АГРЕССИЯ Конрад Лоренц 8 страница

ческой нормой, а освящено лишь в рамках определенной

культуры. Но все это никоим образом не отрицает важ-

ность и необходимость той твердой верности, с которой

любой порядочный человек хранит унаследованные обы-

чаи своей культуры.

Так не будем же глумиться над рабом привычки, сидя-

щим в человеке, который возбудил в нем привязанность к

ритуалу и заставляет держаться за этот ритуал с упорством,

достойным, казалось бы, лучшего применения. Мало ве-

щей более достойных! Если бы Привычное не закреплялось

и не обособлялось, как описано выше, если бы оно не пре-

вращалось в священную самоцель -- не было бы ни досто-

верного сообщения, ни надежного взаимопонимания, ни

верности, ни закона. Клятвы никого не связывают и догово-

ры ничего не стоят, если у партнеров, заключающих дого-

вор, нет общей основы -- нерушимых, превратившихся в

обряды обычаев, нарушение которых вызывает у них тот

самый уничтожающий страх, что охватил мою маленькую

Мартину на пятой ступеньке нашей лестницы в холле.

6. ВЕЛИКИЙ ПАРЛАМЕНТ ИНСТИНКТОВ

Как все в единство сплетено,

Одно в другом воплощено!

Гете

Как мы видели в предыдущей главе, эволюционный

процесс ритуализации всегда создает новый, автономный

инстинкт, который вторгается в общую систему всех ос-

тальных инстинктивных побуждений в качестве независи-

мой силы. Его действие, которое, как мы знаем, первона-

чально всегда состоит в передаче сообщения -- в "коммуни-

кации", -- может блокировать пагубные последствия агрес-

сии уже тем, что делает возможным взаимопонимание со-

родичей. Не только у людей ссоры часто возникают из-за

того, что один ошибочно полагает, будто другой хочет при-

чинить ему зло. Уже в этом состоит чрезвычайная важность

ритуала для нашей темы. Но кроме того -- как это станет

еще яснее на примере триумфального крика гусей, -- но-

вый инстинкт в качестве самостоятельного побуждения мо-

жет приобрести такую мощь, что оказывается в состоянии

успешно выступать против агрессии в Великом Парламенте

Инстинктов. Чтобы объяснить, как действует ритуал, бло-

кируя агрессию, но не ослабляя ее по существу и не мешая

ей способствовать сохранению вида -- о чем мы говорили в

третьей главе, -- необходимо сказать кое-что о системе вза-

имодействий инстинктов вообще. Эта система напоминает

парламент тем, что представляет собой более или менее

целостную систему взаимодействий между множеством не-

зависимых переменных, а также и тем, что ее истинно де-

мократическая процедура произошла из исторического

опыта -- и хотя не всегда приводит к полной гармонии, но

создает, по крайней мере, терпимые компромиссы между

различными интересами.

Что же такое "отдельный" инстинкт? К названиям, ко-

торые часто употребляются и в обыденной речи для обоз-

начения различных инстинктивных побуждений, при-

липло вредное наследие "финалистического" мышления.

Финалист -- в худом значении этого слова -- это человек,

который путает вопрос "почему?" с вопросом "зачем?", и

в результате полагает, будто, указав значение какой-либо

функции для сохранения вида, он уже решил проблему ее

причинного возникновения. Легко и заманчиво постули-

ровать наличие особого побуждения, или инстинкта, для

любой функции, которую легко определить и важность

которой для сохранения вида совершенно ясна, как, ска-

жем, питание, размножение или бегство. Как привычен

оборот "инстинкт размножения"! Только не надо себя уго-

варивать -- как, к сожалению, делают многие исследова-

тели, -- будто эти слова объясняют соответствующее яв-

ление. Понятия, соответствующие таким определениям,

ничуть не лучше понятий "флогистона" или "боязни пус-

тоты" ("horior vacui"), которые лишь называют явления,

но "лживо притворяются, будто содержат их объяснение",

как сурово сказал Джон Дьюи. Поскольку мы в этой книге

стремимся найти причинные объяснения нарушениям

функции одного из инстинктов -- инстинкта агрессии, --

мы не можем ограничиться желанием выяснить лишь "за-

чем" нужен этот инстинкт, как это было в третьей главе.

Нам необходимо понять его нормальные причины, чтобы

разобраться в причинах его нарушений и, по возможно-

сти, научиться устранять эти нарушения.

Активность организма, которую можно назвать по ее

функции -- питание, размножение или даже самосохране-

ние, -- конечно же, никогда не бывает результатом лишь

одной-единственной причины или одного-единственного

побуждения. Поэтому ценность таких понятий, как "инс-

тинкт размножения" или "инстинкт самосохранения",

столь же ничтожна, сколько ничтожна была бы ценность

понятия некоей особой "автомобильной силы", которое я

мог бы с таким же правом ввести для объяснения того фак-

та, что моя старая добрая машина все еще ездит. Но кто

платит за ремонты, в результате которых это возможно, --

тому и в голову не придет поверить в эту мистическую силу:

тут дело в ремонтах! Кто знаком с патологическими нару-

шениями врожденных механизмов поведения -- эти меха-

низмы мы и называем инстинктами, -- тот никогда не по-

думает, будто животными, и даже людьми, руководят ка-

кие-то направляющие факторы, которые постижимы лишь

с точки зрения конечного результата, а причинному объяс-

нению не поддаются и не нуждаются в нем.

Поведение, единое с точки зрения функции -- напри-

мер, питание или размножение, -- всегда бывает обуслов-

лено очень сложным взаимодействием очень многих фи-

зиологических причин. Изменчивость и Отбор, конструк-

торы эволюции, это взаимодействие "изобрели" и основа-

тельно испытали его. Иногда все физиологические причи-

ны в нем способны взаимно уравновешиваться; иногда од-

на из них влияет на другую в большей мере, нежели под-

вержена обратному влиянию с ее стороны; некоторые из

них сравнительно независимы от общей системы взаимо-

действий и влияют на нее сильнее, нежели она на них. Хо-

рошим примером таких элементов, относительно незави-

симых от целого, являются кости скелета.

В сфере поведения наследственные координации, или

инстинктивные действия, являются элементами, явно не-

зависимыми от целого. Будучи столь же неизменными по

форме, как крепчайшие кости скелета, каждое из них имеет

свою особенную власть над всем организмом. Каждое --

как мы уже знаем -- энергично требует слова, если ему

пришлось долго молчать, и вынуждает животное или чело-

века активно искать такую ситуацию, которая стимулирует

и заставляет произвести именно это инстинктивное дейст-

вие, а не какое-либо иное. Поэтому было бы большой ошиб-

кой полагать, будто всякое инстинктивное действие, видо-

сохраняющая функция которого служит, например, добы-

ванию пищи, непременно должно быть обусловлено голо-

дом. Мы знаем по своим собакам, что они с величайшим

азартом вынюхивают, рыщут, гоняют, хватают и рвут, ког-

да вовсе не голодны; каждому любителю собак известно,

что азартного пса-охотника нельзя, к сожалению, отучить

от его страсти никакой кормежкой. То же справедливо в от-

ношении инстинктивных действий захвата добычи у ко-

шек, в отношении известных "промеров" у скворцов, кото-

рые выполняются почти беспрерывно и совершенно незави-

симо от того, насколько скворец голоден, -- короче, в отно-

шении всех малых служителей сохранения вида, будь то

бег, полет, укус, удар, умывание, рытье и т.п. Каждая на-

следственная координация обладает своей собственной

спонтанностью и вызывает свое собственное поисковое по-

ведение. Значит, эти малые частные побуждения совер-

шенно независимы друг от друга? И составляют мозаику,

функциональная целостность которой возникает лишь в

ходе эволюции? В некоторых крайних случаях это может

быть действительно так; еще недавно такие особые случаи

считались общим правилом. В героические времена сравни-

тельной этологии так и считалось, что лишь одно побужде-

ние всегда овладевает животным полностью и безраздель-

но. Джулиан Хаксли использовал красивое и меткое срав-

нение, которое я уже много лет цитирую в своих лекциях:

он сказал, что человек или животное -- это корабль, кото-

рым командует множество капитанов. У человека все эти

командиры могут находиться на капитанском мостике од-

новременно, и каждый волен высказывать свое мнение;

иногда они приходят к разумному компромиссу, который

предлагает лучшее решение проблемы, нежели единичное

мнение умнейшего из них; но иногда им не удается прийти

к соглашению, и тогда корабль остается без всякого разум-

ного руководства. У животных, напротив, капитаны при-

держиваются уговора, что в любой момент лишь один из

них имеет право быть на мостике, так что каждый должен

уходить, как только наверх поднялся другой. Последнее

сравнение подкупающе точно описывает некоторые случаи

поведения животных в конфликтных ситуациях, и потому

мы тогда проглядели тот факт, что это лишь достаточно ре-

дкие особые случаи. Кроме того, простейшая форма взаи-

модействия между двумя соперничающими побуждениями

проявляется именно в том, что одно из них попросту подав-

ляется или выключается другим; так что было вполне зако-

номерно и правильно для начала придерживаться простей-

ших явлений, легче всего поддающихся анализу, хотя и не

самых распространенных.

В действительности между двумя побуждениями, спо-

собными меняться независимо друг от друга, могут возни-

кать любые мыслимые взаимодействия. Одно из них может

односторонне поддерживать и усиливать другое; оба могут

взаимно поддерживать друг друга; могут, не вступая в ка-

кое-либо взаимодействие, суммироваться в одном и том же

поведенческом акте и, наконец, могут взаимно затормажи-

вать друг друга. Кроме множества других взаимодействий,

одно перечисление которых увело бы нас слишком далеко,

существует, наконец, и тот редкий особый случай, когда

слабейшее на данный момент из двух побуждений выклю-

чается более сильным, как в триггере, работающем по

принципу Все-или-Ничего. Лишь один этот случай соот-

ветствует сравнению Хаксли, и лишь об одном-единствен-

ном побуждении можно сказать, что оно, как правило, по-

давляет все остальные, -- о побуждении к бегству. Но даже

и этот инстинкт достаточно часто находит себе хозяина.

Обычные, частые, многократно используемые "деше-

вые" инстинктивные действия, которые я выше назвал "ма-

лыми служителями сохранения вида", часто находятся в

распоряжении нескольких "больших" инстинктов. Прежде

всего действия перемещения -- бег, полет, плавание и

т.д., -- но также и другие действия, когда животное клюет,

грызет, хватает и т.п., -- могут служить и питанию, и раз-

множению, и бегству, и агрессии, которые мы здесь назовем

"большими" инстинктами. Поскольку они, таким образом,

служат как бы инструментами различных систем высшего

порядка и подчиняются им -- прежде всего вышеупомяну-

той "большой четверке" -- как источникам мотивации, я

назвал их в другой работе инструментальными действия-

ми. Однако это вовсе не означает, что такие действия лише-

ны собственной спонтанности. Как раз наоборот, в соответ-

ствии с широко распространенным принципом естествен-

ной экономии необходимо, чтобы, скажем, у волка или у со-

баки спонтанное возникновение элементарных побужде-

ний -- вынюхивать, рыскать, гнать, хватать, рвать -- было

настроено приблизительно на те требования, какие предъ-

являет к ним голод (в естественных условиях). Если исклю-

чить голод в качестве побуждения -- с помощью очень про-

стой меры, постоянно наполняя кормушку самой лакомой

едой, -- то сразу выясняется, что животное нюхает, ищет

след, бегает и гоняет почти так же, как и в том случае, когда

вся эта деятельность необходима для удовлетворения по-

требности в пище. Но если собака очень голодна -- она де-

лает все это измеримо активнее. Таким образом, хотя вы-

шеназванные инструментальные инстинкты имеют свою

собственную спонтанность, но голод побуждает их к еще

большей активности, чем они проявили бы сами по себе.

Именно так: побуждение может быть побуждаемо!

Такая подверженность спонтанных функций стиму-

лам, идущим откуда-то со стороны, -- это в физиологии

вовсе не исключение и не новость. Инстинктивное дейст-

вие является реакцией -- в тех случаях, когда оно следует

в ответ на стимул какого-то внешнего раздражения или

какого-то другого побуждения. Лишь при отсутствии та-

ких стимулов оно проявляет собственную спонтанность.

Аналогичное явление уже давно известно для возбужда-

ющих центров сердца. Сердечное сокращение в норме вы-

зывается ритмичными автоматическими импульсами, ко-

торые вырабатывает так называемый синусно-предсердный

узел -- орган, состоящий из высокоспециализированной

мышечной ткани и расположенный у входа кровотока в

предсердие. Чуть дальше по ходу кровотока, у перехода в

желудочек, находится второй подобный орган -- предсерд-

но-желудочковый узел, к которому от первого ведет пучок

мышечных волокон, передающих возбуждение. Оба узла

производят импульсы, способные побуждать желудочек к

сокращениям. Синусный узел работает быстрее, чем пред-

сердно-желудочковый, поэтому последний, при нормаль-

ных условиях, никогда не оказывается в состоянии вести се-

бя спонтанно: каждый раз, когда он медленно собирается

выстрелить свой возбуждающий импульс, он получает тол-

чок от своего "начальника" и стреляет чуть раньше, чем

сделал бы это, будучи предоставлен сам себе. Таким обра-

зом "начальник" навязывает "подчиненному" свой собст-

венный рабочий ритм. Теперь проделаем классический экс-

перимент Станниуса и прервем связь между узлами, пере-

резав пучок, проводящий возбуждение; таким образом мы

освобождаем предсердно-желудочковый узел от тирании

синусного, и при этом первый из них делает то, что часто де-

лают в таких случаях подчиненные, -- перестает работать

и ждет команды. Иными словами, сердце на какой-то мо-

мент замирает; это издавна называют "пред-автоматиче-

ской паузой". После короткого отдыха предсердно-желу-

дочковый узел вдруг "замечает", что он, собственно говоря,

и сам прекрасно может выработать нужный стимул и через

некоторое время послать его в сердечную мышцу. Раньше

до этого никогда не доходило, потому что он всегда получал

сзади толчок на какую-то долю секунды раньше.

В таких же отношениях, как предсердно-желудочковый

узел с синусным, находится большинство инстинктивных

действий с различными источниками мотиваций высших

порядков. Здесь ситуация осложняется тем, что, во-первых,

очень часто, как в случае с инструментальными реакция-

ми, один слуга может иметь множество хозяев, а во-вто-

рых -- эти хозяева могут быть самой разной природы. Это

могут быть органы, автоматически и ритмично производя-

щие возбуждение, как синусный узел; могут быть рецепто-

ры, внутренние и внешние, принимающие и передающие

дальше -- в форме импульсов -- внешние и внутренние

раздражения, к которым относятся и потребности тканей,

как голод, жажда или недостаток кислорода. Это, наконец,

могут быть и железы внутренней секреции, гормоны кото-

рых стимулируют совершенно определенные нервные про-

цессы. (Слово "гормон" происходит от греческого орм&ш,

"побуждаю".) Однако такая деятельность, руководимая не-

коей высшей инстанцией, никогда не носит характер чисто-

го "рефлекса", т.е. вся система инстинктивных действий ве-

дет себя не как машина, которая -- если не нужна -- сколь

угодно долго стоит без дела и "ждет", коща кто-нибудь на-

жмет на кнопку. Она, скорее, похожа на лошадь: ей нужны

поводья и шпоры, чтобы подчиняться хозяину, но ее необ-

ходимо погонять ежедневно, чтобы избежать проявлений

избыточной энергии, которые при определенных обстоя-

тельствах могут стать поистине опасными, как, например,

в случае инстинкта внутривидовой агрессии, интересую-

щем нас прежде всего.

Как уже упоминалось, количество спонтанно возника-

ющих инстинктивных действий всегда приблизительно

соответствует ожидаемой потребности. Иногда было бы

целесообразно рассчитать его более экономным образом,

как, например, в случае с предсердно-желудочковым уз-

лом, если он производит больше импульсов, чем "закупа-

ет" у него синусный узел; при этом у людей с неврозами

возникает печально известная экстрасистола, т.е. излиш-

нее сокращение желудочка, резко нарушающее нормаль-

ный сердечный ритм. В других случаях постоянное пере-

производство может быть безвредно и даже полезно. Если,

скажем, собака бегает больше, чем ей необходимо для по-

иска пищи, или лошадь безо всяких внешних причин вста-

ет на дыбы, скачет и лягается (движения бегства и защиты

от хищников) -- это лишь здоровая тренировка и, следо-

вательно, подготовка "на крайний случай".

Самое обильное "перепроизводство" инструментальных

действий должно проявляться там, тае наименее предсказу-

емо, какое их количество потребуется в каждом отдельном

случае для выполнения видосохраняющей функции всей

совокупности этих действий. Иногда охотящаяся кошка мо-

жет быть вынуждена прождать у мышиной норки несколько

часов, а в другой раз ей не придется ни ждать, ни подкрады-

ваться -- удастся в резком прыжке схватить мышь, случай-

но пробегающую мимо. Однако -- как нетрудно себе пред-

ставить и как можно убедиться, наблюдая кошек в естест-

венной обстановке, -- в среднем кошке приходится очень

долго и терпеливо ждать и подкрадываться, прежде чем она

получит возможность выполнить заключительное дейст-

вие: убить и съесть свою добычу. При наблюдении такой по-

следовательности действий легко напрашивается неверная

аналогия с целенаправленным поведением человека, и мы

невольно склоняемся к предположению, что кошка выпол-

няет свои охотничьи действия только "насыщения ради".

Можно экспериментально доказать, что это не так. Лейха-

узен давал кошке-охотнице одну мышь за другой и наблю-

дал, в какой последовательности выпадали отдельные дей-

ствия поимки и поедания добычи. Прежде всего кошка пе-

рестала есть, но убила еще несколько мышей и бросила их.

Затем ей расхотелось убивать, но она продолжала скрады-

вать мышей и ловить их. Еще позже, когда истощились и

действия ловли, подопытная кошка еще не перестала вы-

слеживать мышей и подкрадываться к ним, причем инте-

ресно, что она всегда выбирала тех, которые бегали на воз-

можно большем удалении от нее, в противоположном углу

комнаты, и не обращала внимания на тех, что ползали у нее

под самым носом.

В этом исследовании легко подсчитать, сколько раз про-

изводится каждое из упомянутых частичных действий, по-

ка не исчерпается. Полученные числа находятся в очевид-

ной связи со средней нормальной потребностью. Само собой

разумеется, что кошке приходится очень часто ждать в за-

саде и подкрадываться, прежде чем она вообще сможет по-

добраться к своей добыче настолько, что попытка поймать

ее будет иметь хоть какой-то шанс на успех. Лишь после

многих таких попыток добыча попадает в когти, и ее можно

загрызть, но это тоже не всегда получается с первого раза,

так что должно быть предусмотрено несколько смертель-

ных укусов на каждую мышь, которую предстоит съесть.

Таким образом, производится ли какое-то из частичных

действий только по его собственному побуждению или по

какому-либо еще -- и по какому именно, -- в сложном по-

ведении подобного рода зависит от внешних условий, опре-

деляющих "спрос" на каждое отдельное действие. Насколь-

ко я знаю, впервые эту мысль четко высказал детский пси-

хиатр Рене Шпиц. Он наблюдал, что у грудных детей, по-

лучавших молоко в бутылочках, из которых оно слишком

легко высасывалось, после полного насыщения и отказа от

этих бутылочек оставался нерастраченный запас сосатель-

ных движений; им приходилось отрабатывать его на каком-

нибудь замещающем объекте. Очень похоже обстоит дело с

едой и добыванием пищи у гусей, когда их держат в пруду,

где нет такого корма, который можно было бы доставать со

дна. Если кормить гусей только на берегу, то рано или поз-

дно можно будет увидеть, что они ныряют "вхолостую". Ес-

ли же кормить их на берегу каким-нибудь зерном до полно-

го насыщения -- пока не перестанут есть, -- а затем бро-

сить то же зерно в воду, птицы тотчас же начнут нырять и

поедать поднятую из воды пищу. Здесь можно сказать, что

они "едят, чтобы нырять". Можно провести и обратный экс-

перимент: долгое время давать гусям корм только на пре-

дельной доступной им глубине, чтобы им приходилось до-

ставать его, ныряя, с большим трудом. Если кормить их та-

ким образом до тех пор, пока они не перестанут есть, а за-

тем дать им ту же пищу на берегу -- они съедят еще поря-

дочное количество, и тем самым докажут, что и перед тем

они "ныряли, чтобы есть".

В результате, совершенно невозможно какое-либо

обобщенное утверждение по поводу того, какая из двух

спонтанных мотивирующих инстанций побуждает дру-

гую или доминирует над нею.

До сих пор мы говорили о взаимодействии лишь таких

частичных побуждений, которые вместе выполняют ка-

кую-то общую функцию, в нашем примере -- питание ор-

ганизма. Несколько иначе складываются отношения между

источниками побуждений, которые выполняют разные

функции и потому принадлежат к системам разных инс-

тинктов. В этом случае правилом является не взаимное уси-

ление или поддержка, а как бы соперничество: каждое из

побуждений "хочет оказаться правым". Как впервые пока-

зал Эрих фон Хольст, уже на уровне мельчайших мышеч-

ных сокращений несколько стимулирующих элементов мо-

гут не только соперничать друг с другом, но -- что важ-

нее -- за счет закономерного взаимного влияния могут со-

здавать разумный компромисс. Такое влияние состоит -- в

самых общих чертах -- в том, что каждый их двух эндоген-

ных ритмов стремится навязать другому свою собственную

частоту и удерживать его в постоянном фазовом сдвиге. То,

что все нервные клетки, иннервирующие волокна какой-

либо мышцы, всегда рациональным образом выстреливают

свои импульсы в один и тот же момент, -- это результат та-

кого взаимного влияния. Если оно нарушается, то начина-

ются фибриллярные мышечные спазмы, какие часто можно

наблюдать при крайнем нервном утомлении. На более вы-

соком уровне интеграции при движении конечности -- на-

пример, рыбьего плавника -- те же процессы приводят к ра-

циональному взаимодействию мьшц-"антагонистов", ко-

торые попеременно двигают соответствующие части тела в

противоположных направлениях. Каждое ритмичное цик-

лическое движение плавника, ноги или крыла, какие мы

встречаем при любом движении животных, -- это работа

"антагонистов"; не только мышц, но и возбуждающих нер-

вных центров. Эти движения всегда являются следствиями

"конфликтов" между независимыми и соперничающими

источниками импульсов, энергии которых упорядочивают-

ся и направляются к общему благу закономерностями "от-

носительной координации", как назвал фон Хольст процесс

взаимного влияния, о котором идет речь.

Итак, не "война -- всему начало", а, скорее, такой кон-

фликт между независимыми друг от друга источниками им-

пульсов, который создает внутри целостной структуры на-

пряжения, работающие буквально как напряженная арма-

тура, придавая целому прочность и устойчивость. Это отно-

сится не только к такой простой функции, как движение

плавника, на которой фон Хольст открыл закономерности

относительной координации; испытанные парламентские

правила вынуждают великое множество источников все-

возможных побуждений присоединять свои голоса к гармо-

нии, служащей общему благу.

В качестве простого примера нам могут здесь послужить

движения лицевой мускулатуры, которые можно наблю-

дать у собаки в конфликте между побуждениями нападения

и бегства. Эта мимика, которую принято называть угрожа-

ющей, вообще появляется лишь в том случае, если тенден-

ция к нападению тормозится страхом, хотя бы малейшим.

Если страха нет, то собака кусает безо всякой угрозы, с та-

кой же спокойной физиономией, какая изображена в левом

верхнем углу иллюстрации; она выдает лишь небольшое

напряжение, примерно такое же, с каким собака смотрит на

только что принесенную миску с едой. Если читатель хоро-

шо знает собак, он может попытаться самостоятельно про-

интерпретировать выражения собачьей морды, изображен-

ные на иллюстрации, прежде чем читать дальше. Попро-

буйте представить себе ситуацию, в которой ваша собака

состроит такую мину. А потом -- второе упражнение -- по-

пытайтесь предсказать, что она станет делать дальше.

Для некоторых картинок я приведу решение сам. Я

предположил бы, что пес в середине верхнего ряда проти-

востоит примерно равному сопернику, которого всерьез

уважает, но не слишком боится; тот, как и он сам, вряд ли

отважится напасть. В отношении их последующего пове-

дения я бы сказал, что они оба с минуту останутся в той же

позе, затем медленно разойдутся, "сохраняя лицо", и на-

конец, на некотором расстоянии друг от друга, одновре-

менно задерут заднюю лапу. Пес вверху справа тоже не

боится, но злее; встреча может протекать, как описано

выше, но может внезапно и шумно перейти в серьезную

драку, особенно если второй проявит хоть какую-то неу-

веренность. Вдумчивый читатель -- а таков, вероятно,

каждый, кто дочитал книгу до этого места, -- давно уже

заметил, что собачьи портреты размещены на иллюстра-

ции в определенном порядке: агрессия растет слева напра-

во, а страх -- сверху вниз.

Истолкование поведения и его предсказание легче всего

в крайних случаях; и конечно же, выражение, изображен-

ное в правом нижнем углу, совершенно однозначно. Такая

ярость и такой страх могут одновременно возникнуть в од-

ном-единственном случае: собака противостоит ненавист-

ному врагу, вызывающему у нее панический страх, и нахо-

дящемуся совсем рядом, -- но по какой-то причине не мо-

жет бежать. Я могу себе представить лишь две ситуации, в

которых это возможно: либо собака механически привязана

к определенному месту -- скажем, загнана в угол, попала в

западню и т.п., -- либо это сука, которая защищает свой

выводок от приближающегося врага. Пожалуй, возможен

еще такой романтический случай, что особенно верный пес

Дата добавления: 2015-07-13