Часть 2 3 страница

Пол: Это все мышление?

У. Г.: Это все мышление.

Пол: Вы знаете, я пытался выходить за пределы мышления.

У. Г.: Это тоже мышление – мысленная структура, играющая шутки с самой собой. В этом вообще ничего нет…

Пол:…иного, чем мышление…

У. Г.: Внутри вас нет ничего иного, чем мышление. И когда оно приходит к концу, все это кончается.

Пол: Оно не пришло к концу за двадцать пять лет.

У. Г.: Если оно приходит к концу, эта жизнь может выражать себя без всяких помех, без всяких препятствий.

Пол: Ладно. Ничто из того, что я могу делать, не может привести к концу. Если я что‑либо пробую – делаю любое усилие, – я еще больше запутываюсь в мотивах и намерениях. Если я ничего не делаю, есть эта продолжающаяся гигантская инерция, если хотите, четырнадцати миллионов лет. Если я ничего не делаю, я осознаю эту бесконечно продолжающуюся инерцию. У. Г.: Все, что вы делаете, – просто пинаете стену. Это только ранит вашу ногу. И все. Вы должны видеть – не в том смысле, в каком используется слово «видение», – что это вас никуда не приведет.

Пол: Вы увидели, что я это увидел.

У. Г.: Нет. Вы все еще здесь. Вы будете здесь на следующий год. Сегодня днем вы читали книгу.

Пол: Да. Вы меня поймали. Я просматривал их, пролистывал.

У. Г.: Для чего? Вы уже читали их многие годы. Они были рядом пятнадцать лет.

Пол: Это было самооправдание – говорить, что я их пролистывал. Я ничего из них не получал – из вед, из Библии, из всех писаний святых, мистиков, философов, учителей человечества...

У. Г.: И учений Дж. Кришнамурти.

Пол: Все это литература, включая учения Дж. Кришнамурти.

У. Г.: Вы на это подсели.

Пол: Это ничего мне не дало.

У. Г.: Всё это средства, которые вы используете, чтобы получить то, чего вы не знаете – что не существует.

Пол: Вроде черной кошки (в темноте. – Пер.)?

У. Г.: Вроде черной кошки.

Пол: Я не знаю ни о чем другом.

У. Г.: Черная кошка существует, но это относится к другому типу.

Пол: Ладно. Я ничего об этом не знаю; и я не знаю ничего другого, чем то, что я сделал до сих пор – вплоть до этого момента, когда я сижу с вами в этой комнате. Я не знаю никакого другого подхода, кроме огромной решимости и энергии либо лени и апатии.

У. Г.: Поэтому для вас это самый трудный путь. Он был мукой. Положите этому конец.

Пол: Которому из них?

У. Г.: Всем.

То, как мы функционируем, и инерция мышления * Что такое смерть?

У. Г. Кришнамурти: Понимаете, в любое время мы не живем. С чисто практической точки зрения мы все мертвы, так как живем в мире идей, который мертв, где нет ничего нового. А жить возможно, только когда мы приводим к концу инерцию мышления. Инерция мышления обладает ужасающей энергией – как говорят, двадцать миллионов лет накопленного движения. И у нее вообще нет начала.

Для того чтобы понимать, как мы функционируем, нам совершенно необходимо понимать, как мы думаем – сам процесс мышления. Итак, я спрашиваю вас – это мой любимый вопрос на этом этапе – «Как вы знаете, что вы живете?»

Вы смотрите на себя посредством своего мышления, своего представления. То, что вы живете, – это умозаключение. Вы дышите, вы ощущаете пульс и сердцебиение, и есть движение.

Вы чего‑то касаетесь и говорите, что оно мягкое. Вы прикасаетесь к тому и говорите, что оно твердое. Вы это понимаете. Но как вы знаете сами для себя, что оно мягкое? Как вы переживаете мягкость и как вы переживаете твердость независимо от этих слов? Когда вы прикасаетесь к этому, вы говорите, что оно твердое. Если вы прикасаетесь к руке этой женщины, вы говорите, что она мягкая, или подушка мягкая. На самом деле, знаете ли вы, что представляет собой эта мягкость и что представляет собой эта твердость? Как вы ее понимаете?

Вы знаете, что переживали ее раньше. Когда вы прикасаетесь к этому и говорите, что оно твердое, это означает, что вы воскрешаете эту вещь в своей памяти – то, что вы пережили до этого. Поэтому точно так же, когда не вмешивается это слово – в этот конкретный момент, если для вас возможно прикасаться к чему‑то без вмешательства этого слова – без пробуждения вашего прошлого опыта, можете ли вы чувствовать и в то же самое время сообщать мне, что такое твердость или мягкость?

Спрашивающий: В мозгу, в памяти у меня есть идея мягкости.

У. Г.: Это означает, что вы уже переживали мягкость раньше. Вы интерпретируете это свое новое переживание. Чувства передают это (сенсорному. – Пер.) сознанию. Это машина, подобная компьютеру, вот и все. И вы интерпретируете это на основе слова – и это означает, что вы уже переживали это раньше. Вы вчера знали, что это было мягкое.

С: Это может быть идея сходных ощущений.

У. Г.: Да. Я пытаюсь объяснить, что это две вещи возможно отделять друг от друга. Когда эти две вещи разделены, имеет место живой контакт с объектом.

Когда вы смотрите на тот цветок, вы не можете смотреть на него без вмешательства этой прошлой памяти, или слова, мысли между вами и цветком, объектом. Поскольку в данный конкретный момент вы не смотрите на этот цветок, вы утратили живой контакт с этим объектом. Именно вмешательство этой мысли сделало для вас невозможным смотреть на то, что он есть.

С: Кажется невозможным смотреть, скажем, на женщину, цветок или автомобиль без слова.

У. Г.: Я говорю, что это возможно. Это не значит, что я какой‑то особенный или у меня особый способ смотреть на вещи. Это не что‑то, чему учатся. Это будет возможным, только когда меняется вся структура вашего существа. Это не изменение в структуре вашего мышления, а изменение в структуре всего вашего физического существа. Это означает, что все клетки вашего тела – десять миллиардов клеток в мозгу и сто миллиардов соединяющих клеток – должны подвергнуться преобразованию, изменению. И это изменение может вызываться очень просто. Поскольку у всех нас есть то, что доктора называют животным мозгом, который мы разделяем с животными. Этот животный мозг влияет на все наши поведенческие схемы, хотя в течение столетий культуры, воспитания и обучения у нас развился ум. И все, что мы наложили (идеи, культуру) на эту животную структуру внутри нас, – это не что‑то действительно пребывающее с нами. Оно осталось только в мире идей – в области мышления.

С: А как насчет инстинкта?

У. Г.: Все мыслительные структуры, которые мы постепенно строили на протяжении столетий, сделали для человека невозможным развивать свой естественный человеческий инстинкт.

С: Означает ли это, что мы должны разрушать структуру мышления для того, чтобы развивать человеческий инстинкт?

У. Г.: Я не говорю об уничтожении мышления. Уничтожая мышление, вы кончите свою жизнь в больнице. Здесь же мы пытаемся понять мышление. Для нас совершенно необходимо изучать структуру нашего мышления – то, как мы думаем. Что собой представляет это мышление? Поэтому, когда вы глубоко проникаете в саму структуру мышления, вы постигаете, что между мыслями всегда есть разрыв. И эта структура мышления стала такой мощной, что оно не хочет прекращаться даже на долю секунды. Видите ли, все эти разрывы будут заполняться.

С: Должны ли мы выходить из структуры, чтобы понимать структуру мышления?

У. Г.: Речь идет не о выходе за пределы мышления. Речь идет о понимании того, как внутри вас происходит мыслительный процесс. Поэтому когда вы поймете, как вы думаете, и осознаете тот факт, что между этими мыслями всегда есть разрыв, для вас будет возможно жить в этом разрыве в течение отдельной доли секунды, если вы можете останавливать это движение мышления, которое обладает ужасающей и гигантской инерцией двадцати миллионов лет. Вы не знаете, когда оно начиналось. В Библии говорится: «В начале было слово». Мы не знаем, когда впервые начинались мысли. Они продолжались и продолжались в течение двадцати миллионов лет. Так возможно ли для меня останавливать эту инерцию мышления хотя бы на одну секунду по часам? Что происходит, если я могу останавливать ее хотя бы на долю секунды?

С: Только на долю секунды? Я думаю, это должно быть возможно.

У. Г.: Нет, нет. Тогда эта ужасающая инерция остановится. Что такое мысль? Мысль – это материя, вибрация, звук. И если вы можете ее остановить, атомная структура вашего мышления взрывается. Понимаете, есть атом. Взрываясь, он целиком и полностью уничтожает животный мозг, который у нас общий с животным.

Это не теория; это действительно происходит. И это также внезапно активирует дремлющие железы, которые у вас есть в разных частях тела. О некоторых из них знают врачи и биологи, хотя они еще не знают, какова функция железистой структуры. Когда активируются эти железы, в особенности высшая железа вот здесь (шишковидная железа на лбу), которую индуисты называют аджня‑чакра, сами ваши реакции будут изменяться[7].

С: Что происходит с умом? Он перестает функционировать?

У. Г.: Видите ли, для нас очень важно понимать, как мы функционируем внутри. Есть ли внутри какая‑то сущность, какой‑то центр? «Я», самость, психика, душа – есть ли там подобное? Есть ли внутри вас такая вещь, как мыслитель? Имеется иллюзия, что внутри меня есть какой‑то центр и что внутри меня есть сущность, которая переживает эти вещи и мыслит эти мысли.

С: Разве это не факт?

У. Г.: Есть ощущение, что внутри нас имеется центр, что есть мыслитель, который мыслит эти мысли, ощущает эти ощущения, переживает эти вещи. Вы называете это мыслителем, «я», самостью, умом. Но существует ли это?

С: Эго.

У. Г.: Что‑то, связывающее между собой эти мысли… вот что это такое. Между этими двумя мыслями всегда есть связующее звено, есть непрерывность. Как вы знаете, что вы тот же самый человек, каким были пять, семь лет назад или вчера? Вследствие этого связывания, этой непрерывности мышления и ощущений.

Эти мысли связаны друг с другом. Это – «я» – не местоимение первого лица единственного числа, которое представляет собой лишь способ выражения. Внутри вас есть что‑то, что вы чувствуете. Но есть ли вообще такая вещь?

Она не существует в том смысле, в каком вы думаете, что она есть. Но она так прочно вами овладела, что формирует каждый момент вашей жизни с точки зрения своего собственного переживания, своих собственных представлений, своего собственного воображения.

С: О, я не думаю, что для меня возможно останавливать мое мышление.

У. Г.: Потому что это не в интересах мыслителя, центра. Поскольку тогда это придет к концу – то, что мы собрали воедино, весь наш опыт.

С: Сама мысль о том, что никакого мыслителя нет или что можно остановить мышление, кажется пугающей.

У. Г.: Это одно и то же. Это избавление. Я говорю, что боюсь. Это – защитный механизм, предотвращающий окончание мышления. Если вы не говорите, что боитесь, в тот конкретный момент вы есть этот страх, и этот страх уничтожает структуру.

Если ты не используешь это слово и не говоришь себе, что боишься, – вы видите, это связующее звено, – в тот отдельный момент ты и есть страх, и это сжигает всю структуру. Не имеет значения, что это – будь то гнев, страх, секс или что угодно еще, – без этого продолжающегося процесса, если ты переживаешь это без [вмешательства памяти прошлого] опыта в течение доли секунды, непрерывность теряется.

Так что это защитный механизм, тактика выживания в действии. Оно хочет тем или иным образом продолжать существовать. Эта несуществующая, напускная вещь хочет продолжать существовать.

С: Но нам нужен ум и для такого рода общения.

У. Г.: Я понимаю. Если вам нужно общаться, вам приходится использовать слова. Я использую слова. Теперь, если я смотрю на это и если вы спрашиваете меня, что это такое, я скажу, что это цветок. Как он называется? Я не знаю. Я никогда его раньше не видел. Молчание. Это здесь остановилось, поскольку я не знаю. Если я не знаю, я спрашиваю: «Как называется цветок?» Это общение. Но когда нет никакого общения, когда этой структуре не нужно функционировать, почему я должен всегда повторять себе, что это цветок и что он имеет это название?

С: Все должно заканчиваться!

У. Г.: Это не так просто. Ладно, когда я говорю, что ум заканчивается, это означает, что его ставят на свое место. Ум более не навязывает термины и перестает мешать телу. Это значит, что чувства имеют возможность функционировать в максимально возможной для них степени. Офтальмологи говорят, что когда вы на что‑то смотрите, вы вовсе на это не смотрите, потому что вмешивается слово. Глаза – две линзы, которые у вас есть вот тут, – способны воспринимать все целиком. У меня панорамное видение, поскольку мышление не вмешивается, если только у меня не появляется необходимость в общении. Имеется перспективное видение – вроде того, что вы видите в фильмах, – здесь (в моем случае) такое видение. Это тотальное видение. И это чистое восприятие. Чистое восприятие происходит без вмешательства воспринимающего. Это чистое восприятие – сенсорная активность, чистая и простая. Чувства функционируют в максимальной степени. Так что я живу чувствами. Вы не живете чувствами. Вы живете в мире идей, вы живете в мире мысли. Вы понимаете, что я говорю?

С: Я не вполне уверен.

У. Г.: Каждый раз, как я смотрю на вас, вы для меня другой. Это потому, что, как я вам говорил, для меня не существуют идеи или представления. Когда эти глаза снова фокусируются на вас, это нечто новое. Точно так же и со всем, что я вижу или слышу, осязаю или воспринимаю на вкус. Я не знаю, что это такое. Если вы спросите, что это, я отвечу, и это информация; в ином случае я просто вижу вещи, как они есть. Это чистые и простые физические и физиологические реакции.

Если вы смотрите на то, что вы называете красивым закатом или огромной горой, происходит физическая реакция. Имеет место чистое восприятие, и оно оказывает на тело воздействие, природу которого я не буду знать. Это очень трудно передать. Поэтому нет никого, кто может сказать, что это красивая вещь. Если я использую слово «красивый», это означает, что я уничтожил возможность этого живого контакта между собой и красивым внешним объектом. Если не использовать слово, есть непосредственный живой контакт со всем, что ты осязаешь, обоняешь, ощущаешь или ешь. И есть необычайный покой, который вы, возможно, захотите назвать блаженством, любовью, невыразимым покоем… или чем угодно еще.

* * *

С: Что такое смерть?

У. Г.: Я могу жить сто лет, и, быть может, врачи и биологи изобретут пилюлю, которая будет поддерживать мою жизнь еще сто лет… быть может, двести пятьдесят лет. Вы живете двести пятьдесят лет. Но видите ли, даже тогда это должно заканчиваться. Все, что имеет начало, имеет и конец.

Но это не то, чего вы боитесь. Вы боитесь, что придет к концу форма, структура, которая есть у вас внутри.

Что это за структура, что это за форма, которая у вас есть? Это структура мысли, что теперь приходит к концу, – иными словами, смерть. Непрерывности больше нет. Что это такое, что вы хотите продолжать внутри себя? Расскажите мне. Продолжения чего мы все хотим? Это тело будет сожжено, или похоронено, или отдано хищникам, в зависимости от того, в какой стране вы родились или в каких традициях воспитаны. В Индии его сжигают, здесь его хоронят, парсы отдают труп хищникам. Вы понимаете, невозможно хранить мертвое тело. Как бы вы ни любили это тело, вы его не сохраните. Оно будет разлагаться. Поэтому вам приходится уничтожать это тело, не важно, какие средства вы для этого используете. Но что это такое, на продолжение чего после этого вы надеетесь, чего вы хотите и ожидаете?

С: Разве нет жизни после смерти?

У. Г.: Да, это очень важно. Понимаете, если я утверждаю, что после меня ничего не останется, то для вас это мнение, это утверждение. Кто‑то еще может говорить, что «я буду перевоплощаться. Я знаю свои прошлые жизни и знаю, что буду снова рожден». Согласно христианской традиции, вы отправляетесь на небеса. У всех религий есть всевозможные мнения, теории и верования. Однако эта физическая, клиническая смерть – факт. Это факт, и мы так или иначе избавимся от этого тела – это не имеет значения. Самый важный вопрос в том, что, как вы думаете, будет продолжаться.

С: Говорят, мысли продолжают существовать.

У. Г.: Да, но это структура; это традиция. Так называемое человеческое сознание – это структура мышления. Мы передавали ее от поколения к поколению, и клеточная структура тоже передает это – то, что мы приобрели, – от поколения к поколению. Мы передаем это дальше.

С: Так что остаются только мысли?

У. Г.: Все, что мы думали, все, что мы переживали.

Ладно, будем держаться этого, и выяснять для себя, что такое смерть. Что такое смерть? Скажите мне. Как врач, вы знаете эту клиническую смерть как конец тела, который представляет собой факт.

С: Мне приходится понимать смерть с клинической точки зрения.

У. Г.: Да. Поскольку теперь мы пересаживаем человеческие органы, даже адвокаты пытаются заново определять смерть, чтобы избегать юридических вопросов. Знаете, наука жизни – это пульс, сердцебиение и волны мозга. Даже когда все прекращается, жизнь есть, пока есть волны мозга. В случае Роберта Кеннеди говорят, что он продолжал существовать семь часов после действительной клинической смерти. Волны мозга все еще продолжались после прекращения сердцебиения и пульса. А когда прекратились и волны мозга, он был объявлен мертвым.

Жизнь продолжается – сознание жизни, не с точки зрения мышления. Если я ударю вас по голове, вы потеряете сознание. Это означает, что структура мышления не функционирует, но в то же самое время тело живет. Во всем остальном оно функционирует. Помимо этого, что такое смерть? Это простой вопрос. Нам слишком рано ставить этот вопрос. Вы все молоды, и вас это не касается. Это академический вопрос.

С: Ну, я сам собирался это сказать – я не знаю, что такое смерть.

У. Г.: Вы не знаете, что такое смерть. Что представляет собой то, что пытается понимать смерть? Внутри меня есть вопрошающий, задающий вопросы. Он хочет понимать структуру мышления внутри меня. Я не хочу называть это мыслителем или вопрошающим. Давайте говорить так – есть вопрос; вопрос возник внутри меня: что такое смерть? Так как я могу понимать этот вопрос? Что представляет собой процесс, посредством которого я могу понимать этот вопрос?

С: Я не знаю.

У. Г.: Для нас очень важно понимать эту смерть. Если только мы не умрем, мы вообще не будем способны понимать жизнь. Структура будет продолжаться внутри меня – мысленная структура, вопрошающий, который хочет понимать. Это должно закончиться для того, чтобы понимать, что там есть, что там осталось.

Это не философский вопрос. Это не тема религиозного проповедника. Это очень простой вопрос… но в то же время самый трудный. Поэтому мне интересно понять его самому. Я хочу выяснить для себя, что такое эта смерть. Мне не интересны ответы, которые давал кто бы то ни было в мире.

С: Конечно, есть несколько теорий.

У. Г.: Меня это не интересует. Когда я будут умирать, для меня будет невозможно понять. Мы впадаем в кому или теряем сознание за полчаса до действительной смерти, и потому мы вообще не бываем способны понять смерть. Так что же это, что пытается продолжаться? Знаете, ваш вопрос: что будет продолжать существовать после смерти?

С: Прошлый опыт…все опыты.

У. Г.: Это совокупное знание, которое мы передаем от поколения к поколению. Так что это не означает, что я буду продолжаться или что я буду снова рожден.

С: Но мой главный вопрос…

У. Г.: Это то, что спрашиваю я. Я задаю этот вопрос самому себе. Я хочу знать: что это такое, что закончится?

С: Я не знаю. Я пытаюсь это объяснить, но не способен.

У. Г.: Мы заинтересованы в некоего рода непрерывности, не так ли?

С: О да.

У. Г.: Поскольку, видите ли, мы все время продолжаемся. Это структура мышления. Этот связующий процесс, когда он приходит к концу, вы ничего не можете с этим поделать. Вы можете изобретать какие‑нибудь лекарства и продолжать жить еще сотню лет. Даже тогда, как вы понимаете, ткани будут изнашиваться и все тело будет истощаться. Так что смерть – это факт жизни. Но как мне выяснить для себя, что такое смерть? Я хочу узнать у вас – что такое смерть?

С: Я не знаю, никакой ответ не приходит.

У. Г.: Что такое жизнь? Оставим в покое смерть. Это полностью связано – они обе. Жизнь и смерть – не две разные вещи. Так что мы оставляем смерть. Понимаете, смерть вернется. Что такое жизнь? Я не хочу знать, есть ли у жизни какая‑то цель или нет. Это всё идеи, накладывающиеся на то, что представляет собой жизнь. Меня не интересует цель жизни. Меня не заботит, есть ли у жизни какой‑то смысл или нет. Я хочу выяснить, что такое жизнь, помимо всех определений, которые дают биологи, философы, психологи, ученые.

С: Я знаю, что я живу, что у меня есть ум, который представляет собой то, что отвечает на вопрос.

У. Г.: Вы смотрите на тот центр. Вы не можете смотреть на тот центр. Тот центр, о котором вы говорите, способен давать мне только ответы, которые вы уже слышали, или ответы, которые вы пережили или в которые вы верите. Для того чтобы сказать мне, или ответить на мой вопрос, как вы можете на это смотреть. Скажите мне: посредством чего вы смотрите на свою жизнь и говорите мне, что такое жизнь? Это тот же вопрос, какой я задавал: как вы знаете, что живете? Это не другой вопрос. Я перефразировал вопрос: что такое жизнь?

С: Я думаю, что я живу

У. Г.: Вы думаете, что живете? Это знание, не так ли? У вас есть идея того, что значит жить.

С: Я не знаю, что еще сказать.

У. Г.: Я не пытаюсь вас запутать. Ладно! Как я понимаю, вы живете, только когда общаетесь. Когда вы не говорите со мной, вы говорите о себе сам с собой. Это одно и то же. Вот что вы называете жить. Поэтому слово «жизнь» не означает жить. Слово «жизнь» – мертвое слово.

Не будем спешить. Вы пытаетесь смотреть на живую вещь посредством мертвой структуры внутри вас – не говоря уже о том, чтобы сообщать это мне. Понимаете, вы не можете смотреть на живую вещь посредством мертвой вещи, посредством мертвого инструмента.

С: Слово «жизнь» – это не жизнь?

У. Г.: Оно мертво. Слово «жизнь» – это не жизнь. Ладно, скажем это по‑другому. Понимаете, когда вы пытаетесь общаться, когда вы говорите: «Я дышу», в вашем дыхании имеется перерыв.

С: В моем дыхании?

У. Г.: Да, в вашем дыхании. Просто послушайте. Когда вы дышите, вы не можете в то же самое время говорить, что вы дышите. Попробуйте – это простая вещь, что вы дышите. Когда вы говорите, в вашем дыхании есть пауза.

С: Когда мы говорим, то...

У. Г.: Вот видите, вы перестали дышать. Вы использовали тот воздух, чтобы говорить со мной. Попробуйте сами.

С: Я действительно переставал дышать?

У. Г.: Послушайте, звуки, которые вы производите, язык – будь то итальянский, французский, немецкий или любой иной – это звук. Это чистый и простой звук. Если я не знаю, как вы произносите эти звуки, с соответствующими ритмом и интонацией, я не понимаю вас. Но с чисто практической точки зрения этот язык – возможно, итальянский – не отличается от французского; французский не отличается от любого индийского языка. Единственное, что разделяет языки, – как вы располагаете слова, звук. Вы понимаете?

Так что даже когда вы думаете про себя и вам кажется, что вы не издаете звук, внутри вас работают голосовые связки. Даже когда вы лежите в постели и думаете про себя, ваши голосовые связки движутся. Так что это тоже звук. Мысль – это звук, слово – это звук. Я пытаюсь сказать вот что – видите этот микрофон? Слово «микрофон» – это не объект. Слово «цветок» – это не цветок.

Поэтому звук, который вы производите, – это то, что вы уже слышали раньше. Ваша мать или кто‑то говорили вам, что это – роза, это – микрофон, это – мужчина, это – женщина, это – птица и так далее. Так что когда вы на кого‑то смотрите, вы вызываете то воспоминание. Звук, который вы слышали, связан со словами «это – мужчина». Говорите ли вы со мной или сами с собой, это одно и то же. Какое бы слово вы ни употребляли, оно возвращает вещи в вашей памяти. Вы его узнаёте.

С: Да, это мышление.

У. Г.: Это мышление. Мышление – это не что иное, как звуки, которые мы выработали на протяжении столетий. У человеческого мозга развилась способность обучаться языкам. Пещерный человек или первобытный человек издавали только звуки. А мы научились модулировать их и создали все эти языки. Поскольку мы живем в разных частях света, у нас разные языки, разные звуки.

С: Так что в нашей жизни, если нет никакой памяти, мы все мертвы.

У. Г.: Если у вас нет памяти, вы не мыслите. Это не значит, что вы мертвы. Вы все равно живы. Есть люди, потерявшие память – страдающие амнезией, – но они по‑прежнему живы.

С: Я запутался…

У. Г.: Понимаете, я пытаюсь донести до вас, что для вас невозможно жить без мышления – то есть вообще без памяти. Это означало бы, что вы либо психически больны или с вами что‑то еще не так, либо не живете. В ином случае память есть всегда. Я лишь пытаюсь сказать о возможности того, чтобы это мышление все время не вмешивалось и не уничтожало возможность для чувств жить в полнейшей и максимально возможной степени. Это все, что я говорю.

Если я говорю «живите жизнью чувств», вы так пугаетесь. Всякий религиозный человек говорит, что нельзя жить жизнью чувств. Согласно ему, жизнь чувств означает, что вы становитесь чувственным, плотским человеческим существом. Но вы никогда не давали чувствам ни малейшей возможности функционировать так, как они могут функционировать, потому что вы боитесь.

Я пытаюсь объяснить, что если вообще есть ответ на вопрос «что такое жизнь?» или «живу ли я?», то эта структура должна прекращаться – на время, не навсегда. Вся эта активность внутри меня должна заканчиваться. Не только умственная активность, а каждая клетка тела должна быть безмолвной.

Я всегда приводил этот пример, даже рискуя повторяться. Вы должны были слышать о лазерных лучах.

Скажем, я фотографирую вас, фокусируя луч лазера на зеркале. Я отбрасываю этот свет на вас и использую его вместо фотовспышки, чтобы сделать вашу фотографию. А потом вы разбиваете негатив (стеклянный, не пленку). Вы бросаете его на землю, и он разбивается на мелкие кусочки. Каждый кусочек – это маленькая часть стеклянного негатива, который содержит ваше полное изображение. Вы следите за мыслью? Обычно мы собираем их воедино и получаем полное изображение. Но каждый маленький кусочек разбитого стекла тоже содержит ваше полное изображение[8]. Точно так же каждое нервное окончание в вашем теле, каждая клетка в вашем теле обладают собственной памятью. Они обладают собственной структурой мышления – не на основе слов, а на основе физических и неврологических реакций вашей нервной и клеточной структуры[9].

Все это должно заканчиваться, должно останавливаться, чтобы смотреть само на себя. А когда нет никакого смотрения на себя, есть понимание. А это представляет собой чистое переживание без опыта. И его вы не можете сообщать самому себе или мне.

Мысль – это время, мутация и мутант: Дж. Кришнамурти и его образ жизни * Секс и инстинкт * Муладхара, корневая чакра * Сублимация сексуальной энергии и состояние за пределами секса * Ардханаришвара – состояние, где ты наполовину мужчина, наполовину женщина

Барри:…и если смотреть на это с точки зрения агностика, они говорят в значительной степени то же самое, что говорит У.Г.

Дата добавления: 2014-12-08