Часть 2 7 страница

Андреас: Бедняга!

У. Г.: (смеется) Не бедняга, это его стремление в жизни. Я спрашивал его – вы хотя бы поняли секс? Какая разница, спите ли вы с француженкой, итальянкой или американкой? Это ваш опыт, она вам вообще ничего не дает, но вы приписываете это ей. Это ваш опыт, ваша проекция, и вы можете думать, что это каждый раз по‑другому? Как это отличается от шопинга?

Вы сами должны видеть, что это не способ понимать. Я хочу лишь освобождать вас от иллюзии. Идете ли вы к одной или к десяти девушкам, это будет то же самое. Но если вы честны с собой и знаете: то, чего вы ищете, – это просто приятная вещь, тогда будет больше не о чем говорить.

Андреас: Но ум всегда ищет новых переживаний.

У. Г.: Эти переживания составляют ум. То, что там есть внутри, – не что иное, как куча всех этих переживаний, и вы хотите добавлять к этому все больше и больше. Это не уничтожает мысленную структуру, а только укрепляет ее. И я говорю, что понимать эту структуру означает не уничтожать ее, а ставить ее на подобающее ей место.

К несчастью, эта структура овладела вами и контролирует весь ваш образ жизни. Это жизнь мысли, ума, а не жизнь.

Вы – движение жизни, и вы никак не можете знать это движение. Мысленная структура, которая есть нечто мертвое, не может смотреть на живое. Любой опыт – мертвый опыт; все ваши переживания интерпретируются с точки зрения прошлых переживаний.

Даже так называемое новое знание становится частью старого знания. Вот почему я возражаю против употребления таких слов, как любовь, Бог, истина, реальность, покой, красота и необъятность. Возможно, есть такое состояние, как необъятность, и иногда вы испытываете искушение использовать это слово, но как только вы его используете, того состояния больше нет, но если вы позволяете этому состоянию оставаться, не называя его любовью, блаженством, или Богом, в это погружается все ваше существо – чем бы это ни было. Это нечто живое. Можно описывать состояние, но в следующий момент оно забыто, ушло, и потому описание может иметь некоторую обоснованность.

Пол: Вчера вы говорили, что не можете смотреть на это состояние или говорить о нем.

У. Г.: Слов нет, но, тем не менее, я все время прямо и непосредственно, ясным и очевидным языком передаю это состояние так, чтобы в свете того, что я описываю, вы могли видеть иллюзию, могли сами видеть: то, чего вы ищете, не имеет вообще никакого отношения к этому состоянию. В этом цель того, что я говорю.

Вы тоже будете в этом состоянии, когда перестанете это интерпретировать, сравнивать, или проецировать с точки зрения своего прошлого знания и опыта. И вы узнаете безмолвие, которое есть всегда.

Пол: Медитация – это безмолвие, не так ли?

У. Г.: Это не то, что я имею в виду. Когда вы находитесь в этом состоянии безмолвия, это безмолвие, не являющееся молчанием ума, будет на вас воздействовать. Здесь все ваше существо безмолвствует. Это безмолвие Вселенной, текущей через этот инструмент (тело).

В вашем случае вы недолго остаетесь в этом безмолвии, поскольку в этом безмолвии есть движение, и вы интерпретируете как это и то, и потому никогда реально не соприкасаетесь с этим безмолвием.

Пол: Когда ты молчишь, слова то и дело выскакивают, и порой ты беспомощен.

У. Г.: Видите, вы переживаете ненастоящее безмолвие, поскольку всегда есть опыт, и потому оно не имеет никакой ценности.

Что же тогда имеет ценность? Когда я вижу, что я делаю, буду ли я продолжать это делать? Когда я вижу, что это медитативное состояние не отличается от всех других переживаний, какое значение имеет это занятие медитацией?

Здесь медитативное состояние – это образ жизни (хотя я не хочу формулировать это таким образом). Это всегда медитативное состояние. Это не результат практики медитации, это другое и на совершенно другом уровне. Это потрясающее безмолвие тела, всего организма, а не ума.

Видите ли, когда вы медитируете, мышление просто замедляется, ум притупляется, и многие интерпретируют это как необычный опыт.

Пол: Нет, когда я медитирую, нет ничего, что меня беспокоит или задевает. Но вы говорите, что всегда находитесь в состоянии медитации.

У. Г.: Но вы должны знать, что это не расширение того, что вы считаете медитативным состоянием. Это не имеет вообще никакого отношения к тому, что вы называете медитацией. Вот почему мне порой приходится использовать отрицательные слова и говорить, что это – ни это и ни то, что вы думаете. Естественно, возникает вопрос: тогда что же это? Это как море, факт (не в научном смысле) – это есть, незатронутое, само по себе. И у тебя нет никакого способа понимания всего этого.

Пол: Да, ум не может понимать. Так что мне делать? Выходить из него и ничего не делать?

У. Г.: (смеется) В любом случае вы будете продолжать делать то, что вы делаете, и я не говорю, что вам следует изменяться. Но, понимаете, вы можете приобретать полдюжины новых убеждений, увеличивать запас своих знаний, но структура не изменяется. Так что вам следует перестать добавлять новые вещи. Сама природа ума состоит в том, чтобы прибавлять и прибавлять, это искусство его выживания. И это то, как он возник, соединяя все эти переживания. Таким образом, даже так называемое религиозное переживание становится частью этой структуры переживаний – все это препятствие.

Пол: Итак, мне не следует ничего делать, не накапливать больше знаний, больше опыта.

У. Г.: Что заставляет вас думать, что вы ничего не будете делать? Вы проецируете состояние бытия и думаете, что придете к нему, ничего не делая. Так не бывает.

Нет. Сперва вы должны увидеть, что ваш поиск не отличается от других вещей или того, что делают другие, и понять, что это бегство от того, что есть. Если вы, по крайней мере, видите иллюзорность всего этого, оно теряет свою власть над вами.

Идея поиска окончательной реальности не дает вам смотреть в лицо реальности, существующей здесь и сейчас. Поэтому, когда подобная цель отпадает, вы остаетесь с самим собой. Это страдание и есть реальность. Не важно, что вы делаете, вы не можете этого избежать. Когда вы понимаете, что ничего не можете с этим поделать, вы останавливаетесь.

Увидеть уловки ума, чтобы выживать, увидеть иллюзорность абсолютной реальности, абсолютных добродетелей, увидеть ужас внутри вас – значит начать процесс освобождения. Тогда есть возможность.

Пол: Вы говорите, что это должно начинаться в самом психическом процессе.

У. Г.: Вы должны видеть, что делает этот инструмент, это единственный инструмент, который у вас есть, и никаких других инструментов нет, и вы должны открывать для себя, как он функционирует, видеть, что все это иллюзия.

Пол: Тогда будет единство жизни.

У. Г.: Это не то, что вы думаете. Должен заканчиваться спрашивающий. Спрашивающий – это вопрос. Когда нет зеркала, ты – все, что есть. Отдельности больше нет. Когда дует ветер или идет дождь, коль скоро никто не переживает ветер или дождь, нет никакой разделенности. Единственное осознавание, которое у меня есть: я – дождь. Не то чтобы я говорил это самому себе. Хотя тело противится порывам ветра, осознавание, имеющееся во мне, есть ветер.

Пол: Вы состоите из того, что буддисты называют «пустотой»?

У. Г.: Нет, это тело плотное (смеется). Есть осознавание ветра. Это не все равно что говорить: я – ветер, дождь, дерево, я – Брахман, Брахмасми – все это слова. Эти слова никогда туда не входят. Но для того чтобы сообщать, что представляет собой то состояние осознавания, я пользуюсь этими словами.

Это примерно так: я смотрю на воду; глаза, как объектив фотоаппарата, фокусируются на ней; я не знаю, голубая она, коричневая, красная или еще какая‑то. Когда вы спрашиваете, я говорю, что она голубая, но я никогда не говорю самому себе, что она голубая или даже что это вода – поскольку здесь нет никакого мыслителя, нет никакой отдельности от этого. Здесь объект – это субъект; это звучит очень философски, но для меня это действительность. Нет никакого субъекта; в качестве мыслящего, чувствующего субъекта выступает то, что вы называете сознанием.

Субъекта нет, и объект – это единственное, что для меня существует. Я не существую независимо от него. «Я» возникает, только когда задействуется память. Когда приходит слово «море», приходит «я», но когда слова нет, что есть?

Когда вещи не отдельны от тебя, нет никакого пространства. Объект есть субъект. Женщина, на которую я смотрю, – это я сам… поэтому у меня не может быть секса, я не могу заниматься любовью с самим собой, вы понимаете. Здесь нет никакого нарастания процесса. Это не мистическое понятие – это чистое и простое физиологическое состояние. Есть только восприятие, но не воспринимающий. Если вы переводите это в мистические или философские термины, это не моя забота. Это единое осознавание; внутреннее и внешнее, – это одно и то же.

* * *

Пол: Вы говорили о вибрациях в теле. Я хочу понять, что это такое.

У. Г.: Понимаете, есть человек, который каждое утро распевает Лалитасахасранам [15]. Я слушал. Эти звуки, вибрации, наполняли все мое существо; это исходило как бы отсюда изнутри. В то же самое время начала лаять собака, и звук лая тоже наполнял все мое существо. И я думал: может, собака тоже поклонялась? Так что вы видите, нет никакого ума, никакого выбора, здесь не происходит никакой интерпретации, это физическое состояние. Все эти звуки или шумы – будь то поклонение святого человека или лай собаки – зарождаются внутри меня. Что я могу сделать? (смеется)

Пол: Я хочу спросить вас об утверждении Декарта: «Я мыслю, значит, я существую». Это мое состояние, это верно для меня, но это не кажется верным для вас.

У. Г.: Да, пока вы мыслите, есть мыслитель. Но если нет мышления, то есть ли «я»? Возможно, Декарт открыл это для себя.

Пол: Но это интерпретировали по‑разному, как, например, поскольку человек способен мыслить, у него есть постоянная сущность – «я», и он отличается от животных и всех других вещей во Вселенной, будучи выше их всех. Таково популярное толкование.

У. Г.: Это так. Но для меня само по себе это утверждение имеет другой смысл. Я не знаю, что он имел в виду. Однако факт в том, что есть состояние, где нет никакого мышления, никакого «я». Вам это трудно принять – для вас «я» это осязаемая вещь, кто‑то, кто мыслит эти мысли. Но есть ли мыслитель? Есть мыслитель, который мыслит мысли, или это мысли создали мыслителя? Вы видите разницу? Я говорю, что мысли порождают мыслителя, так что это совершенно противоположно утверждению Декарта.

Пол: Так что утверждение Декарта неприменимо к вам, но применимо ко мне.

У. Г.: Оно неприменимо и к вам. Вы просто никогда не ставили его под сомнение.

Пол: Значит, у меня есть иллюзия, что он применим ко мне, и это делает его верным и реальным.

У. Г.: Пока вы не обнаруживаете, что никакого мыслителя нет, утверждение Декарта будет верным.

Пол: Итак, ты видишь, как функционирует ум, видишь иллюзию, которую он создает, и это должно прекращаться.

У. Г.: Это само себя истощает. Оно уничтожает энергию, которая может быть использована для какой‑то другой цели.

Пол: Мы должны быть честными с собой.

У. Г.: Вы должны быть беспощадно честным с собой. Это нелегко. И вы обнаружите, что эта умственная структура, которую вы считаете очень эффективной, не может с этим справляться.

Пол: То, что вы говорите, противоречит психоанализу.

У. Г.: Нет, совсем иное. Психиатр, с которым я недавно встречался, говорил, что я выбиваю само основание, на котором они построили всю структуру. Пока ты имеешь дело с умом, есть нужда в психиатрии. Здесь нет никакого ума, не говоря уже о бессознательном, подсознании и тому подобном.

Бессознательное произошло в амебе; это все там начиналось. У животного есть мышление. Животные и птицы не используют слова, но издают звуки, и это мышление. Но мы эволюционировали до определенного этапа, где мы учим и используем слова, мы переводим образы в слова. Здесь приканчивается образ, а не слова, и эти слова не порождают образ. Есть только слова: жена, дочь, магнитофон, стул, мужчина, женщина – здесь они не порождают образы. Вот почему я говорю, что семантика и лингвистика и все такое не имеют никакого смысла. Также вы должны знать, что не только словесная структура составляет часть мышления, но и клеточная структура тоже. У нервной системы есть свои мышление и память.

Пол: Раньше я никогда так ясно не видел иллюзорность наблюдения нашего собственного процесса мышления, нашего прошлого. Такое наблюдение подразумевает, что есть наблюдатель, который наделяется непрерывностью. Но это не то, как мы живем.

У. Г.: Почему вы говорите, что это не то? Это то, что вы делаете и будете продолжать делать.

Пол: Почему вы так говорите?

У. Г.: Наблюдатель по‑прежнему есть, вы не увидели его конца.

Пол: Нет.

У. Г.: Вы будете продолжать это делать; завтра вы примете другой подход, другой метод, надеясь, что все это закончится. Каждый раз, когда это начинается, вы будете говорить себе, что перестанете это делать, и это так никогда не кончается.

Пол: Так что, веря, что я могу видеть источник мышления…

У. Г.: Или не можете видеть источник мышления. И то

и другое – одно и то же. Все это часть одной и той же структуры. Оставьте ее в покое и позвольте ей функционировать самостоятельно. Какое имеет значение, как возникало мышление? Мышление есть. Поэтому я не пытаюсь найти его источник, не манипулирую им, не нахожу смысл того или понимание этого; я оставляю его в покое…

Вы видите, что сейчас происходит. Вы слушаете и внутренне думаете, что вам со всем этим делать. Слушание – тоже мышление. Пока вы переводите мои слова в осмысленную структуру, есть слушатель, мыслитель.

Пол: Мы всегда интерпретируем вещи по‑своему. Это факт.

У. Г.: Это факт и не факт. Когда вы выясните это сами, вы будете знать, что это не то, как вы функционируете. Есть только мысли, никакого мыслителя. Вы не обязаны принимать то, что говорю я или говорит Декарт. Вы должны сами для себя выяснять, что все это такое. Это означает, что вам следует игнорировать оба утверждения, а также все свои переживания, которые подтверждают эти вещи. И тогда весь процесс, все движение мысли останавливается – не кончается, – тогда вы будете знать.

Пол: Вы говорили, что внутри вас есть движение, которое не связано ни с какой размерностью, и в то же время вы также говорите, что для вас нет никакого пространства? Как так?

У. Г.: Движение происходит из пункта А в пункт Б, расстояние и время, которое у меня уходит на перемещение из А в Б. Это выражается в терминах времени, расстояния и пространства. Когда здесь нет никакого времени, никакого пространства, никакого расстояния, тогда нет абсолютно никакого движения мысленной структуры. Но то, что вы делаете, подобно передвижению из А в Б; так вы хотите понимать процесс мышления. Это неправильный процесс. Вы ничего не можете с этим поделать. Полная остановка. Точка. Вы не знаете, закончится это или нет.

Но я говорю не об отсутствии мышления. Мышление будет. Но оно станет частью движения жизни. Мышление никогда не бывает отдельным и не обладает независимым существованием. В вас мышление движется параллельно с движением жизни.

Пол: Иногда я могу видеть, что живу в параллельном мире, который строится из языка, из идей и образов; я не знаю, есть ли что‑то другое, кроме этого. Я вижу этот параллельный мир, банк памяти, который представляет собой «я», и чувствую, что могу видеть все это, однако я не слишком уверен, что действительно это вижу – если бы я это видел, это бы прекращалось, не так ли?

У. Г.: Вы анализируете это. Вы объясняете анатомию структуры мышления.

Пол: Да, я могу это видеть, и все же на самом деле я это не вижу

У. Г.: Видение – это окончание того, что, по вашим словам, вы видите. «Снаружи и внутри одно и то же» – говорите ли вы это мне или самому себе, пока это продолжает происходить, вы не можете видеть. Видение – это окончание того процесса, они представляют собой одно и то же.

Пол: Поскольку я могу так говорить, могу это анализировать, я могу это видеть...

У. Г.: Нет, это не способ видеть. Это диалектическое мышление о самом мышлении. Вы объясняете это самому себе так, как вы функционируете. Для чего?

Пол: Разве это не ведет к процессу ослабления [эго, «я»]?

У. Г.: Ведет, если вы удерживаете это на том уровне.

Пол: Что это значит?

У. Г.: Видение того, что вы делаете, никуда вас не приведет. «Вести куда‑либо» – это дезориентирующее высказывание, поскольку идти некуда и с этим нечего делать. В любом случае нет никакой гарантии, что такой процесс ослабления это остановит. Просто делайте, что возможно, и останавливайтесь на этом. И когда тот процесс остановится сам собой, вы найдете свой собственный уровень.

Пол: Ум подобен компьютеру и он все время сравнивает. Где я перебарщиваю, где я иду неправильно?

У. Г.: Вы все время следите за ним, чтобы видеть, где он идет по неправильному пути. У вас нет к нему доверия. Вы боитесь, что он может не работать и терпеть неудачу, но если вы позволите ему функционировать самостоятельно, все будет нормально.

Понимаете, есть сила, которая привела эту машину, этот компьютер, в действие. Это разум; будь это ваш разум или разум, не имеющий начала и конца, он начнет действовать. Рассудок все время пытается управлять машиной. Когда она устает, вы оставляете ее в покое; когда тело устало, оно нуждается в отдыхе, и затем вы заставляете тело работать.

Пол: Как это возникает из функционирования моей машины, в отличие от компьютера – я имею в виду время и субъект?

У. Г.: Это параллельное, или вторичное, движение того, что вы называете сознанием, которое является мыслящим и чувствующим субъектом. Ум – дитя мозга, и дитя завладело домом. Поэтому вы ставите его обратно на надлежащее ему место и заканчиваете с этим. Но проблема в том, что вы ввели во всю структуру психологический элемент, психологическое время.

Пол: Когда?

У. Г.: (смеется) Не лично вы как индивидуум, но и вы тоже причастны.

Пол: Когда это придет к концу или закончится?

У. Г.: (смеется) Когда? У этого нет начала. Говорится, в начале было слово. Это первородный грех; мышление – первородный грех. Кто знает, кто это начинал и как это начиналось? Это все, возможно, начиналось в амебе, в животном.

Пол: Судя по всему животные обладают способностью строить образы и сравнивать вещи, но у человека та же самая способность ведет к целой куче проблем.

У. Г.: Сравнение – часть структуры памяти. Я встречался с вами вчера, а сейчас снова встречаюсь с вами, и происходит сравнение.

Пол: Но тогда в этом нет ничего неправильного, разве не так?

У. Г.: Ничего неправильного, но ум функционирует только на таком уровне. Если я по какой‑то причине очень хочу, чтобы вы снова пришли, это не что‑то естественное. Если я предпочитаю вас другим, в это естественное уже вошло сравнение.

Очевидно, что кто‑то умнее, чем другой человек. Это сравнение. Но это не влияет на мое отношение к тому человеку, поскольку я нуждаюсь в более умном человеке не больше, чем в тупом.

Пол: Животные не получают путем сравнения время и понятие «я». Там нет чувства «я» и времени.

У. Г.: Трудно понимать животных. Понимаете, человек – высокоразвитое существо. Но человеческим инстинктам не дали возможности развиваться. Я имею в виду не инстинктивную мудрость, о которой говорят люди. Это все интеллектуальные понятия.

На мой взгляд, человеческое животное должно расцвести в человеческое существо. А это может случиться, только когда животное содержание мозга успокоено или становится успокоенным в результате процесса эволюции. Но процесс эволюции задерживается или откладывается из‑за культуры, из‑за нашего желания формировать человека согласно схеме, модели, идее или убеждению. Поэтому что‑то должно быть сделано, но тогда мы продолжаем жить жизнью идей ума, и потому это очень трудно «ухватить».

Пол: Вы говорите, что в любом случае у вас, как и у любого другого, тоже есть память, так в чем здесь различие?

У. Г.: Да, но эта память не влияет на мои действия, на мою жизнь; она играет свою роль, когда это необходимо. Память необходима, и пока вы живы и мозг работает, обязательно должна быть память, в ином случае это означает, что вы – труп или ваш мозг поврежден.

Пол: Но вы используете свою память, верно?

У. Г.: Чтобы функционировать в этом мире.

Пол: Но она не привносит время и не привносит «я»...

У. Г.: Нет. «Я» не может здесь оставаться из‑за полного изменения физиологической структуры внутри, так что клетки тоже функционируют по‑другому.

В вашем случае клетки непослушные, и они не хотят меняться. Вы не хотите меняться. Вы хотите непрерывности, а это ум. Собрание подобных людей – это собрание народов, а собрание народов – это мир, и он не хочет меняться. Непрерывность и изменение – две противодействующие силы. Здесь в каждый момент происходит изменение. Для меня вы в каждый момент другой. Вы каждый момент меняетесь, и если бы мне было нужно нарисовать или написать красками ваш портрет, мне пришлось бы делать это снова и снова.

Пол: Это момент, который не существует во времени и пространстве!

У. Г.: Это я и говорю. Поэтому как я могу уловить вас и положить на холст? Важен не отдельный, а, скорее, каждый момент, потому что здесь нет ничего, что держится за отдельный момент.

Это не ментальное состояние. Это вообще не переживание. Это не за пределами ума; это просто не от ума. Чувства функционируют таким образом, момент за моментом, и там нет никакого интерпретатора. Это физиологический феномен, и потому для меня физически невозможно жить иначе, чем от момента к моменту.

Я хочу лишь побудить вас видеть, как функционирует структура мышления и почему она не может понимать что бы то ни было, не являющееся ее частью. Так что йог и комиссар – это одно и то же, поскольку оба представляют собой продукты ума.

Суть в том, чтобы быть тем, что вы есть. Но вы не знаете, что вы такое, и всегда пытаетесь быть чем‑то другим. Вот в чем проблема. Но когда поиск приходит к концу, есть только то, что есть. И это уничтожит структуру до самой сердцевины ваших костей, и вы как «вы» кончитесь. И вы узнаете, что нет никакого «я», никакой души, никакого запредельного… ничего. Будет только жизнь от момента к моменту, а это нечто простое и чистое физическое и физиологическое.

****

Пол: Я думаю, наши слова не должны расходиться с действиями, и слова учителя должны быть видны в его действии.

У. Г.: Знаете, в этом году я присматривал за трехлетней девочкой. Она была очень наблюдательной и умной. Однажды она пришла ко мне и сказала, что ее родители обычно говорят одно, а делают другое. Она спросила, почему они так поступают. Так что видите, это разделение очевидно не только для ученых, но даже для детей. Они могут ясно видеть в жизни своих родителей, учителей и лидеров – все, что те говорят, не работает для них самих. В этом причина, почему молодежь восстает против старших, против системы.

На протяжении столетий мы затыкали детям рот и воспитывали их так, чтобы, вырастая, они не видели противоречий в самих себе. В этом основная проблема воспитания.

Пол: Так что мы должны изменять свой образ жизни.

У. Г.: Как? И с чего начинать?

Пол: Я начинаю с самого себя.

У. Г.: Но вы неспособны принимать мир таким, как он есть, принимать факт. Почему вы хотите изменять мир, изменять людей и что‑либо?

Пол: Я действительно вижу это как факт. Когда я вижу это таким образом, перестает ли оно быть таким?

У. Г.: Нет, заканчивается только мое взаимоотношение с этим, и я перестаю превращать себя во что‑то другое.

Пол: Потому что я ничего не могу изменить?

У. Г.: Нет. Движение прочь от реальности прекратилось и вы стоите лицом к лицу с реальностью. Вы ничего не можете с этим сделать. Скажите мне, что вы можете сделать?

Пол: Вы имеете в виду что когда ты не хочешь меняться, то будешь меняться?

У. Г.: Это парадокс. Тогда это изменение будет влиять и на то изменение. Видите ли, вы представляете собой нечто удивительное. Вы не хотите доверять самому себе, но хотите доверять культуре, доверять тому, что сказало вам общество. Это основная проблема. Поэтому, если вы предоставляете механизму действовать самостоятельно, он будет действовать по‑другому.

Пол: Все мы рабы привычки, рабы тысячелетий прошлой культуры.

У. Г.: Вы ленивый человек (смеется).

Пол: Вот почему не следует быть ничем из этого.

У. Г.: Но если вам предлагают что‑то большее, чем у вас есть, вы будете меняться.

Пол: Что‑то более привлекательное.

У. Г.: Поэтому вы должны видеть абсурдность того, что вы ищете. Здесь, сейчас, вы создаете завтрашний день. Завтра будет чудесный день. Это надежда, но он не будет чем‑либо отличаться от того, что есть сегодня. Вы готовы жертвовать собой ради завтрашнего спокойствия и мира, но пока нет мира здесь и сейчас, не будет никакого мира там.

Поскольку вы не в ладу с самим собой, поскольку ваш сосед и все другие не в ладу с самими собой, в мире не будет никакого покоя. И все же сотни и тысячи людей умирают, чтобы гарантировать постоянный мир в будущем.

Пол: Да, все мы – часть этого общества. Так что же можно сделать?

У. Г.: Вы говорите, что составляете часть общества, и все же считаете себя другим. Вы не отдельны от общественного сознания. В чем разница между человеком, идущим на мессу, и вами или коммунистом, который не ходит в церковь?

Пол: Никакой разницы нет.

У. Г.: Но на самом деле вы не приравниваете себя к ним. Человек идет на полночную мессу, а вы пытаетесь осознавать свои мысли – в чем разница? Тот парень молится Богу, а вы развили технику для наблюдения за своими мыслями. Я не вижу никакой разницы.

Пол: И то и другое – попытки бежать от реальности.

У. Г.: Да, но мы хотим считать себя лучшими, поскольку мы говорим о философии.

Пол: Поэтому я стараюсь быть внимательным и ни о чем не тревожиться.

У. Г.: Пока есть выбор, будет тревога. Именно выбор создает тревогу. Если никакого выбора нет, нет и тревоги. Завтра – это тревога. Вы проецируете вещи в будущее время. Это нереально. То, чем вы являетесь сейчас, в этот момент, это нечто реальное и это то, с чем вы должны встречаться непосредственно.

Пол: Итак, мне следует перестать делать все – анализировать, пытаться осознавать мышление, пытаться меняться – буквально признать свое поражение.

У. Г.: Вся структура мышления и вы – это одно и то же. Можете ли вы повернуться ко всему спиной?

Когда вы с этим что‑то делаете – говорите ли вы сами с собой или со мной, – внутри вас есть движение. Теперь, если вы говорите «да», то это неправильно; если вы говорите «нет», это все равно неправильно, поскольку по‑прежнему есть то движение, и это одно и то же. Если вы поворачиваетесь ко всему спиной, оно останавливается, вот и все.

Пол: Поскольку все еще есть то движение мышления, это означает, что в действительности я не увидел всего.

У. Г.: Именно это я и имею в виду. Вы не увидели ничего.

Пол: Я понимаю, но я не могу остановиться в настоящий момент, потому что...

Дата добавления: 2014-12-08