Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Искусство как познание 11 страница




Однако воспользуемся этим намеком. Уже самый на-
мек этот, самое сопоставление басни с трагическим по-
ложением победившего Наполеона указывает нам на
серьезный и, главное, двойственный характер, на внут-
ренне противоречивое строение того сюжета, который
лежит в ее основе. Обратимся к самой басне. Попы-
таемся вскрыть заложенное в ней противочувствие, раз-
личить те два плана, в которых она развивается в про-
тивоположном направлении. Первое, что бросается нам
в глаза,— это необычная тревога, близкая к панике,
которая так непередаваемо мастерски набросана в пер-
кой части басни. Удивительно то, что впечатление от
ошибки волка раньте всего сказывается не растерян-
ностью самого волка, а необычайным смятением самой
псарни.


Анализ эстетической реакции 169

Поднялся вдруг весь псарный двор —
Почуя серого так близко забияку,
Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;
Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» —
И вмиг ворота на запор;
В минуту псарня стала адом.
Бегут: иной с дубьем,
Иной с ружьем.
«Огня! — кричат,— огня!» Пришли с огнем.

Здесь что ни слово, то ад. Весь этот шумливый, кри-
чащий, бегающий, бьющий, смятенный стих, который
как лавина обрушивается на волка, вдруг принимает
совершенно другой план — стих делается длинным, мед-
ленным и спокойным, как только переходит к описанию
волка.

«Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,

Зубами щелкая и ощетиня шерсть,
Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;
Но видя то, что тут не перед стадом
И что приходит наконец
Ему расчесться за овец.—
Пустился мой хитрец
В переговоры!..

Уже необычайный контраст движения на псарне и
забившегося в угол волка настраивает нас определен-
ным образом: мы видим, что борьба невозможна, что
волк затравлен с самой первой минуты, что его гибель
не только обозначилась, но и почти уже свершилась на
наших глазах,— и вместо растерянности, отчаяния,
просьб мы слышим величественное начало стиха, точно
заговорил император: «И начал так: «Друзья, к чему
весь этот шум?» Здесь не только величественно это
«и начал так», точно речь идет о спокойном и очень тор-
жественном начале, но потрясающе серьезно по контра-
сту с предыдущим и обращение «друзья» к этой ораве,
бегущей с ружьем и дубьем, и особенно это ироническое
«к чему весь этот шум». Назвать шумом этот опи-
санный прежде ад и еще спросить, к чему он,— это зна-
чит с такой необыкновенной поэтической смелостью
уничтожить, умалить и свести одной презрительной
нотой на нет все противостоящее волку до такой сте-
пени, что по смелости очень трудно назвать какой-либо
подобный прием в русской поэзии. Уже это одно на-
столько противоречит тому истинному смыслу обстанов-
ки, которая создалась; уже это одно настолько извра-

 


170 Л. С. Выготский. Психология искусства

щает уже с самого начала ясную для читателя картину
вещей, что одними этими словами явно создается и в
течение басни врывается ее второй план, столь необхо-
димый для ее развития. И дальнейшие слова волка про-
должают развивать этот новый, второй план с необы-
чайной смелостью.

«...Пришел мириться к вам совсем не ради ссоры;
Забудем прошлое, уставим общий лад!
А я не только впредь не трону здешних стад,
Но сам за них с другими грызться рад,
И волчьей клятвой утверждаю,
Что я...»

Здесь все построено на интонации величия и все
противоречит истинному положению вещей: глазами он
хочет всех съесть — словами он обещает им покрови-
тельство; на деле он жалко забился задом в угол — на
словах он пришел к ним мириться и милостиво обещает
больше не обижать стад; на деле собаки готовы растер-
зать его каждую секунду — на словах он обещает им
защиту; на деле перед нами вор — на словах он волчьей
клятвой утверждает свое необычайно подчеркнутое пе-
рерывом речи «я». Здесь полное противоречие между
двумя планами в переживаниях самого волка и между
истинной и ложной картиной вещей продолжает осущест-
вляться и дальше. Ловчий, прерывая речь волка, от-
вечает ему явно в другом стиле и тоне. Если язык волка
совершенно правильно назвал один из критиков возвы-
шенным простонародным наречием, неподражаемым в
своем роде, то язык ловчего явно противоположен ему
как язык житейских дел и отношений. Его фамильяр-
ные «сосед», «приятель», «натуру» и т. д. составляют
полнейший контраст с торжественностью речи волка.
Но по смыслу этих слов они продолжают развивать пе-
реговоры, ловчий согласен на мировую, он отвечает
волку в прямом смысле на его предложение о мире со-
гласием. Но только эти слова одновременно означают
и совершенно противоположное. И в гениальном проти-
воположении «ты сер, а я, приятель, сед» разница в
звучащем «р» и в тупом «д» никогда еще не связыва-
лась с такой богатой смысловой ассоциацией, как здесь.
Мы говорили однажды, что эмоциональная окраска зву-
ков зависит все-таки от той смысловой картины, в ко-
торой они принимают участие. Звуки приобретают эмо-

 


Анализ эстетической реакции 171

циональную выразительность от смысла того целого, в
котором они разыгрывают свои роли, и вот, насыщен-
ное всеми предыдущими контрастами, это звуковое не-
совпадение как бы дает звучащую формулу этим двум
различным смыслам.

И опять катастрофа басни, в сущности говоря, объ-
едиияет оба плана вместе, когда в словах ловчего они
обнаруживаются одновременно:

«...А потому обычай мой:

С волками иначе не делать мировой,

Как снявши шкуру с них долой».

И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Переговоры закончились мировой, травля закончи-
лась смертью. Одна строка рассказывает о том и о дру-
гом вместе.

Таким образом, мы могли бы формулировать свою
мысль приблизительно так: наша басня, как и все про-
чие, развивается в двух противоположных эмоциональ-
ных планах. С самого начала для нас ясно то стреми-
тельное нападение на волка, которое равносильно его
гибели и смерти. Эта стремительная угроза, не прекра-
щаясь ни на одну минуту, продолжает существовать во
все время течения басни. Но параллельно с ней и как
бы над ней развивается противоположный план бас-
ня — переговоры, где речь идет о мире и где одна сто-
рона просит заключить мир, а другая отвечает согла-
сием, где роли героев удивительно переменились, где
волк обещает покровительствовать и клянется волчьей
клятвой. Что эти два плана даны в басне со всей поэти-
ческой реальностью, в этом можно убедиться, если при-
глядеться к той двойственной оценке, которую естест-
венно автор дает каждому своему герою. Разве скажет
кто, что волк жалок в этих величественных переговорах,
в этом необычайном мужестве и совершенном спокойст-
вии. Разве можно не удивиться тому, что смятение и
тревога приписаны не волку, а псарям и псам. Если
обратиться к традиционной критике, разве не двусмыс-
ленно звучит ее сопоставление калужских дворян и куп-
цов с псарями и псами из крыловской басни. Приведу
слова Водовозова: «Калужское купечество собрало в
двое суток 150000 руб. Дворяне калужские в течение
месяца выставили ополчение в 15000 ратников. Теперь
понятны слова Крылова:


172 Л. С. Выготский. Психология искусств

В минуту псарня стала адом.
Бегут: иной с дубьем,
Иной с ружьем.

Картина народного вооружения: кто брал вилы, кто
топоры, дубины, рогатины, косы».

И если согласиться, что басня «Волк на псарне»
художественно воспроизводит перед нами нашествие
Наполеона на Россию и великую борьбу с ним нашего
народа, то это еще, конечно, никак не уничтожит того
совершенно явного героического настроения басни, ко-
торое мы пытались охарактеризовать выше.

Нам думается, что впечатление от этой басни может
быть названо без всяких прикрас трагическим, потому
что соединение тех двух планов, о которых мы говорили
выше, создает переживание, которое характерно для
трагедии. В трагедии мы знаем, что два развивающихся
в ней плана замыкаются в одной общей катастрофе, ко-
торая одновременно знаменует и вершину гибели и вер-
шину торжества героя. Трагическим обычно называли
психологи и эстетики именно такое противоречивое впе-
чатление, когда высшие минуты торжества нашего чув-
ства падали на окончательные минуты гибели. То про-
тиворечие, которое выразил Шиллер в известных сло-
вах трагического героя: «Ты возвышаешь мой дух, ни-
спровергая меня», применимо к нашей басне. Разве кто
скажет, что в этой басне против волка обращено острие
насмешки? Напротив, наше чувство организовано и на-
правлено таким образом, что нам делаются понятными
слова одного критика, который говорит, что Крылов, вы-
водя своего волка на гибель, мог, пародируя евангель-
ский текст и слова Пилата, выводившего на гибель Хри-
ста, сказать: «Ессе lupus».

Попробуем подвести итоги нашему синтетическому
разбору отдельных басен. Эти итоги естественно распо-
ложатся тремя ступенями: мы хотим подытожить наши
впечатления от поэзии Крылова в целом, мы хотим
узнать ее характер, ее общий смысл; после, на основа-
нии этих первых итогов, нам нужно как-то обобщить
наши мысли относительно природы и существа самой
басни, и, наконец, нам останется заключить психологи-
ческими выводами относительно того, каково же строе-
ние той эстетической реакции, которой реагируем мы на
поэтическую басню, каковы те общие механизмы пси-

 


Анализ эстетической реакции 173

хики общественного человека, которые приводятся в
движение колесами басни, и каково то действие, кото-
рое при помощи басни совершает над собой человек.

Прежде всего мы обнаруживаем плоскость и сущест-
венную неверность тех ходячих представлений о Кры-
лове и о его поэзии, о которых мы упоминали как-то в
начале нашей главы. Даже хулители Крылова вынуж-
дены признать, что у Крылова есть «красивый и поэти-
ческий пейзаж», что у пего «неподражаемая форма и
сверкающий юмор» (6, с. 6, 10).

Но только авторы наши никак не могут понять, что
же эти отдельные черты поэзии вносят в мелкую и про-
заическую, по их понятиям, басню. Гоголь прекрасно
описывает стих Крылова, говоря: «Стих Крылова зву-
чит там, где предмет у него звучит, движется там, где
предмет движется, крепчает, где крепнет мысль, и ста-
новится вдруг легким, где уступает легковесной болтов-
не дурака». И, конечно, самые злые критики не могли
бы назвать плоскими такие сложные стихи, как, напри-
мер,

Одобрили Ослы ослово
Красно-хитро сплетенно слово...

Но только значения этого, как и других крыловских
стихов, не могли объяснить критики, впадая всякий раз
в противоречие, восхищаясь поэтичностью крыловского
письма и глубокой прозаичностью природы его басни.
Не заключена ли некоторая загадка в этом писателе, до
сих пор не понятая и не разгаданная исследователями,
как это верно отмечает один из его биографов? Не ка-
жется ли удивительным тот факт, что Крылов, как это
засвидетельствовано не однажды, питал искреннее от-
вращение к самой природе басни, что его жизнь пред-
ставляла собой все то, что можно выдумать противо-
положного житейской мудрости и добродетели среднего
человека. Это был исключительный во всех отношениях
человек — и в своих страстях, и в своей лени, и в своем
скепсисе, и не странно ли, что он сделался всеобщим
дедушкой, по выражению Айхенвальда, безраздельно
завладел детской комнатой и так удивительно пришелся
всем по вкусу и по плечу, как воплощенная практиче-
ская мудрость. «Процесс перерождения сатирика в бас-
нописца совершался далеко не безболезненно. Близко

 


174 Л. С. Выготский. Психология искусства

знавший Крылова Плетнев еще при жизни баснописца
писал: «Может быть, этот тесный горизонт идей, из-за
которого мудрено с первого шага предвидеть обширное
поле, некогда породил в нем то отвращение к апологи-
ческой поэзии, о котором не забыл он до сих пор». Лю-
бопытно слушать, когда он вспоминает, что предшест-
венник его, другой знаменитый баснописец, Дмитриев,
начал первый убеждать его заниматься сочинением ба-
сен, прочитав переведенные Крыловым в праздное вре-
мя три басни Лафонтена. Преодолев отвращение свое
от этого рода и заглушив раннюю страсть к драмати-
ческой поэзии, Крылов несколько времени ограничивал-
ся то подражанием, то переделкою известных басен»
(см. 59).

Неужели в его баснях не сказалось и это первона-
чальное отвращение и заглушенная страсть к драмати-
ческой поэзии? Как можем мы предположить, что этот
болезненный процесс перерождения в баснописца ос-
тался совершенно бесследным в его поэзии? Для этого
надо было бы предположить первоначально, что поэзия
и жизнь, творчество и психика представляют собой две
совершенно не сообщающиеся между собой области, что,
конечно, противоречит всяким фактам. Очевидно, что
и то и другое отразилось, сказалось как-то в поэзии Кры-
лова, и мы, может быть, не удивим, если выскажем та-
кое предположение: отвращение к басне и страсть к
драматической поэзии сказались, конечно, в том, вто-
ром смысле его басен, который мы везде старались
вскрыть. И, может быть, окажется психологически не-
безосновательным наше предположение, что именно
этот второй смысл его басен разрушил тесный горизонт
идей прозаической басни, которая внушала ему отвра-
щение, и помог ему развернуть то обширное ноле дра-
матической поэзии, которая была его страстью и кото-
рая составляет истинную сущность басни поэтической.
Во всяком случае, к Крылову можно было бы приме-
нить замечательный стих, сказанный им о писателе:

Он тонкий разливал в своих твореньях яд,—

и этот топкий яд мы везде старались вскрыть как вто-
рой план, который присутствует в каждой его басне, уг-
лубляет, заостряет и придает истинное поэтическое
действие его рассказу.


Анализ эстетической реакции 175

Но мы не настаиваем, что таков именно был сам
Крылов. Для этого нет у нас достаточных данных, что-
бы судить с уверенностью. Однако мы можем с уверен-
ностью сказать, что такова природа басни. Любопытно
сослаться на Жуковского, для которого была уже со-
вершенно ясна противоположность между поэтической
и прозаической басней: «Вероятно, что прежде она бы-
ла собственностью не стихотворца, а оратора и фило-
софа... В истории басни можно заметить три главные
эпохи: первая, когда она была не иное что, как простой
риторический способ, пример, сравнение; вторая, когда
получила бытие отдельное и сделалась одним из дейст-
вптельнейших способов предложения моральной истины
для оратора или философа нравственного,— таковы
басни, известные нам под именем Эзоповы, Федровы и
в наше время Лессинговы; третья, когда из области кра-
сноречия перешла она в область поэзии, то есть полу-
чила ту форму, которой обязана в наше время Лафон-
тену и его подражателям, а в древности Горацию»
(54, с. 509).

Он прямо говорит, что древних баснописцев скорее
надлежит причислить к простым моралистам, нежели
к поэтам. «Но, сделавшись собственностию стихотвор-
ца, басня переменила и форму: что прежде было про-
стою принадлежностию,— я говорю о действии,— то
сделалось главным... Что же я от него требую? Чтобы
он пленял мое воображение верным изображением лиц;
чтобы он своим рассказом принудил меня принимать
в них живое участие; чтобы овладел и вниманием мо-
им и чувством, заставляя их действовать согласно с
моральными свойствами, им данными; чтобы волшебст-
вом поэзии увлек меня вместе с собою в тот мысленный
мир, который создан его воображением, и сделал на
время, так сказать, согражданином его обитателей...».
Если перевести эти поэтические сравнения на простой
язык, то будет совершенно ясно одно: что действие в
баснях должно овладеть чувством и вниманием, что ав-
тор должен принудить читателя принимать живое уча-
стие в резвости и в горестях стрекозы и в гибели и в
величии волка. «Из всего сказанного выше следует, что
басня... может быть естественно: или прозаическая, в
которой вымысел без всяких украшений, ограниченный
одним только простым рассказом, служит только про-

 


176 Л. С. Выготский. Психология искусства

зрачным покровом нравственной истины; или стихотвор-
ная, в которой вымысел украшен всеми богатствами
поэзии, в которой главный предмет стихотворца, запе-
чатлевая в уме нравственную истину, нравиться вооб-
ражению и трогать чувство» (54, с. 510).

Таким образом, разделение на прозаическую и поэ-
тическую басню становится как будто очевидной для
всех истиной, и законы, приложимые к басне прозаи-
ческой, оказываются совершенно противоположны тем,
которым подчинена поэтическая басня. Жуковский
дальше говорит, что поэт должен «рассказывать язы-
ком стихотворным, то есть украшая без всякой натяж-
ки простой рассказ выражениями высокими, поэтиче-
скими вымыслами, картинами и разнообразя его сме-
лыми оборотами». Он прекрасно говорит: «Найдите в
басне «Ястреба и Голуби»... описание сражения; читая
его, можете вообразить, что дело идет о римлянах и
германцах: так много в нем поэзии; но тон стихотвор-
ца нимало не покажется вам неприличным его предме-
ту. Отчего это? Оттого, что он воображением присутст-
вует при том происшествии, которое описывает, первый
уверен в его важности; не мыслит вас обманывать, но
сам обманут». Задача поэтического стиля в примене-
нип к басне обрисовывается здесь совершенно ясно.
Мы видим, что описание басенное вызывает у нас та-
кое же чувство, когда мы читаем о сражении ястребов
и голубей, как если бы перед нами было сражение
германцев и римлян. Басня вызывает важное и силь-
ное чувство, и на это направлены все поэтические сред-
ства писателя. «Читатель точно присутствует мыслен-
но при том действии, которое описывает стихотворец»
(54, с. 512).

С этой точки зрения становится совершенно ясным,
что если те два плана в басне, о которых мы все время
говорим, поддержаны и изображены всей силой поэ-
тического приема, то есть существуют не только
как противоречие логическое, но гораздо больше, как
противоречие аффективное, — переживание читателя
басни есть в основе своей переживание противополож-
ных чувств, развивающихся с равной силой, но совер-
шенно вместе. И все те похвалы, которые Жуковский
и все другие расточают крыловскому стиху, в сущно-
сти, означают для психолога только одно: что пережи-

 


Анализ эстетической реакции 177

вание это обставлено всей гарантией его силы и вызы-
вается с принудительной необходимостью самой орга-
низацией поэтического материала. Жуковский приводит
стих Крылова и заключает: «Живопись в самых звуках!
Два длинных слова: ходенем и трясинно, прекрасно
изображают потрясение болота... В последнем стихе,
напротив, красота состоит в искусном соединении од-
носложных слов, которые своей гармониею представля-
ют скачки и прыганье...» (54, с. 514). О другой басне
он говорит: «Стихи летают вместе с мухою. Непосред-
ственно за ними следуют другие, изображающие про-
тивное, медлительность медведя, здесь все слова длин-
ные, стихи тянутся... Все эти слова... прекрасно изобра-
жают медлительность и осторожность: за пятью длин-
ными, тяжелыми стихами следует быстро полустишие:
«Хвать друга камнем в лоб». Это молния, это удар!
Вот истинная живопись, и какая противоположность
последней картины с первою».

Из всего этого следует только один вывод: читая
поэтическую басню, мы отнюдь не подчиняемся прави-
лу, которое считал обязательным Потебня: «Когда же
басня дана нам не в том конкретном виде, о котором
я говорил, а в отвлеченном, в сборнике, то она требует
для понимания, чтобы слушатель или читатель нашел в
собственном воспоминании известное количество воз-
можных применений, возможных случаев. Без этого по-
нимание ее не будет возможно, а такой подбор возмож-
ных случаев требует времени. Этим объясняется, между
прочим, тот совет... Тургенева — читать их медленно...

Дело не в медленном чтении, а в том подборе воз-
можных случаев, применений, о котором я только что
упомянул» (92, с. 81—82).

Дело вовсе не в этом. Совершенно ложно представ-
лять себе дело так, будто читатель, читая басню в
сборнике, мысленно вспоминает те житейские случаи, к
которым эта басня подходит. Напротив того, можно с
уверенностью сказать, что, читая басню, он не занят
ничем другим, кроме того, что эта басня ему рассказы-
вает. Он всецело отдается тому чувству, которое басня
в нем вызывает, и ни о каких других случаях и не вспо-
минает. Именно это получили мы в итоге рассмотрения
каждой басни.

Таким образом, мы видим, что в басне не только

 


178 Л. С. Выготский. Психология искусства

нет противоположностей со всеми остальными видами
поэзии, на которых все время настаивают Лессинг и
Потебня, как на отличительных ее свойствах, но, напро-
тив того, что в ней, как в элементарном виде поэзии,
есть зерно и лирики, и эпоса, и драмы. Белинский неда-
ром называл отдельные басни Крылова маленькими
драмами. Этим он определял верно не только диалоги-
ческую внешность, но и психологическую сущность бас-
би. Как маленькую поэму басню определяли многие,
и мы видели, что не кто иной, как Жуковский, подчер-
кивал близость басни к эпической поэме. Было бы ве-
личайшей ошибкой думать, что басня есть непременно
насмешка, или сатира, или шутка. Она бесконечно раз-
нообразна по своим психологическим жанрам, и в ней
действительно заложено зерно всех видов поэзии. На-
помним мнение Кроче, что проблема жанра и есть, в
сущности говоря, проблема психологическая по самому
существу. Наряду с такими баснями, как «Кошка и Со-
ловей» или «Рыбья пляска», которые можно назвать
самой жестокой общественной и даже политической
сатирой, мы видели у Крылова и психологическое зер-
но трагизма в «Волке на псарне», и психологическое зер-
но героического эпоса в «Море зверей», и зерно лиризма
в «Стрекозе и Муравье». Мы уже говорили как-то,
что вся такая лирика, как лермонтовский «Парус»,
«Тучи» и т. п., то есть лирика, имеющая дело с неоду-
шевленными предметами, несомненно выросла из басни, и
Потебня прав в том единственном месте своей книги,
где он именно такие лирические стихотворения сопо-
ставляет с басней, хотя и дает ложное объяснение это-
му сопоставлению. В сущности говоря, мы пришли к
тому бедному выводу относительно природы басни, ко-
торый мы могли вычитать в Энциклопедическом сло-
варе, не произведя никакой работы. Басня, говорится
там, «может отличаться эпическим, лирическим или са-
тирическим тоном» (140, с. 150). И как будто мы не
нашли ничего нового по сравнению с той истиной, кото-
рая словно была с самого начала всеобщим достояни-
ем. Но если мы припомним, какие большие выводы мы
сумели сделать из этого, как нам удалось поставить
эту природу басни в зависимость от общих законов
поэзии, в какое противоречие мы впали с традиционны-
ми учениями, развитыми Лессингом и Потебней, мы,

 


Анализ эстетической реакции 179

может быть, должны будем признать, что наш анализ
обогатил эту истину совершенно новым содержанием.
Маленький пример пояснит это. Лессинг приводит бас-
ню о рыбаке. «Рыбак, вытащив сеть из моря, поймал
больших рыб, лопавших в нее, маленькие же проскочи-
ли через сеть и счастливо опять попали в море... Этот
рассказ находится среди эзоповских басен, но это сов-
сем не басня или, во всяком случае, очень посредствен-
ная. Она не имеет никакого действия. Она содержит
простой один-единичный факт, который вполне может
быть нарисован, и когда я этот единичный факт — то,
что остались большие и выскользнули мелкие рыбки,-
дополню целым рядом других обстоятельств, то все же
именно в нем одном, а не в других обстоятельствах бу-
дет заключена мораль» (150, S. 26).

Если мы рассмотрим эту самую басню с той точки
зрения, которую мы выдвигаем, мы придем как раз к
обратным выводам. Мы увидим, что рассказ этот пред-
ставляет собой прекрасный басенный сюжет, который
очень легко поддается развертыванию в двух планах.
Наше ожидание напрягается тем, что большие рыбы,
попавшие в одинаковую беду с малыми, конечно, име-
ют больше шансов на спасение, чем малые. Малые, на-
против того, кажутся беспомощными в беде. Если бы
ход действия был развернут так, что с каждым уси-
лением этого плана одновременно подготовлялся и на-
растал план как раз противоположный, то есть возра-
стала бы беспомощность больших и шансы малых на
спасение,— это было бы неплохой басней.

Так, на практике мы видим, какие противоположные
две психологические точки зрения возможны на басню.
Но этого мало. Мы склонны утверждать, что в таком
виде это не есть еще поэтическая басня. Она может его
стать только в том случае, если поэт разовьет заклю-
ченное в ней противоречие и заставит нас на деле как
бы мысленно присутствовать при этом действии, разви-
вающемся в одном и в другом плане, и если он сумеет
стихами и всеми стилистическими приемами воздейст-
вия возбудить в нас два стилистически противоположно
направленных и окрашенных чувства и затем разру-
шить их в той катастрофе басен, в которой оба эти то-
ка как бы соединяются в коротком замыкании.

Остается только назвать и формулировать то пси-

 


180 Л.С. Выготский. Психология искусства

хологическое обобщение относительно эстетической на-
шей реакции на басню, к которому мы подошли вплот-
ную. Мы можем его формулировать так: всякая басня
и, следовательно, наша реакция на басню развивается
все время в двух планах, причем оба плана нараста-
ют одновременно, разгораясь и повышаясь так, что в
сущности оба они составляют одно и объединены в од-
ном действии, оставаясь все время двойственными.

В «Вороне и Лисице» чем сильнее лесть, тем силь-
нее издевательство; и лесть и издевательство заключе-
ны в одной и той же фразе, которая одновременно есть
и лесть и издевательство и которая эти два противопо-
ложных смысла объединяет в одно.

В «Волке и Ягненке» чем сильнее правота ягненка,
которая, казалось бы, должна его отодвигать, отдалять
от смерти, тем сильнее, напротив, близость смерти. В
«Стрекозе и Муравье» чем сильнее беззаботность, тем
именно острее и ближе гибель. На этом примере осо-
бенно легко это пояснить. Здесь речь идет не о простой
временной последовательности, которая заключена в
самом факте и материале повествования стрекозы —
сперва пела, потом попала в беду, раньше лето, потом
зима,— но, вся суть здесь в формальной зависимости
обеих частей. Басня построена так, что чем беззабот-
нее было ее лето, чем острее дана ее резвость,— тем
ужаснее и ощутительнее постигшая ее беда. Каждая
фраза, которую произносит она в разговоре с муравь-
ем, в совершенно одинаковой степени развивает оба
плана картины. «Я без души лето целое все пела». Это
развивает дальше картину резвости и это же оконча-
тельно означает грозящую ей гибель. То же самое в
«Волке на псарне», где чем спокойнее, величественнее
текут переговоры, тем ужаснее и страшнее действитель-
ная гибель, и когда мир заключен, тогда начинается
травля. То же самое в "Тришкином кафтане" и во
всех остальных баснях, и мы вправе сказать, что аф-
фективное противоречие, вызываемое этими двумя пла-
нами басни, есть истинная психологическая основа на-
пгей эстетической реакции.

Однако этой двойственностью нашей реакции дело
далеко не ограничивается. Каждая басня заключает в
себе непременно еще особый момент, который мы
условно называли все время катастрофой басни по ана-

 


Анализ эстетической реакции 181

логии с соответствующим моментом трагедии и кото-
рый, может быть, правильнее было бы назвать по ана-
логии с теорией новеллы pointe (по Брику — шпиль-
ка) — ударное место новеллы — обычно короткая фра-
за, характеризуемая остротой и неожиданностью. С точ-
ки зрения сюжетного ритма pointe—«окончание на не-
устойчивом моменте, как в музыке окончание на доми-
нанте» (96, с. 11).

Такой катастрофой пли шпилькой басни является
заключительное ее место, в котором объединяются оба
плана в одном акте, действии или фразе, обнажая свою
противоположность, доводя противоречия до апогея и
вместе с тем разряжая ту двойственность чувств, кото-
рая все время нарастала в течение басни. Происходит
как бы короткое замыкание двух противоположных то-
ков, в котором самое противоречие это взрывается, сго-
рает и разрешается. Так происходит это разрешение аф-
фективного противоречия в нашей реакции. Мы уже
указали целый ряд мест в басне, где такая катастрофа
и ее психологическое значение не подлежат никакому
сомнению. В катастрофе басня собирается как бы в од-
ну точку и, напрягаясь до крайности, разрешает одним
ударом лежащий в ее основе конфликт чувств. Напомина-
ем эти катастрофы, эти короткие замыкания чувств в бас-
не: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»,—
говорит напоследок волк ягненку. В сущности, это неле-
пость, потому что эта фраза составлена из двух совер-
шенно разных планов басни, которые до сих пор проте-
кали порознь. В одном плане — юридических препира-
тельств с ягненком и возводимых на него обвинений —
эта фраза по своему прямому смыслу означает полную
правоту ягненка и его полную победу, знаменуя полное
поражение волка. В другом плане это означает для яг-
ненка полнейшую гибель. Объединенное вместе, это в
прямом смысле нелепо, а в плане развития басни ката-
строфично в том смысле, как это мы разъяснили выше.
Это — внутреннее противоречие, которым двигалась бас-
ня: с одной стороны, правота спасает от смерти, отдаляет
ее, если ягненок оправдается, он спасется,— вот он оправ-
дался начисто, волк признал, что у него обвинений нет,
ягненок спасся; с другой стороны, чем правее, тем ближе
к смерти, то есть чем больше разоблачается ничтожество
обвинений волка, тем больше раскрывается лежащая в




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-12-08; Просмотров: 447; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.013 сек.