Сон в психодраме

Расширение сознания в отношении внутренней реальности

В этой главе мы подробно остановимся на расшире­нии сознания в отношении внутренней реальности чело­века. Оно достигается в психодраме через изображение сновидений, фантазий, представлений и галлюцинаций. При изображении на сцене лежащие в их основе интра- или экстрапсихические процессы переживаются протаго­нистом «телом и душой» и в качестве осязаемого явле­ния перемещаются в область сознательного обсуждения.

В пространстве переживаний, относящихся к этой до­полнительной реальности, пересекаются также миры экстра- и интроверта. Экстраверт получает в этой реаль­ности доступ к «царству образов души», в то время как интроверт, даже — как крайний случай — больной ши­зофренией, возможность придать на сцене интрапсихическим образам и содержаниям вид внешней реальности. Он может их пощупать, поговорить с ними, услышать их доносящиеся извне голоса и, поменявшись с ними роля­ми, понять их значение в своей интрапсихической драме. После психодраматической игры протагонист — как правило, к своему великому удивлению - убеждается в неподдельном сочувствии со стороны участников груп­пы. Если до психодраматической игры они были ему в общем-то чужими, то после нее их участие или волнение сразу же позволяют ему увидеть в них близких людей, у которых можно найти понимание, и даже друзей. Такое переживание человеческой близости и тепла уже само по себе представляет ценность для одиноких шизоидов или отгороженных от внешнего мира больных шизофренией.

При психодраматической работе со сновидениями клиент до игры ничего или почти ничего не должен рас­сказывать психодрамотерапевту. Иначе вербальное пред­восхищение может снизить спонтанность и глубину воз­действия психодраматического изображения. Вместо это-го ведущий психодрамы просит протагониста представить на сцене реальную спальню. Там, где стоит его кро­вать, протагонист ложится на пол. Сцена слегка затемне­на. Протагонист закрывает глаза. Он сосредоточивается на приснившемся образе и описывает увиденное. Как только он начинает действовать в заново сфокусирован­ном сновидении или как только в нем появляются новые персонажи, «сновидца» просят изобразить приснившееся событие на сцене. Как и в любом другом виде психодра­мы, он выбирает из группы тех участников, которые бу­дут изображать действующих лиц своего сновидения, за­тем расставляет на сцене воображаемые декорации и приступает к воспроизведению сна в психодраме. Оно заканчивается на том же самом месте, что и само снови­дение. Иногда бывает, что из сновидения оно незаметно превращается в сон наяву. Сон или его продолжение мо­гут выйти на уровень реального или остаться в символи­ческом. И в том, и в другом случаях могут возникнуть непредвиденные впечатляющие сцены. При таких обсто­ятельствах оборудованная перед игрой на сцене спальня оказывается важным подспорьем для возвращения про­тагониста в дневное сознание. Он снова ложится в свою постель, с закрытыми глазами вместе с дублем мысленно созерцает приснившийся образ, открывает глаза, отки­дывает шторы и возвращается в реальность дня.

На этом изображение сновидения заканчивается. Начи­нается ролевая обратная связь протагониста и партнеров. Теперь они описывают чувства, пережитые ими в процессе игры при изображении персонажей из сновидения.

Первый пример: Психодраматическая работа со снови­дением состоит из трех частей: во-первых, из вос­произведения самого сна, во-вторых, из его продол­жения, в-третьих, из спонтанной актуализации ла­тентного желания или из обращения необратимого события.

Клиентка пожелала изобразить сновидение, кото­рое уже много лет часто снится ей ночью. Она рас­сказывает, что в этом сновидении ей, прежде чем попасть в маленькую кухню своей квартиры, каж­дый раз приходится проходить через несколько темных, запущенных комнат, отчего она просыпает­ся с нехорошим чувством. Это чувство усиливается еще тем, что значение этого сна она понять не мо­жет.

В качестве протагонистки клиентка ложится на кровать в своей импровизированной спальне, за­крывает глаза и описывает темное пыльное помеще­ние с зашторенными окнами и частично задрапиро­ванной мебелью. Она уже хочет приступить к опи­санию следующей, аналогичной комнаты, но тут ве­дущий психодрамы останавливает ее и просит изобра­зить первую комнату на сцене. Вместе с этим начина­ется психодраматическое действие. Протагонистка не­вольно встает и указывает, где расположены отдель­ные красивые предметы мебели. Во время этой актив­ной деятельности она хочет как можно скорее пройти в следующую комнату, ибо ей не по себе в этом тем­ном помещении. В тот же момент ведущий психодра­мы подводит ее к окну и предлагает отдернуть што­ры. При выполнении этой просьбы протагонистку ох­ватывают сильные эмоции, и она начинает плакать. Она смотрит по сторонам и говорит^1:

П: «Все такое мертвое, пыльное».

Тут в игру вступает дубль, который на протяже­нии всей сцены находится позади нее:

\П — протагонистка, Па — партнер, ПаД — партнер в роли дубля, ПаП — партнер в роли протагонистки, ПаК — партнер в роли кресла, ПК — протагонистка в роли кресла, УГ — участник группы. — Прим. авт.\

ПаД: «Такое пыльное — но я бы могла привести все снова в порядок».

Протагонистка продолжает:

П: «Да, могла бы, но зачем? Лучше я пойду в следующую комнату».

ПаД: «Стоит только на нее взглянуть, как на ме­ня нахлынут детские воспоминания».

П: «Нет, мне эта квартира не была раньше зна­кома, я впервые увидела ее во сне».

ПаД: «Мне приснилась эта пыльная, покрытая чехлами мебель. Но теперь хотя бы светло. Там стоит...» (указывает в определенном направлении).

П: «Красивое кресло».

ПаД: «Что бы подумало кресло, если бы оно могло думать?»

В этот момент ведущий психодрамы усаживает протагонистку на корточки за спинкой кресла и просит говорить от его имени. Теперь партнер в ро­ли протагонистки (ПаП) обращается с разными вопросами к креслу. Отвечая в его роли, протаго­нистка от лица кресла (ПК) рассказывает о весе­лом, прекрасном времени, которое ему довелось пе­режить в прошлом, и печалится о своем нынешнем бессмысленном существовании, когда оно стоит без дела, покрывшись пылью. В этот стратегически важный момент ведущий психодрамы организует обмен ролями. Протагонистка снова действует в своей собственной роли сновидицы (П), партнер — в роли кресла (ПаК). Как и при любом обмене ро­лями, он повторяет последние слова, сказанные протагонисткой в роли кресла:

ПаК: «Мне грустно, что теперь приходится так бессмысленно стоять в пыли...»

П: «Но я охотно вытру с тебя пыль, если тебя это обрадует».

Она спешно хватает протянутый ведущим носо­вой платок и начинает с неописуемой радостью и самоотдачей вытирать пыль, выбивать и полировать кресло. Ее лицо сияет. После того как во всей ком­нате был наведен порядок, протагонистка, как и в приснившемся сновидении, хочет все же пройти в следующую комнату. «Кресло», однако, возражает:

ПаК: «Теперь ты снова хочешь оставить меня одно?»

П: «Ну, не волнуйся, я скоро вернусь».

ПаК: «Когда?»

П: «Наверное, через одну-две недели».

ПаК: «Ах, тогда я опять покроюсь пылью!»

П: «Чего же ты от меня хочешь?»

Партнеры меняются ролями. Важно, чтобы протагонистка, задав этот вопрос, сама же на него и от­ветила. В роли кресла она говорит:

ПК: «О, мне хочется, чтобы ты пригласила лю­дей, сделала эту комнату снова жилой и, быть мо­жет, когда-нибудь вновь отпраздновала здесь праз­дник».

ПП: «Кого же я должна пригласить?»

ПК: «Просто выйди на улицу и приведи тех, кто тебе понравится».

Опять происходит обмен ролями. Протагонистка спускается вниз и возвращается с мужчиной, с ко­торым несколько лет тому назад она дружила. Этот молодой человек изображается одним из участни­ков группы, выбранным протагонисткой для дан­ной роли. В происходящей теперь сцене протагони­стка рассказывает ему, как переживала она после их разрыва и как теперь рада его визиту и воскре­шению прекрасных воспоминаний. На этом сцена заканчивается. Протагонистку подводят к кровати в импровизированной спальне, воспроизводящей ре­альную, она ложится и с закрытыми глазами снова вспоминает сновидение, вот уже много лет часто снившееся ей по ночам: темные комнаты, которые она проскакивает с щемящим сердцем, чтобы уеди­ниться в своей маленькой кухне.

П: «Да, я всегда боялась во сне этих неуютных комнат, хотя ничего плохого со мной в них не слу­чалось».

ПаД: «Но сегодня я впустила свет в первую комнату!»

П: «И я увидела, что это красивая комната. Мне доставило радость привести ее в порядок».

ПаД: «И тогда я пригласила Пауля».

П: «Ах, это было так же прекрасно, как раньше, когда мы еще дружили».

ПаД: «Затем...»

П: «Затем мне все стало безразлично. С тех пор я не живу, а влачу, по сути, лишь жалкое сущест­вование!»

ПаД: «Я запустила все комнаты в моей кварти­ре, кроме маленькой кухни. Но сегодня я снова привела в порядок первую комнату, и это достави­ло мне радость!»

П: «Да, это действительно доставило мне ра­дость!»

Последующая групповая дискуссия участников группы, все еще находящихся под сильным впечат­лением того, что произошло во время игры, и ин­тенсивно сопереживавших при психодраматической переработке сновидения, длится недолго.

П: «Да, и в самом деле, я могла бы так много сделать. Но после разрыва наших дружеских отно­шений с Паулем я просто-напросто предала все, что было, забвению».

УГ: «И, судя по вашей игре, вас ожидает ра­дость».

П (смеется): «Я постараюсь!»

Комментарий к психодраматической переработке сновидения: При психодраматической переработке сно­видения сон истолковывается не в рациональной плоско­сти, он проясняется в процессе игры благодаря мореновскому синтезу действия и речи (93), предсознательного и сознательного, в близком ко сну, но все же сознатель­ном психическом состоянии клиента. Если столь же точ­ное рациональное толкование сновидения всегда воспри­нимается клиентом просто как одно из возможных, то в результате психодраматической переработки сновидения становится очевидным то динамическое явление, которое скрывается за его образом. Все толкования исходят от самого протагониста, но к ним он приходит не через ра­циональное размышление, а непосредственно через спон­танное действие и эмоциональное переживание образов сновидения. Содержащиеся в них намерения, как поощ­ряющие протагониста, так и вызывающие у него тревогу, выражаются в психодраме самим протагонистом, кото­рый меняется с ними ролями и говорит от их имени.

В процессе психодраматической работы с данным сно­видением особое значение имели следующие события. Ког­да дубль сказал: «Стоит мне только взглянуть на эту квартиру, как на меня нахлынут детские воспоминания», протагонистка тут же опровергла эту реплику дубля сло­вами: «Нет, мне эта квартира не была раньше знакома, я впервые увидела ее во сне». Вполне возможно, что прота­гонистка узнала бы в ней квартиру своих родителей и да­лее в ходе психодрамы она могла бы в игре перенестись в детство. Эта возможность появилась в сфере представле­ний дубля, однако была отвергнута протагонисткой, по­скольку сфера представлений дубля и область пережива­ний протагонистки в тот момент не были конгруэнтными. Уже из этой реакции протагонистки следует, что действие сновидения развертывается не на объектном, а на субъек­тном уровне. Квартира не имеет отношения к реальной квартире, но, похоже, имеет отношение к сновидице в ка­честве субъекта, то есть она репрезентирует часть ее са­мой. Наверное, при психоаналитической работе со снови­дением эта его часть была бы истолкована примерно так же. Вполне возможно, что и при аналитической перера­ботке сновидения та же самая клиентка проассоциировала бы свою серую, лишенную смысла после разрыва с Пау­лем жизнь с пыльными, запущенными комнатами. Тем са­мым психоаналитическая исследовательская работа была бы в основном выполнена. Однако эмоциональное пере­живание клиентки так и осталось бы в сфере мрачного, покрытого пылью, депрессивно заторможенного.

Но что же произошло во второй части психодрамы? Мы видели, что дополнительная реальность психодрамы предоставила возможность для «анимистического дейст­вия». Неодушевленные предметы удалось «одушевить» и вовлечь в беседу. Это означает, что в процессе психо­драмы сновидице удалось оживить отделившиеся от нее на субъектном уровне сновидения, приглушенные, «по­крывшиеся пылью» части ее самой. В приснившемся сновидении клиентка отождествила себя с той депрессив­ной, эмоционально-обедненной частью, которая оставила не у дел и покрыла пылью другую, «прекрасную часть». Этот факт тревожит клиентку в стереотипном сновидении, она стремится как можно скорее проскочить через пыльные, запущенные комнаты, чтобы уединиться, то есть продолжать прозябать в своей маленькой светлой кухне. Это соответствует ее собственному высказыванию при подытоживании психодраматической игры. («Затем мне все стало безразлично. С тех пор я не живу, а влачу, по сути, лишь жалкое существование».)

Приснившееся сновидение выражает, что депрессия и безынициативность взяли верх над клиенткой. В другой части психодраматической переработки сновидения, вы­ходящей за рамки его стереотипной части, спонтанно ус­танавливается равновесие между безынициативной де­прессивной частью и отделившимися, заблокированными креативными частями клиентки. Поскольку сновидение, по всей видимости, развертывается на субъектном уров­не, то и пыльную, покрытую чехлами мебель следует по­нимать как часть протагонистки. Этим объясняется тот сильный аффект, который захлестывает протагонистку, когда она отдергивает шторы и смотрит на красивую ме­бель. Когда же в последующем психодраматическом дей­ствии она говорит в роли этой мебели, то есть кресла, то тем самым она становится представителем своих забло­кированных способностей. В конце концов протагонист­ка начинает в игре активно о них заботиться, то есть вы­тирать пыль с кресла, выбивать и протирать его. В ре­зультате этого действия депрессивная сторона протагони­стки освобождается от безынициативности. По-прежнему идентифицируя себя с этой стороной, она тем не менее активно внимает требованию заблокированных частей и начинает освобождать их от блокады. Переживанием этого факта объясняется та радость и восторг, с которы­ми протагонистка в ходе игры приводит в порядок крес­ло. Однако сразу после этого, верная своей давней при­вычке, она порывается оставить кресло стоять без поль­зы, то есть отделить эту часть от депрессивной части, пе­режитой в реальности, и пройти в следующую пыльную запущенную комнату. Партнер в роли кресла возражает против этого, после чего протагонистка еще раз обраща­ется к креслу с совершенно спонтанным вопросом: «Чего же ты от меня хочешь?» В сущности, она адресует этот вопрос своей собственной заблокированной креативно­сти. Последовавший вслед за этим обмен ролями вынуждает ответить на этот вопрос ее саму, идентифицировать­ся с заблокированными частями и сформулировать их требования на вербальном уровне.

Протагонистка в роли кресла выражает стремление к межчеловеческому общению и побуждает свою безыни­циативную часть к активности: «Просто выйди на улицу и приведи тех, кто тебе понравится!» Затем происходит очередной обмен ролями. Протагонистка спускается вниз и возвращается с бывшим другом. Если разрыв друже­ских отношений с ним вызвал в прошлом у протагонистки депрессию, то его появление в психодраматической сцене доставляет теперь ей неподдельную радость. Вооб­ражаемая встреча впервые позволяет протагонистке не горевать о друге, а с радостью вспоминать о том, что они когда-то вместе пережили.

На этом психодраматическая работа со сновидением заканчивается. Значение сновидения раскрывается протагонисткой в игре не только рационально, оно понима­ется ею на основе эмоционального переживания и дейст­вия. Кроме того, в процессе игры, протекавшей в единст­ве воспоминаний, чувств и действий, в эмоциональном переживании протагонистки произошли явные измене­ния. Она радуется вновь ожившим прекрасным воспоми­наниям точно так же, как до этого радовалась в психо­драме, вытирая пыль с кресла и приглашая к себе в гос­ти... После психодраматического «открывания комнаты и воскрешения прекрасных воспоминаний» клиентка на­ходится в приподнятом настроении, в котором она счита­ет свою депрессивную заторможенность влечений вполне преодолимой.

Второй пример: В ходе многодневного учебного семи­нара по психодраме одна участница группы гово­рит, что буквально с начала занятий ее постоянно преследует — даже в состоянии бодрствования — один и тот же кошмарный сон. Только на психодра­матических занятиях с другими участниками груп­пы ей удается сконцентрироваться на игре и на ка­кое-то время освободиться от приснившегося обра­за. На вопрос психодрамотерапевта, ведущего семи­нар, не хотела ли бы она изобразить сновидение на сцене, участница группы отвечает утвердительно. Без какой-либо дальнейшей информации психодрамотерапевт просит ее лечь на кушетку и сосредото­читься на приснившемся образе. (Поскольку в по­следнее время образ сновидения преследовал протагонистку только днем, спальная комната не обору­дуется.) Закрыв глаза, протагонистка описывает, как идет по мосту в тумане, больше в ее сновидении не происходит никаких событий. Тогда ведущий психодрамы просит протагонистку взойти на этот мост на сцене, пройти по нему, как во сне, и произ­носить вслух все, что ей будет приходить в голову. Протагонистка идет. Она идет все дальше и даль­ше, но единственное, что она может сказать, — это то, что мост бесконечен. Это бедное действием сно­видение приводит ведущего психодрамы в замеша­тельство. Он сам вступает в игру в роли дубля, на­деясь, что с помощью дублирования поможет про­тагонистке вспомнить переживание, выраженное в приснившемся образе \ П — протагонистка, Д — дубль. — Прим. авт.\

Д: «Я иду все дальше и дальше, пока наконец не дохожу до конца моста...»

П: «Но мост не имеет конца!»

Д: «Он ведет все дальше и дальше, он приводит меня к...»

П: «Он никуда не ведет, это так ужасно...» (Протагонистка борется со слезами.) Ведущий пси­ходрамы размышляет, можно ли продолжать рабо­ту с этим сном на сцене. Предпринимая последнюю попытку дублирования, он кладет руку на плечо протагонистки, плавно поворачивает ее и говорит:

Д: «Когда я поворачиваюсь на этом мосту, я ви­жу его начало, я вижу...»

Словно пораженная молнией, протагонистка, рыдая, заканчивает предложение:

П: «Я вижу стоящую на берегу свою мать и знаю, что завтра она умрет в Освенциме».

Видя стоящую на берегу мать и не в силах боль­ше сдерживать слезы, протагонистка разражается полным отчаяния плачем. Единственной поддерж­кой ей в этот момент является рука ведущего пси­ходрамы, по-прежнему лежащая на ее плече. Все участники группы испытывают сильное потрясение. Всеми своими мыслями и чувствами они вместе с протагонисткой. Прервать психодраму в такой мо­мент было бы серьезной ошибкой. Взяв под конт­роль свои эмоции, ведущий спрашивает протагонистку, что же случилось до расставания с матерью. В следующих сценах протагонистка в совместной игре с другими участниками группы показывает, как, на­ходясь в еврейском гетто, мать ведет переговоры о спасении своих дочерей с польскими коллаборацио­нистами. За день до отправления матери и младше­го брата в Освенцим коллаборационисты уводят до­черей за мост! Вскоре после этого сестру протагонистки — об этом она рассказывает словами — рас­стреливают, тогда как она сама оказалась в безопас­ности. При изображении подготовки к побегу на сцене у протагонистки происходит заметная эмоци­ональная разрядка. Однако в последовавшем сразу после сцены монологе аффект захлестывает ее с еще большей силой.

П: «Они все погибли, только я жива, это ужас­но, я тоже должна была умереть».

Д: «Но я жива. Мать спасла мою жизнь, и я об­рела в жизни настоящие цели».

П: «Они для меня совершенно ничего не значат. Я не имею права жить».

Д: «Но теперь вокруг меня другие, новые лю­ди...»

П: «Ах, мой муж тоже умер, моя дочь, друзья живы, но нет, все они — не моя жизнь, мне следо­вало умереть с другими... Если бы я только знала, что испытали мать и брат в последние часы своей жизни!» (Протагонистку сотрясают бурные рыда­ния.)

Ведущий в роли дубля крепко держит ее за ру­ку. В этот же момент на сцене появляется ко-терапевт вместе с участником группы, имеющим боль­шой опыт психодраматических занятий. Оба муж­чины молча усаживаются на стул в некотором отда­лении от протагонистки, один из них в роли матери, другой в роли брата. После нескольких минут, про­веденных в молчании, брат, слегка прислонив голову к плечу матери, тихо говорит: «Хорошо, что сес­тры спасены». А мать с полным спокойствием отве­чает: «Это наше самое большое утешение в смер­ти». Еще какое-то время мужчины молча сидят в этом положении — нечто похожее на образ девы Марии с Христом, — затем потихоньку уходят со сцены. Протагонистка все так же безучастно смот­рит невидящими глазами на теперь уже пустой стул, пока наконец ведущий психодрамы снова не подводит ее к кушетке, укладывает на нее и просит сосредоточиться на образе из сновидения.

П: «Я снова иду по мосту, ведущему в бесконеч­ность, как всегда, иду сквозь белый туман, окутав­ший этот мост».

Д (цитирует Гессе): «Одиноко бродить в тумане — значит в жизни одиноким быть...»

П (неожиданно прерывает дубля): «Ни один че­ловек не знает другого, каждый сам по себе».

В тот же миг протагонистка внезапно вскакива­ет, начинает плакать, смеяться:

П: «Но ведь это не так, я не одинока, у меня есть дочь, мои друзья, вся жизнь...»

После этой психодрамы протагонистка и взвол­нованные участники группы продолжают молча си­деть в кругу. Хотя никто ничего не говорит, все со­переживают протагонистке.

На следующий день она сообщает, как хорошо ей спалось в эту ночь. Она все еще не может осмыс­лить того, что произошло в психодраме. Свои чув­ства она выражает следующими словами: «Разве та­кое возможно, чтобы я увидела мать, брата, вообще все это?! На самом-то деле исполнители совсем не похожи на них!» И, обратившись к группе, добав­ляет: «Вы единственные люди, пережившие вместе со мной этот ужас! Раньше я рассказала об этом своим близким. Они вроде понимали мое горе, но не сопереживали ему. Между нами никогда не было мостика... Я не могла подступиться со своими чув­ствами даже к самым любимым людям! Такого со­переживания, как у вас, я не видела никогда».

Комментарий к психодраматической переработке сновидения: Психодраматическая переработка сновиде­ния на сцене также состояла из трех частей:

во-первых, из воспроизведения образа сновидения — бесцельного хождения по бесконечному мосту — без дополнительного расширения образа;

во-вторых, из репродукции тяжелого, травматического события, кульминацией которого явилось расставание с матерью на мосту, случившееся за двадцать шесть лет до психодраматической переработки сновидения на сцене;

в-третьих, из изображения рациональной переработки происшедшего протагонисткой, обретшей эмоцио­нальную убедительность благодаря спонтанной игре двух участников группы.

В результате кошмар, постоянно повторявшийся в те­чение многих лет, стал понятным в отношении стоящего за ним события, и, кроме того, для протагонистки был проложен мостик к своему частично вытесненному про­шлому, к своему теперешнему жизненному окружению, и прежде всего к участникам группы.

То, что протагонистка всегда знала на рациональном уровне, а именно что, несмотря на судьбу своих близ­ких, она имеет право жить и что эта жизнь к тому же была желанием ее матери, стало для нее в психодрамати­ческом катарсисе эмоциональным убеждением.

Опираясь на свой огромный опыт психодраматиче­ской работы со сновидениями, Морено постулирует:

1. Человек глубже всего способен прочувствовать нечто на уровне психодраматического действия, на втором месте на уровне реальности и только на третьем месте на вербальном уровне непсиходраматической тера­пии.

Наивысшая интенсивность переживания в психо­драме объясняется, на мой взгляд, нанизыванием од­но на другое аффективно значимых событий и пере­живаний, которые на уровне реальности даже в вол­нующих жизненных ситуациях воспринимаются, так сказать, в их «гомеопатическом разжижении» обы­денностью.

2. «Вызывание» и осознавание в процессе психодрамотерапии важных событий из прошлого и настоящего, сновидений и фантазий находится в прямо пропорци­ональном отношении с глубиной переживания, кото­рой пациент достигает в терапии.

3. Терапевтического изменения личности и стойкого ис­целения можно достичь только на уровне действия (96).

По этой причине со сновидением Морено также рабо­тает на уровне действия. Если психоанализ различает две категории сна, то есть явное и скрытое содержание сновидения по Фрейду или значение сновидения на объ­ектном и на субъектном уровнях по К.Г. Юнгу, то в пси­ходраме принимается в расчет третья категория, экзи­стенциальное содержание сновидения или содержание действия по Морено. В нем явное и скрытое содержание сна совпадают.

Благодаря обмену ролями протагониста с персонажа­ми и предметами из сохранившегося в памяти образа сновидения сокращается, так сказать, viaregia \Дорога ведущая (лат.) — Прим. ред.\ к бессознательному — как Фрейд называет анализ сновидений — и появляется доступ к скрытому смыслу образа сновиде­ния. Учитывая спонтанность жестов и высказываний протагониста при обмене ролями, сокращение via regia, происходящее благодаря перескакиванию через обычные в других случаях ступени интерпретации, может рас­сматриваться в качестве самого надежного способа пре­одоления пути к бессознательному. Он доступен даже детям, умственно отсталым и вербально заторможенным клиентам.

Еще одним преимуществом психодраматической рабо­ты со сновидениями по сравнению с психоаналитической является наличие в психодраме возможности символиче­ской драматизации продолжения сновидения, которое, как известно, обычно прерывается в кульминационной точке конфликта или затруднительного положения. Для протагониста психодраматическое продолжение сновидения представляет собой полемику со скрытым образом сновидения. Почти всегда эта полемика приводит к раз­решению конфликта, пережитому в эмоциональном дей­ствии.

Для Морено различные формы психодрамотерапии как бы упорядочены в спектре, по краям которого нахо­дятся периферические, чисто симптоматические формы терапии. В этом спектре суггестивная терапия находилась бы гораздо дальше от центра, чем психоанализ. Но и путь психоанализа не ведет непосредственно к ядру личности. Только методы, основанные непосредственно на пережи­вании и действии, могут рассматриваться в качестве цент­ральной, каузальной терапии (93). Они затрагивают само ядро личности и преобразуют его в действии.

Дата добавления: 2014-10-22