И управления имени К. Г. Разумовского 6 страница

Наступила длинная пауза, Джеку было уже не до смеха.

— Я так больше не могу, — сказал он спокойно. — Лучше уж умереть.

ЖИЗНЬ БРОСАЕТ ВЫЗОВ

Так что же сказать человеку, вооруженному револьвером и собирающе­муся покончить с собой? Здесь традиционные навыки, полученные в спе­циализированном вузе, не работают. Джеку не нужен психологический анализ или любой другой готовый метод: наводящие вопросы, размыш­ления, обобщающие заявления. Ему нужна причина, чтобы жить. К со­жалению, ответ на этот вопрос не входит в программу большинства кур­сов по психологии.

В таких ситуациях кризисный психотерапевт никогда, ни при каких обстоятельствах не может проявлять сомнение, замешательство или страх. Тот, другой человек ищет ответ и хочет получить его у вас. Если вы запаникуете и продемонстрируете неуверенность, вашему авторитету конец. Ни создать настроение, ни передать сообщение, ни прийти к ре­шению... Неуверенность можно испытывать. Ее нельзя показывать — даже когда у клиента за поясом, меньше, чем в трех футах от вашего ви­ска, торчит револьвер.

Уверенность ли позволяет психотерапевту спокойно сидеть в своем кресле посреди бури? Или это из-за боязни выказать неуверенность? И помогает ли уверенность людям преодолевать кризисы или они сна­чала переживают штормы, а затем приобретают уверенность?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СЕССИЯ ПОД ПРИЦЕЛОМ 291 292 ПСИХОЛОГИЯ ТРЕЙДИНГА

Я спокойно сидел рядом с Джеком по той же самой причине, по которой сижу спокойно с большой позицией, колеблющейся вокруг безубыточно­сти. Я знаю, что пойму, как отреагирую, как буду действовать. Ведите себя в первую очередь согласно своим идеалам, а чувства ставьте на второе ме­сто. Неконтролируемые действия только усиливают потерю контроля.

Поэтому я засел с Джеком, как с большой позицией. И следил за мар­керами, хотя у меня и сводило живот.

КОГДА НА КАРТУ ПОСТАВЛЕНО ВСЕ

1992 г. В чемпионате по баскетболу Национальной университетской спортивной ассоциации (NCAA) команда Университета Дьюка (тренер Майк Кржижевски) вела эпическое полуфинальное сражение с Универ­ситетом штата Кентукки. Игра перешла в овертайм, и только за послед­ние 30 секунд было произведено пять ключевых замен. Каждый раз, когда одна команда попадала в корзину, другая отвечала тем же. Каза­лось, что та команда, которая удержит мяч последней, выиграет матч. Игроки действовали безупречно.

Команда Кентукки предприняла последнюю попытку вырвать победу. Шон Вудс прорвал оборону и на бегу забросил мяч в корзину. На часах оставалось 1,4 секунды.

Тренер Кржижевски позднее так объяснил свои действия во время взятого им тайм-аута: «Первым делом я должен был сказать парням: «Мы победим», независимо оттого, верил ли я в это или нет». Игроки в тот мо­мент оказались в очень неприятной ситуации. На карту был поставлен весь сыгранный ими сезон, и шансы, казалось, были против них. Един­ственными союзниками тренера выступали желание игроков поверить ему и их способность усвоить веру своего наставника.

Настроение, затем сообщение. Страх и кризис, слова, вселяющие уве­ренность.

Грант Хилл бросил мяч через всю площадку. Кристиан Лэйтнер пой­мал его кончиками пальцев, повернулся к корзине и сделал бросок — все как будто одним движением.

И попал прямо в цель.

Игроки вскочили в ликовании. Томас Хилл сжал голову руками и за­шелся в бесконечном крике от облегчения и не веря своим глазам. Меньше чем за две секунды его команда перешла от поражения к победе.

Лучшие спортсмены создают свои собственные настроения и сообще­ния. Это важная часть того, что делает их особенными. Немногие люди верили, что Мухаммед Али сможет выиграть у непобедимого Джорджа

Формана в Заире (Африка). К 1974 г. Форман сокрушил каждого сво­его противника в тяжелом весе, включая знаменитого бойца Джо Фрей­зера, над которым он одержал быструю победу со множеством нокдау­нов. Хотя Али, даже после его проблем с законом из-за отказа служить в армии США и участвовать во вьетнамской войне, все еще сохранял бы­лую скорость, но Форман обладал неоспоримой силой. Единственное, на что мог рассчитывать постаревший «Величайший», так это держаться подальше от убийственных хуков Формана, во многом как он держался на расстоянии от столь же ужасного Сонни Листона.

В интервью перед боем Али объяснил источник своей силы. Если бы он думал только о себе и огромном Джордже Формане, то испугался бы. Но поскольку он верил, что с ним Бог, то Форман вообще не казался ему огромным, а выглядел маленьким и слабым. В течение многих недель перед боем Али высмеивал Формана, называя его «мумией», подчерки­вая медлительность своего противника и его неспособность поспевать за тем, кто мог «порхать, как бабочка, и жалить, как пчела». Очевидно, что Али уговаривал самого себя (и публику) поверить, что это будет бой на равных, который он вполне мог выиграть. Так было и с Листоном — Али высмеивал «медведя-урода» и в гениальном озарении симулировал безумие, чтобы вывести из себя внушавшего ужас противника.

Джорджа Формана, однако, это не поколебало.

Укрепившись в вере, Али начал первый раунд с того, чего никто не ожидал. Он не стал избегать своего противника, а вошел в ближний бой, нанося Форману удары справа, один за другим. Форман в ярости на­летел на Али как бык, молотя его по корпусу и стараясь при каждой воз­можности наносить свинг в голову. К концу первого раунда стало ясно, что Али не сможет ускользать от Формана. Он не мог продолжать танце­вать весь бой при высокой температуре (около 30 °С) и влажности в За­ире. Некоторые заметили, что в перерыве между первым и вторым раун­дами в глазах Али впервые мелькнул настоящий страх.

Он сидел, уставившись в пространство. Это был момент его прозре­ния — кризисного психологического консультирования. Внезапно, вско­чив на ноги перед началом второго раунда, он закричал в толпу заирцев: ”Ali bomaye!” («Али, убей его!»). Толпа повторила клич, и Али зарядился ее энергией. В течение следующих шести раундов он делал то, чего ни­кто никогда не делал и чего никто не мог предположить, что это будет делать — или сможет сделать — Али. Опираясь на канаты, он позволил Форману бить себя. Бить, бить и бить, но только по рукам и корпусу. Эту тактику Али изобрел на месте, чтобы деморализовать противника. Полу­чив очередной удар по корпусу, Али смеялся над огромным Форманом: «И это лучшее, на что ты способен? Ты бьешь, как баба!»

Разъярившись еще больше, Форман исступленно замахал кулаками на своего мучителя и... пропускал многочисленные удары в голову, спо­собные свалить любого противника. К седьмому раунду стало ясно, что Форман выдохся. Начиная восьмой раунд, Али знал, что его противник уже не способен сопротивляться. «Теперь моя очередь», — объявил Али, когда ударил гонг. Так и было. Удар справа бросил великана на помост и сделал Али еще раз чемпионом мира в тяжелом весе. Али превратил свой страх в неукротимую браваду, а энтузиазм поклонников подпиты­вал созданный им на скорую руку образ. (Несколько лет спустя ожесто­чившийся Форман сам пережил личную трансформацию и возвратил свой статус в боксе, на сей раз как привлекательная для массмедиа фигура.)

Возможно, самым большим достижением Али тем вечером в Киншасе был не его удар правой и даже не его способность выдерживать удары. Али стал своим собственным психотерапевтом, сумев переключить пе­редачи и превратить кризис и безысходную ситуацию во вдохновение и перспективу. Несмотря на страх, он сохранил достаточно умственной гибкости, чтобы придумать новую стратегию на ходу.

Али, я думаю, был бы феноменальным трейдером.

ПРЕИМУЩЕСТВО КРИЗИСНОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ

Одно из преимуществ работы психотерапевтом в течение долгого вре­мени заключается в том, что наступает момент, когда оказывается, что вы видели практически все. Когда дела принимают дурной оборот, я под­бадриваю себя, вспоминая опасные ситуации, в которые попадал в ран­ние годы своей профессиональной карьеры. Худший из таких инциден­тов произошел во время визита на дом к клиенту после ночного телефон­ного звонка с извещением о кризисе. Я поступил безрассудно; правиль­нее было связаться с полицией и больницей. Но, будучи профессионалом, всегда готовым устремиться на помощь, я вошел в этот дом — и увидел клиентку, приставившую нож к собственной шее. Я проговорил с нею в течение двух изнурительных часов, прежде чем она согласилась опу­стить нож и назначить время для сеанса психотерапии. В какой-то мо­мент она даже угрожала этим ножом мне.

Тому, кто побывал в аду и вернулся оттуда, избежав ножа, находивше­гося на расстоянии вытянутой руки, идея самоубийства покажется не та­кой уж и угрожающей. Это я и пытаюсь передать каждому человеку, пере­живающему кризис. Я работал с людьми, которые потеряли карьеру, лю­бимых и все свое имущество. Работал с алкоголиками, упавшими на самое дно, сохранившими за душой одни лишь водительские права и часто терза­емыми воспоминаниями о том зле, которое они причинили другим. И они смогли вернуться назад. Это можно сделать. Даже когда все остальное ка­жется безнадежным. Даже когда на часах остается всего 1,4 секунды...

Мой оптимизм проистекает из еще одного преимущества, которым обладают психотерапевты в кризисных ситуациях. Клиенты, обдумыва­ющие идею самоубийства, начинают психотерапию уже в измененном настроении. Нервные окончания у них обнажены, сами они перепол­нены страхом, депрессией и гневом. Сообщение, которое им хочется ус­лышать, — это слова надежды: выход есть, даже если сейчас он не очеви­ден. И я помогу вам найти этот выход так же, как я помог другим.

Как психотерапевт, я могу содрогаться внутри от сомнений в счаст­ливом исходе. Это не имеет значения: я смотрю человеку в глаза, встаю с табурета на ринге и привожу толпу в неистовство: Вотауе! Выход есть.

То, что видишь в таких ситуациях, по-настоящему замечательно. Это почти как явление осмоса — твоя уверенность становится уверенно­стью клиента. В состоянии кризиса, когда все чувства обострены, со­общение свободно перетекает от психотерапевта к клиенту. Человек, скрюченный от внутренних мучений, внезапно распрямляется, смотрит тебе в глаза и находит в себе энергию, чтобы выразить некоторый оп­тимизм. Не очень-то научно подкованный наблюдатель мог бы заклю­чить, что происходит борьба с одержимостью, как будто дух целителя вошел в тело человека, получающего помощь. Ты, возможно, не ска­зал ничего, отличающегося от того, что в течение многих недель гово­рили клиенту другие, но что-то в тебе внушало доверие, а другие им не обладали. Настроение созрело для изменения, воспринятого от тебя, а не от них.

В случае с Джеком и подозрительной выпуклостью у него на поясе сильная доза надежды и оптимизма была как раз тем, что необходимо. Но на сей раз я преуспел не вполне.

Потому что погрузился в собственные воспоминания.

ТОРГОВЫЙ КРИЗИС Д-РА БРЕТТА

1982 г. Фондовый рынок в течение большей части года проявлял сла­бость. Каждый отскок от минимумов казался незначительным, говоря мне, что предстоят дальнейшие снижения. Линия повышения/пониже­ния, измеряющая силу рынка, фактически соскальзывала к многолетним минимумам. Летом я открыл короткую позицию, ожидая еще одного (по­следнего) падения, которое опустит Dow до минимумов 1974 г.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СЕССИЯ ПОД ПРИЦЕЛОМ 295 294 ПСИХОЛОГИЯ ТРЕЙДИНГА

Я не мог бы выбрать время хуже. Вскоре после этого моя короткая позиция столкнулась с самым сильным за много лет ростом. Пребывая в беспокойстве, я выдержал августовский скачок цен, ожидая, что рынок отступит и выручит меня. Он действительно немного отступил, но осе­нью началось такое же сильное восходящее движение. Ошеломленный, я закрыл позицию. Моя прибыль за прошлые пять лет была потеряна. Я совершенно не разобрался в рынке.

Абсолютно не разобрался.

Невозможно описать чувство истинной депрессии. Оно действует силь­нее, чем уныние и поражение. Кажется, что из вас вынули душу. К соб­ственному удивлению, я функционировал на работе, но внутренне был опустошен. Чувствовал себя подобно зомби, бесцельно переключаясь с од­ного дела на другое. Жизнь стала безрадостной, ждать от нее нечего. Каж­дый день я проживал с идеей самоубийства. Но даже это казалось бессмыс­ленным. Казалось, целую вечность я повторял ритуал, вставая утром, от­правляясь на работу и помогая другим людям. Но мой внутренний дом пу­стовал. Позднее друг сказал мне, что в то время я выглядел пугающе: поца­рапанная обувь, взлохмаченные волосы, безжизненные глаза...

Точно как у Джека. Когда я увидел его, мне показалось, будто я встре­тил самого себя в то тяжелое время. Это «я» было мной спрятано в даль­ний уголок ума, но знал я его очень-очень хорошо. Прав был Ницше: если ты долго смотришь в пропасть, пропасть может заглянуть в тебя.

Медленно, без прикрас я рассказал Джеку свою историю. Не знаю, чего ожидал этот большой неистовый парень, когда пришел к психоте­рапевту, но уверен, что он не ожидал услышать рассказ самого психоте­рапевта о самоубийственной депрессии.

Я рассказал Джеку, что рынок должен был стать для меня способом вы­биться в большие люди. Я должен был показать, на что способен, своим родителям, которые сами были людьми успешными, а также людям, ко­торые не верили в меня, и себе самому. Сколотить состояние, способное освободить меня от однообразия повседневной жизни. Я собирался до­биться этого. Когда делал деньги в первые годы торговли, прибыль была неплохой, но скромной. Она не могла принести освобождение. Поэтому я увеличил размер ставки, используя маржу, чтобы выводить на рынок больше денег, чем я фактически имел на счете. Падение 1982 г. должно было освободить меня, упрочив мою карьеру трейдера. Вместо этого оно ввергло меня в депрессию.

Также я рассказал Джеку, что моя депрессия сопровождалась дикими забегами по кабакам и женщинам — в безумных усилиях избежать чер­ной тоски. Я достиг дна в баре в Гомере (штат Нью-Йорк) после несколь­ких порций шотландского виски и особенно после крепкого (и, веро­ятно, с добавками) курева. Тем вечером играл оркестр, но я не мог ра­зобрать ни слова, ни мелодии. Звуки, казалось, шли изнутри, восприни- маясь почти как жидкость, бурлящая в моей голове. Я был, по существу, парализован и понимал, что очень-очень пьян. Не осмеливался встать с места, понимая, что ни за что не смогу сохранить вертикальное поло­жение. Наконец (и под ту же мелодию, пульсирующую в моем черепе) собрался с силами и добрался до своей машины. К тому времени уже не­много протрезвел, чтобы ехать с крайней осторожностью, а дороги были достаточно пусты, чтобы уменьшить риск аварии. После ночи, наполнен­ной рвотой, я проснулся с чувством вины от того, что мог убить кого-ни­будь на дороге. Мои мысли были ясны, хотя голова болела жутко, и я по­вторил слова Джека: я не могу так больше жить.

В этом откровении была какая-то сила. Пару недель спустя я напился по­следний раз в жизни — на новогодней вечеринке, где познакомился с Мар­джи, которой суждено было стать моей женой и самой большой любовью в моей жизни. Через семь месяцев состоялась наша помолвка; в следую­щем году я примирился с серьезным сокращением доходов, чтобы посвя­тить себя работе, которой действительно хотел заниматься: психологиче­скому консультированию студентов. Моя жизнь совершила поворот на 180 градусов от провалов, куда влекло меня пульсировавшее в голове отчаяние.

Джек слушал с увлеченным вниманием. Совсем недавно сидел пону­рившись, а теперь прямо смотрел мне в глаза. Он перебивал меня рас­сказами о своих загулах и неверности. Говорил о собственной депрессии, рожденной от неизбывного чувства вины за свой крах, от ощущения, что он никогда ничего не достигнет. На несколько минут границы размы­лись, и беседа потекла, как та музыка много лет назад. Не было ни пси­хотерапевта, ни клиента. Лишь два человека, переживших похожую аго­нию, делились рассказами о своих битвах и полученных в них ранах.

Я разрушил заклятие.

— Послушайте, Джек, — сказал я. — Вам ведь наплевать на деньги и торговлю. Не в них причина вашей депрессии. Если бы дело было в деньгах, вы могли бы взять револьвер, прижать кое-кого и взять столько, сколько нужно. Но это ничего не доказало бы. Ведь вы хотели доказать, что родители были не правы, а вы хотели чего-то добиться. Вот что вы потеряли, а не просто деньги, которыми торговали.

Джек, казалось, глубоко погрузился в мысли. Чуть понизив голос, я предположил:

— Готов поспорить, что вы иногда слышите голоса у себя в голове, го­ворящие, что вы никогда ничего не добьетесь. — Джек кивнул. — И вас угнетает мысль, — добавил я мягко, — что они, возможно, правы.

Глаза Джека расширились от удивления, и он спросил:

— Откуда вы это знаете?

Я выдавил из себя тонкую улыбку:

— Меня эта мысль тоже угнетала.

СОЗДАЕМ ИЗМЕНЕНИЯ, СОЗДАВАЯ НОВЫЕ РОЛИ

Пересказ клиентам собственного тяжелого прошлого не относится к ме­тодам, описываемым в учебниках по психотерапии. Да и сам я не реко­мендовал бы заниматься этим в большинстве профессиональных ситу­аций. Однако демонстрация своего опыта неудачника вводит в процесс совершенно неожиданный элемент. Нередко люди очень охотно прини­мают такой вызов.

В течение нескольких лет я работал руководителем группы психотера­пии в психиатрическом стационаре для взрослых. Такие отделения слу­жат в больницах главным образом одной цели: уберечь людей от вреда. В нашу эру стремления к минимизации издержек пациентов госпитали­зируют, когда они представляют опасность для себя или окружающих или когда они настолько отрываются от реальности, что не могут долж­ным образом позаботиться о себе.

Клиенты отделения были людьми, побитыми жизнью. Многие стали жертвами длительного физического, сексуального и эмоционального насилия. Другие давно страдали от депрессии, шизофрении и биполяр­ного расстройства. Иногда было трудно разобрать, где «умственная бо­лезнь», а где результат долгосрочного применения бесчисленных транк­вилизаторов. Пустые глаза, нетвердая походка и тихие нотки отчая­ния — типичные признаки пожизненных эмоциональных трудностей и лечения химией.

Поддержание беседы на сеансах группы было нелегким предприя­тием. Боясь насмешки, уверенные, что их проблемы не могут представ­лять интереса для других, пациенты сидели, потупив глаза и ограничи­ваясь только ответами на прямые вопросы. Однако всего час спустя, сидя в комнате отдыха, они же вовлекали друг друга в оживленную бе­седу, нередко поверяя собеседникам свои сложные личные истории. Осо­бенно неожиданно было видеть, как они справлялись с кризисами. Когда кто-то впадал в крайнюю депрессию и начинал подумывать о самоубий­стве, даже самые необщительные люди спешили на помощь, предлагая дружбу и поддержку. В такие моменты было трудно поверить, что все они страдают хроническими психиатрическими расстройствами.

После одного особенно мучительного сеанса групповой психотерапии меня осенило: проблема состояла в том, что я был психотерапевтом. Если я помощник, то какая роль оставалась другим? Они могли только полу­чать помощь. Однако, когда клиенты находились в комнате отдыха, среди них не было ни пациентов, ни психотерапевтов. Все помогали всем. И все были нужны. Роль пациента означала, что ты никому не нужен, бесполе­зен — кроме, конечно, контактов с другими пациентами.

На следующем сеансе я попробовал провести эксперимент. Тихим, мрачным голосом объяснил группе, что не смогу в тот день много с ними говорить. А потом обмолвился, что у моей дочери возникли существен­ные проблемы со здоровьем.

В комнате воцарилась полная тишина. Такого прежде никогда не слу­чалось.

— Что произошло с вашей дочерью? — раздался нежный голос моло­дой женщины. Подвергавшаяся в детстве насилию, она относилась к не­многословным участникам группы.

— У нее нашли опухоль рядом с мозгом, — объяснил я. — Потребуется серьезная операция. Я из-за этого немного не в себе. Говорят, что вероят­ность успеха операции высока.

— Я и не знал, что вы вообще можете волноваться, — заметил с удив­лением длинноволосый молодой человек. Я был уверен, что под «вы» под­разумевались все психотерапевты.

— Хотелось бы мне, чтобы это было так, — улыбнулся я. —Хотелось бы мне никогда не испытывать страха, тяги к самоубийству или депрессии.

Послышался тихий вздох.

— Вы думали о самоубийстве? — спросила одна из участниц в изумле­нии. Прозвучало это так, как если бы она спросила: «Вы были на Марсе?»

— Конечно, — ответил я с легким намеком на раздражение в го­лосе. — Что я, по-вашему, робот?

— Просто никто из вас никогда об этом не говорит, — объяснила пер­вая женщина. — Вы знаете о нас все, а мы не знаем о вас ничего...

— Да, — вмешался сердитый молодой человек. — Как будто вы про­сто сидите там, смотрите и судите нас.

— Что ж, вполне справедливо, — согласился я. — Что вы хотите обо мне узнать?

— Вы когда-нибудь теряли близкого человека? — начал молодой че­ловек.

Я сделал секундную паузу.

— Дважды, — ответил я. — Сначала умер дедушка, и я был первым, кто нашел тело в его квартире. Я знал, что он болел, и зашел навестить его днем, но он уже умер. Долгое время я испытывал чувство вины, жа­лея, что не зашел к нему утром. По крайней мере, он не умер бы в оди­ночестве.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СЕССИЯ ПОД ПРИЦЕЛОМ 299 300 ПСИХОЛОГИЯ ТРЕЙДИНГА

Я снова сделал паузу, затем решительно продолжил:

— Еще мы с женой потеряли ребенка из-за выкидыша. Это было очень тяжело. Я очень боюсь потерять еще одного ребенка.

Пожилая женщина, которая на всех наших встречах подавленно си­дела и молчала, внезапно пошевелилась.

— Мне очень жаль, — сказала она. Она хотела продолжить, затем за­колебалась, опять начала и снова сделала паузу. — Мой муж умер прямо перед тем, как я попала в больницу, — наконец объяснила она. — Он убил себя. — Женщина расплакалась. — Мы ссорились. Мы всегда ссо­рились. Но я никогда не думала, что он убьет себя. Я чувствую, что его убила я.

Подвергшаяся насилию молодая женщина встала со своего места и об­няла рыдающую женщину. Сердитый мужчина был явно тронут.

— Мой папа бросил нас, когда мне было пять,—рискнул признаться он.

С тех пор тишина покинула комнату и все то время, пока я работал

там руководителем группы, уже не возвращалась. Если бы в тот момент в комнату вошел наблюдатель, ему было бы трудно, если не невозможно, различить, кто здесь врач, а кто пациенты. В течение нескольких минут мы создали новые личности.

ПРЫЖКИ И ТЕМПЫ

Итак, что же происходит в лечении Джека и той группы в больнице? От­вет можно найти в музыке.

В своей «Книге слушания» (The Listening Book) У. Мэтью говорит о прыжках, посредством которых музыкант совершает резкий переход от одного тона гаммы к другому. Он объясняет, что прыжки потом за­полняются последующей мелодией, как после первых двух нот в песне «Где-то над радугой» (Somewhere Over the Rainbow). Технические ана­литики сталкиваются с тем же явлением, когда движение цены образует разрыв — внезапный скачкообразный переход цены с одного уровня на другой. Стремление человеческой натуры к поиску равновесия за­ставляет людей находить середину между крайними точками прыжка или разрыва.

В психотерапии прыжок происходит от одного структурирования от­ношений к другому. Когда начинаются сеансы, я принимаю роль психо­терапевта. Джек и люди из того отделения в больнице — пациенты. Я за­даю вопросы, они отвечают. Они рассказывают мне о том, как плохо себя чувствуют, а я пытаюсь найти решение. Сама структура ситуации держит участников замкнутыми в узких ролях.

Не требуется вносить существенных поправок в структуру музыкаль­ного произведения, чтобы изменить его эмоциональный тон. Музыка Фи­липа Гласса черпает большую часть своей силы из нюансов изменения — способности слушателя приспособиться к повторению и стать чрезвы­чайно чувствительным к малейшим изменениям в структуре. Когда одно произведение Гласса на компакт-диске заканчивается и начинается дру­гое, поглощенный музыкой слушатель переживает прыжок—внезапный резкий переход. Эффект потрясающий.

Точно такой прыжок происходит в психотерапии, когда врач выходит из роли. Не давая ожидаемого ответа, психотерапевт лишает клиентов возможности отвечать привычными стереотипами. Это создает неста­бильность, открывая дверь для заполнения образовавшейся пустоты но­выми поведенческими моделями. «Музыка» психотерапии радикально изменяется, если я раскрываю свои собственные проблемы или пред­стаю более уязвимым, чем люди, которым помогаю. Довольно часто те, кто нуждается в помощи, заполняют эту пустоту и отвечают трансфор­мацией, выходя из заколдованного круга своих собственных проблем и в роли помощника.

Участники психотерапии, как участники любых значимых отноше­ний, своим взаимодействием создают музыку. У этой музыки есть темы и темп, уникальный тембр и структура, которые отражают состояние «музыкантов». Когда одна сторона изменяет некий параметр музыки, ре­структурируя отношения или просто изменяя тон или громкость голоса, то музыкальное произведение тоже изменяется, открывая дверь для но­вых вариаций, тем и темпов.

Это приобретает глубокое значение, когда требуется изменить мо­дели поведения трейдеров. Если трейдеры хотят ускорить свои измене­ния, то, чтобы совершить прыжок, они должны действовать не просто по-другому, но радикально отступая от своих норм. Хотя человеку, пе­ренесшему душевную травму и, следовательно, нуждающемуся в чувстве безопасности, нужно постепенное изменение, но детские шажки вряд ли будут лучшим решением для большинства людей.

Рассмотрим практический торговый пример. Недавно я достиг уровня, на котором мои исследования и торговля шли достаточно хорошо и вроде можно было увеличить размер торговли. Однако я передумал делать этот шаг. Без сомнения, проявил чрезмерную осторожность, опасаясь, что моя с трудом завоеванная уверенность может обернуться опасной самоуве­ренностью.

Однако никто еще не преодолел страх, избегая его. Вместо того чтобы увеличивать размер постепенно и тем самым уступить моему страху, я решил немедленно удвоить позиции своих обычных сделок. Совершая

этот прыжок, я хотел укрепить уверенность в себе, во многом как сделал это в роли психотерапевта Джека. Я, пожалуй, не чувствовал себя вполне уверенным, но собирался действовать, исходя из предпосылки уверенно­сти, чтобы тем самым укрепить уверенность.

Кроме того, я понимал, что создавал для себя новую роль. Я всегда ду­мал о себе, как о «маленьком трейдере». Знал, что никогда не смогу из­менить эту роль, просто подталкивая вверх размер своей позиции и ста­новясь «трейдером побольше». Если моя цель состояла в том, чтобы тор­говать по-крупному, я должен был научиться чувствовать себя «крупным трейдером».

Не буду притворяться, что это был легкий период моей торговли. Удвоение размера удваивает абсолютную величину проседаний и бо­лее чем удваивает эмоциональную восприимчивость к двойным убыт­кам. Сидя перед монитором, непрерывно заверяя самого себя в том, что это такие же сделки, как и те, что я проводил успешно, и позволяя рын­кам наносить мне град ударов (случайных движений), я чувствовал себя не лучше Али в Киншасе. Все, что мог, — это принимать удары, накру­чивать свой боевой дух и ждать момента, когда я смогу сказать: «Теперь моя очередь!»

Моя очередь настала, когда я решил по принципу «ближайшего со­седа» создать одну из своих моделей индикатора TICK Нью-Йоркской фондовой биржи (NYSE). Модель находила все дни за предыдущие три года, похожие по поведению TICK на самый последний день. Это позво­ляло мне видеть, как рынок вел себя после каждой из таких ситуаций в прошлом.

Некоторое время TICK был чрезвычайно силен, поэтому я обыскал базу данных, чтобы собрать все исторические периоды, когда TICK был силен, но цена не доходила до нового максимума. Результаты оказа­лись поразительными. Всякий раз, когда TICK демонстрировал силу, а цена — нет, слабость рынка не заканчивалась, пока TICK (и цена) не начинали падать.

Вооруженный этим, как мне казалось, солидным исследованием, я уд­воил свою обычную позицию и зашортил рынок, несмотря на то что он уже некоторое время снижался. Я совершил прыжок — и нервно сидел, приклеившись к монитору, — но оставался верен своему исследованию. Не хотел закрывать позицию, пока рынок не достигнет нового макси­мума или TICK не начнет распродаваться.

Когда сделка стала прибыльной, ко мне вернулась моя обычная спо­койная уверенность. Я смог увидеть, что сделка действительно не отли­чалась от других моих сделок, а размер не играл роли. Я взял прибыль, но не испытал никакого ликования. Наоборот, все казалось совершенно обычным. Я адаптировался к прыжку и чувствовал себя совершенно нор­мально. Прыжок становился частью меня.

Если у трейдеров достает храбрости придерживаться своих прыжков, они могут усвоить новый опыт и нарисовать радикально новую карту своего «я».

Мой знакомый трейдер Дуэйн рассказал мне, что у него была про­блема в виде импульсивной торговли. Он слишком увлекался движением рынка, особенно в периоды высокой волатильности, и открывал недоста­точно хорошо продуманные сделки.

Я посоветовал Дуэйну совершить большой прыжок. Некоторое время он не должен был торговать больше одного раза в день, а также если обе его торговые системы не указывали в одном и том же направлении. Сна­чала он упирался.

— Так я за целый день не начну торговать! — жаловался он.

— В этом вся суть, — объяснил я. — Если ты хочешь взять ситуацию под контроль, ты не сможешь добиться этого, просто став менее импуль­сивным. Проведи несколько сделок, которые будешь полностью контро­лировать, и посмотри, каково это.

Дата добавления: 2014-11-16