Часть 3 1 страница

1 Дж. Кришнамурти, Шанкара и радикальное отличие мутации тела от трансформации ума * Естественное состояние отличается от того, что ты понимаешь под просветлением * Изменение в железах и конец структуры мысли * Чистое восприятие * Ты – объект * Тело и его необыкновенная разумность * То, что ты называешь чудесами, – лишь телесный отклик * Вымывание из тела всех загрязнений. Святые выходят маршем * Ты должен остановиться, чтобы жизнь выражалась по‑своему

2 Это все одно, но выражения могут различаться * Мировой ум и индивидуальное сознание * Непрерывность «я» означает перевоплощение * Будда и Иисус – живые реалии * Свапна, джаграти, су‑шупти – нет трех состояний, это все одно; турия * Гаудапада и состояние не‑ума * Мантры и музыка действуют на ум как наркотик * Естественное состояние и махавакьи * Сравнение означает непрерывность «я»

3 Естественное состояние и махавакьи

Дж. Кришнамурти, Шанкара и радикальное отличие мутации тела от трансформации ума * Естественное состояние отличается от того, что ты понимаешь под просветлением * Изменение в железах и конец структуры мысли * Чистое восприятие * Ты – объект * Тело и его необыкновенная разумность * То, что ты называешь чудесами, – лишь телесный отклик * Вымывание из тела всех загрязнений. Святые выходят маршем * Ты должен остановиться, чтобы жизнь выражалась по‑своему

У. Г. Кришнамурти: Как только это [говорение] заканчивается, оно исчерпывает себя. Кончено. Оно пусто, а потом снова наполняется. Здесь нет никакого самоудовлетворения. Я ничего не делаю. Вы ответственны за вызывание от меня этого конкретного ответа. Вы за него в ответе, а не я. Если вы уходите, то уходите. Как только вы выходите, все заканчивается; никто не находится в моем сознании постоянно. Если я вас не вижу, вы для меня не существуете. Если я с вами общаюсь, вы думаете, что я заинтересован в том, чтобы анализировать, понимать и изучать свое взаимоотношение с вами?

Не знаю. Возможно, она (Вимала Таккар[17]) использовала тот же метод, чтобы помогать людям приходить в ее состояние бытия. Она использовала ту же фразеологию (как Дж. Кришнамурти). Я ее не осуждаю – так делают все индуисты. Человеку гораздо легче передавать свой опыт с помощью уже устоявшихся языка и метода писаний. Так делал Шанкара, так делал Рамануджа, так делал Мадхавачарья. Они основывали всю свою систему мысли на имеющихся священных писаниях. Так что естественно, что она это делает. Я не знаю, нашла ли она ответ, или нет; понимаете, это не мой вопрос. Она использует ту же фразеологию. Это ясно любому, кто ее слушает. Я не знаю, идет ли она на один шаг дальше. Я никогда ее не слышал.

Из того, что все вы говорите, ясно, что это в точности та же фразеология – фразеология Дж. Кришнамурти. Но я не могу сказать, что за этим стоит. Меня не интересует, что это – просто фразеология Дж. Кришнамурти или ее собственный опыт. Меня интересуют не слова, а состояние бытия человека, который выражает себя такими словами. И это, по‑видимому, фундаментально отличается.

Барри: Чем это различно? Как она отличается отДж. Кришнамурти?

У. Г.: Не она; это состояние бытия отличается от состояния Дж. Кришнамурти. Так что я не могу это обсуждать. Как вы понимаете жизнь? Жизнь можно понимать только во взаимоотношении. У меня нет взаимоотношения ни с кем. Если хотите, я совершенно не удерживаю в памяти ничего в этом мире. Если бы все это здание загорелось, я бы просто стоял здесь и наблюдал, как оно горит. Вы можете сказать, что это антиобщественно, негуманно, и вы можете назвать это как угодно. Но все это может гореть, вот и все… с Валентиной внутри. Возможно, я бы так и делал. Я не знаю, что бы я делал, но понимаете, я бы просто потерялся в огне. Я и есть огонь.

Но о чем говорят те люди? Я не знаю. Я должен заявлять это совершенно ясно. Это не мое, не это. Нет. Так что буду говорить, как говорит он: это не то же самое. Я должен выходить на трибуну и заявлять – это не то же самое. Так что я теперь понимаю, почему Дж. Кришнамурти мог сказать, что это не было тем же самым.

Барри: Очевидно, я не слишком много знаю о том состоянии; но все это звучит фальшиво.

У. Г.: Что звучит фальшиво?

Барри: Ее (Вималы Таккар) позиция. Судя по всему там нет ничего серьезного. Это кажется полнейшей фальшью. Я не знаю, как это выразить.

У. Г.: Это ваше мнение. Некоторым другим людям она кажется очень глубокой и убедительной. Я никогда с ней не встречался; я слышу о ней впервые. Не мне судить, что стоит за ее работой. Но факт в том, что это та же самая фразеология. Это тоже можно понять, почему человек прибегает к фразеологии, – потому что она готовая. Это избавляет от лишних забот, если она та же самая. Однако я хочу спросить, описывают ли они мое состояние, это физическое и физиологическое состояние бытия? Нет. Это не то, как действует восприятие; это деятельность ума, стремящегося анализировать и разделять на составные части. Для чего? Это не способ.

Я все время это чувствовал. Он (Дж. Кришнамурти) никогда не описывал мое состояние. Только однажды он сказал, и в то время, в особенности, происходили эти движения. И потому мне не нужно залезать на трибуну и полтора часа рассуждать, чтобы войти в это состояние. Мне не нужно всегда смотреть на закат, чтобы войти в это состояние. С другой стороны, закат – это отвлечение. Не то чтобы я этим наслаждался – не в том смысле. Если кто‑то приходит, я слышу стук и сразу выхожу из этого и иду открывать, даже если я нахожусь в таком состоянии.

Но это кажется полностью и совершенно отличным от того, что они говорят. Я не называю их обманщиками или как‑то еще. Это не то состояние, вот и все. Они могут называть меня как угодно, но я буду на этом настаивать.

Барри: Я каким‑то образом знаю, что на самом деле это не так. Он (Дж. Кришнамурти) потратил четыре года, чтобы разработать эту чрезвычайно сложную технику

У. Г.: Технику смотрения на объект во всех его подробностях и его красоте. Для чего вы должны это делать? Это делают художники. Вы это делаете. Вы день за днем ходите на полуторачасовую прогулку, глядя на тот же самый закат и день за днем описывая его теми же самыми фразами. Я не знаю, описываете ли вы закат здесь или закат в Калифорнии. Вы используете те же самые фразы, и я не знаю, описываете ли вы дерево здесь или какое‑то другое дерево там.

Но ваше описание этого сада отличается от описания Даффодилса. Я вас не критикую. Вы смотрите на цветок? Вы смотрите на тот же самый цветок? Возможно, со мной что‑то не так. Понимаете, я смотрю не так. Я не смотрю на цветок детально. Есть тотальность этого. Между вами и мной нет никакого пространства – никогда. Вы – это я, а я – это вы. Я не хочу придавать этому мистический оттенок. Я вам это объясню. Если я здесь сижу, то я – только глаза. Понимаете? Поэтому видят глаза. Нет вообще никакого воспринимающего. Это чистое восприятие. Если я на это смотрю, то что это такое? Какая‑то проекция какого‑то белого объекта вот здесь, и это то. Так что я его не вижу. Я вижу только это. Поэтому то, что есть здесь, – это то, что я вижу там. Объект – это я.

Виктория: Это то же самое?

У. Г.: Я являюсь объектом, чем бы ни был тот объект. Я не знаю, что это за объект, но если хочу знать, если мне это нужно, сразу приходит слово, название. Если никакой надобности нет, зачем я должен его называть? Зачем я должен говорить, что он белый? Я не слабоумный идиот, и моя память в порядке. Слово вспоминается. Если кто‑то говорит: «Что это?» Это белое; это диктофон. Это диктофон фирмы Sony. В ином случае нет ничего, я не знаю, что это такое. Объект – это я. Как может диктофон сам себя описывать? Он не может себя описывать. Так как же я могу описывать это состояние?

Суббарао: Освобожденный от всякого ощущения реальности внешних чувственных объектов, всегда оставаясь слитым с Брахманом; только кажущийся получающим удовольствие от таких чувственных объектов, что предлагают другие, как сонный или как ребенок; видящий этот мир как тот, что видится в сновидениях, и осознающий его в случайные моменты.. («Вивекачудамани», 424)‑

У. Г.: Это (состояние) кажется более согласующимся с индуистской традицией, хотя я все это полностью отвергал. Я говорил, что все это бессмыслица и вздор. И все же в этом, кажется, что‑то есть. Но он (Дж. Кришнамурти) описывает нечто другое.

Это описывает мое состояние; это больше согласуется с моим состоянием, чем то описание. Так что я должен говорить, что это не одно и то же. Шанкара мертв, и потому я ничего не знаю, что бы он сказал в отношении меня. Но все равно я бы сказал, что это описание больше похоже на правду, а не то.

Суббарао: Aste kashcid ananta‑punya‑phala‑bhuk dhanyah sa manyo bhuri («Вивекачудамани», 425).

…Поистинередок такой человек, наслаждающийся плодами бесконечных заслуг, и только он один благословен и почитаем на земле. Этого достигает лишь один из миллиона.

У. Г.: Один из миллиона попадает в это состояние.

Суббарао: Освобожденный от всякого ощущения реальности внешних чувственных объектов, всегда оставаясь слитым с Брахманом; только кажущийся получающим удовольствие от таких чувственных объектов, что предлагают другие, как сонный или как ребенок; видящий этот мир как тот, что видится в сновидениях, и осознающий его в случайные моменты…

У. Г.: Наблюдаемое и наблюдатель.

Суббарао: Наблюдаемое и наблюдатель. Это не сто процентов – это больше похоже на тень.

У. Г.: Это подобно тени. Поэтому я не могу описывать это в деталях.

Суббарао: Не то, что могут видеть глаза; никакого схватывания.

У. Г.: Никакого схватывания. Я никогда не имею власти над объектом, когда бы я на него ни смотрел. Я не могу его ничем называть. Я не знаю, что он такое, ситуация такова.

Барри: Как тень?

У. Г.: Понимаете, закат уже оказал на меня свое действие. Так почему я в любом случае должен смотреть на объект?

Суббарао: Махарши однажды сказал, что можно иметь или джняну или аджняну либо это, либо то.

У. Г.: Либо это у тебя есть, либо нет. Так что ты не можешь одновременно быть здесь и быть там. Это верно. Но то, что описывает он (Дж. Кришнамурти), по‑видимому, вовсе не мое состояние. Вот причина, почему его описания никогда никоим образом не относились ко мне. Даже до того (как я с ним познакомился), я был в другом состоянии. Почему он это говорит? Это не то, как я функционирую. Так почему он описывает это таким образом?

Суббарао: Наши описания умственные – описания возможны только на уровне ума. Они не могут обращать процесс вспять. Нам нужны усилия; так что на это можно только намекать.

У. Г.: Это единственное, что я делаю. Только пытаюсь намекать на это и указывать, что это то, что я никогда не могу делать за вас, не говоря уже о том, чтобы все в деталях анализировать и вести вас шаг за шагом. Это не способ. Я никогда не смогу описать вам красоту цветка. Для меня нет никакого воображения. Вы понимаете? Я не могу расширять свое воображение. Это моя трудность. Не то чтобы мне приходилось читать многочасовые лекции. Но теперь мой словарный запас постепенно исчезает и выглядит так, будто он полностью исчезнет, за исключением памяти о словах. Так что это такое, о чем они говорят? Это не то. Я пытался описывать моим неадекватным языком, что это такое.

Суббарао: Этот Атман не может достигаться посредством изучения вед, или посредством интеллекта, или посредством усердного слушания священных книг. Его достигает только тот, кого выбирает Он сам. Такому человеку Атман открывает его собственную природу («Катхаупанишада», II. 23).

У. Г.: Это нисходит… и окутывает тебя.

Суббарао: Это помогает вам говорить нечто, обладающее собственной логикой.

У. Г.: Да, у этого есть своя собственная логика.

Суббарао: Порой вы говорите что‑то, у чего есть своя логика, а порой выступаете с чрезвычайно острыми наблюдениями, которые абсолютно шокируют, и это заставляет человека отступать назад...

У. Г.: Назад к чему?

Барри: К своего рода состоянию незнания. Но откуда вы знаете, что вы осознаете?

У. Г.: Я не знаю.

Барри: Да, но время от времени это случается. И я должен сказать, что дажеДж. Кришнамурти, внезапно, посреди безобидной тирады, высказывает такие утверждения, что ты попадаешь в тупик.

У. Г.: Это просто слова, слова и слова, падающие и попадающие в меня вот тут. Я не слежу ни за чем, кроме этого попадающего в меня звука. И этот звук – все, что я есть. Я действительно не знаю, что он описывает, что это такое, и что он пытается сообщать. Но это регистрируется в клетках мозга, и там есть ответ. Так что это не то, и я действительно не знаю, что он говорит. Это не то, как я воспринимаю; это не то, как действует это безмолвие. В этом процессе (диалоге Дж. Кришнамурти) как будто есть какое‑то нарастание, и тогда ты приходишь к точке. Тогда ты находишься в том состоянии безмолвия. А потом это безмолвие уходит, и ты снова возвращаешься. Но здесь это обратный процесс – полностью противоположный. Мне кажется: то, как я функционирую, полностью противоположно тому, что они обнаружили. Я выхожу из этого безмолвия не потому, что я так хочу, – мне безразлично, и с моей стороны просто нет каких бы то ни было усилий. Я могу сидеть в той комнате; вы можете запереть все двери и… [это] кончено.

Барри: Вы не чувствуете потребности говорить.

У. Г.: Я всегда общаюсь; но все равно кажется, что это необязательно. Понимаете, эти разговоры, которые кажутся мне не имеющими смысла, нарушают течение жизни.

Виктория: Мы нарушаем течение, говоря с вами?

Барри: Просто слов недостаточно?

У. Г.: Я говорю в ответ на ваш вопрос, задаете ли вы его открыто или нет; само ваше присутствие здесь создало эту ситуацию, этот вызов. Я не знаю; я вообще не могу думать. Внутри меня ничего нет. Я не могу сидеть и думать для себя. Это – не мыслящий человек. Называйте это как вам угодно. Когда есть вызов, есть ответ.

Так что когда я смотрю на вот это, я никогда не называю это белым. Зачем? Я вижу солнечный свет, падающий на это, и он достигает меня. Это восприятие. Ваша голова другая не потому, что я говорю, что это другое, а потому, что таким ее делает свет. У вас есть голова, у вас есть уши… у вас есть глаза; я не знаю, человек вы или нет. Я действительно не знаю, на что я смотрю, – никогда. И потому, как может идти речь об описании всех деталей? Как я могу? Я не могу, но детали есть.

Если я долго смотрю на вас, передо мной опускается занавес. Меня увлекает прочь от вас. Вот почему объект тоже исчезает. И когда я сижу здесь, я держу свои глаза открытыми, и как будто что‑то опускается между вами и мной. Так что я даже не могу долго на это смотреть. Вы исчезаете у меня из виду, хотя мои глаза открыты. Что это такое?[18]

Барри: У нас нет объяснения.

У. Г.: Мы не знаем.

Виктория: Что вы имеете в виду под вызовом?

У. Г.: Ваш вопрос. Не имеет значения, кто задает этот вопрос – вы или кто‑то другой. Будь то серьезный ученый, человек, обладающий глубокими знаниями, или человек, который пытается говорить со мной на ломаном английском, – это все одно и то же.

Суббарао: Вы говорили, что забываете какие‑то вещи.

У. Г.: Да, иногда забываю. Вот сейчас – поел ли я? Не знаю. Даже спустя пять минут после того как я кончил завтракать, порой возникает вопрос: «Поел ли я? Не пора ли завтракать?» Это очень странно.

Суббарио: Разве вы не чувствуете голод?

У. Г.: Нет, я вообще не чувствую голода. Я просто иду и ем, поскольку я должен что‑то есть.

Суббарао: Вы подразумеваете, что между вещами нет никакого связывания, потому что нет «я», координатора.

У. Г.: Никогда. Я говорил вам, что однажды пытался собрать воедино свое тело – куда поместить голову, куда ступни, куда ноги… Не знаю, в каком я был состоянии. Я просто вышел из того состояния – иногда я могу выходить немедленно. И поскольку в тот раз промежуток между двумя состояниями был довольно долгим, у меня было такое затруднение.

Хислоп: Так вы никогда не чувствуете, что вы – тело?

У. Г.: Я никогда ничего не чувствую.

Барри: Что это было, что вы только что объясняли?

Суббарао: Он никогда не чувствовал себя телом.

У. Г.: Понимаете, когда я смотрю на это, возможно, вы спрашиваете: «Что это такое?» Ладно, это – объект. Я смотрю на него и потом его забываю. Потом опять я интересуюсь: на что я смотрю? Для меня нет никакой необходимости когда бы то ни было это называть, будь это мое или чье‑то еще. Если кто‑то спрашивает, я отвечаю; в ином случае я не знаю, что это за вопрос. Они говорят – это твоя рука, или ее рука, или чья‑то еще, или стул. В чем разница? Это два разных цвета, две разные формы. Я могу многие часы смотреть на эти вещи, не зная, что они такое.

Хислоп: Так вы говорите, что здесь нет никакого узнавания, никакого действия памяти?

У. Г.: У нас была эта проблема. Когда я начинал делать асаны йоги с Дешикачари, я говорил: «Чье это тело, которое вы подвергаете всевозможным истязаниям? (смеется) Это не мое тело, это не ваше тело, так чье же оно? Это что‑то вроде одного туловища – тело без головы. Ладно, мы будем обращаться с телом как с чьим‑то еще. Давайте будем выполнять эту йогу». Он всегда смеялся надо мной. Я следовал его инструкциям буквально.

Спустя какое‑то время он сказал: «Я в первый раз заметил, что ваше тело двигается само по себе. Внутри нет индивида, который поворачивается, движется или стоит на голове. Оно функционирует самостоятельно».

Вот почему я говорю, что у тела есть собственный разум – у него есть собственный способ функционирования. Он никоим образом не связан с тем, чего я хочу или не хочу.

Так что, понимаете, они это описывают, но это не мое состояние. Возможно, это их состояние – я действительно не знаю. Я не называю их обманщиками – ни Дж. Кришнамурти, ни кого угодно еще. Они описывают не мое состояние, вот и все. Но то, что означают те слова (слова Шанкары, цитируемые Суббарао) – они используют похожие слова, – кажется более соответствующим моему состоянию, чем то, что описывают они. Это все, что я могу сказать.

Барри: Нам трудно понять смысл того, что вы говорите.

У. Г.: Случилось кое‑что еще. Иногда я отключаюсь. Перед тем как вы пришли, я отключался на шесть‑семь часов. Если во мне нет никакой надобности, я могу быть в том состоянии – не то чтобы я получал от этого удовольствие или что‑то. Приходит почтальон и говорит: «Письма», и я просто выхожу. В ином случае я могу оставаться в том состоянии многие дни. Не то чтобы я этого хотел или наслаждался этим, или все что угодно еще, но я могу продолжать. Если кто‑то приходит, я [с ним] разговариваю. Если никого нет, оно меня устраивает.

Так что однажды – я думаю, в тот день приходил именно Пол Семпе, – я проснулся и мои глаза были в таком состоянии, что стали подобны рентгену. Я мог смотреть сквозь все его тело и видеть скелет и все прочее, и видеть все через окна и двери и все на свете (смеется). Для меня не существовало никаких стен, не существовало никакого тела. Я дошел до этого, и тогда он сказал: «Не надо больше меня описывать». Спустя какое‑то время это исчезало. Это было ошеломляющее состояние. Вдруг я начинал описывать части его анатомии. Стены не существовали; форма для меня не существовала. В том состоянии для меня не существовало ничего. Это было совершенное, абсолютное пространство. Я не знал, что происходило со стенами, что происходило со стульями, что там происходило с этим человеком – он там сидел. Потом пришла Валентина, и у нее там тоже не было тела. Они все двигались как голоса[19].

Валентина: Ты видел часы?

У. Г.: Часы были позади нее, и я захотел узнать время и посмотрел на часы сквозь ее тело.

Хислоп: Вы видели часы сквозь ее тело?

У. Г.: Да. Как я мог смотреть на часы? Они были позади нее – она стояла перед ними, и я сказал: «Который час?» И тогда я увидел, что часы находятся прямо позади нее, я мог видеть время сквозь нее. А потом это тоже исчезло. Часы тоже исчезли, стены исчезли, и все исчезли. Это было забавно.

Суббарао: Chideva dehastu, chideva lokah, chideva bhutani, chidindriyani, kartanicha, antahkaranam chideva, chideva satyam paramatma roopam...

Это тело – чит, вся Вселенная – чит, все ланча бхуты, пять элементов, суть чит, деятель есть чит... все сущее – это чит...

У. Г.: Быть может, кто‑то, находившийся в таком состоянии, описывал это подобными терминами. Все, на что ты смотришь, – одно и то же. Что это?

Суббарао: Чит, чистое сознание, основополагающая реальность.

У. Г.: Я не знаю, я бы просто сказал: чистое восприятие. В чистом восприятии все представляет собой одно и то же, нет никакого установления различий.

Суббарао: Namaybandho, namaymoksha, патау sashtram, патау guru…

У. Г.: Да, никаких писаний, никакого гуру, никакого авторитета.

Суббарао: Для меня нет никакой мокши, никакого освобождения, никакого авторитета, никаких писаний, никакого гуру Все это только порождениияума. Я вне всей этой майи, я – адвайя… нет никаких двух.

У. Г.: Я не могу прибегать к этому языку, но мне приходится описывать это по‑своему – как то, что я пережил, не цитируя никакие авторитетные источники.

Но, понимаете, он не может описывать так, как я это пережил. Допустим, вы идете и говорите – я рассказывал это и Дж. Кришнамурти – с парнем, работающим в агентстве путешествий, скажем, «Томас Кук и Сыновья», и этот парень досконально знает Нью‑Йорк. Он может, не сходя с места, показать, где находится тот или иной адрес. Он никогда не покидал своего офиса, он находится там все время. Но он описывает вещи так наглядно, так реалистично. Но поместите его на место и оставьте там на пять минут, а потом снова верните сюда. Его описание изменится. Теперь он будет описывать это по‑другому. Он отбросит все те заранее приготовленные выражения; все это меняется.

Суббарао: Это умственное выражение переживания…

У. Г.: Это могло бы быть просто тем, чему они научились.

Суббарао: Ему пришлось бы прочитать так много книг, услышать так много людей, чтобы он мог отвечать на это, ничего не зная. Я согласен, это может не быть чем‑то оригинальным.

У. Г.: Здесь нет никого, кто использует эти слова. Если эти слова вас задевают, это ваша трагедия. Я не произношу эти слова. Я несколько раз объяснял вам механизм говорения. Память поставляет слова, а голосовые связки обеспечивают звук. Больше в этом ничего нет. Так что если вы задаете вопрос, приходят слова. Если вы не спрашиваете – прекрасно.

Я стараюсь объяснять это вам подробно, и именно поэтому я говорю очень пространно, чтобы сказать вам, что это не то же самое. Есть это в них или нет, меня не интересует. Почему я должен об этом беспокоиться? Я даже не знаю, что есть у меня. Поэтому как я могу спрашивать кого‑либо о чем‑либо – есть это у него или нет, или что это такое, что у него есть? Я сам не знаю, что это такое.

У Дж. Кришнамурти это могло быть. В этом я не сомневаюсь. Но, возможно, он разбавлял это и шел на компромисс. Он никогда не был способен освободиться от этого. Иначе говоря, он хотел самоутвердиться и, возможно, доказывать миру, что у него это получилось. Но теперь, когда он знает, что по праву пользуется известностью, он хочет ставить это на постоянную основу. Но для чего? Теперь пришло время мне и другим людям сомневаться в этом.

Вы видите здесь распухание, цвета, форму…

Барри: Да, я замечаю изменение цвета, ваше тело, ваше лицо внезапно выглядит другим...

У. Г.: Это приходит через заднюю дверь, без приглашения. Это единственный способ. Телу приходится меняться. Тело должно подвергаться мутации. Это не ум. Они, судя по всему, говорят о трансформации ума. Это тривиальная вещь. Это превращение, а не мутация тела. Управление телом должны брать на себя эти железы, которые индуисты называют чакрами.

Теперь, видите, я как бы погружаюсь внутрь. Это нечто очень своеобразное. Так оно начинается. Это оттого, что я слишком долго говорил. Оно давит сюда и делает это невозможным. Это означает, что мозг истощается и потому нуждается в притоке крови. Когда кровь устремляется в мозг и каналы наполняются этой кровью, телу нужно больше кислорода. Поэтому ему приходится накачивать больше кислорода, чтобы ослаблять это давление.

Барри: Приходится расходовать больше энергии?

У. Г.: Приходится расходовать больше энергии. Оно обновляется.

Хислоп: И тогда вы видите что‑то белое?

У. Г.: Порой, когда я отдыхаю, происходит сгорание. Тогда все тело становится белым из‑за этого расхода.

Виктория: Нужно ли вам сейчас пойти отдохнуть?

У. Г.: Нет, это не важно.

Следует долгий перерыв и молчание, а потом У. Г. снова начинает говорить, и теперь его голос больше не кажется слабым и немощным.

У. Г.: Если попытаться передать то состояние бытия, то здесь ничего не происходит. Я и есть те часы. Это так обманчиво – говорить, что я есть то. Единственное, что для меня существует, – это объект. Объект – это я. Я не отделен от того.

Суббарао: Вы распознаете это не как объект, а как самого субъекта?

У. Г.: Это сам субъект.

Суббарао: Это неотьемлемая часть вас самого?

У. Г.: Те висящие одеяния – часть этого субъекта.

Барри: Это называется субъективной сценой.

У. Г.: Для этого есть какое‑нибудь санскритское слово? Что‑то должно быть. Так что это – субъект.

Суббарао: И то и другое – субъекты.

У. Г.: Мне кажется глупым говорить о наблюдателе и наблюдаемом – слишком примитивно. Это не так, как оно есть. Объект является субъектом, объект не отделен от субъекта.

Суббарао: Нет субъект‑объектного отношения.

У. Г.: Нет вообще никакого отношения.

Суббарао: Но может оно приходить потом?

У. Г.: Они приходят потом, когда есть надобность. Если кто‑то спрашивает меня: «Сколько времени», это немедленно приходит, это для меня есть. Так что объект есть субъект.

Суббарао: Grahya‑grahaka‑samvitti, samanyana‑sarvade‑ hinam…

Для обычных людей есть отношение воспринимающий‑воспринимаемое. Для йога и воспринимающий, и воспринимаемое – одно и то же, между ними нет никакой разницы.

У. Г.: Нет никакой разницы. В тот конкретный момент воспринимающий является воспринимаемым. Я смотрю на то, и то является субъектом. Так что если я поворачиваюсь сюда, вы являетесь мной. Вы для меня субъект, и снова, когда я смотрю на это, то для меня это субъект.

Хислоп: Вы имеете в виду, что субъект – это пустота в вас, которая полностью наполняется...

У. Г.: Объектом.

Хислоп: Любой объект, который вы видите, становится субъектом, наполняющим эту пустоту

У. Г.: Да. Все объекты – всё, на что бы я ни смотрел в этот конкретный момент.

Это полная противоположность тому, что говорит тот парень. Не знаю, способны ли вы «ухватить» то, что я пытаюсь передать.

Хислоп: Хорошо. На данный момент понятно, что ум обычно бывает перегружен и сбит с толку этой массой в основном бесполезного и не относящегося к делу знания и отсеивает большую часть того, что доставляют ему чувства, оставляя только ту очень небольшую и особую выборку, которая могла бы быть практически полезной. Согласно этой теории, каждый из нас потенциально представляет собой свободный ум.

У. Г.: Потенциально – да. Именно избирательность внутри вас, выбирающий, воспринимающий, наблюдатель, и является тем, что искажает и разрушает возможность этого непосредственного контакта.

Дата добавления: 2014-12-08