Эмпиризм, сенсуализм и рационализм философии Э. Маха и его школы

Вторая историческая форма позитивизма - махизм, эмпириокритицизм (Э. Мах, Р. Авенариус и др.). Эмпириокритицизм - философская система «чистого опыта», иначе - критический эмпиризм, который стремиться ограничить философию изложением данных опыта при полном исключении всякой метафизики с целью «выработки естественного понятия о мире». На стадии махизма в позитивизме рассматриваются такие проблемы, как природа познания и опыта; проблема субъекта и объекта; характер категорий «вещь», «субстанция»; природа основных «элементов» действительности; взаимоотношение физического и психического и т. п.

При их изучении махисты последовательно проводят точку зрения феноменологии, что указывает на близость позитивизма к философии Д. Юма и субъективному идеализму Д. Беркли. Они выдвинули тезис о «нейтральном» характере «элементов мира». Махизм претендовали на преодоление «метафизической» противоположности материализма и идеализма, а в действительности занимал позиции субъективного идеализма и феноменологии.

Проблема связи абстрактных понятий теории с эмпирическими данными встает всякий раз, когда в науке происходит ломка основных категорий и возникает вопрос о том, насколько обоснованы в опыте логические построения науки. Такой вопрос стал актуальным в науке на рубеже XIX-XX вв., когда в области естествознания произошла революция. Определенную роль в развернувшемся в этот период обсуждении логического характера основных теоретических понятий классической физики сыграла и работа Э. Маха. В своей книге «Механика» он критикует представления Ньютона об абсолютности пространства и времени и пытается раскрыть «логическое содержание» понятий массы, системы отсчета и т. д.

Открытие электрона дало основание Маху и Авенариусу заявить, что «материя исчезла». Следовательно, если основное философское понятие оказалось фикцией, не соответствующей действительности, то все предшествующие метафизические рассуждения о материи были ошибочны, потому науку следует очистить от пустых метафизических абстракций. Исходя из этого, они посчитали, что «эмпириокритицизм стоит выше материализма и идеализма». С позиции субъективного идеализма Мах и Авенариус рассматривают предметы и окружающую нас действительность как «комплексы ощущений человека». По-видимому, они пришли к такому выводу под влиянием локковской концепции первичных и вторичных качеств. Механическое, формальное деление качеств на объективные и субъективные привело их к ошибочному выводу, что «мир есть комплекс наших ощущений». Предметы мира не имеют ни цвета, ни веса, ни тепла, ни холода. Люди воспринимают их такими, какими способны их ощутить органы чувств. При этом махисты не учли, что решение этой проблемы предполагает ответ на два вопроса - каков источник ощущений и каков механизм их формирования.

К эмпириокритицизму примыкал по ряду гносеологических вопросов известный французский математик и физик Анри Пуанкаре (1854-1912 гг.). В книге «Ценность науки» (1905) он писал, что прогресс в науке подвергает сомнению даже самые ее устойчивые принципы. Например, открытия Эйнштейна показали, что скорость света не зависит от скорости источника света. Третий закон Ньютона «зашатался» под грузом того факта, что испускаемая радиопередатчиком энергия обладает массой покоя, и эквивалентность действия и противодействия отсутствует. Выяснилось, что геометрия Евклида не является единственно возможной геометрической системой. Все эти несоответствия привели к кризису физики на рубеже XIX-XX вв.

Новые научные данные, не укладывающиеся в привычные теоретические рамки, дали основание утверждать, что законы природы следует понимать как конвенции, то есть по договоренности принятые положения. Трактовка закона, как условно принятого положения, стала ведущим понятием в теории познания Пуанкаре, получившей название «конвенционализм». Пуанкаре заявляет, что «эти конвенции являются произведениями свободной деятельности нашего духа, который в данной области не знает никаких препятствий. Тут он может утверждать, так как он же и предписывает...».

8.5 Основные школы неокантианства; гносеологическая и методологическая проблематика (Г.Коген, П.Наторп, Э.Кассирер, В.Виндельбанд, Г. Риккерт).

Неокантианство (философское течение, развивавшее учение Канта) возникло в Германии во второй половине XIX – начале XX века, когда немецкая философия оказалась в кризисе, попав в тупик системотворчества. Главный лозунг неокантианства был сформулирован О. Либманом в работе «Кант и эпигоны» (Kant und die Epigonen), 1865: - «Назад к Канту!». Острие его критики было направлено против засилья позитивизма и метафизического материализма.

Философская программ неокантианства направлена на возрождение кантовского трансцендентального идеализма с особым упором на конструктивные функции познающего разума в естествознании и обществознании. Это течение стало своеобразной компенсацией методологической беспомощности идеалистов и вульгарных материалистов Нового времени в философском осмыслении результатов стремительно развивающейся науки.

На рубеже XIX–XX вв. в естествознании появились новые объекты и задачи исследования, где законы ньютоно-галилеевской механики перестали действовать и многие философские и методологические установки оказались неэффективными. До середины XIX в. считалось, что фундамент мироздания основан на законах классической механики и евклидовой геометрии пространства, что время существует безотносительно пространства и равномерно течет из прошлого в будущее. Эти общепринятые представления были поколеблены геометрическим трактатом Гаусса (1777–1855 гг.) «Общие исследования относительно кривых поверхностей», в котором рассматривается поверхность вращения постоянной отрицательной кривизны на основе геометрии Лобачевского (1792–1856 гг.).

Кроме того, в XIX веке создаются и другие неевклидовые геометрии - Бойьяи (1802–1860 гг.), Римана (1826–1866 гг.). Эти непротиворечивые и стройные математические теории привели к обоснованию совершенно новых трактовок, как самого времени, так и его взаимосвязи с пространством. Одна из них, - специальная теория относительности Эйнштейна, установила фундаментальную связь пространства и времени и существенную зависимость их от характера физических взаимодействий в различных типах систем.

Эти новые научные теории дали основания для целого ряда выводов: во-первых, о безусловном примате опыта (эмпирии) в научном творчестве и, во-вторых, о сугубо инструментально-техническом характере теоретических понятий в науке, главной функцией которых является удобное описание и объяснение объективных опытных данных. Например, электромагнитная теория Максвелла указала, что огромную роль в развитии физики и, в том числе, в организации экспериментальной деятельности, играет понятийно-математический аппарат.

Развитие нового естествознания потребовало также пересмотра прежней теории познания, которая утверждала, что субъект (человек) пассивно отражает объект (окружающий мир). Органы чувств человека дают ему вполне адекватную внешнюю картину реальности, а посредством науки он способен читать «объективную книгу природы» в ее внутренних, скрытых от чувственного восприятия свойствах и закономерностях. В конце XIX века стало ясно, что от такого взгляда на связь чувств и разума с внешним миром необходимо отказаться. К тому же, в результате экспериментов по зрительному восприятию выдающегося физика и офтальмолога Гельмгольца стало известно, что человеческие органы чувств вовсе не механически реагирует на воздействия внешних предметов. Наоборот, они активно и целенаправленно формируют предмет зрительного восприятия. Результаты экспериментов привели его к мысли, что люди обладают не образами (копиями) предметов, а только их знаками в своем сознании. Иными словами, мы всегда привносим в процесс чувственного познания мира нечто от нашей человеческой субъективности. Впоследствии эти идеи Гельмгольца о знаковом характере нашего познания получили свое развитие в «философии символических форм» у неокантианца Э.Кассирера.

В неокантианстве различают Марбургскую школу, занимавшуюся преимущественно логико-методологическим обоснованием естественных наук, и Фрейбургскую (Баденскую) школу, сосредоточившуюся на проблематике ценностей и методологии наук гуманитарного цикла.

Основоположником Марбургской школы считается Г. Коген, а ее наиболее яркими последователями являются П. Наторп, Э. Кассирер и др. В цикле работ «Кантовская теория опыта», «Кантовское обоснование этики», «Кантовское обоснование эстетики», «Иммануил Кант» и «Комментарий к «Критике чистого разума» Г. Коген (1842–1918 гг.) дал обстоятельный критический анализ трансцендентального идеализма И. Канта. Он попытался обосновать идеализм более последовательный, чем кантовский, представляя его как логическое и гносеологическое учение, якобы необходимое для объяснения возможности науки высшего типа - математики и математического естествознания.

Коген рассматривает бытие не как «ощущаемое», а как категориально мыслимое бытие. Он истолковывает пространство и время не как формы чувственной интуиции, а как категории логического мышления. По его утверждению, то, что обычное сознание принимает за «данную» действительность, есть на самом деле порождение научных понятий.

В его учении этического социализма движение к социалистическому идеалу признаётся вечным, а реальное достижение этого идеала - фактически неосуществимым. Этика Когана легла в основу ревизии марксизма у Э. Бернштейна, сформулировавшего тезис: «Движение - всё, конечная цель – ничто».

Еще одним видным теоретиком Марбургской школы был П. Наторп (1854–1924 гг.). Будучи крупным историком философии, он интерпретировал различные учения античности и Нового времени как философское предварение идей кантовского критицизма. Наторп последовательно противопоставлял и отстаивал гносеологический идеализм. Он говорил, что не существует бытия, которое само не было бы «положено в мысли». К примеру, Наторп заявляет, что математика основывается не на априорных формах и чувственности, а на мышлении и может даже не обращаться к содержанию пространства и времени. В позднейших работах он еще больше отходит от кантовской формы идеализма и приближается к онтологическому идеализму гегелевского типа. Ставя этику в зависимость от «разума» (логоса), Наторп отклоняет всякую попытку объяснения, и выведения этических норм из общественных начал.

Ортодоксальные воззрения Марбургской школы развивал и Э.Кассирер (1874–1945 гг.) в работах, написанных до начала 1920-х гг. История логики, теории познания и философии Нового времени излагается у него как предыстория неокантианского учения о познании. Проблему «научной объективности Канта Кассирер рассматривает как некоторую абстракцию, которая успешно работает в весьма узких рамках общей методологии науки.

В его философии находит дальнейшее развитие кантовская идея о заданности форм восприятия и мышления как условий возможности опыта и познания. Подобно тому, как кантовские априорные формы восприятия и мышления определяют «мир для нас», так и «формы культуры» Кассирера суть единственно возможные формы существования «мира для нас». Формы оснований всей культуры, «содержащие в себе систему символов, призваны не просто отображать мир, в них отложились различные основные способы мышления, понимания, представления, воображения и описания» мира человеком.

Кассирер считает, что историческое событие есть нечто большее, чем результат совокупности причин. Описать и понять явление не значит найти и указать всю совокупность причин, приведших к нему. Понять явление - значит интерпретировать его, включить его в ту целостность, в которой оно функционировало, т, е. производить особого рода синтез. По его мнению, метод «исторического понимания» - интеллектуального синтеза, восстановления целостности исторической действительности на основании приведения в систему и истолкования исторических памятников - никоим образом не противоречит методу исторического объяснения, т. е. нахождения закономерностей, осуществляющихся в историческом процессе и обеспечивающих единство истории. Он включает науку в целостность культуры как одну из возможных форм видения, чувствования, представления, понимания мира, объективации человека в мире культуры.

Неокантианцы Марбургской школы предложили свой вариант ответов на все отмеченные изменения образа науки и сдвиги в общенаучной картине мира. Основываясь на кантовском теоретическом наследии, они выдвинули тезис об активной конструктивной роли человеческого разума в современной научно-исследовательской деятельности. Согласно этому тезису, разум человека не отражает мир, а, наоборот, творит его, внося связь и порядок в дотоле бессвязное и хаотичное бытие. Из тезиса о творческой порождающей мощи человеческого разума вытекает принципиальный отказ от поиска неизменных и общих субстанций (первооснов) бытия, полученных логическим методом механического абстрагирования общих свойств от единичных вещей и процессов. По мнению марбуржцев, в основе логической связности научных положений и, соответственно, предметов в мире лежит функциональная связь.

Однако апеллируя к авторитету Канта при обосновании всеобщности и необходимости истин науки, исходя из субъекта, а не из самих реальных вещей, представители Марбургской школы из кантовского теоретического наследия убирают понятие «вещи в себе». Они заявляют, что никаких объектов самих по себе не существует вовсе, а есть лишь предметности, порожденные актами научного мышления. Марбуржцы подвергают критике кантовское представление о пространстве и времени как априорных формах чувственного созерцания, лежащих в основании необходимых и всеобщих суждений алгебры и геометрии. Они считают, что пространство и время - это не априорные формы чувственности, а формы мышления.

Марбуржцы подчеркивают роль логических и теоретических критериев истины в познавательной деятельности, а вовсе не практики и не материального опыта, где многие абстрактные математические теории попросту нельзя проверить. Заслуживает также внимания их мысль, что история науки не может быть понята вне внутренней логики развития самих научных идей и проблем. Рост активности человеческого разума в истории науки является одной из важных ее закономерностей. Нельзя не согласиться, когда они признают науку высшей формой человеческой духовной культуры. Действительно, в понятиях, теориях объективируются высшие творческие способности человека.

Вместе с тем, в их программе имеются серьезные недостатки, которые обусловили ее исторический уход с первых ролей на философской арене. Во-первых, отказ от разработки классической гносеологической проблемы взаимосвязи знания и бытия привел их к иррационалистическому волюнтаризму (нерациональному своеволию). Во-вторых, их антисубстанциалистский и антиметафизический пафос также оказался достаточно противоречивой и непоследовательной установкой. Марбуржцы все же не смогли полностью отказаться от сугубо метафизических спекуляций о Боге и Логосе как субстанциональных основах мира.

Фрейбургская (Баденская) школа неокантианства связана с именами В.Виндельбанда, Г.Риккерта. В.Виндельбанд (1948–1915 гг.) предложил в качестве основы классификации наук различие между науками не по предмету, а по методу (типу мышления). Он отказался от деления знания на науки о природе и науки о духе. Принципом деления, по его мнению, должен служить «формальный характер познавательных целей наук», так как одни науки отыскивают общие законы, другие - отдельные факты.

Первый тип мышления В.Виндельбанд называет «номотетическим» (законополагающим). Тип мышления, противостоящий «номотетическому», он называет «идиографическим» (описывающим особенное). Один и тот же предмет может служить одновременно объектом как номотетического, так и идиографического исследования. Причину такой возможности он усматривает в том, что противоположность между неизменным (общим) и однажды встречающимся в известном смысле относительна. Например, наука об органической природе в качестве систематики - наука номотетическая, а в качестве истории развития - идиографическая. Это различие номотетического и идиографического типов мышления, по В.Виндельбанду, и определяет различие между естествознанием и историей.

В случае естествознания номотетический тип мышления стремится перейти от установления частного к пониманию общей связи, направлен на поиск всеобщих закономерностей в той действительности, которая существовала всегда.

Он считает, что идиографический исторический метод находился долгое время в пренебрежении. По Виндельбанду, пренебрежение всем, кроме общего и родового, есть черта греческого мышления, перешедшая от элеатов к Платону, который видел как истинное бытие, так и истинное познание только во всем общем. В Новое время к последователю такого подхода он относит Шопенгауэра, который отказал истории в значении истинной науки именно на том основании, что она имеет дело только с частным и никогда не достигает общего. Он считает, что такой взгляд на идиографический метод является многовековым заблуждением. В противоположность ему, подчеркивает Виндельбанд, «всякий человеческий интерес и всякая оценка, все, имеющее значение для человека, относится к единичному и однократному». Если это справедливо в отношении к индивидуальной человеческой жизни, то это «тем более применимо ко всему историческому процессу: он имеет ценность, только если он однократен». Поэтому, заключает он, во всем историческом и индивидуальном для нас остается доля необъяснимого - нечто невыразимое, неопределимое, что «проявляется в сознании человека как чувство беспричинности нашего существа, т.е. индивидуальной свободы».

Эти суждения получили систематическое развитие в работах другого неокантианца – Г. Риккерта (1863–1939 гг.). В книге «Границы естественнонаучного образования понятий» он утверждает, что «мир ценностей образует царство трансцендентного (потустороннего) смысла». Он считает, что отношением ценностей к действительности определяется высшая задача философии. Как и В.Виндельбанд, Г.Риккерт сводит различие между науками к различию их методов и полагает, что основных методов существует два.

Всякое научное понятие может иметь задачей либо познание общих, тождественных, повторяющихся черт изучаемого явления, либо, напротив, познание частных, индивидуальных, однократных и неповторимых его особенностей. В первом случае мы имеем дело с естествознанием, во втором - с историей. Естественнонаучное понятие направлено на общее, историческое - на индивидуальное. Метод естествознания Риккерт называет «генерализирующим» (обобщающим), а метод истории – «индивидуализирующим».

В обоих случаях научные понятия истолковываются как «упрощающие» действительность и образующиеся путём отбора по телеологическому принципу, которым руководствуется исследователь, отделяя существенное от несущественного. Если в логическом учении о двух типах понятий Риккерт формально признавал равноправие «естественнонаучной» и «исторической» форм познания, то в онтологической концепции он выступал как сторонник номинализма: общее не существует реально в бытии, действительно только особенное и индивидуальное. Эта номиналистическая концепция служила у него для ограничения компетенции естественных наук и «принижению» их по сравнению с историческими науками. А так как сама история осуществлялась лишь в рамках существования культуры, то центральным вопросом для Риккерта стал вопрос об изучении ценностей. Он отмечает, что лишь благодаря тому, что некоторые объекты имеют для нас ценность, а другие не имеют, мы их или замечаем, или не замечаем.

Неокантианство было использовано в конце XIX в. для ревизии философских основ марксизма. Например, идеологи II-го Интернационала Э. Бернштейн, М. Адлер, К. Форлендер пытались соединить неокантианство и марксизм. Эти попытки философского ревизионизма были подвергнуты резкой критике Г. В. Плехановым («Против философского ревизионизма»), В. И. Лениным («Марксизм и ревизионизм»). Влияние неокантианства прослеживается и в течениях современной идеалистической философии, в частности, в разработке теории ценностей.

Дата добавления: 2014-11-09