Супервизия 12 страница

Вторая встреча произошла на следующий день дома у Кэсси, как и было условлено. Кэсси находилась в глубоко подавленном состоянии, и было ясно видно, что она ненавидит свое материнство. Она рассказала Тэмми, что два года назад очень сильно избила свою дочь, тогда семилетнюю, — лупила ее до тех пор, пока из ягодиц не потекла кровь. Кэсси использовала кожаный ремень, которым били ее саму, когда она была ребенком. После того случая она убрала его и поклялась никогда больше не брать в руки, однако он по-прежнему находился в доме. Когда напряжение Кэсси становилось слишком велико, она выставляла детей из дома, чтобы только не избить их.

Во время домашнего визита Тэмми в какой-то момент Дэбби подошла к матери и прикоснулась к ней. “Убери свои руки от меня!” — завопила Кэсси. Маленький Алан непрерывно плакал в течение всего визита — похоже, это было больше, чем он мог вынести. Тэмми попыталась остаться спокойной и деловитой, и вроде бы ей удалось несколько продвинуться в установлении контакта. Однако третью встречу, вновь в агентстве Тэмми, Кэсси просидела с каменным лицом и плотно скрещенными на груди руками. “На этот раз я буду задавать вопросы”, — резко сказала она. Она объявила, что хочет “избавиться от этих детей и не собирается терпеть дальнейшие вмешательства в свою жизнь или новые поганые вопросы. Беседа была краткая, Кэсси все время оставалась холодной и решительной.

Вы— супервизор

Тэмми растеряна и очень расстроена этим случаем. Она жалуется на головные боли и нарушения сна. Она говорит Соне, что едва ли сможет дальше заниматься этой семьей. Что Соне сказать или сделать?

Что предприняла Соня

Вначале Соня удостоверилась, что были проведены консультации со всеми необходимыми службами по защите детей и детям не угрожает непосредственная физическая опасность. Тэмми уверила ее, что семья находится под ежедневным контролем.

Соня подумала, что больше всего Тэмми нужно поплакать. Она подтолкнула ее к разговору о том, как на нее действует этот мрачный случай — что происходило у нее “внутри”, когда Кэсси закричала “Убери свои руки от меня!” своей дочери, которую она не раз избивала, подвергала физическому насилию. В течение нескольких минут Тэмми плакала навзрыд о страдании Кэсси, о том, как робко и жалобно маленькая девочка пытается приблизиться к своей матери, о будущем этих детей и о страдании жизни вообще.

Когда рыдания иссякли, Соня и Тэмми поговорили о “межпоколенном долге”, и Соня рекомендовала работы Бошормени-Надя. На последующих сессиях она увидела, что терапевт восстановила свои ресурсы. Тэмми занялась организацией встречи членов расширенной семьи для обсуждения вопроса о том, что делать с детьми. Через несколько недель эта встреча состоялась. Детям не пришлось поступать под патронатную опеку — было решено, что расширенная семья примет их. Даже Кэсси смягчила свою позицию, заявив, что хотя она не хочет жить с детьми, видеться с ними время от времени она согласна.

Наиболее эффективными интервенциями Сони по отношению к Тэмми были помощь ей в том, чтобы оплакать эту ужасающую ситуацию, и рекомендация некоторой литературы. С точки зрения фокусно-ролевой матрицы, Соня действовала как фасилитатор и короткое время как учитель, и то, и другое с фокусом на состоянии супервизируемого. Хотя слезы Тэмми были обильны и именно Соня подтолкнула ее к ним — более того, добилась от нее этих слез, — ее интервенцию в состояние Тэмми нельзя рассматривать как “терапию”. За прошедшие месяцы критичность Тэмми по отношению к клиентам заметно снизилась, она стала мягче, терпеливей и мудрее. Правда, в этом конкретном случае она “сломалась”, но тут нужно было быть бездушным чудовищем, чтобы не сломаться. Если судить на основании критериев клинической мудрости, сформулированных в главе 7, то можно сказать, что ее клинический разум, процедурное знание, способность выносить суждения и проницательность очень возросли. Она действительно “продвинулась” — ее теория и практика сблизились, о чем свидетельствует искусная и тщательно продуманная интервенция с расширенной семьей Кэсси.

Решение об этой интервенции — встрече расширенной семьи для обсуждения судьбы детей — было вдохновлено чтением литературы о работе с расширенной семьей, а также собственным этническим происхождением Тэмми, которое хотя и было совсем другим, чем у Кэсси, каким-то образом тоже способствовало поиску. Детали этой интервенции и то, как она ее осуществила, здесь для нас не столь существенны. Но ее разработка стала возможной лишь тогда, когда она вышла из-под гипноза ужасного страдания и боли этой семьи. Головные боли Тэмми прошли, и, по-прежнему считая эту ситуацию очень печальной, она тем не менее смогла компетентно с ней работать.

Супервизорский процесс

Полагать, что все происходящее в супервизорском кабинете “действительно” отражает процессы в приемной терапевта, значило бы чересчур мистично воспринимать супервидение. Это почти так же глупо, как противоположная крайность — воображать, что супервизорские отношения не имеют ничего общего с отношениями в терапии и не сообщают о них ничего ценного. Концентрируясь на этом пятом фокусе, супервизор занят не столько клиентом (фокус 1) или супервизируемым (фокусы 2, 3, 4), сколько собственными отношениями с ним, исходя, однако, из задачи понять и изменить происходящее на терапевтических сессиях. Поскольку некоторые процессы между супервизором и обучаемым не имеют никакого отношения к терапии, этот раздел назван “Супервизорский процесс” вместо “Параллельного процесса”, хотя значительная часть нашего обсуждения будет посвящена именно параллельному процессу.

Нежный Текс

Каждый раз в течение последних нескольких недель происходит одно и то же: Соня и Текс безуспешно пытаются отыскать “пути” работы Текса с Кристиной, “приятной и застенчивой” женщиной, находящейся в середине четвертого десятка жизни. Соня очень поддерживала Текса в связи с этим случаем — чего с другими клиентами ему не требовалось. Она полагает, что Текс очень вырос за те месяцы, пока они с ним встречаются, и что в терапии Конрада (“Расписание для Конрада”) у него произошел прорыв к психологическому пониманию и ощущению собственных границ во взаимодействии с клиентами. Она немного упускает тот факт, что этот прорыв произошел с помощью ее коллеги, Стефании, про которую она втайне думает, что та была “слишком конфронтационна” с Тексом. Правда, она решила не обращать внимания на свое легкое раздражение Стефанией как на вещь “мелочную и непрофессиональную”.

Что же касается случая Кристины, то Соня стала опасаться травмировать Текса в этой связи. Он представляется ей существом хрупким, а за прошедшие месяцы она стала очень ему симпатизировать. Соня нередко пересиживает с ним на супервизорских сессиях, особенно когда они обсуждают случай Кристины. Впрочем, она начинает распознавать параллель между двумя системами — ее с Тексом и Текса с Кристиной. Она уже знает: что бы она ни делала, увеличение поддержки Текса не решает проблему.

Она говорит Тексу о том, что этот случай побуждает ее очень опекающе к нему относиться, как будто стоит ей “поднять бровь”, то есть подвергнуть сомнению его действия, он тотчас же развалится на части. И она спрашивает, как это для него. Текс ловит идею на лету; он отвечает, что его все более фрустрирует ее “уклончивость”, в результате которой он приходит к мысли, что этот случай для него безнадежен. “Знаешь ли, ты не моя мать”, — заявляет он и тут же прикрывает рот рукой.

Соня, вначале уязвленная, не акцентирует внимание на этом жесте. Для нее немного проясняется характер их отношений. Хотя она и смущена собственной слепотой, ей становится как-то по-новому комфортно с Тексом. Она смеется, и Текс смеется тоже. Она размышляет о том, как рассюсюкалась с этим молодым человеком. Несомненно, он мягкий и нежный, но не хрустальный же. Если она будет продолжать в том же духе, то он никогда не приобретет клиническую мудрость. Она месяцами не просила его принести кассету с записью своей сессии, несмотря на то, что требовать записи сессий от супервизируемых-новичков является ее обычной практикой!

Во время одной из их сессий Соня осознает свое нежелание вести себя с Тексом конфронтирующе: вдруг он станет еще менее уверенным в своих действиях? Тогда она спрашивает Текса: как он считает, не думает ли Кристина, что он “уклончив” с ней, и, стало быть, что она безнадежна? В процессе обсуждения этой темы она отмечает, что ее голос стал тверже, а голос Текса — менее печальным. Дальше они обсуждают, не имеет ли реплика Текса о том, что она — не его мать, какого-либо отношения к его работе с Кристиной. Не превратился ли Текс в ее мать? Они решили, что не будут исключать эту гипотезу, но и не будут рассматривать ее как наиболее вероятную. Соня вполне готова принимать “экзотические” гипотезы, если нужно, но обычно вначале пробует те, что внушаются банальным здравым смыслом. В заключение сессии Соня говорит Тексу своим новым голосом: “И на следующей неделе я бы очень хотела получить записи твоей сессии с Кристиной и еще сессии с Кэдди (другой клиент)”.

На нескольких последующих терапевтических сессиях Текс поставил перед Кристиной задачу подумать о том, что будет, если она станет более умной и уверенной. Оказалось, что Кристина быстро и энергично приняла этот вызов, рассеяв тем самым прежние страхи Текса. Соня и Текс заводят обыкновение слушать магнитофонные записи сессий в течение одного супервизорского часа из каждых четырех. Похоже, что решение проблемы на одном системном уровне ведет к решению ее на другом. Но вначале Соня должна была решить проблему для себя.

Сложные процессы, которые так парализовали Соню, могут иногда задушить супервизорскую систему. Когда параллель дает знать о себе (или кажется, что это она) “снизу вверх”, супервизируемый в каком-то смысле идентифицируется со своим клиентом и возбуждает у супервизора эмоции, которые он сам испытывает по отношению к своему клиенту, не осознавая их. С другой стороны, Дорман (1976) высказала идеи о возможности развития параллельного процесса в другом направлении, которые звучат еще более шокирующе. По ее мнению, параллель не обязательно развивается “снизу вверх”, а с тем же успехом может распространяться и “сверху вниз”, то есть цикл может инициироваться не клиентом, а супервизором. В случае Сони и Текса, например, кто может сказать, Кристина ли “запустила” процесс, или он исходил от Сони и был направлен “сверху вниз”, или же, наконец, нечто в личности Текса инициировало соответствующие реакции в обеих женщинах. Поскольку этот вопрос связан с профессиональным развитием супервизируемого, вы можете не сомневаться, что Соня в ближайшие несколько недель на супервизорских сессиях с Тексом уделяла значительное время проверке последней гипотезы, не “обвиняя” его, а спрашивая: если бы действительно происходил параллельный процесс и начался он не с нее, то что бы это значило для Текса в профессиональном смысле? Их супервидение обогатилось новой темой. В понятиях фокусно-ролевой матрицы, Соня действовала в основном как фасилитатор в приложении к фокусу 5 и как учитель — при фокусе 1.

Тем из нас, кому в дни профессиональной подготовки достались “трудные” супервизоры, данные Дорман, возможно, на мгновение согреют душу. Увы, ненадолго. Вместо того чтобы искать линейную причинность, — что особенно удобно тогда, когда мы были бы рады иметь объект обвинения, — нам следует вооружиться системным взглядом на вещи и рассматривать параллельный процесс как присутствующую внутри системы тенденцию возникновения аналогичных друг другу форм. Где бы ни “начиналось” это клонирование, оно распространяется в системе подобно вирусу, который трудно обнаружить. Несомненно, нейтрализатор этого вируса — спонтанность, то есть когда кто-то делает нечто, лежащее вне его “колеи”. Спонтанные действия супервизора могут помочь супервизируемому вновь глубоко прочувствовать себя, войдя в контакт со своими “значимыми неодно­значностями” (Lett, 1993)*, пробужденными к действию системой, включающей его и клиента (но не обязательно клиентом как таковым).

Никто не имеет абсолютного иммунитета к вирусу параллельности, но “нейтральность” роли консультанта, а также процесс визуального супервидения могут способствовать устойчивости к нему. При визуальном супервидении супервизор действует преимущественно как “режиссер-постановщик” обеих систем, что снижает тенденцию вовлечения через изоморфизм. Роль супервизора как постановщика системы, состоящей из супервизируемого и клиента, позволяет ему просто “давать сигнал к началу представления”, обходясь без комментариев. С этой точки зрения данная роль имеет преимущество, в частности, над позицией клинического эксперта, который, продуцируя свои хитроумнейшие идеи, самым банальным образом, как и любой член системы, может подхватить и/или внести изрядную дозу “параллельности”: обучаемый попытается стать “клиническим экспертом” для клиента, в свою очередь, принимающегося запрашивать хитроумные идеи.

Стремиться “избегать” параллельных процессов нет никакого смысла, поскольку они представляют собой неотъемлемую часть существования человеческих систем; кроме того, они “бессознательны”. Такие процессы могут развиваться с течением времени, как у Сони при супервидении Текса, или могут быть артефактом одной сессии. Они могут быть “специфичны” для конкретного терапевтического случая или характерны для всех случаев данного супервизируемого. Супервизор на то и супервизор, чтобы знать, когда он оказался “в” процессе, и найти из него выход. Прямая интерпретация обучаемому почти неизменно вызывает ответное негодование и отрицание. Первый шаг супервизора — осознать самому; второй — интерпретировать супервизируемому себя, а не его себе. Так, Соня начинает с себя и спрашивает Текса, “говорят” ли ему что-либо ее чувства. Текс не “защищается” и обладает определенной свободой реагирования. Последний шаг (когда мы уверены, что процесс “прерван”) — совместное исследование возможных смыслов, связанных с клиентом, но раскрываемых процессом, действующим между супервизором и супервизируемым.

Исследование Дорман

Объектом исследования Дорман были восемь триад “супервизор — супервизируемый — клиент”, а цель состояла в определении того, влияет ли супервизорская система (отношения между супервизором и супервизируемым) на терапевтическую систему (отношения между терапевтом и клиентом), и если да, то как. Дорман сосредоточилась прежде всего на изучении того, каким образом проблемы в супервизорской системе могут вызывать проблемы в терапевтической системе (обычно двигаются в противоположном направлении). Испытуемыми были два супервизора, четверо супервизируемых и восемь клиентов центра обучения долговременной психоаналитической психотерапии; сбор данных занял 32 недели. В течение 20 недель с каждым супервизором и каждым супервизируемым проводились индивидуальные интервью, посвященные трем темам: текущая ситуация в терапии, перенос и контрперенос в системе “терапевт — клиент”, текущая ситуация в супервидении.

Дорман нашла, что у всех супервизируемых имеются мощные реакции переноса на их супервизоров, в результате которых ключевые проблемы супервизируемых “пробуждаются и отреагируются” — не только на супервизорах, но и на клиентах. Супервизируемые вели себя “либо аналогично, либо противоположно поведению их супервизоров по отношению к себе, как они его воспринимали”. Дорман также обнаружила, что в тот самый момент, когда в супервизии происходило “разрешение трансферентной связи”, разрешался также и терапевтический кризис. Эмоциональный климат и тех, и других отношений одновременно изменялся. Когда в супервизии наступало такое разрешение, супервизируемый обычно начинал более свободно проявлять сензитивность и восприимчивость по отношению к клиентам и в результате осуществлять более эффективные терапевтические интервенции. С другой стороны, способы супервизируемых “сопротивляться” получению помощи в супервизии очень тесно связаны с их трудностями в оказании помощи клиентам.

Дорман рекомендовала супервизорам помогать обучаемым в достижении инсайта по поводу “невротических” паттернов взаимодействия, проявляющихся в контексте супервизорских отношений, и того, как эти паттерны ведут к искажению функционирования супервизируемых в их терапевтических отношениях. Наблюдение паттернов, обнаруживающихся в супервизорских триадах, позволило ей прийти к выводу, что супервизируемые вносят в отношения с клиентами не только невротические, но и позитивные аспекты своего супервизорского процесса. Таким образом, супервизоры имеют возможность моделировать для своих супервизируемых пути более терапевтичных интервенций, с помощью которых они могли бы разрешать трудности отношений со своими клиентами. Дорман занимает решительную позицию: для супервизора не только допустимо, но и чрезвычайно важно обращаться к эмоциональным проблемам супервизируемого, блокирующим его терапевтическое функционирование, — иначе говоря, он должен действовать как фасилитатор и эксперт, когда это требуется. По мнению Дорман, особенно важно прояснение проблем, возникающих в отношениях супервизора с обучаемым, и поощрение исследования последним своих чувств. Терпеливо следуя этим путем за супервизором, обучаемый получает возможность прийти к пониманию бессознательных детерминант своих “невротических” паттернов, а также повысить свою способность к “объективному” видению клиентов и терапевтическому реагированию. Дорман не сомневается в ценности исследования параллельного процесса в супервидении: “Эффективность супервидения, таким образом, связана с активным пониманием взаимодействия сил, разыгрывающегося в параллельном процессе терапии и супервизии”.

Проблема “параллельного процесса” стала особенно сильно занимать психодинамическое мышление после статьи Сирлса “Информационное значение эмоционального опыта супервизора” (см., например, Dasburg & Winokur, 1984; Doehrman, 1976; Durkin, 1987; Eckstein & Wallerstein, 1972; Friedlander, Siegel & Brenock, 1989; Kahn, 1979; McNeil & Worthen, 1989; Mueller & Kell, 1972). Понятие было введено для обозначения тенденции супервизора, терапевта и клиента становиться походящими друг на друга. Иначе говоря, их интерактивные паттерны воспроизводят друг друга — переносятся из терапии в супервизию или наоборот. Психические процессы клиента — обычно именно они считаются заразительными — “подхватываются” терапевтом и бессознательно воспроизводятся по отношению к супервизору. В результате супервизор действует с обучаемым так же, как тот с клиентом. Ни одна из сторон не осознает этот процесс.

Если мы не знаем, что происходит, нам трудно применить подходящую интервенцию. Согласно Сирлсу, в то время, когда супервизируемый “отреагирует” на супервизии, он идентифицирован с главной проблемной областью терапевтического случая, но это “область, которую он не в состоянии воспринять объективно и эффективно описать словами; поэтому он бессознательно идентифицируется с ней и таким образом пытается описать ее посредством собственного поведения”. При этом либо терапевт как бы становится клиентом и пытается превратить супервизора в терапевта (движение процесса “снизу вверх”), либо терапевт поглощает часть “бессознательного” супервизора и передает ее клиенту, действуя с клиентом так, как супервизор действовал с ним (движение процесса “сверху вниз”).

Нетрудно представить себе, что разрешение этой странной ситуации зачастую является довольно деликатным делом, особенно если все действие развертывается без ведома сознания. Вы можете вспомнить, как шокирован был Текс, когда Стефания заявила ему, что не собирается испытывать вину по его поводу, а также не имеет ни малейшего намерения ради него или ради Конрада испортить хотя бы одно мгновение своей жизни, не говоря уже обо всей жизни целиком. Разорвать замкнутый круг Стефания смогла, сосредоточившись на собственных смутных ощущениях вины, которые дали ей ключ к чувству вины Текса.

Это ключ особого рода — сигнал, идущий “изнутри”, а не от наблюдения. Порой при наблюдении, направленном “вовне”, мы не видим ничего не­обычного; как сформулировал один супервизор из числа испытуемых в исследовании Дорман, сессия выглядит “вполне естественной, просто трудно выйти на что-либо, вот и все”. Однако супервизор испытывает странные чувства и пытается найти им объяснение. Впрочем, их легко проигнорировать: если супервизор не является внимательным, он не станет наблюдать, а тем более интерпретировать собственные чувства и размышлять об их потенциальном подобии тому, что могло происходить на терапевтической сессии. В таком случае он, вполне возможно, будет реагировать на супервизируемого так же, как супервизируемый реагировал на клиента. Так, Соня испытывала жестокий соблазн соответствовать желанию Тельмы и обеспечить идеальные решения дилемм Кары, а Стефания начала чувствовать себя виноватой и неадекватной по отношению к Тексу. Если бы кто-то из этих супервизоров продолжал автоматически действовать согласно системным валентностям, то с большой вероятностью был бы отвергнут супервизируемым как некомпетентный, и сессия завершилась бы в замешательстве и фрустрации. Все заинтересованные стороны задавались бы вопросом, что пошло не так — может, просто плохой день?

Критический прорыв на супервизорской сессии бывает связан отнюдь не с усилиями супервизора изменить клиента или супервизируемого, которые приводят лишь к усугублению проблемы — “подливают масла в огонь”. “Перелом” должен начинаться с изменения в самом супервизоре, позволяющем себе осознать некое свое чувство, а затем и процесс, который может порождать это чувство. После чего он ставит перед собой вопрос: “Какое изменение я должен произвести в себе, чтобы мой супервизируемый мог произвести изменение, которое повлияет на клиента?” Таким образом, супервизор изменяет всю систему (состоящую из супервизора, супервизируемого и клиента), изменив свои собственные отношения в ней. Этот акцент на “верхушке” параллельного процесса находит поддержку в результатах исследования Дорман (1976). Однако следует заметить, что он расходится с Тэвистокской установкой на “рефлексивный процесс”, которая, по-видимому, соответствует отчетливому представлению о ходе процесса “снизу вверх” (Martinson, 1975), и даже с аналитическим взглядом на предмет (см., например, Eckstein & Wallerstein, 1972; Searles, 1965). Последний хотя и формулируется нейтрально, но на практике фокусируется почти исключительно на том, что исходит “снизу вверх” от супервизируемого.

Некоторые семейные терапевты (Byng-Hall & Whiffen, 1982; Everett & Koerpel, 1986; Liddle et al., 1988; Liddle & Saba, 1983) предпочитают называть этот феномен — тенденцию одной формы входить в соответствие с другой подобно тому, как повторяют друг друга сталактиты, — “изоморфизмом”. Но этот термин, похоже, не получил распространения, а “параллельный процесс” достаточно удобопонятен, если только не считать его односторонним. Тема параллельного процесса — одна из “пограничных тем” супервидения: если супервизор и/или супервизируемый слишком активно заняты его поиском, то они непременно будут обнаруживать его на каждом шагу, и через некоторое время вообще не смогут обсуждать что-либо без того, чтобы “запараллелиться”; в результате супервизия просто выродится. Однако если параллельный процесс полностью игнорируется, то возникает реальная опасность упустить “связующий паттерн”: супервизируемый не в состоянии будет усвоить информацию, к которой он не готов эмоционально из-за процессов, происходящих в системе со своим клиентом или со своим супервизором. Параллельный процесс “засоряет стоки” и приводит к застою.

Впечатления супервизора

Анализ супервизорской системы не был бы полным без исследования роли супервизора в ней. “Рефлексивный процесс” британской аналитической традиции (см., например, Martinson, 1975) зачастую воспринимается как некий зловредный клубящийся туман, начинающийся где-то у лодыжек и восходящий в высшие ареалы супервизии. Но выдающаяся работа Дорман показала, что параллельный процесс с тем же успехом может быть и туманом, нисходящим сверху. Именно это “сверху” и есть последний обсуждаемый здесь фокус. Хокинс и Шоэт (1989) называют его “фокусировкой на контрпереносе супервизора”, но примерно по тем же причинам, которые названы в связи с 4-м фокусом, в этой книге выбран более нейтральный термин “впечатления супервизора”. Если параллельный процесс действительно является двусторонним, то установление здорового хода событий “наверху” должно получить параллель в системе и оказать действие на клиента. С другой стороны, плохой процесс “наверху” будет означать плохой процесс “внизу”. Что верно для движения в одну сторону, то верно и для движения в другую: если справедливо, что, по выражению некоторых адептов параллельного процесса, супервизируемый приносит в своем “целостном существе” клиента на супервизорскую сессию, то не менее справедливо, что на терапевтическую сессию супервизируемый приносит в своем “целостном существе” супервизора. Стало быть, этому “целостному существу” имеет смысл быть сензитивным.

В главах, посвященных визуальному супервидению, будет идти речь о работе с заданными образами, когда супервизор предлагает обучаемому выбрать из набора эвокативных* объектов некоторые для репрезентации различных ролей. Однако чаще используется работа со спонтанными образами, возникающими без явного стимула из конкретного источника. Например, многие люди, ложась спать и закрывая глаза, могут видеть образы, как бы составляющие непрерывный поток сцен и действий, иногда психоделические по своей природе. В таких случаях образы кажутся независимыми от самого человека: он как будто является не источником их, а зрителем. Разумеется, это не так, но он ощущает себя именно зрителем некоего действа.

Когда мы вовлечены в интенсивный межличностный процесс, такой, как супервидение, материал для образов приходит с обеих сторон. Супервизору стоит научиться доверять этим спонтанным образам, возникающим во время супервизии. Но это вовсе не означает, что он должен немедленно оповещать о них беднягу супервизируемого или его клиента. Если супервизор уверен, что супервизируемый способен оценить адекватность его образов, а также сказать ему, если сочтет их неадекватными, тогда он вполне может сообщить подопечному свои реакции на его материал. Опыт показывает, что обучаемым нравится такой живой обмен впечатлениями. Оба участника супервизорского процесса сознательно наблюдают и интерпретируют собственную “продукцию”.

В последнем разделе речь шла о том, как могут бессознательно передаваться эмоции от клиента терапевту, или от терапевта супервизору, или от супервизора терапевту — эмоции, которые для одного из них оказались труднопереносимыми. Другой первоначально испытывает эти эмоции так, как если бы они были его собственные. Анализ системы, к которой принадлежишь, — это “высший пилотаж”. Лучшее, что может сделать супервизор в этом направлении, — наблюдать чувства, мысли и образы, возникающие у него в то время, когда супервизируемый рассказывает свой случай. Он использует эти свои реакции осторожно, как дополнительные “данные”, понимая, что это не более и не менее, чем часть общей картины. Например, супервизор может почувствовать тошноту в то время, когда супервизируемый обсуждает своего клиента, и сказать ему об этом. Тот мог испытывать те же ощущения, а мог и не испытывать, и, возможно, они поговорят о том, не было ли в истории клиента нераскрытого физического или сексуального абъюза.

Кроме интеллектуального анализа системы, включая себя самого, супервизор использует собственную личность еще и как “инструмент” выявления скрытых течений и молчаливых альянсов в клиентской системе, в системе “терапевт-клиент” или в системе “супервизор-терапевт-клиент”. Он должен относиться к своим интерпретациям и умозаключениям одновременно уважительно и смиренно: слишком уверенно и напористо “продвигая” их, он превращается в гуру или даже диктатора, а вовсе не обращая на них внимания, становится некомпетентным.

Все умения супервизора, вся его терапевтическая мудрость не отменяют существенности того, чтобы он просто “присутствовал” рядом с супервизируемым и уважал реалии его жизненного опыта. Это присутствие требует своего рода “наивности”, когда рациональный ум уступает свой контроль и мы отдаемся эмоциональному потоку сессии. Мы позволяем себе стать “пустыми”, погрузиться в неизвестное, относиться с доверием и принятием ко всему, что в нас возникает. В благоприятном случае пустота вскоре заполняется новым сюжетом — зачастую более живым, чем тот, что был прежде. Но на этой новой территории супервизор нередко чувствует себя слабым и незащищенным. Дать голос рождающемуся новому сюжету кажется страшно рискованным, вопиющим нарушением социальных правил.

Дата добавления: 2014-11-06