деньги, полученные от продажи оружия, шли на проведение секретной операции в Центральной Америке, направленной ⁵⁶ Персонаж книги Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах».

ГЛАВА 5

на то, чтобы поддержать антикоммунистическое партизанское движение «контрас» в Никарагуа. Когда эти действия стали известны широкой пу­блике, быстро запустился процесс обобщения, в ходе которого мотивы действий Норта и его сорат­ников, а также отношения и институты, в которые они были вовлечены, стали предметом бурного об­щественного обсуждения.

Продлившееся неделю совместное расследо­вание конгресса, в котором Норт был ключевым свидетелем, дает хорошую возможность изучить данный культурный процесс, сфокусированный на поразительно различных интерпретациях од­них и тех же фактических событий, представлен­ных Нортом и его хулителями. Самым важным для тех, кто осуждал эту аферу, были связанные с ней социальные отношения, которые описыва­лись в терминах контрдемократического кода. За­мешанные в деле чиновники из администрации президента виделись своим критикам как элитная «тайная команда», которая действует скрытно и преследует свои собственные частные и незакон­ные цели, создавая паутину лжи.

«Меры международной политики разрабатыва­лись и воплощались в жизнь весьма узким кругом лиц, который, по-видимому, не включал даже не­которых из самых высокопоставленных чинов­ников в нашем правительстве. Администрация пыталась тайком сделать то, что пытался не дать ей сделать конгресс. Администрация тайком дела­ла то, чего, как было заявлено всему миру, она не делает»⁵⁷.

" Председатель Гамильтон, в: Taking the Stand: The Testimony of Lieutenant-Colonel Oliver C. North (1987): 742. Daniel Schorr, ed.

ГЛАВА 5

«Я, однако, полагаю, что эта политика осу­ществлялась посредством целого нагромождения лжи - лжи иранцам, лжи Центральному разведы­вательному управлению, лжи министру юстиции, лжи нашим друзьям и союзникам, лжи конгрессу и лжи американскому народу»⁵⁸.

«От такого цепенеешь, это, в сущности, страш­но. Я спрашиваю не только о вашем участии в деле, но об общем сценарии - о правительствен­ных чиновниках, которые плели интриги и устра­ивали заговоры, которые прикрылись подставным лицом, козлом отпущения [Нортом]. О чиновни­ках, которые лгали, создавали неверные впечат­ления и вводили в заблуждение. О чиновниках, которые пытались создать над правительством уровень, не имеющий к нему отношения, уровень, облеченный секретностью, подотчетный только заговорщикам»⁵⁹.

От таких «заговорщиков» нельзя бы л о ожидать, что они станут доверять другим институтам и лю­дям в правительстве; в соответствии со знаковы­ми основаниями рассуждений с позиции здравого смысла они могли относиться к этим институтам и людям только как к врагам, а не как к друзьям. Это отношение понималось как противопостав­ленное демократическому идеалу. «В вашем всту­пительном заявлении проводились сравнения с игрой в бейсбол. Вы сказали, что на поле для игры условия неравные и что конгресс объявит себя по­бедителем. [Но мы] не играем в игру, где есть побе­дители и проигравшие. Такой подход, если можно так выразиться, своекорыстен и в конечном итоге

⁵⁸ Председатель Гамильтон, в: ibid., 743. ⁶⁹ Конгрессмен Строукс, в: ibid., 695.

ГЛАВА 5

обречен на провал. Мы все проиграли. То, что про­изошло, причинило ущерб интересам Соединен­ных Штатов Америки»⁶⁰.

Считалось, что такого рода отношения не толь­ко разрушают возможность существования откры­тых и свободных политических институтов, но и приводят к неизбежно безрассудным и обречен­ным на провал политическим мерам.

«Великая держава не может проводить свою по­литику на основе неправды и не утратить доверия.... На Ближнем Востоке взаимное доверие между нами и некоторыми из наших друзей пошатнулось и даже разрушилось. Политика продажи оружия в обмен на заложников есть четкий сигнал странам Персидского залива, сигнал о том, что Соединен­ные Штаты Америки помогают Ирану вести во­йну и идут на компромисс с иранской революцией и что соседям Ирана следует сделать то же самое. Эта политика предоставила Советскому Союзу воз­можность, за которую он и ухватился и с которой мы сейчас пытаемся разобраться. Эта политика не достигла ни одной из задуманных целей. Аятолла получил свое оружие, в заложниках сегодня еще больше американцев, чем до начала осуществле­ния этих мер, а Иран продолжает подрывать ин­тересы США в регионе. Умеренные силы в Иране, если таковые вообще там были, не набрали силу»⁶¹.

Когда Порт готовился отразить нападки на мо­тивы своих поступков и на отношения, в которые он был вовлечен, подполковник использовал не­сколько стратегий. На приземленном уровне он отрицал незаконность своих действий, указывая

⁶⁰ Председатель Гамильтон, в: ibid., 745.

⁶¹ Председатель Гамильтон, в: ibid., 741.

ГЛАВА 5

не только на различные исторические прецеден­ты, но и на законное оправдание в виде «Закона о заложниках», который давал представителю ис­полнительной власти в Америке большую незави­симость в проведении политики по освобождению находящихся в заложниках американских граж­дан. Норт также опирался на элементы обобщен­ных кодов, чтобы защитить и объяснить не только свои собственные действия, но и действия конгрес­са. Во-первых, он утверждал, что, хотя исполь­зуемые им методы и те отношения, в которые он вступил, можно поместить внутрь дискурса пода­вления, они все же были необходимым средством более эффективного поддержания благих целей. Во-вторых, Норт заявлял, что его собственные мо­тивы в действительности укладываются в дискурс свободы. Наконец, он предположил, что на самом деле в терминах дискурса подавления можно трак­товать политику конгресса, а не политику самой администрации президента.

Защищая секретность проводившихся опера­ций и свою ложь конгрессу, Норт отрицал, что им двигали частные побуждения, и обращал внима­ние слушателей на свои более высокие, всеобщие цели. В весьма патриотических выражениях он утверждал, что секретность и ложь необходимы в мире, которому угрожает антидемократическая советская держава, что, чтобы защитить непороч­ность американской гражданской жизни, необхо­димо вступать в контакт с оскверненными группа­ми террористов и что политика, проводившаяся им в Центральной Америке, имела своей благород­ной целью распространение демократии.

«Если бы мы могли [найти] способ окружить

ГЛАВА 5

непроницаемой оболочкой эти слушания, которые транслируются в Москве, и рассказывать амери­канскому народу о секретных операциях, не давая доступа к этим сведениям нашим противникам, я не сомневаюсь, что мы бы так и поступили. Но мы не смогли придумать, как это сделать»⁶².

«Вокруг поднимается много шума: "Насколько бездушен должен быть Норт, если он имеет дело с теми самыми людьми, которые убили его това­рищей, морских пехотинцев?" Дело в том, что мы пытались сделать так, чтобы в таких странах, как Сальвадор, не погибло еще больше морских пехотинцев»⁶³.

«Я усердно работал над политической военной стратегией по восстановлению и поддержанию де­мократии в Центральной Америке, и в особенно­сти в Сальвадоре. Мы стремились добиться демо­кратического разрешения ситуации в Никарагуа, которое наша администрация продолжает поддер­живать, а это включало в себя поддержание жиз­неспособности "контрас"»⁶⁴.

Норт утверждал, что, до тех пор, пока контрде­мократические методы используются ведомыми демократическими мотивами, рациональными людьми, эти методы законны и безопасны. «Несо­мненно, бывает время проявлять терпение и благо­разумие, и, несомненно, бывает время, когда необ­ходимо пренебречь бюрократической волокитой. Полагаю, наша надежда в том, что можно обна­ружить, что есть хорошие и благоразумные люди, которые проявляют рассудительность в своем по-

⁶² Норт, в: ibid., 9.

⁶³ Норт, в: ibid., 504.

⁶⁴ Норт, в: ibid., 264.

26 Культурсоциология

ГЛАВА 5

нимании закона и в понимании того, что являет­ся правильным. И я полагаю, что в нашем случае было так»⁶⁵.

Норт весьма убедительно заявлял, что он и есть как раз такой человек. В общественном обсужде­нии до начала процесса Норт выводился как кон­трдемократическая фигура. С одной стороны, рас­суждали о том, что он - безвольный зомби, слепо подчиняющийся приказам начальства, а с другой стороны, - о том, что он одиночка с макиавеллев­скими планами, проводящий собственную поли­тику, основанную на безраздельной преданности делу. В ходе символического оформления во время слушаний Норт сумел опровергнуть эти характери­стики, подчеркнув свой деятельный патриотизм и независимость своей роли в Белом доме и в то же время создав ощущение того, что его положение в команде Белого дома контролируется официально.

«Я не тешил себя иллюзиями, что я - прези­дент, или вице-президент, или член кабинета ми­нистров, или даже директор Совета национальной безопасности. Я был просто штатным сотрудни­ком, чья способность выполнить дело была испы­тана. Мои полномочия действовать всегда исходи­ли, как я полагаю, от моего начальства. Военная служба привила мне твердую веру в субордина­цию. Насколько могу вспомнить, я всегда шел на масштабные действия со специального разреше­ния, предварительно проинформировав началь­ство об имеющихся фактах, в том виде, в каком они были мне известны, о рисках и возможных благоприятных последствиях. Я охотно признаю, что на меня рассчитывали, как на человека, ко-⁶⁵ Норт, в: ibid., 5W.

ГЛАВА 5

торый выполняет порученное ему дело.... Быва­ли случаи, когда мои начальники, столкнувшись с необходимостью достичь цели или выполнить трудную задачу, просто говорили мне: "Разберись с этим, Олли", или "Займись этим"».⁶⁶

Хотя Норт был «патриотом», который полагал, что его поступки и мотивы основаны на дискурсе свободы, он не считал, что действия некоторых других американцев можно понимать таким же образом. Так, он настаивал на том, что был вы­нужден решиться на то, что сделал, из-за слабого и неуверенного конгресса, который сначала решил поддержать «контрас», а потом отказался от их поддержки; Норт охарактеризовал такие действия конгресса как своевольные и иррациональные, как предательство людей, сражающихся за свободу и против подавления в Центральной Америке.

«Я заявляю вам, что именно конгресс должен принять на себя хотя бы часть вины по вопросу борцов за свободу в Никарагуа. Совершенно ясно, что конгресс виноват, потому что проводил измен­чивую, нерешительную, непредсказуемую, гово­рящую то "да", то "нет" политику в отношении де­мократических сил сопротивления в Никарагуа -так называемых "контрас". Я считаю, что вопрос о поддержке борцов за свободу в Никарагуа нельзя рассматривать так же, как вопрос о принятии бюд­жета.... [Эти] люди - живые, дышащие молодые мужчины и женщины, которым пришлось отча­янно бороться за свободу в условиях нерегулярной и беспорядочной поддержки со стороны Соединен­ных Штатов Америки»⁶⁷.

^в6 Норт, в: ibid., 262-263. ⁶⁷ Норт, в: ibid., 266.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Норт полагал, что конгресс соотносится с дис­курсом подавления не только в том, как он от­носится к «контрас», но и в том, как проводится расследование дела его и его соратников. Заявляя о том, что его слушание не будет справедливым, Норт привлекал внимание к тому, что он считал своевольным применением власти конгрессом, и к лицемерию, с которым конгресс делает испол­нительную власть козлом отпущения за свою соб­ственную безрассудную политику. Подполковник совершенно не отказывал конгрессу в доверии, это сами члены комитета конгресса по расследованию относились к нему как к врагу, провозгласили его виновным и объявили, что не поверят показаниям Норта еще до того, как он заговорил. Действия комитета конгресса создавали угрозу осквернения универсальных, вечных правил «игры» в Амери­ке.

«Вы препарируете эти показания, чтобы най­ти несоответствия и объявить одних правдивыми, а других лжецами. Вы выносите постановления о том, что правильно, а что нет. Вы предъявляе­те народу показания, которые, как вы считаете, помогут вам достичь ваших целей, а остальными пренебрегаете. Это напоминает бейсбольную игру, где вы - и игрок, и судья»⁶⁸.

«Конгресс Соединенных Штатов Америки оста­вил солдат на поле битвы без поддержки, безза­щитными перед врагами-коммунистами. Когда исполнительная власть сделала все возможное в рамках закона, чтобы эти солдаты не были уничто­жены наместниками московского режима в Гаване и Манагуа, вы затеяли это расследование, чтобы ⁶⁸ Норт, ibid., 264.

возложить вину за проблему на исполнительную власть. Мне это совершенно непонятно»⁶⁹.

«В результате слухов, предположений и очер­няющих меня намеков меня обвинили почти во всех вообразимых преступлениях - дикие слухи ходят в изобилии»⁷⁰.

Ранее в данной главе было показано, что в осно­ве обсуждений, в ходе которых оцениваются пре­зиденты США и внутренние угрозы американско­му гражданскому обществу, лежат дискурсы сво­боды и подавления. В настоящей заключительной части мы показываем, что данные символические структуры также составляют фундамент типиза­ции, которой занимаются акторы в процессе оцен­ки иностранных граждан и внешних угроз.

На протяжении «холодной войны» в обще­ственном дискурсе Советский Союз и его вожди репрезентировались как образец кода подавления. Советский Союз виделся как полное секретности государство, которым управляет невообразимая олигархия, состоящая из членов партии, занятая постоянными неблаговидными интригами и заго­ворами с целью усиления собственной власти как в Советском Союзе, так и за его пределами. Такой образ безоговорочно приписывали стране вплоть до смерти Константина Черненко и вступления Михаила Горбачева в должность генерального се­кретаря в 1985 году. Вскоре после прихода Горба-

" HopT,B:ibid., 266. ⁷⁰ HopT.ibid., 267.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

чева к власти многие американцы стали заявлять, что и самого генерального секретаря, и переро­дившийся Советский Союз можно понимать в тер­минах дискурса свободы, а не подавления. Такая типизация постепенно набирала силу, пока даже ярые антикоммунисты, такие как Рональд Рейган и Джордж Буш, не пришли к убеждению, что Гор­бачев заслуживает американской поддержки, что он благонадежный человек, с которым можно ве­сти переговоры.

Отчасти причина данного превращения заклю­чалась в том, что воспринималось как личные особенности Горбачева. В отличие от угрюмых, неприглядных и часто нездоровых кремлевских аппаратчиков, таких как Черненко, Брежнев и Громыко (которого средства массовой информа­ции называли «Мрачный Гром» (Grim Grom), a президент Рейган - «Господином Нет»), Горбачев выглядел общительным, честным, обаятельным, молодым и здоровым. Буш, например, заявлял, что на него произвела впечатление искренность Горбачева, и американский президент описал со­ветского лидера в терминах дискурса свободы. «Я спросил его, не нуждается ли он в снотворном. И он ответил: "Я как раз об этом подумываю". Зна­ете, - добавил Буш, - я не могу себе представить, чтобы кто-либо из его предшественников проя­вил такую откровенность в этом отношении» (Los Angeles Times, December 12, 1987: п.р.).

Джесси Джексон отмечал реалистичные взгля­ды и рациональное поведение Горбачева, чтобы из­бежать заразы сравнения с Никитой Хрущевым, которому не хватало самообладания. «Он не станет стучать ботинком по столу, как Хрущев.... [Он]

очень хорошо подготовлен и в образовательном, и в практическом отношении» (Los Angeles Times, December 12, 1987: n.p.).

Однако усилия Горбачева по изменению вну­тренней и внешней политики Советского Союза были еще важнее, чем движущие им мотивы. Счи­талось, что принятые внутри страны реформатор­ские меры, гласность и перестройка, означают полный разрыв со старой структурой советских институтов и отношений, и эти сдвиги соответство­вали новому восприятию стоящих за Советским Союзом мотивов. Все больше людей полагало, что новые политические меры создают возможность открытого общества, где цензуру заменит свобод­ное обсуждение, где децентрализация приведет к развитию рационального и неиерархического об­щества. Например, меры внешней политики Гор­бачева в отношении контроля над вооружением рассматривались как опровержение традиционно­го образа Советского Союза в качестве агрессора, одержимого мировым господством.

Защитники нового дискурсивного статуса Гор­бачева заявляли, что его выступления носят не про­сто риторический характер. Они указывали на ре­альные доказательства отличия России при Горба­чеве от тоталитарной России и утверждали, что ге­неральный секретарь участвует в праведной борьбе за переход от подавления к свободе, от фанатизма и идеологии к доверию и реализму. Такие сдвиги не только позволят восстановить возможность крити­ки, но также вернут гражданский гуманизм.

«Горбачев пошел намного дальше, чем ожида­лось, в борьбе за гласность, или открытость. Это проявилось не только в некоторой децентрализа-

ГЛАВА 5

ции экономического управления, но и в возвра­щении А.Д. Сахарова из внутренней ссылки и в выдаче разрешения на эмиграцию некоторым дис­сидентам. В прессе изменения особенно заметны. Впервые с момента прихода к власти Иосифа Ста­лина в газетах можно встретиться с существенной критикой и общественными спорами»⁷¹.

«Идеология Советского Союза смягчается от идеологии мировой борьбы до взглядов прагмати­ческого гуманизма. Сталинская паранойя смени­лась впечатляющим призывом к обоюдному дове­рию на фоне ряда по большей части односторонних уступок, включающих вывод войск из Афгани­стана и обещание демобилизовать полмиллиона военнослужащих»⁷².

Говоря о тех, кто не разделял данного способа типизации Горбачева, его сторонники в Амери­ке прибегали к дискурсу подавления. Например, один из них отзывается о хулителях Горбачева как о влиятельных, преследующих собственные интересы элитах, таких как «военно-промышлен­ный комплекс, легионы профессиональных бой­цов "холодной войны", те, кто сам себя называет интеллектуалами национальной безопасности, определенные еврейские организации и еще мно­жество групп узких интересов». Он утверждает, что, хотя эти группировки не в состоянии принять реалистичную трактовку ситуации, потому что это нанесло бы ущерб их предвзятым интересам, в це­лом американскую оппозицию Горбачеву можно считать иррациональной патологией сродни тому, что психоаналитики называют «проекцией».

⁷¹ Фред Уорнер Нил, Los Angeles Times, February 12, 1987: п. р.

⁷² Ричард Барнет, Los Angeles Times, December 19, 1987: n. p.

ГЛАВА 5

«Любое общепризнанное улучшение в совет­ской системе угрожает их политическому, эко­номическому и идеологическому благополучию. Для многих из них необходимость вечно вести "холодную войну" против Советского Союза имеет теологические, а не аналитические обоснования.... У Америки, по-видимому, выработалась глубо­кая психологическая потребность в наличии не­изменно отвратительного Советского Союза, что­бы преуменьшать или маскировать собственные несовершенства»⁷³.

Несмотря на растущую силу и влиятельность типизации в благоприятном для Горбачева свете на протяжении 1987 года, многие все еще полага­ли, что его нужно считать контрдемократической личностью и относиться к нему соответствующим образом. Нападки тех, кто придерживался такого мнения, на то, что все в большей степени превра­щалось в преобладающую типизацию Горбачева, приняли несколько форм. Противники генераль­ного секретаря утверждали, что между Россией при Горбачеве и более ранними советскими режи­мами существует прочная преемственность. Они отмечали продолжающуюся скрытность и пода­вление и заявляли на этом основании, что Амери­ке следует продолжать относиться к Советскому Союзу скептически, как это и подобает, когда име­ешь дело с контрдемократической державой. Они трактовали мышление Горбачева как традицион­ную, фанатичную и безнравственную марксист­ско-ленинскую догму, коварно спрятанную под хитрой и вероломной личиной.

«Если Советский Союз не доверяет даже соб-⁷³ Стивен Коэн, Los Angeles Times, June 7, 1987: п. р.

ГЛАВА 5

ственным гражданам, не позволяя им свободно выезжать в другие страны, или читать изданное за рубежом, или быть в курсе того, сколько их пра­вительство тратит на оружие, или озвучивать свое скептическое отношение к линии партии и офици­альной политике, то как советские лидеры могут ожидать от прочих народов, включая американ­цев, что те станут доверять Советскому Союзу?»⁷⁴

«Горбачев, написавший "Перестройку и новое мышление для нашей страны и для всего мира", есть классический ленинист - гибкий приспосо­бленец, умело достигающий власти и использую­щий ее, полностью приверженный идее "револю­ции", социализма, государства с однопартийной системой, и совершенно не обеспокоенный огром­ными человеческими затратами прежней совет­ской политики»⁷⁵.

Расхождение между видимостью и сущностью стало неотъемлемым лейтмотивом самых разных комментариев. Подчеркивалось умение Горбаче­ва общаться с публикой. Его осуждали как про­стого «мастера пропаганды», преступного плута, цинично манипулирующего средствами массо­вой информации, чтобы подорвать демократию и распространить свою собственную таинственную власть на американскую общественность. Так, утверждалось, что, как и все предыдущие вожди, «на самом деле» Горбачев продвигает непрозрач­ную, контрдемократическую программу.

«Режим Горбачева, больше ориентированный на светскость и средства массовой информации, с большей искусностью использует конкуренцию

⁷⁴ Роберт Кайзер, Washington Post, December 14, 1987: п. p.

⁷⁵ Джин Киркпатрик, Washington Post, December 14, 1987: п. р.

ГЛАВА 5

между каналами. Чтобы завоевать зрителя, кана­лы оказываются вынуждены смягчить свое осве­щение событий. Если такому неявному давлению не сопротивляться, Советский Союз будет успешно манипулировать американским телевидением, а значит, и американским народом.... Масштабная цель Горбачева заключается в том, чтобы повли­ять на мнение американцев таким образом, чтобы тому, кто придет на место Рейгана, было сложнее навязывать Советскому Союзу неприятные реше­ния. Смотреть на Горбачева за его работой будет увлекательно. Он весьма искусен. Так что смотри­те во все глаза - но не забывайте придерживать ру­кой кошелек»⁷⁶.

Помимо приписывания Горбачеву низких мо­тивов, его противники пытались очернить тех, кто утверждал, что генеральный секретарь обладает демократическим стилем мышления. Они отпла­чивали его сторонникам той же монетой, настаи­вая на том, что вера в Горбачева может происхо­дить только из личного тщеславия или ущербного и основанного на эмоциях мышления. Таким об­разом, тех, кто доверяет Горбачеву, можно рассма­тривать в терминах дискурса подавления.

«Весьма трудно с доверием отнестись к несколь­ко мистическому ощущению Рейгана, что с прихо­дом Горбачева наступила новая эра. На самом деле его внутреннюю перемену можно объяснить лишь другим, менее рациональным, образом.... Одно из возможных объяснений может состоять в том воз­действии, которое восемь лет на вершине власти оказали на ум пожилого и не столь уж блестяще образованного человека. Имеется довольно много ⁷⁶ Дэвид Броудер, Washington Post, December 12, 1987: п. p.

ГЛАВА 5

доказательств тому, что на закате президентского срока эго Рейгана, ищущего себе место в истории, заговорило в нем громче»⁷⁷.

«Горбачев ответил на тоску Запада по некой автоматической панацее, которая обещает снять напряжение»⁷⁸.

Выводы

В настоящей главе было сделано предположе­ние о том, что культуру гражданского общества следует воспринимать как систему символиче­ских кодов, определяющих добро и зло. Поня­тийное осмысление культуры подобным образом предоставляет ей каузальную автономию - в силу ее внутренней семиотической логики - и создает возможность обобщения на основе конкретных локальностей и исторических контекстов, а также обобщения между ними. Тем не менее наш тезис в то же время позволяет включить в аналитиче­скую схему действия отдельных людей и соци­ально-структурные факторы. Как мы заявляем, коды влияют на действия в двух отношениях. Во-первых, они интериоризируются и, следователь­но, обеспечивают основания мощного морального императива. Во-вторых, они составляют доступ­ные общественности ресурсы, на основе которых типизируются и делаются подотчетными нрав­ственной оценке действия отдельных людей. При­знавая важность феноменологических процессов в структурировании символических воздействий

⁷⁷ Дэниэл Пайпс и Адам Гарфинкл, Los Angeles Times, June 3, 1988: п. р.

⁷⁸ Генри Киссинджер, Los Angeles Times, December 18, 1988: n. p.

ГЛАВА 5

(channeling symbolical inputs), наша модель пока­зывает, что именно эти контингентные процессы позволяют кодам обретать смысл для определен­ных акторов и их интересов в определенных ситу­ациях.

Помимо данного утверждения в отношении действия, наша модель также учитывает и соци­альную структуру. В теоретическом отношении мы заявляем, что относительно автономные куль­турные коды уточняются по отношению к под­системам и институтам. Как мы полагаем, их со­держание отражает и преломляет эмпирические измерения, в которых укоренены институты. По сути, наши исследования выдвигают серьезные эмпирические догадки в части отношений между культурой и социальной структурой и, в частно­сти, отношений между гражданским обществом и государством в американском обществе. Они пока­зывают, что на уровне социальной структуры кон­фликты не обязательно сопровождаются наличи­ем различных ценностей или различных «идеоло­гий» на уровне идей. Наоборот, во всяком случае, в контексте Америки, противоборствующие сто­роны внутри гражданского общества пользуются одними и теми же символическими кодами, чтобы сформулировать свою особую трактовку и продви­гать свои соперничающие тезисы.

Сама структурированность этой гражданской культуры и впечатляющий масштаб и размах ее действий помогают подчеркнуть парадоксальный факт: различия во мнениях между соревнующи­мися группами нельзя объяснить просто как ав­томатический результат разницы субкультур и наборов ценностей. Во многих случаях, особенно

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

в тех, что являются реакцией на новые историче­ские условия, различные культурные трактовки, напротив, являют собой свойство, возникающее в результате индивидуальных и групповых типи­зации от кода к событию. Это не значит, что мы выдвигаем резко индивидуалистическую теорию; скорее мы призываем к большему осознанию вза­имодействия и связи между культурными и со­циальными структурами с одной стороны и акто­рами, группами и движениями, которым всегда приходится импровизировать, изобретая трактов­ки в «еще один первый раз», с другой стороны. По­скольку утвердить свое достоинство можно, лишь связав себя с дискурсом свободы или деятельно противоборствуя дискурсу подавления, полити­ческая легитимность и политическое действие в «реальном мире» решительно зависят от процес­сов, в ходе которых произвольные события и люди размещаются по отношению к «воображаемому» миру. В свете этих отношений между культурой, структурой и типизацией можно признать роль политических тактик и стратегий, не впадая в ин-струменталистские редукции «институционализ-ма» с одной стороны или в рассуждения в терми­нах размытых понятий, таких как «структуриро­вание» или «габитус», с другой.

Хотя в данной главе наши исследования были взяты из тех сфер жизни, которые в узком смысле можно считать политическими, мы уверены, что обнаруженные нами дискурсы и процессы обеспе­чивают полезные открытия и в других областях, где имеют значение вопросы гражданства, вклю­ченности и исключенности внутри гражданского общества. Например, женщины и афроамерикан-

цы долгое время не имели возможности получить полноценное гражданство (и в некоторой степени так оно и осталось) отчасти из-за отрицательного кодирования. В этих случаях, чтобы установить предполагаемую интеллектуальную ущербность, использовался дискурс, связанный с мотивами. Эту ущербность объясняли то естественной эмо­циональностью и непостоянным характером, то отсутствием образования, необходимого для того, чтобы стать сведущим и ответственным членом гражданского общества⁷⁹. Сходным образом, ши­зофреников и душевнобольных, которые являют собой еще один пример, долгое время вытесняли на периферию общества на основе таких якобы имевшихся у них качеств, как отсутствие само­контроля, недостаточная нравственная чуткость, неспособность действовать самостоятельно и от­сутствие реалистичного и достоверного взгляда на мир. С начала шестидесятых годов сторонники этой группы утверждают, что это ошибочное пред­ставление (Laing, 1967). Они считают, что душев­нобольные обладают уникальным пониманием истинного положения дел в обществе. В целом в этих выступлениях используется дискурс, свя­занный с институтами и отношениями, с целью осуществления нападок на профессию психиатра и на используемые в психиатрии методы. В каче­стве последнего примера приведем следующий: в Соединенных Штатах Америки на протяжении пятидесятых годов преследованию и вытеснению «коммунистов» придавался законный статус по-

⁷⁹ См. Jane Lewis, ed., Before the Vote Was Won: Arguments for and against Women's Suffrage (1987); George Frederickson, The Black Image in the White Mind (1971). См. также примечание 2.

ГЛАВА 5

средством дискурса, опиравшегося на контрдемо­кратические коды отношений и институтов.

В рассмотренных нами случаях проявилась по­разительная устойчивость и непрерывность еди­ной культурной структуры на протяжении време­ни, структуры, способной дискурсивно воспроиз­водиться в различных весьма произвольных кон­текстах. На основании данного открытия можно, как кажется, с большой долей вероятности предпо­ложить, что эту культурную структуру нужно счи­тать необходимой причиной во всех политических событиях, которые анализируются американским гражданским обществом. Тем не менее широкий охват нашего исследования предполагает наличие специфических недостатков, ведь только при бо­лее тщательном изучении частных случаев можно было бы детально описать сдвиги в типизации, ко­торые позволяют культуре действовать не только как обобщенному фактору, но и как действенной причине. И, однако же, даже если бы мы смогли доказать, что дело обстоит именно так, мы не хоте­ли бы утверждать, что культурные силы являются единственной достаточной причиной сами по себе. Мы лишь заявляем, что, чтобы понять американ­скую политику, нужно понять культуру граждан­ского общества Америки и что лучший способ по­нять эту политическую культуру заключается в понимании ее символических кодов.

Дата добавления: 2017-01-14