Дискурс американского гражданского общества

22-

ГЛАВА 4

настаивать на такой точке зрения. «Трансгрессия не имеет ничего общего с первичной свободой жи­вотной жизни. Она открывает дверь в то, что ле­жит за пределом привычно обозримых границ, но при этом и поддерживает эти границы. Трансгрес­сия дополняет профанный [то есть обыденный] мир, расширяя его границы, но не разрушая его» (Bataille, 1986 [1957]: 67).

Международная Амнистия, получившая Нобе­левскую премию мира, является одной из самых эффективных неправительственных демократи­ческих организаций, которая выявляет пытки и другие отвратительные практики авторитарных и даже демократических правительств и моби­лизует на противостояние им. Тем уместнее по­этому будет заметить, что в центре внутреннего и внешнего дискурса этой организации, этого эта­лона «благодетеля», обнаруживается доходящее до одержимости беспокойство о том, чтобы опре­делить, исследовать и представить в наглядном виде зло, и успешность таких попыток позволяет членам организации и людям со стороны подвер­гнуться искупительному переживанию эмоцио­нального и физического воздействия зла³⁶. На ло­готипе организации добро и зло тесно переплете­ны. В центре находится свеча, символизирующая горячее внимание, терпение и сакральный статус преданности Амнистии жизни. Вокруг свечи об­вивается колючая проволока, указывающая на концентрационные лагеря и пытки. Эта бинарная

³⁶ Здесь я опираюсь на «Язык прав человека в Международной Амнистии» ("Human Rights Language in Amnesty International" (n.d.)), раздел 4, 24-5. Я не могу определить автора этой весьма интересной рукописи, которая, насколько мне известно, пока еще не опубликована.

ГЛАВА 4

структура повторяется во всех тех убедительных документах, которые Амнистия доводит до сведе­ния общественности, а также в выступлениях са­мих активистов организации. Темы выступлений вращаются вокруг нарративов, изображающих, часто в очень наглядных и мрачных подробностях, ужасные вещи, которые совершаются над невин­ными людьми, и, в тоне выходящего за пределы всякого понимания священного трепета, героизм заключенных, способных пережить невыносимое страдание и остаться в жизни и на краю смерти не­равнодушным, исполненным достоинства челове­ческим существом. Внимание Амнистии к пробле­ме зла, к конструированию всеподавляющей силы и наглядного описания ее действий, тем самым вносит свой вклад в поддержание идеалов мораль­ной справедливости и сакрализации человеческо­го духа, не только в мыслях, но и на практике. Именно для того, чтобы объяснить и прояснить та­кой парадокс, и необходимо возникновение куль-турсоциологии зла.

(совместно с Филиппом Смитом)

Гражданское общество состоит из акторов, от­ношений между акторами и институтов. В самом сердце культуры американского гражданского общества находится набор бинарных кодов, в рам­ках которых обсуждаются данные три измерения социально-структурной реальности и которые обе­спечивают упорядоченную и согласованную вза­имосвязь между ними. В Соединенных Штатах Америки существует «демократический код», ко­торый создает дискурс свободы. Он определяет ха­рактеристики акторов, социальных отношений и институтов, которые подобают обществу, функци­онирующему демократическим образом. Его про­тивоположностью является «контрдемократиче­ский код», который определяет те же параметры для авторитарного общества. Наличие двух столь различных кодов не случайно: те элементы, что создают дискурс свободы, могут означать демокра­тию только за счет наличия противоположных им «партнеров» в сопровождающем дискурс свободы дискурсе подавления (discourse of repression).

В процессе реконструкции «дискурса граждан­ского общества» мы опираемся на исторические по­нятия о цивилизации и цивилизованности (civility) (см., например, Elias, 1978; Freud, 1961 [1930], Shils, 1975; Walzer, 1970), а также на традицию либеральной политической теории, в которой де-

ГЛАВА 5

мократия определяется через различение государ­ства и независимого, регулируемого законом граж­данского порядка (например, Cohen & Arato, 1992; Keane, 1988a, b). У гражданского общества имеются свои собственные институты - парламенты, суды, добровольные объединения и средства массовой ин­формации, - через которые осуществляется этиче­ское регулирование. Эти институты представляют собой общественный форум, где определяются кри­зисы и решаются проблемы. Их решения не только подлежат обязательному исполнению, но и служат примером в дальнейшем. В нашем рассмотрении, однако же, главнейшим является тот факт, что ин­ституты гражданского общества и их решения опос­редованы уникальным набором культурных кодов¹. Эти коды весьма сходны в различных нацио­нальных обществах; наличие культурной струк­туры, регулирующей гражданскую жизнь похо­жим образом, необходимо не только из-за общего давления культурной истории Запада, но и из-за самих структур гражданского общества и его спо­собности взаимопроникать в другие обществен-

¹ Для ознакомления с первоначальной формулировкой данно­го утверждения см. Alexander (1992). Наше заявление о том, что подсистемы внутри социальной структуры обладают би­нарными кодами, окажется знакомо читателям Никласа Лу-мана (например, 1989: 36-50). В понимании Лумана бинарные коды суть функциональная необходимость, объяснимая в тер­минах потребности четко разделенных подсистем обрабаты­вать информацию о своем окружении. Данная теоретическая позиция, как кажется, ведет к избыточной определенности (overdetermination) содержания кодов социальной структурой. В нашей теории главное место в трактовке сущности кодов за­нимает вопрос смысла. Мы полагаем, что коды создают слож­ный дискурс для любой отдельно взятой подсистемы, потому что они состоят из длинных цепочек понятий, а не из единствен­ной бинарной пары. Более того, так как наши коды нагружены символикой сакрального и профанного, они предлагают ответ на специфически культурные проблемы интерпретации, а так­же на системные проблемы направления потоков коммуника­ции, информации и выводов.

ГЛАВА 5

ные сферы. Однако такая однородность основных структур не мешает существованию существенных и важных различий на уровне отдельных стран. Каждое гражданское общество развивается истори­чески уникальным образом. Термины Burgerliche Gesellschaft, societe и «общество» обозначают раз­личные варианты связей между государством, эко­номикой, культурой и сообществом в различных национальных гражданских обществах, и точно так же можно считать, что они обозначают разли­чия в рамках разделяемых в общих чертах куль­турных тем (например, Brubaker, 1992). В данной главе мы сосредоточиваемся на дискурсе граждан­ского общества в том виде, как он сформулирован в американском обществе. Мы останавливаем внима­ние на Америке по двум причинам. Во-первых, под­робное, плотное описание обычно является самым убедительным в культурсоциологии; необходимо преодолеть склонность (весьма сильную в сравни­тельных исследованиях) к интерпретации, которая создает самую общую картину широкими мазками кисти. Во-вторых, принято считать, что Америка ближе всех подошла к демократическому нацио­нальному государству. Если где-либо и можно наде­яться обнаружить дискурс гражданского общества в наиболее чистом виде, то именно здесь.

В дискурсе американского гражданского обще­ства демократический и контрдемократический коды обеспечивают коренным образом отличаю­щиеся друг от друга модели акторов и их мотива­ций. Люди с демократическим мышлением сим­волически конструируются как рациональные, разумные, спокойные и реалистичные в том, что касается принятия решений; полагают, что их

ГЛАВА 5

мотивы определяются совестью и честностью. По­давляющий (repressive) код, наоборот, утвержда­ет, что люди с антидемократическим мышлением мотивированы патологической алчностью и пре­следованием собственных интересов. Такие люди считаются неспособными рационально принимать решения, про них думают, что они выказывают склонность к истерическому поведению в силу своей легковозбудимости, из чего часто возникают нереалистичные планы. Если демократическую личность характеризуют действие и автономия, то контрдемократическая личность рассматривается как обладающая свободой воли лишь в малой сте­пени, и если эта личность не вождь, то она - пас­сивная фигура, следующая приказам других².

Данный дискурс, связанный с акторами и их мо­тивами, сопровождается другим дискурсом, направ­ленным на социальные отношения, которые, как предполагается, следуют из этих двух типов личных потребностей. Качества демократической личности конструируются как качества, позволяющие нала­дить открытые, основанные на доверии и откровен­ные отношения. Эти качества поощряют критиче­ские и рефлексивные, а не основанные на почтении связи между людьми. Контрдемократические лич-

² Читатели, знакомые с культурно-ориентированными тендер­ными исследованиями, узнают многие из этих бинарных коди­ровок, а также применение отрицательного дискурса по отно­шению к женщинам - особенно на протяжении девятнадцатого столетия - как способа закрепить их недопущение в сообщество и подчиненное положение. Тем не менее мы не видим в этих дискурсах ничего изначально присущего определенному полу, поскольку они также применялись для того, чтобы оттеснить на периферию группы, в которых половая принадлежность не имеет значения. Словом, те же самые глубинные коды исполь­зуются как основание для дискриминации по признаку при­надлежности к определенной расе, географической местности, классу, религии и возрастной категории.

ГЛАВА 5

ности, наоборот, ассоциируются с секретными, за­говорщическими отношениями, где обман и макиа­веллевские расчеты играют ключевую роль. Однако иррациональная и сильно зависимая сущность таких личностей означает, что они все же склонны прояв­лять почтительность к тем, кто обладает властью.

Если принять во внимание дискурсивную при­роду мотивов и гражданских отношений, то не­удивительно, что подразумеваемые здесь сходства и различия распространяются на социальные, по­литические и экономические институты. Там, где члены сообщества иррациональны в своей моти­вации и недоверчивы в социальных отношениях, они «естественным образом» создают управляе­мые произволом, а не действующие по правилам институты, которые применяют грубую силу, а не закон, и отдают иерархии предпочтение над равен­ством. Такие институты склонны быть исключаю­щими, а не включающими, и продвигать личную преданность в обход безличных и договорных обя­зательств. Они склонны отдавать предпочтение интересам малых группировок (factions), а не по­требностям общества в целом.

Таблица 5.1 Дискурсивная структура акторов

ГЛАВА 5

Таблица 5.2

Дискурсивная структура социальных отношений

В гражданских дискурсах, связанных с моти­вами, отношениями и институтами, элементы тесно связаны. «Здравый смысл», как кажется, подсказывает, что определенные виды мотиваций связаны с определенными видами институтов и от­ношений. В конце концов, трудно вообразить себе диктатора, который доверяет своим фаворитам, открыт и честен и строго следует закону в попыт­ках обеспечить равенство всем своим подданным. Итак, знаковые логики кодов ассоциируют и свя­зывают отдельные элементы с каждой стороны конкретного кода с другими элементами с той же стороны дискурса в целом. Например, «управля­емый постановлениями» считается соответствен­ным «правдивому» и «открытому», терминам, которые определяют социальные отношения, а также «разумному» и «автономному», элементам символического кода, которые формулируют де­мократические мотивы. Сходным образом любой элемент из любого набора с одной стороны проти­вопоставлен любому элементу из любого набора с другой стороны. Так, иерархия считается враж­дебной «критическому» и «открытому», а также «активному» и «самоконтролируемому».

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Таблица 5.3

Дискурсивная структура социальных институтов

Формальная логика сходства и противополож­ности, посредством которой создается смысл и которую мы только что описали, есть гарант авто­номии культурных кодов, несмотря на то, что эти коды ассоциируются с определенной социально-структурной сферой. Однако, несмотря на работа­ющие в кодах принципы формальных грамматик, превращающие произвольные отношения³ между элементами в набор отношений, характеризую­щихся тем, что Клод Леви-Строс (1967) обозна-

⁸ Разумеется, предлагаемые нами коды не произвольны постоль­ку, поскольку каждый элемент кода и его партнер могут быть описаны с позиции философии логики как взаимоисключаю­щие противоположные качества. Однако коды произвольны в двух других отношениях. Во-первых, сложные семантиче­ские коды вплетают эти бинарные пары в более масштабные структуры совершенно условным образом - код есть результат культурного «бриколажа» (cultural bricolage) (см. Levi-Strauss, 1967). Американское гражданское общество затем распределя­ет свойства по сакральному и профанному типам кодирования на основе, отличающейся от коммунитарных или фашистских гражданских обществ, но столь же необходимой. Во-вторых, связь между элементом кода и выходящей за пределы символов реальностью социального мира полностью зависит от случай­ных процессов ассоциации и интерпретации, которые осущест­вляются социальными акторами. Следовательно, отношение указывания между кодами как «знаками» и миром «вещей» столь же условно, сколь и связь между «звуковым образом» и «понятием» Фердинанда де Соссюра.

чил как «апостериорная необходимость», было бы ошибкой воспринимать дискурс гражданского об­щества просто как отвлеченную когнитивную си­стему псевдоматематических отношений. Как раз наоборот: коды обладают оценочным измерени­ем, которое позволяет им играть ключевую роль в определении политических последствий. В амери­канском гражданском обществе демократический код обладает сакральным статусом, в то время как контрдемократический код считается профан-ным. Элементы контрдемократического кода но­сят опасный и оскверняющий характер, они, как считается, угрожают сакральному центру (Shils, 1975) гражданского общества, который отождест­вляется с демократическим кодом. Чтобы защи­тить центр и сакральный дискурс, воплощающий его символические устремления, отдельные люди, институты и объекты, отождествляющиеся с про-фанным, должны быть изолированы и оттеснены к периферии гражданского общества, а иногда даже уничтожены.

Именно благодаря данному оценочному измере­нию коды гражданского общества играют главную роль в определении исходов политических процес­сов. Акторы одержимы упорядочиванием эмпири­ческой реальности и (в процессе типизации от кода к событию) приписыванием нравственного содер­жания определенным «фактам». Отдельные люди, группы, институты и сообщества, считающие себя достойными членами национального сообщества, соотносят себя с символическими элементами, которые находятся по сакральную сторону раз­делительной линии. Их членство в гражданском обществе морально гарантировано тем сходством,

ГЛАВА 5

которое они могут обнаружить между своими мо­тивами и действиями и сакральными элементами семиотической структуры. Действительно, если их призовут к ответу, члены сообщества, которые полагают, что чисты перед гражданским обще­ством, обязаны сделать все свои действия «объ­яснимыми» ("accountable") в терминах дискурса свободы. Они также должны обладать достаточной компетенцией, чтобы объяснить и действия тех, кого считают недостойным членства в граждан­ском обществе, - тех, кого из него исключают, или тех, кого следует исключить, - в терминах альтер­нативного дискурса подавления. Именно через по­нятие объяснимости на сцену вновь выходят стра­тегические аспекты действия, ведь отличные друг от друга объяснения действий акторов, отношений и институтов могут при успешном распростране­нии иметь значительные последствия в плане рас­пределения ресурсов и власти. Со стратегической точки зрения, такая двойная способность обычно приводит к тому, что соперничающие друг с дру­гом акторы стремятся вымазать друг друга дегтем контрдемократического кода, пытаясь при этом прикрыться щитом демократического дискурса. Этот процесс яснее всего виден в судах, где адво­каты пытаются манипулировать мнением при­сяжных, представляя отличные друг от друга объ­яснения действий истца и ответчика в терминах дискурсов гражданского общества.

Прежде чем обратиться к практическому ис­следованию данного кода, необходимо прояснить отношение нашей теории к другим трудам об аме­риканской гражданской культуре. Такие иссле­дователи, как Роберт Белла (1985) и Сэмюэл Хан-

глава 5

тингтон (1981), утверждают, что американская политическая культура характеризуется глубоко противоречивыми идеалами и ценностями. Наш же подход, напротив, исходит из того, что между контрастирующими между собой темами амери­канской культуры существует смысловая соизме­римость. Мы полагаем, что по поводу ключевых символических схем американского гражданского общества существует базовое согласие, а отличные друг от друга компоненты культурной системы взаимно дополняют друг друга. Это утверждение подкрепляет заявления, сделанные ранее такими исследователями, как Луис Харц (1955) и Гун-нар Мюрдаль (1944). Признавая существование в гражданском обществе универсально разделяемой культуры, мы, разумеется, не утверждаем, что в Америке не существует отличных друг от дру­га традиций и субкультур. Например, традиция коммунитаризма предполагает совершенно другое представление о цивилизованности.

Для дискуссий среди историков культуры и специалистов по истории идей также характерно резкое расхождение по поводу сущности главных * идей, лежащих в основе американской политиче­ской мысли. Исследователи яростно спорят (на­пример, Bailyn, 1967; Bercovitch, 1978; Pocock, 1975) о сравнительных достоинствах гражданской традиции, заложенной «Государством» Платона, либерализма в духе Джона Локка и протестант­ской ветви христианства, пытаясь объяснить как идеальные, так и материальные формы американ­ской политической культуры в различные перио­ды времени. В рамках нашего подхода утвержда­ется, что эти традиции, хотя они в важных отно-

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

шениях отличаются друг от друга, все же все по­коятся на одной и той же базовой символической схеме. Бернард Бейлин, например, заявляет, что в центре американской идеологии лежал страх перед отрицательными элементами, такими как власть и заговор. В противоположность ему Харц подчеркивает позитивные ценности, такие как индивидуальная автономия и договорные отно­шения. Прочие в духе республиканской традиции привлекают внимание к более коллективистским элементам этой идеологии, таким как честность, доверие, сотрудничество и эгалитаризм. Мы пола­гаем, что бинарная организация гражданских ко­дов Америки позволяет рассматривать данные со­перничающие друг с другом трактовки не столько как соперничающие, сколько как взаимно допол­няющие. В сущности, мы даже полагаем, что наша модель предлагает не столько альтернативу раз­нообразным отдельным заявлениям, которые вы­двигаются другими исследователями, сколько их повторное истолкование (reunderstanding). В на­шем понимании дискурс гражданского общества составляет общую грамматику, на которую опира­ются привязанные к конкретному историческому периоду традиции, чтобы создать определенные сочетания смыслов, идеологии и убеждений. Ины­ми словами, мы не утверждаем, что все трактов­ки американского гражданского общества можно свести к единому дискурсу. Скорее мы утвержда­ем, что данный широкий дискурс предоставляет возможность для разнообразия узких культурных традиций, или риторических тем, которые на про­тяжении истории были характерны для амери­канских политических споров.

Наконец, следует подчеркнуть, что мы не ут­верждаем, что данная схема обеспечивает един­ственный уровень, на котором проходят полити­ческие и общественные споры. Хотя определяемая нами дискурсивная структура постоянно использу­ется в конструировании культурных трактовок из случайных политических событий, она становится ключевым основанием общественных споров лишь в периоды напряженности, смятений и кризиса. Нейл Смелзер и Толкотт Парсонс (1956) заявляют, что в периоды социальной напряженности комму­никация становится более обобщенной и отвлечен­ной и отходит от приземленных забот о средствах и целях, характерных для дискурса повседневной жизни. Эти теоретики, работая в среде раннего функционализма, приписывали такое обобщение сочетанию психологического нажима и саморегу­лирующегося давления, побуждающего разрешить конфликт. Мы применяем более культурно-ориен­тированный подход, где такие кризисы понимают­ся как лиминальные, псевдоритуализированные периоды, в которых, кроме того, поставлены на карту основополагающие смыслы (Turner, 1974). Когда мы изучаем конфликты в контексте граж­данского дискурса, мы исследуем обобщенные от­четы о событиях в такие лиминальные периоды.

Как современные общества или подгруппы (subsets) этих обществ вступают в такие лиминаль­ные периоды напряженной социальной драмы, какие группы или аудитории более влиятельны или сильнее вовлечены в них, как и какими сред­ствами постепенно разрешаются эти кризисы, по­ляризуют ли они общество или расчищают место для нового согласия - на все эти вопросы нельзя

23 Культурсоциология

ГЛАВА 5

ответить с помощью интерпретативного анализа как такового. Тем не менее мы утверждаем, что дискурсивное измерение гражданского конфлик­та обладает принципиальной важностью. Юрген Хабермас заявляет, что демократические вла­сти должны выдержать проверку тематизацией. Граждане должны быть в состоянии защищать ра­циональность своих действий, ссылаясь при этом на основополагающие критерии, в соответствии с которыми принимаются их решения. То, что они делают это, используя «произвольные» или услов­ные символические коды, а не рационалистиче­ские, направленные на развитие схемы, о которых говорит Хабермас, не умаляет важности процесса и, в сущности, придает ему гораздо больше слож­ности с точки зрения социальной науки. Так как политический язык неизбежно должен включать в себя структурное и символическое измерение, пол­ностью рациональное ведение политики - к чему стремится Хабермас - становится невозможным. Именно потому, что процессы, порождающие кри­зис демократической власти, не столь предсказуе­мо рациональны, как полагают Хабермас и другие исследователи теории демократии, и необходимо изучать коды гражданского общества гораздо бо­лее всесторонним и динамичным образом.

Дата добавления: 2017-01-14