Вступительное слово 8 страница

Теперь о свободе. В той же работе «Экзистенциализм – это гуманизм» Сартр приводит пример некоего молодого человека, который не знает, пойти ли ему защищать родину от оккупантов или остаться с матерью, для которой он единственная опора. Юноша колеблется между любовью к своей матери и ратным подвигом для спасения родины. Юноша – христианин и решает посоветоваться со священником.

Но к какому же священнику обратиться за советом? Сартр пишет: «Но есть священники-коллаборационисты, священники-выжидатели, священники-участники Сопротивления. Так кого же выбрать? И если юноша останавливает свой выбор на священнике-коллаборационисте, то он уже решил, каким будет совет». Так что, практически, выбирая советчика, выбор молодой человек все равно делает сам. Конечно, легче было выбрать коллаборационизм (сотрудничество с фашизмом), но те, кто выбрал Сопротивление, действовали не по расчету, а рискуя жизнью и ее благами, зато не изменяли себе (своему существованию). Человек, по Сартру, может оставаться свободным или рабом вне зависимости от обстоятельств. Закованный в кандалы может быть свободным, а живущий на свободе и весьма обеспеченный может быть рабом. Человек сам «выбирает» себе свободу или несвободу.

Последний из философов экзистенциалистов, к кому мы обратимся, – А. Камю. Для Камю существует лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Камю писал в «Мифе о Сизифе», в котором исследовал абсурдность мира, «выскальзывающего» из наших рук (мир чужд нам так же, как чужд Сизифу камень, который он вынужден катить в гору всю свою жизнь): «Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум десятью или двенадцатью категориями, – второстепенно». Как определить бóльшую неотложность одного вопроса в сравнении с другим? – спрашивал Камю. И отвечал так: нужно судить по поведению людей. Я никогда не видел, – писал он, – чтобы кто-то умирал за онтологический аргумент. Так, Галилей, хотя и ценил научную истину, но в то же время и отрекся от нее, как только отстаивание ее стало угрожать его жизни. И он был прав. Эта истина не стоила костра. Земля ли вертится вокруг Солнца, Солнце ли – вокруг Земли. Не все ли равно? Вопрос пустой. Но в то же время можно увидеть, как умирает множество людей только потому, что, по их мнению, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Поэтому, заключил Камю, «вопрос о смысле жизни я считаю неотложным из всех вопросов».

А. Камю был идеологом молодежного движения 50–60-х гг. ХХ века в Западной Европе и США. Участники этого движения цитировали фразу Камю из «Бунтующего человека» (1951): «Я бунтую, следовательно, мы существуем», которую он употреблял в противовес декартовскому «я мыслю, следовательно, я существую». Отталкиваясь от философии абсурда, Камю утверждает, что «первая и единственная очевидность», которая дается в опыте абсурда – это бунт. Камю рассматривал различные виды бунта: «метафизический» (восстание человека против своего удела и всего мироздания), «исторический», «художественный». Лучшее выражение бунта, считал он, – в искусстве, в котором человек наиболее свободен, а свобода есть высшая цель человека.

Фрейдизм и неофрейдизм, психоанализ: З. Фрейд, К. Юнг, Э. Фромм. Homo sapiens («человек разумный») – так обычно говорят о человеке, чтобы подчеркнуть его специфику. Но факты (и многие!) говорят о противоположном: о проявлениях немотивированной агрессивности, о скрытых и темных импульсах «ночного человека». Вот эта «темная» сторона человеческой природы и стала предметом психоанализа, основателем которого был австрийский психолог, невропатолог и философ Зигмунд Фрейд.

Согласно Фрейду, в психике человека можно выделить три уровня: сознательное – то, что осознается личностью; предсознательное – то, что личностью не осознается, но при определенных условиях может осознаваться; бессознательное – представления, которые «не становятся сознательными, потому что им противодействует известная сила». Развивая учение о трех уровнях психики, Фрейд выдвигает идею о «связной организации психических процессов личности», включающей «Я» (Ego) личности, «Оно» (Id) и «Я-идеал», или «Сверх-Я» (Супер-Еgо).

К «Я» «прикреплено сознание», контролирующее все психические процессы. Через «Я» происходит вытеснение в бессознательное «запрещенных» сознанием представлений. «Оно» – это бессознательное, сфера инстинктов, страстей и переживаний, стремящихся преодолеть сопротивление «Я» и проявиться в сознании. «Сверх-Я» – область социальных норм и нравственных установок. Главное внимание в учении Фрейда уделено бессознательному, содержанием которого являются два вида влечений – сексуальные инстинкты – либидо (лат. libido – влечение, желание, стремление), цель которых заключается в продолжении рода, и влечения к жизни, имеющие своей целью сохранение, поддержание и развертывание жизни во всех ее аспектах и проявлениях. Впоследствии оба влечения Фрейд объединяет в одно – влечение к жизни (Эрос), которому противостоит влечение к смерти (Танатос).

Вокруг влечений, подвергшихся вытеснению в область бессознательного, согласно Фрейду, формируется целый ряд комплексов, центральным из которых является Эдипов комплекс. Согласно древнегреческому мифу, Эдипу, сыну царя Фив, было предсказано, что Эдип станет убийцей своего отца и супругом своей матери, что впоследствии и осуществилось. Отношение к отцу, по Эдипову комплексу, амбивалентно (лат. ambo – оба и valentio – сила; двойственность переживаний). Отец вызывает у мальчика противоположные чувства: стремление устранить отца как своего соперника и вместе с тем чувство преклонения перед ним, ибо отец может и наказать и защитить. У девочек подобное чувство проявляется в виде комплекса Электры – в любви к отцу и ревности к матери. «В эдиповом комплексе, – пишет Фрейд в работе «Тотем и табу» (1913), – совпадают начала религии, нравственности, общественности и искусства в полном согласии с данными психоанализа, по которым этот комплекс составляет ядро всех неврозов…».

Важнейшую роль в учении Фрейда играют понятия сублимации (от лат. sublimo – возношу) и вытеснения. Сублимация – это перенесение, переключение психической энергии с социально неприемлемых, низменных целей на социально-приемлемые: творчество в области науки, искусства, литературы и иные виды творчества. Вытеснение по своей направленности противоположно сублимации. Человек неосознанно загоняет свои влечения в самые дальние уголки психики, накладывает на них жесткий запрет. Но они от этого не исчезают, а, наоборот, становятся источником отрицательной энергии, рождают агрессивность, приводят к различным психическим расстройствам и неврозам. Будучи же выявлены с помощью психоаналитических методов, разработанных Фрейдом, и представленными на свет сознания, они утрачивают свою разрушительную силу.

Вместе с тем в учении Фрейда человек предстает существом, руководимым в жизни исключительно низменными устремлениями. Теория Фрейда производит редукцию (низведение) всех высших проявлений человеческого духа до низших. На эту сторону фрейдовской концепции, практически игнорировавшей социальный фактор, обратили внимание последующие психоаналитики, прежде всего К. Юнг и Э. Фромм.

Карл Густав Юнг – швейцарский психолог и философ, родоначальник аналитической психологии. Согласно Юнгу, бессознательное вовсе не является темным хранилищем пороков и плотских влечений, как считал Фрейд. Это собрание утраченных воспоминаний, аппарат интуитивного восприятия, значительно превосходящий по своим возможностям сознательное мышление. Юнг выявляет так называемое «коллективное бессознательное» как более глубинный, чем личностное бессознательное Фрейда, слой психики, несущий в себе «свойства всего человечества, как некоего общего целого». Коллективное бессознательное – это итог жизни человеческого рода, оно присуще всем людям, передается по наследству и служит основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Содержанием коллективного бессознательного являются так называемые архетипы – праобразы (первобытные образы), изначальные врожденные психические структуры, образования архаического характера, включающие мифологические мотивы. Мифотворчество, считает Юнг, присуще человеку во все времена. Взаимодействуя с глубинными архетипическими (от греч. arché – начало и týpos – образ) структурами коллективного бессознательного, сознание создает новые мифы, иррациональные идеи. Одной из таких идей, считает Юнг, является идея национал-социализма в Германии, основанная на архетипическом образе мифологического древнегерманского бога «грозы и неистовства» – Вотана.

Эрих Фромм – немецко-американский психолог и социолог, представитель неофрейдизма, соединившего идеи психоанализа с социологическими теориями. «Человеческая натура, – пишет Фромм в работе «Бегство от свободы» (1941), – это не сумма врожденных, биологически закрепленных побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы социальных условий; это продукт исторической эволюции в синтезе с определенными врожденными механизмами и законами». Фромм вводит, в отличие от классического психоанализа, понятие «социальное бессознательное». Социальное бессознательное – это вытесненный психический материал, общий для большинства членов данного общества; социальный по своей природе и представляющий собой социальный характер. Характер определяется Фроммом как «относительно стабильная система всех неинстинктивных стремлений, через которые человек соотносится с природным и человеческим миром». Развивая идею социального характера, Фромм опирается на такие понятия, как «обладание» и «бытие», трактуя их как «два основных способа существования, два разных вида самоориентации в мире, две различные структуры характера, преобладание одной из которых определяет все, что человек думает, чувствует и делает».

Если человек живет по принципу обладания, его отношение к миру выражается в стремлении овладеть этим миром, превратить все и всех в свою собственность. Альтернативой обладания является бытие. В понимании Фромма, бытие – это истинная природа личности, которая ориентирована на независимость, свободу, критический разум. Внутренняя активность – вот основная характеристика бытия личности. «Быть активным, – пишет Фромм в работе «Иметь или быть?» (1976), – значит дать проявиться своим способностям, таланту, всему богатству человеческих дарований, которыми – хотя и в разной степени – наделен каждый человек». Быть – значит также «общаться с другими людьми, вырваться из тьмы своего одиночества и эгоизма». Ориентация на бытие включает такие качества личности как потребность отдавать, делиться с другими, стремиться к единению, что характерно для действительно демократического, гуманного общества.

Герменевтика. Интерпретация, понимание, герменевтический круг. Герменéвтика (от греч. hermēneutikós – разъясняющий, истолковывающий) – это искусство и теория истолкования текста. Одним из первых произведений герменевтического характера принято считать сочинение Аристотеля «Об истолковании». Когда возникло христианство, то искусство и теорию истолкования текста, в то время называвшихся экзегéтикой (от греч. exēgētikós – разъясняющий), стали применять как инструмент правильного понимания Библии. При этом было обращено внимание на то, что текст может иметь несколько смысловых уровней.

В начале XIX века немецкий протестантский теолог и философ Фридрих Шлейермахер, рассматривая возможность применения герменевтики к любым текстам, а не только к священному писанию, понял, что герменевтика может служить особым (в отличие от других методов работы с текстом, например, грамматики) способом понимания внутреннего мира автора текста.

Немецкий философ Вильгельм Дильтей уже связывает с герменевтикой «науки о духе», изучающие общество и человека, историю и культуру. Ведь «науки о духе» так или иначе сталкиваются с задачей постижения внутреннего мира автора текста, поскольку данные науки реконструируют картину изучаемых событий посредством обращения к письменным источникам, т. е. к текстам. Дильтей считал, что ученый не в состоянии адекватно воспроизвести, правильно интерпретировать прошлые факты без учета психологии, мотивации, менталитета создателя документа как письменного свидетельства. Нужно, как полагал Дильтей, «вжиться», «вчувствоваться» в образ жизни и образ мыслей автора.

В XX веке герменевтика поднимается до уровня философской дисциплины и рассматривается как важнейший исследовательский метод всего комплекса социально-гуманитарных дисциплин. Научная работа с текстом становится существом гуманитарного познания: постигнуть духовную жизнь человека соответствующей эпохи можно только через раскрытие многозначности текста. При этом необходимо учесть, что познающий субъект сам становится, «вживаясь» в содержание текста, в духовный мир, выражаемый автором текста, частью познаваемой духовной реальности. Получается, что постижение смысла текстов постоянно движется по пути их интерпретации и понимания через эту интерпретацию духовного мира автора и эпохи, выраженного в тексте, к новым текстам и к новым, более глубинным, смысловым уровням.

Понимание и интерпретация становятся важнейшими понятиями философской герменевтики. При этом сама герменевтика превращается из учения о методе познания в учение о бытии. Человек, в герменевтике, есть существо, бытие которого заключается в понимании. Понимание становится не только способом познания, но и способом существования человека. Крупнейшими представителями философской герменевтики считаются французский философ Поль Рикёр, уже известный нам Мартин Хайдеггер, его ученик Ханс-Георг Гадамер, автор программного труда «Истина и метод. Очерки философской герменевтики» (1960) и др.

Что же такое интерпретация? «Интерпретировать, – считает Рикёр, – значит идти от явного смысла к скрытому». Интерпретация подчинена главной герменевтической задаче – пониманию. Цель понимания заключается в том, чтобы перенести смысловую связь и структуру от другого жизненного (исторического и личностного) мира в свой собственный. То, «что является жизненным, – пишет в «Истине и методе» Гадамер, – …в действительности никогда по-настоящему не познается предметным сознанием, напряжением разума, который стремится проникнуть в закон явлений. Жизненное – не такого свойства, чтобы можно было извне достичь постижения жизненности. Напротив, единственный способ постичь жизненное – это постичь его изнутри». При этом необходимо внимательно относиться к внутреннему миру другого человека, к духу иной культуры, чтобы присущие им смыслы были восприняты нами, как они воспринимались в свое время самими носителями этих смыслов. «Понимать, – пишет Рикёр, – означает переноситься в другую жизнь». При этом возникает проблема так называемого герменевтического круга.

У Шлейермахера герменевтический круг – это принцип понимания текста, основанный на взаимосвязи части и целого: понимание целого складывается из понимания отдельных частей, а для понимания отдельных частей необходимо понимание целого. Получается круг, но только герменевтический. Герменевтический круг усложняется тем, что и анализируемый текст (как целое) является частью по отношению ко всему творчеству автора, а творчество автора, в свою очередь, часть соответствующего жанра, а жанр включается в литературу. Но и это еще не все! Текст ведь является еще и частью душевной жизни автора. Поэтому у Дильтея в качестве элементов герменевтического круга, в соотношении части и целого, выступают текст и биография его автора.

Идея герменевтического круга усложняется еще и тем, что взявшись за решение задачи понимания какого-либо текста, субъект исследования так или иначе уже имеет некоторое представление о том, что предстоит понять (беспредпосылочного понимания не суще­ствует!).

Исследователь уже настроен на определенную «волну», невольно ожидает от воспринимаемого текста того, что соответствует его представлениям о смысле текста. Получается, что без предпони­мания (первичного понимания), предшествующего дальнейшему углублению в смысл текста, не обойтись. Поэтому разработка предварительного наброска смысла текста и его последовательный пересмотр становятся процессом понимания смысла текста, способом «переноса» в другую жизнь. Тем самым философская герменевтика поднимается через механизм понимания до рассмотрения всего объема человеческих взаимоотношений и форм общения, наполняется вы­соким моральным пафосом озабоченности за опасные последствия разобщенности людей, трудности установления взаимопонимания. И в этом высокий гуманитарный потенциал герменевтики.

Структурализм: Ж. Деррида, М. Фуко, Р. Барт. Во второй половине XX века в Западной Европе возникает новое направление, обозначаемое в целом как «постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистский комплекс». Каковы общие черты данного комплекса и кто его наиболее видные представители?

Во-первых, в данном философском направлении реализуется так называемый интердисциплинарный подход, отходящий от узкопрофессиональной трактовки содержания философского знания (онтология, гносеология, аксиология и т.д.). Здесь объектом философского исследования рассматривается все, что может быть проинтерпретировано с целью поиска новых смыслов. Текст же в этом случае понимается как любая система знаков, несущая некую информацию и содержащая в себе любые скрытые смыслы. Поэтому, в отличие от традиционных способов и приемов философского исследования, здесь отдается предпочтение самым разным гуманитарным методикам: философским, филологическим, историческим, политологическим и др.

Во-вторых, основой методологии исследования любого текста является принцип деконструкции (лат. de… – отмена, устранение чего-либо). Смысл деконструкции «как специфической методологии исследования литературного текста заключается в выявлении внутренней противоречивости текста, в обнаружении в нем скрытых и не замечаемых не только неискушенным, «наивным» читателем, но ускользающих и от самого автора («спящих», по выражению Жака Дерриды) «остаточных смыслов», доставшихся в наследие от речевых, иначе – дискурсивных, практик прошлого, закрепленных в языке в форме неосознаваемых мыслительных стереотипов, которые, в свою очередь, столь же бессознательно и независимо от автора текста трансформируются под воздействием языковых клише его эпохи».

На первый взгляд кажется, что это вовсе не новое слово в философии, а уже известная нам герменевтика. Однако это не так. В герменевтике традиционно строится общая исследовательская программа, деконструктивизм же отказывается от любой программы, рассматривая ее как дань классике. Цель герменевтиков – понять текст – вообще становится для деконструктивизма малозначимой. Для него главное – текст как таковой, выяснение того, как форма, выразительные средства (особо среди них выделяется деконструктивизмом метафора) и смысл, но не единственно только он, а среди прочих, оказывают влияние на любое содержание, облеченное в текстовую форму.

При этом текст может быть любым: как художественным, так и научным. Все это вместе составляет основу в деконструктивизме так называемой концепции «нарратива» (от лат. gnarus – знающий, осведомленный о чем-либо), или «повествования». «Согласно этой теории, мир может быть познан только в форме «литературного» дискурса; даже представители естественных наук, например, физики, «рассказывают истории» о ядерных частицах». Считается, что посредством нарратива мы придаем реальности форму и смысл, упорядочиваем наш опыт по отношению к этой реальности посредством текстового (повествовательного) выделения начала, середины и конца, центральной и побочной тем, т. е. человеческая способность рассказывать истории есть главный способ, каким людям удается упорядочить и осмыслить окружающий мир.

Комбинируя слова, литератор или рассказчик даже вносит в мир нечто, доселе в нем отсутствующее – новые типы личностей и виды предметов, способы поведения и существования. По мнению Р. Барта, «заявления, касающиеся «реализма» нарратива, не должны приниматься во внимание… Функция повествования – не «представлять», а составлять зрелище… Нарратив не показывает, не имитирует… С референционной, реалистической точки зрения в повествовании буквально ничего не происходит. А «что происходит», то – есть один лишь язык, приключение языка…».

В-третьих, для анализируемого комплекса характерной является критика рационалистических схем объяснения, что проявилось в постструктурализме. Классический структурализм, основанный шведским языковедом Фердинандом де Соссюром, искал некоторые исходные объяснительные схемы, которые имелись, например, уже в первобытном сознании и которые сохраняют свою устойчивость при различного рода преобразованиях и изменениях. Для нас сегодня эти схемы оказались «закрыты» цивилизацией, но их выявление способно многое объяснить (в силу их устойчивости) и в современных культурных явлениях. Постструктурализм (лат. post – после), напротив, предлагает свободный поток мысли и интерпретации, считая, что любые «навязываемые» человеком и эпохой схемы объяснения заставляют реальное положение дел подгонять под выдуманную кем-то систему, насильно устанавливать некий порядок схемы. «Вне текста нет ничего» – таков девиз постструктурализма. Есть только операции «разборки» и «сборки» текста (или, иначе, деконструкции), цель которых «свести с ума структурализм, культуру, общество, религию, психоанализ», – такова методологическая направленность постструктурализма.

Наконец, в-четвертых, для исследуемого «постструктуралистско-деконструктивистского комплекса» характерно резкое изменение поля соотношения между обыденным сознанием и теоретическим мышлением философа. Если для классической философии обыденное сознание представляло собой лишь объект для просветительской деятельности, то для нового направления обыденное сознание (для которого найдена такая формула: «психология здесь и теперь») становится не только равноправным объектом философских изысканий, но занимает даже более значимое, приоритетное место.

Теперь немного о философских представителях данного комплекса. Теоретические предпосылки постструктурализма и деконструктивизма были разработаны французским философом и литератором Жаком Дерридой. В основу философской работы («грамматологии») им ставится идея принципиальной бесструктурности, интерпретация, понимаемая как свободная игра слов («поэтическое мышление», по выражению Хайдеггера). Дело в том, считает Деррида, что выбор изначальной смысловой структуры часто не только не обоснован, а самим фактом своего существования просто как бы закрывает от нас иные возможные смыслы.

Согласно грамматологии, у «письма» (так Деррида называет текст) нет начала, так как любое письмо есть список с более раннего письма, которое в свою очередь есть список (транскрипция) с предыдущего. Считая себя «наукой мысли и разума», классическая философия стремится избавиться от письма, тем самым упуская из виду важнейшую основу существования мысли. Поэтому, в противоположность традиционному исследованию текстов, Деррида и предлагает их структурную деконструкцию, т. е. «расколдование» от логицизма и рационализма в их построении и истолковании.

Еще более радикальную позицию занимает французский философ Мишель Фуко, начавший свою деятельность как структуралист, особое место уделивший исследованию истории. История интерпретируется Фуко не как общая цепь взаимосвязанных явлений, а как случайная совокупность замкнутых и разнородных событий. В основе же интерпретации истории лежат документы, т. е. тексты, которые аналогично естественно-научным фактам выступают в качестве фактов исторических.

Но здесь Фуко един во мнениях с Дерридой, специфика любого текста позволяет его достаточно свободно интерпретировать. С точки зрения такой интерпретации, считает Фуко, нельзя говорить о примате идеи непрерывности истории, сегодня приоритет надо отдавать идее прерывности. В то время как традиционная история «видела свою задачу в определении отношений (простой причинности, цикличности, антагонизма и проч.) между фактами и датированными событиями, – пишет Фуко, – сегодня проблема состоит в установлении и переустановлении рядов, в определении элементов ряда».

Такими рядами в истории выступают локальные замкнутые области, которые несводимы одна к другой и обозначаются как «эпистема» – проникающая дискурсивность (от лат. discursus – рассуждение, довод; в постструктурализме и деконструктивизме – «речь», «языковое мышление»), от которой мы не можем освободиться при рассмотрении истории. Эпистéма (франц. ерistéme) – главное понятие книги Фуко «Слова и вещи. Археология гуманитарного знания» (1966). Эпистемы – исторически изменяющиеся структуры, «исторические априори», которые определяют, будучи сами скрыты от непосредственного наблюдения (в этом смысле они и существуют а priori – лат.: независимо от опыта), условия и возможности образований сознания и культуры в конкретный исторический период.

В европейской культуре Нового времени Фуко выделяет три эпистемы: возрожденческая (ХVI в.), классического рационализма (ХVII–ХVIII вв.) и современная (с конца ХVIII – начала XIX в. и по настоящее время). Основной упорядочивающий принцип – это соотношение между «словами» и «вещами». Именно это соотношение задает мыслительное своеобразие той или иной эпохи.

Для Возрождения характерным является тождественность «слов» и «вещей», классический рационализм характеризуется тем, что «слова» и «вещи» опосредованы мыслительными представлениями, а современность характеризуется тем, что жизнь, труд, язык как интегрирующие онтологические факторы опосредуют «слова» и «вещи». Каждая эпистема не сводима к другой и не выводима из другой. Следовательно, в основу истории в качестве ее принципа может быть положена случайность. Случайность в свою очередь наиболее адекватно реализуется в понятии «безумие», что позволяет дать совершенно иное от традиционного рассмотрение истории.

А может быть в основе интерпретации истории рассмотрен и фактор развития сексуальности, что было предметом исследования Фуко в последние годы его жизни («История сексуальности» в 3 томах, 1976–1984). Причем Фуко анализирует сексуальность как политическую конструкцию, а не как естественную, только природную данность, существующую независимо от властных практик, которые, собственно, и придают ей статус объекта, т. е. формируют в обществе отношения между полами.

Особое место в деконструктивизме занимает творчество швейцарского литературоведа Ролана Барта. Основным понятием в деконструктивизме Барта является «смерть автора». Если для герменевтики, как уже было показано, важен автор текста как личность, учет социокультурных условий создания текста, то в деконструктивизме значим текст сам по себе, а автором вообще можно пренебречь. По мнению Барта, текстовой анализ «не ставит себе цель описание структуры произведения… Текстовой анализ не стремится выяснить, чем детерминирован данный текст… цель состоит скорее в том, чтобы увидеть, как текст взрывается и рассеивается в межтекстовом пространстве… Мы не ставим перед собой задачи найти единственный смысл, ни даже один из возможных смыслов текста. Наша цель – помыслить, вообразить, пережить множественность текста, открытость процесса означивания».

Постмодернизм (лат. post – после и модернизм) выступает как синтез постструктурализма и деконструктивизма, представляя собой самую широкую социокультурную установку, пронизывающую все уровни современного сознания. Это своеобразный новый взгляд на мир, взгляд сегодняшнего человека, занявший место некритического отношения к идеям гегелевской диалектики, просвещения, прогресса, коллективности и т. д., т. е. тому, что получило в философии культуры название модернизм (франц. modernisme от франц. modern – новый, современный). Постмодернизм имеет своей целью разрушение привычных для предшествующей культуры разделений ее феноменов на реализм и ирреализм, формализм и содержательность, «чистое» (элитарное) и массовое искусство и т.д.

Известный теоретик постмодернизма Ихаб Хассан (США) выделяет следующие главные принципы и ценности постмодернизма.

1. Неопределенности, неясности, пробелы как принципиальные установки постмодернистских произведений искусства и философских концепций.

2. Принципиальный фрагментаризм, воплощенный в склонности к методам коллажа (франц. сollage, букв. – наклеивание), т. е. включения в сочинение стилистически чуждых ему фрагментов, произвольного монтажа, «вырезок» и «врезок», в акцентировании «разломов», «краев» и т. д.

3. Постмодернизм отвергает все каноны, выступает против всех устоявшихся авторитетов. В литературе это, условно конечно, означает «смерть автора» (Р. Барт), т. е. прекращение его «отцовской власти» и попечительства над читателем.

4. Постмодернизм возвещает о «смерти субъекта». Традиционно понимаемый читатель (слушатель и т. д.) перестает быть центром мысли и переживания, лишается своей мнимой «глубины». Современный человек не имеет возможности и времени держать в голове глубокие идеи автора (читать «толстые книги», как это было в классике). Проще заглянуть в телевизор, как в окно, зафиксировать сиюминутный событийный момент, не утруждая себя при этом вопросами о сущности происходящих событий. Причем в любой момент можно «выйти» из воспринимаемого сюжета без последующего ощущения какой-то неоконченности, как это было бы в случае прерывания классического романа, а также вновь с любого момента «войти» в него.

Дата добавления: 2014-10-31