Следствие фактическое 11 страница

Всё это касается и болезней. Если человек не откликнет­ся на первые уведомления тела о намечающемся неблагополу­чии, то оно перерастёт в болезнь и в сознании появится страх возможной смерти. Больной обращается к врачу в надежде на избавление от страха и на излечение. Но лекарь бессилен уст­ранить то, что попустительством страдальца развилось в угро­зу жизни. Тело превращается в непригодный инструмент, а сознание вступает на тропу мучительного перевоплощения. В силу непрерывности сознания, в нематериальном мире оно по­явится точно таким же, каким ушло от нас. Если здесь были страдания, то они останутся и там, но там уже не будет тех возможностей для влияния на обстановку, какие были раньше. Это только один из источников мучительного перехода, дру­гие описаны в работе миры ⁹⁵. Отсюда следует: умирать нужно по своей воле без отягощений, долгов и забот, но главное здо­ровым, чтобы новую жизнь начинать с малыми страданиями, какие только необходимы для ненасильственного оразумле­ния. Значит, проживая теперешнюю жизнь, закладываем ос­но­вы следующей жизни. В этом состоит смысл изречения: как внизу, так и наверху! Однако справедливо и обратное утверж­де­ние: как вверху, так и внизу. Или иначе, текущая зем­ная жизнь подготовлена и в значительной мере предопределена прошлой жизнью каждого из живущих. Если человека мучат болезни, потери, неудачи и прочие невзгоды, то они сопрово­ж­дали страдальца в прежнем бытии, но он там не научился их преодолевать, потому здесь приходится доучиваться, снова не­сти тяготы существования и так будет до тех пор, пока по крохам собираемый опыт не сформирует иное мировоззрение.

Второй. Если человек получается от того, что его челове­ческое сознание строит для себя же собственное тело, то это обозначает непознаваемость личного тела никем посторонним. Можно привести пример с домами. Их на свете великое мно­жество и все они разные. Но в то же время всякий наблюда­тель способен охарактеризовать здание с некоторой глубиной достоверности. В итоге получатся описания, представляющие собой проекции объекта на мировоззрение данной личности. При попытке восстановить дом по описаниям, получится вовсе незнакомое строение. Так и с телом. Врач видит его в обоб­щённом варианте с усреднёнными элементами, и лечебные на­значения будут относиться к статистическому телу, но не к то­му, которым владеет пациент. Мало того, что лекарства сами по себе вредны, так они, принятые не по назначению, окажутся вредными втройне. Отсюда следует, что каждый, пожелавший быть здоровым, обязан самостоятельно воздействовать на своё тело. С другой стороны, кто бы ни занимался вашим телом, он пользу принести не может по условию незнания объекта приложения своих сил. Иными словами: всякий посторонний, внедряясь в тело, непременно принесёт вред. Безусловно, кро­ме медицины критических состояний. Но чтобы самооздоров­ле­ние проходило без отягощений, необходимо постепенно, но глубоко разобраться в предлагаемом материале и осторожно, постоянно вслушиваясь в себя, приступать к практическому осво­ению своего сознания на примере своего же тела. При таком подходе не может не получиться переход на личное во­сприятие не только себя, но и мира вцелом. Чаще всего для этого требуется около полугода времени, но если в такой срок уложиться не удастся, то прилагая старания, нужно работать над собой до тех пор, пока впервые тело отзовётся светом тор­жества. Затем познание себя будет продолжаться всю жизнь.

Третий. Даже при частичном освоении осознанного пере­­делывания тела под свои нужды медицина оказывается лиш­ней, ненужной, неприятной и надуманной отраслью людской занятости. К сожалению, таких направлений много: войны, вра­ждебная конкуренция, паразитическая экономика, полити­ка и чиновничество... Однако их наличие свидетельствует о том, что человечество без тупиковых проявлений себя ещё обойтись не в состоянии. Но наличие тупиков – это признак примитивизма. И люди должны знать мнение о них, выражен­ное ненапудренным стилем. Возможно, что хотя бы некото­рым станет обидно за пребывание в состоянии боления...

Четвёртый. Людям носить свой человеческий облик ещё очень и очень долго. Понадобятся эпохи на прохождение трёх­мерной области, затем в образе кваромовца и последующих более сложных существ придётся шагать по другим коорди­нат­ным мирам, пока, наконец, они доберутся до шестимерного пространства – места своего триумфа. На этой линии восхож­дения⁹⁵ сознание обретает знания, опыт, словом, разви­вается. Поскольку развитие – это процесс, то он неизбежно порож­дает своё отрицание. Составляющих сопутствующего антаго­ниста весьма много,⁹⁹ однако, применительно к медицине важ­ными являются дефекты сознания, вынуждающие его же к частичному отклонению от своего назначения. Проследить та­кую зависимость можно по способности организма к очище­нию от продуктов собственного функционирования. Казалось бы, в столь слаженной структуре, как человеческое тело, уда­ле­ние лишнего материала должно происходить так тщательно, чтобы полностью исключить влияние прошлых событий на те­кущую обстановку. Но это не так. В теле всегда оседают ос­та­т­ки метаболических процессов, которые заметно вмешива­ются в работу организма вплоть до его заболевания и смерти.

Природа снабдила тела химическими приёмами сортиро­в­­ки циркулирующих продуктов, работающих, однако, не совсем само­сто­ятельно, а под вынуждающим действием механичес­ких дви­жений-нагрузок. Такое решение природы хорошо себя оправдывает при относительном постоянстве кормовой базы и усилий по её освоению. Но как только наступают перемены, например, при климатическом влиянии на растения или же при изменении состава хищников, существа вымирают раньше, чем успеют сработать медленно действующие телесные приспосо­бительные механизмы. Причина кроется в слабом управлении сознания своим телом. До некоторого уровня развития опыт общения со средой накапливается экстенсивно, т.е. за счёт многократного повторения события до тех пор, пока оно, на­ко­нец, не закрепится в качестве рефлекса. А закрепившись, оно становится исключительным и, если происходят непохожие со­бы­тия, то реакция на них ослабленная, что ведёт к гибели.

Касательно человека возникла аналогичная ситуа­ция: его пища изменилась существенно одновременно со зна­чи­тель­ным ослаблением физических нагрузок. В такой обстановке процессы, удовлетворительно работающие ещё даже в прош­лом веке и основанные на химико-механическом движителе, в настоящее время всё чаще дают сбои вплоть до остановки. Возникают несколько течений, каждое из которых усиливает отрицательное влияние на организм всех предыдущих. Так например, синтетическая пища уже не может быть полностью обработана прежними химическими реагентами. В результате образуются вещества, которые не способна удалить имеюща­яся выделительная система. Происходит накопление отходов, своей массой изменяющих структуру тела. В новой конструк­ции обменные процессы также должны протекать по-новому, но они не в состоянии измениться, поскольку старая система к такому скачку развития неспособна. Что же делать?

Нужно устранить то, что мешает организму быть самим собой. Для этого следует принять меры к незагрязнению тела и учредить контроль сознания за деятельностью плоти. Каж­дый из живущих на дозародышевом этапе развития⁹⁵ получает от будущих родителей определённый загрязнительный фон. Ещё нет ребёнка, нет эмбриона, нет даже оплодотворённой клетки, а человек уже представлен в пока ещё разрозненных сперматозоиде и яйцеклетке. Несмотря на то, что их вели­кое множество, придёт время и усилиями воплощающегося созна­ния будут определены конкретные мужчина и женщина в ка­честве помощников воплощенца по изготовлению для него заготовки тела, которую люди называют плодом. Сами же по­мощники приобретут статус родителей. Итак, в зарождении, внутриутробном развитии и самом рождении ребёнка прини­ма­ют участие три персоны. Самой инициативной из них явля­ется тот, кому пришла пора из нематериального мира перейти в наш материальный. Такой переход происходит в драмати­ческой ситуации: то что людьми воспринимается как рожде­ние есть следствие смерти в эфирном мире. Она вызвана тем, что воплощенец своим отклонением от личного предназначе­ния вошёл в противоречие с тамошними порядками и, оказав­шись неспособным разрешить их там, был наказан воплоще­нием в плоть. Потому не следует наделять новорождённого идеализированными качествами. Они, эти качества, соответ­ст­вуют аналогичным свойствам двух остальных участников изготовления телесной заготовки, т.е. родителей. Такое соот­ветствие позволяет не нарушить запрет на скачкообразное раз­ви­тие: воплощающийся получает заготовку для тела, которая позволит ему остаться на прежнем достижении роста без неза­­служенного ущерба для себя, но и без незаработанного взлёта. Этим реализуется формула перехода из одного мира в другой: каков сам – такое тебе! Другими словами, новое тело во­площенец получает таким, каким удосужился заработать его в предыдущем мире. Это значит, что если у родителей оказался больной ребёнок, то, как ни кощунственно звучит, именно та­кого ребёнка они достойны. Подробно об этом в книге миры ⁹⁵.

Здоровье ребёнка идёт от здоровья его же самого, но до­стигнутого в нематериальном мире. Если бы ребёнок при ут­робном нахождении оказался менее здоров по отношению к эфирному состоянию, то возник бы скачок развития. Наличие же такого скачка порождает прецедент неопределённости в причинной подчинённости: повинуясь случайным прихотям ко­го бы то ни было может образоваться ситуация разворота движения мира вспять, что обозначает его уничтожение. Если же в зародыше и в ребёнке окажется больше здоровья, чем было ра­нее, то возникнет незаработанное качество. Это снова-таки создаст прецедент произвола с последующей угрозой це­лостности мира. Потому в мироздании принят закон, запреща­­ющий персоне лишаться уже приобретённого содержания и при­соединять к себе незаработанные способности. В короткой формулировке такое положение закреплено в девизе: каков сам – такое тебе! Или: каким оттуда ушёл – точно таким же и пришёл в другой мир. Это касается не только того перехода, в ре­зультате которого появляется ребёнок в материальном аре­а-ле, такая же ситуация возникает и при обратном движении, т.е. при уходе от нас в процедуре смерти в эфирный мир. Эти соотношения между мирами оправдывают положение древних мудрецов о том, что насильственная смерть, в том числе и смерть под натиском болезней, есть преступление перед при­чинной организацией сущего, ибо досрочные смерти тормозят в развитии тех, кто старше, и тех, кто моложе, по сравнению с трагично живущей особью. Если люди успеют прозреть, то придёт время и смерть будет исключена из жизненного ук­лада и заменена добровольным уходом в новый мир по ощущению достаточности прожитого. Это радостное событие, наполнен­ное силой и здоровьем, приходит к человеку в возрасте при­мерно тысяча лет. Разделив тысячу лет на продолжительность жизни современного человека, получим цифру, указывающую насколько людская культура не дотягивает до правильной.

Если воплощенец должен получить тело по своим дости­же­ниям, то дать ему нужное тело призваны только родители. Процесс перехода организован так, что воплощенец самосто­ятельно отыскивает среди множества миров таких существ, которые способны обеспечить его потребной телесной загото­вкой. Вовсе необязательно их нахождение на планете Земля. Это простая случайность, но и показатель уровня людей.¹¹

Из этого следует, что хотя родители и производят ребёнка, но, чтобы они из большого скопления мужчин и женщин были отобраны именно для рождения данного потомка, понадоби­лась воля... самого потомка. Это он на этапе дозародышевого бытия выбрал конкретные существа, уже пребывающие в ма­терии, возбудил между ними любовь и спровоцировал осталь­ные события, способствующие нематериальному сознанию об­­рести плотную форму. Получается, что родители порождают дитя и рождают его, но статус родителей им присвоил потомок.

Если новорождённый оказался больным, то прежде всего виноват он сам. Каждому из живущих следует помнить, что он не просто живёт. Жизнь – это местное название процесса развития сознания. А развитие связано с накоплением опыта. Всё содеянное, как в копилку, вкладывается в личное содер­жание и формирует персональную суть, что на людском языке означает натуру, характер и даже судьбу. Не всякие поступки соответствуют законам мироздания.⁹⁵ Есть такие, за кото­рыми следуют наказания и в текущей жизни, и в следующей, а за не­которые придётся расплачиваться эпохами.^{98, 99} Всякий взрос­лый после смерти некоторое время пробудет в нематериаль­ной области роста и ему придёт пора умирать уже там, чтобы родиться на Земле, и он получит себе такое рождение, которое вернёт ему же все прегрешения прежней взрослой жизни. Добрый или злой поступок – это прежде всего поступок. На его свершение затрачена восхожденческая сила. А раз так, то она является наполнителем опыта. Получение опыта – это цель существования, потому он ни при каких обстоятельствах не исчезает, он только накапливается. Можно ли представить, что беспредельно возрастает опыт уничтожения, паразитизма или злобы? Если бы такое продолжалось долго, мир бы пере­вернулся, т.е. инвертировался, что обозначает гибель нашего сущего. Потому в законах мира⁹⁵ отображено укрепление той части опыта, что соответствует пользе мира, и уничтожение вредной части, которая угрожает его устойчивости. Ориенти­ром для восприятия особью значимости своих деяний служат страдания. Рождённый в муках, живущий в горе и умирающий в болезнях сам прошлыми своими поступками наказал себя.

При преобладающем рождении у нас больных детей по от­ношении к здоровым, очевидной становится ослабленно­сть всей популяции настолько, что она только и в состоянии при­нимать к воплощению болезненность, хилость, немощь. По­яв­ление больных потомков – это примета ускоренной дегра­дации общества, ибо немощные дети, став родителями, дадут уродцев, которые произведут чудовища, а затем монстров. Но тако­го не случится: люди вымрут ещё не этапе немощи.

Значит, загрязнение ребёнка – это продолжение загрязне­ния отца и матери. Если оно значительное, но явных болезней ещё нет и симпто­мы неблагополучия пока не проявляются, то всё равно суще­ствует опасность погрузиться в непроходящую боль врождён­ных патологий. Общество относится к чистоте организмов с полной неосведомлённостью, впрочем, как и ко всему дозаро­дышевому периоду развития личности. Но зато оно лихо до­бавляет к тысячам болезней всё очередные куче­ря­вые назва­ния, система­тизирует их и сострадательно конста­тирует своё бессилие. Так и впредь будет, ибо посторонние люди не смогут сделать того, что не захотел сделать для себя же сам будущий родитель. А раз не смог, то расплатой за не­вежество будут страдания. И в той жизни, которая называется земной и человеческой, собственные грязевые наслоения ста­нут утолщать врождённый слой, полученный от родителей. Ка­кие же приметы его наличия и в чём проявляются шлаки?

Рассмотрим, например, широко известную, много изучае­мую, но мало изу­чен­ную гипертонию.³⁶ Возьмём несколько усреднённых текстов, относящихся к астрологии, религии и ме­дицине и попытаемся определить в них уровень достовер­ных сведений. Астрология оперирует хотя и произвольными, но всё же конкретными данными о внешнем мире и самом че­ловеке. Её выводы при всех их расплывчастости составляют набор полезных рекомендаций, потому из перечисленного пе­речня людской занятости астрология характеризуется наибо­льшим объёмом конкретики. Религия не утруждает себя обос­нованием своих положений и фактического материала в ней столько, сколько адепт пожелает принять на веру. Хотя это и не подлинный фактаж, но если же он подан так, что способен убедить страждущего и повлиять на его действия, то следует признать за ним условную важность, т.е. конкретику для себя. Медицина же достоверными фактами не оперирует вообще и по уровню конкретики никакого места не занимает вовсе, ибо стоит ниже религии и даже астрологии. Если бы в области действия врачевания присутствовали бы такие знания, которые можно было бы выразить числом, то это направление слыло бы количественным, что обозначает повышенной точности и углублённости в суть. В свою очередь, числовое восприятие объекта свидетельствова­ло бы о его удовлетворительной изу­чен­ности. При невозможности охарактеризовать предмет ко­ли­чественно его оце­нивают качественно, т.е. указывают такие укрупнённые приметы, которые дают возможность хоть как-то различать объекты. Эта ситуация сопровождает слабо изу­чен­ную обстановку или даже вовсе незнакомую. Наиболее ча­сто возникает отношение отрешённости, когда отсутствуют знания для обозначения даже примет – это уровень медици­ны. Вот, например, вариант распознавания воспаления: покра­­сне­ние, изменение температуры, набухание, увлажнение, отёк, шелушение, боль, потеря функции... Учёным такая неопреде­лён­ность и простота толкования не понравилась, потому они решительно вмешались и затолкали расплывчатые наблюдения в лаконичные формы: альтерация, эксудация, пролиферация. Если перевести на язык пациента, то окажется изменение, вы­пот и зарастание. Ясности по-прежнему никакой, но зато как весомо прямо-таки по-серьёзному звучит. Вот только бы ещё к пушистым терминам приложить знания. А есть ли они? Есть и даже много, поскольку любому элементу из их сотен наиме­­нований присущи свои особенности протекания воспаления. До числа ли здесь, до измерения ли здесь, если отсутствует в по­нимании суть процесса? Потому-то медицинское пособление выздоровлению – это её невмешательство в боление.⁵⁶

На протяжении тысячелетий целительский энтузиазм под­креплялся интуитивным осторожничанием: не навреди! А что ещё остаётся врачу, если сам организм представляет собой крайне неоднозначную конструкцию, средства воздействия на него варьируются в широких пределах, их последствия почти непредсказуемы, а ответственность велика. Казалось бы, уси­лия общества просто обязаны быть направлены на сужение по­ля неопределённости, в котором тонет всякая надежда на по­лучение здоровья со стороны, от посредничающей медицины. Нигде в исторической глубине не просматривается даже намёк на количественное восприятие патологий. Расплывчатое опи­сание болезней, заунывная рецептура, равнодушное сопровож­дение самого боления и виртуозное оправдание лекарской бес­помощности. Можно ли изменить такую безнадёжность?

Смелая попытка была предпринята в 1733 году. Англий­ский теолог и экспериментатор Stephan Hales (1667 – 1761) пер­вый в мире измерил артериальное давление в сосуде на шее лошади, введя стеклянную трубку прямо в живую артерию.¹⁰³ Смелость такого поступка и мировоззренческая глубина соде­ян­ного поражают во­ображение. Эпохами люди наблюдали кровь, вытекающую из раны, и ни у кого из миллионов оче­видцев не возник воп­рос: почему она выливается? Могла же она вообще не вытекать или наоборот – засасывать воздух в рану и заталкивать его куда-то внутрь организма, так нет же – теряется, что грозит смертью. И только одному С. Хейсу за все века пришло в голову объяснение особенностей поведения крови: она вытекает, поскольку в сосудах давление превыша­ет атмосферное. А раз превышает, то... Слова, которые про­сятся в строку после многоточия, подбираются уже более двухсот лет, однако, среди них нет не только окончательных, а да­же хотя бы удовлетворительных или приемлемых.

В самом деле, если есть давление, то оно может быть бó­льшим или мéньшим, и от этого как-то обязано зависеть здо­ровье. Стали улучшать метод измерения и оборудование. Ис­то­­рия сохранила имена С. Рива-Роччи (1863 – 1937), Ж. Пуа­зейля (1788 – 1869), К. Людвига (1816 – 1896) и некоторых других энтузиастов, пока, наконец, российскому хирургу Н.С. Короткову (1874 – 1920) удалось поставить последнюю точку: ему удалось разработать прибор для определения артериально­го да­в­­ления, используемый до сих пор.^{117, 123} Суть измерений состоит в выравнивании внутреннего давления с искусствен­но созданным и в фиксации пульсовой волны при их совпа­дении. Это позволило без травмирования сосуда определить нагрузку на его стенки, создаваемую кровью. Событие про­изошло в 1905 году. С тех пор делались попытки упростить прибор, снизить его погрешность и повысить удобство поль­зования, но пока заметных успехов не достигнуто. Процедура измерения стала уже хрестоматийною: накладывается манже­та, в неё нагнетается воздух, а затем при его стравливании про­слу­шивается фонендоскопом биение пульса в двух точках шкалы мано­метра. Бóльшее значение соответствует систоли­ческому дав­ле­нию, а меньшее – диастолическому. Как только появилась новизна в медицине, так сразу же вспыхнуло возму­щение. Ещё не совсем утихли нарекания по поводу примене­ния стетоскопа, который, дескать, удаляет врача от пациента и мешает полностью воспринимать больного,¹²⁸ а тут нате вам: длинные шланги фонендоскопа и вовсе разорвали даже ту связь, что ещё хоть как-то удерживалась короткой слуховой трубкой. Журнал того времени British Medikal Jour­nal писал: „Сфигмоманометрией мы доводим до нищеты наши чувства и ослабляем остроту клинического мышления.” ¹⁰³ Интересно было бы ознакомиться с высказываниями диагностов 18 века, если бы они смогли оценить современное почти полное аппа­ратурно-машинное отст­ра­нение врача от пациента.

Внезапное прозрение С. Хейса при наблюдении вытека­ющей крови свидетельствует о наличии таких явлений, кото­рые видят все, однако, при этом именно все ничего и не видят. Смо­треть ещё не значит воспринимать и тем более вникать и подавно не значит – понимать. К таким событиям можно отнес­ти, например, присутствие сознания, превращающего тело в комп­­лектное существо, или же фактическую составность орга­ни­з­мов, при которой всякая особь состоит из бесчисленного перечня других особей убывающей развитости, или наличие предначертанности личной судьбы, а так же погружение всего, что есть, в персональное время бытия. Сюда же можно отнес­ти незамечаемое пока единство законов развития всего суще­го, многомерность и иерархичность пространства, а ещё – пе­ча­льную роль человечества, вступающего в трёхмерный мир.

Итак, свершилось! Впервые в медицину внесён количест­венный ориентир. Можно ли его с чем-то сравнить? Можно! Например, с поливочной системой. Пусть имеется водоём и шлюз, открывающий доступ воде к основному каналу. По мере удлинения канала от него отходят сначала основные ответв­ления, затем от каждого из них вторичные ветви, от которых в свою очередь отводятся третичные, четвертичные, и так до самых малых, куда ещё жидкость в состоянии дотечь. Теперь откроем шлюз. Во всех ответвлениях установится некоторый уровень воды, создающей давление на русло. От чего оно за­висит? Конечно же от исходного напора, от состояния самих каналов и от густоты текущей жидкости. Выберем для оценки некоторое удобное место на доступном канале и определим глубину воды. Получим число! И что с ним делать дальше?

Возможно, оно вообще лишнее? Нет, почему же? Ведь оно всё-таки указывает расстояние от поверхности воды до дна ру­­с­ла, значит, как-то связано с тем, что вызвало появление воды в данном месте, и кое-что намекает о возможном распределе­нии жидкости, если не во всех остальных ветвях, то хотя бы в некоторых. Конечно, для науки это повод! Открываются воз­можности для вероятностных, нестационарных, параметриче­ских и прочих интересных задач, но как всё-таки по одному даже очень точному измерению определить обстановку в иных ответвлениях? Ведь для этого придётся дополнительно выяс­нить так много уточняющих параметров, что вцелом затея теря­ет смысл. Возможно, в некоторых ответвлениях вода уходит не по назначению, и тогда там уровень упадёт чуть ли не до ну­ля, а в других образуются запруды и при каких-то обстояте­льствах вода может подниматься выше обычного наполнения. Возникает ситуация, в которой каждый инженер принял бы меры для придания задаче более корректного сценария. Про­стейшее, что можно предложить, это определение глубины именно там, где возникает необходимость в точной регистра­ции конкретного параметра. А если таких мест много? А если они недоступны? А если недостаёт времени? А если нет аппа­ратуры? Инженер при таких отягощениях стал бы изменять ус­ловия задачи до тех пор, пока требуемая точность и иссле­довательские затраты удовлетворили бы экспериментальной задаче. А что же делает медицина? Она не делает ничего!

Она применила для измерения единственную методику с единственной приборной реализацией и в единственном месте на теле человека. Такой подход называется точечной выборкой. Если принять полученные данные, то это обозначает, что по некоторому конкретному значению параметра сомнительной достоверности проводится усреднение характеристик осталь­ных звеньев системы. Какими бы ни оказались сердца у разных пациентов, все они унифицируются, т.е. считаются такими, ко­торые только и способны развить соответствующее давление. То же происходит и с сосудами: где бы они ни находились и в каком реальном состоянии не пребывали бы, всё равно счита­ются одинаковыми. Такое нивелирование свойств сосудов не про­ясняет, а скрывает диагностическую картину, во имя кото­рой и проводится измерение внутрисосудистого давления. От­носи­­тельно крови ситуация ещё более драматизируется, ведь неза­висимо от её качества в данной артерии, в других артериях и ве­нах оно может существенно отличаться вплоть загнивания в за­купо­ренных местах. Получается, что измерение так назы­вае­мого артериального давления приносит пациенту только вред. Тогда зачем его определять? Вопрос тем более умест­ный, что гипертония, как и другие многочисленные болезни, спровоцированные ненормальным давлением внутри организма, отнесены к числу рефракторных, т.е. не реагирующих на воз­действие или неподдающихся лечению, что обозначает неиз­лечимых. Загадка медицины: инсульт, инфаркт, стенокардия, эндокардит, васкулит, ишемия, гангрена, анемия, лимфома, пи­­елома, рак... и ещё около сотни диагнозов вписаны в роковой список болезней, но тем не менее лечебное участие по ним тем более интенсивное, чем безнадёжнее пациент. Ведь врач знает, что "клиент готов" и казалось бы, следует оградить страдальца от излишней боли, только и всего, а остальное предоставить природе. Так нет же, вместо душевного покоя ему прописы­вают несусветные объёмы лекарств и разоряющие процедуры: надо успеть отнять от больного всё, что сумеют отнять.

Если измерения внутрисосудистого давления показали его повышенное, высокое или опасное значение, то для сохране­ния жизни подозреваемого следует сразу возможно быстрее отстраниться от всякого внедрения в организм под любым предлогом врачевания. В медицине на сегодняшний день уста­новлены три виновника неблагополучия: сердце и системы обеспечения его функционального назначения, сосуды и слож­ная регуляция их состояния, кровь и её обеспечивающие эле­мен­ты. Если исключить врождённые патологии, то практиче­ски все остальные заболевания обусловлены... грязью. Сердце и сосуды – это прежде всего... сосуды, т.е. кровяные протоки и клапаны ими управляющие. Если в крови циркулируют ве­щества, склонные к свёртыванию, к слипанию, к выпадению в осадок, к реагированию со смежными компонентами, механи­ческие примеси, ядовитые включения, излишние жиры и дру­гие представители некачественной или же обильной пищи, не­уда­лённые продукты матаболизма и прочие отягощающие элементы, то медленнее или быстрее, но они непременно ста­нут постепенно оседать там, где только представится воз­мож­­но­сть. Предпочтение прежде всего оказывается сосудам неза­висимо от их крупности или мелкости.

Природа снабдила кровяные протоки только одним меха­низмом очищения: механическим удалением всего прилипше­го. Там нет химических растворителей, не предусмотрены так же тепловые, акустические, излучательные, бактериальные и другие очистители. Ну что стоило на ранних этапах становле­ния человека придать сосудам способность самостоятельно, на­­­пример, вибрировать по принципу сердца, или изменять ге­о­метрию, как желудок, или производить волнообразные коле­бания вроде складок на коже? Но всё же следует оправдать поступок природы, ибо она рассудила здраво: если есть в из­бытке телесные движения, в которых участвует весь организм, то незачем далее усложнять конструкцию вспомогательными приспособлениями для того процесса, который и так будет про­исходить в борьбе за выживание. Она сделала предпочте­ние только для сердца, как важнейшего органа вегетативной системы. В него заложена возможность самоочищения путём непрерывного самоподдерживающего колебательного движе­­ния. И надо сильно себя обескультурить, чтобы вопреки стрем­лению сердца к оздоровлению, так его наполнить грязью, что­бы оно переполнилось ею и возникли закупорки, которые лихо потом человеколюбивые светила назовут ишемией, стенокар­дией, инсультом, инфарктом и прочими терминами, которые для пациента служат характеристикой его невежества, а для врача указанием на источник пропитания. А всего-то и надо: само­сто­я­тельно приобрести такое мировоззрение, чтобы оно было достаточным для содержания своего же тела в чистоте.

Каждый может представить себе сосуд настолько забитый отложениями, что в его середине лишь едва обнаруживается про­свет. Такое состояние является типовым для случаев, ког­да фиксируется повышенное внутрисосудистое давление. Оно оказалось повышенным потому, что прежнее количество кро­ви сердцу приходится проталкивать через значительно сужен­ный канал. При этом орган для выполнения непосильной ра­боты вынужден наращи­вать свою массу, значит изменять соб­ственную структуру и всю организацию работы клапанного механизма. Такая перестройка никогда не бывает без отягоще­ний: возникают нестыковки в мышечных перестроениях, об­ра­зу­ются карманы с малоподвижной и застойной кровью, а также места скопления посторонних включений. В результа­те сердце обрастает грязевыми наслоениями, которые всё бо­ль­ше его обездвиживают вплоть до... Страшно ли это? Ничуть!

Дата добавления: 2014-11-16