Культура, построенная педагогикой

Итак, нельзя сказать, что миф вообще не соответствует реаль­ной действительности. Он безусловно находится в соответствии с реальностью, но - в парадоксальном соответствии. В том соответ­ствии, которое В.Я.Пропп назвал в свое время "соответствием по противоположности" ^3l. В мифе нет ничего, что бы тем или иным образом не соответствовало существующему социальному поряд­ку. Однако при этом в мифе нет ничего, что соответствовало бы этому порядку прямо. Рассказывая о жизни тотемных предков, миф переворачивает реально существующий социальный поря­док вверх тормашками, но, переворачивая его и даже выворачи­вая его наизнанку, крайне тщательно его воспроизводит. Его во­инствующее несоответствие является, если можно так выразить­ся, тщательно выверенным несоответствием: несоответствием, прослеженным до мельчайших деталей.

Строгий и изощренный сексуально-социальный порядок, ца­рящий в первобытном обществе, получает в мифе свое наоборотное отражение. А сексуальный беспорядок и подчеркнутая асоциальность поведения тотемных предков словно бы имеет в виду порядок, господствующий в данном племенном сообществе. Скажем, если культурной ценностью данного племени является какой-то определенный тип брачной регуляции, то именно этот, а не какой-либо другой тип брачной регуляции будет дразняще ниспровергаться мифом. Мол, предки людей во времена сновиде­ний жили ТАК, и оттого это закончилось ЭТИМ, и потому люди не должны жить ТАК, а должны жить ИНАЧЕ. И таким образом любой, самой мелкой детальке социально организованного про­странства мифологическое сознание противопоставляет своего рода хаотический, асоциальный коррелят. Любая социальная связь имеет свой наоборотный миф, в котором она, во-первых, разру­шена во всевозможный хаос, и только, во-вторых, стягивается за пределами этого искусственно сконструированного мифом хаоса в некую нехаотическую единицу. И, в частности, рукотворный хаос мифологической сексуальности оказывается инструментом формирования социального (прежде всего культурно-сексуаль­ного) порядка. И если в своих ритуалах и обрядах человек вос­производит мифологические сюжеты, до отказа наполненные кро­восмесительным сексом, то оборотной стороной этих ритуалов становится утверждение социально-культурных сексуальных норм.

Итак, господствующий в первобытном сознании мифологичес­кий хаос - это отнюдь не хаос вообще, не первозданный хаос, ли-

шенный всякого намека на структурированность. Это, скорее, игра в хаос, постоянно имеющая впереди себя определенный социаль­ный порядок, определенную систему искусственной культурно-сек­суальной регуляции, опрокинутую в хаос. Это странный слепок с социально-сексуальной организации первобытного общества - та­кой парадоксальный слепок, который каждой единице этой соци­ально-сексуальной организации ставит в соответствие хаотическое разрушение этой единицы. Этот-то странный слепок "наоборот" и выступает в качестве высшего регулятивного обоснования соци­ального порядка по принципу: "Что было возможно во Времена сновидений, то не допустимо сейчас..." Миф оказывается негатив­ной матрицей реального культурно-сексуального порядка. В той мере, в какой сексуальная асоциальность постулируется этой мат­рицей как исключительная прерогатива тотемных предков челове­ка, исключительной прерогативой человека становится внутриплеменной социально-сексуальный порядок. Так возникает человек культуры, и первый параметр, по которому человек культуры от­личается от своих животных предшественников - это то, что он -человек культурно отрегулированного секса, человек возделанной сексуальности. Именно окультуривание сексуального инстинкта -самого биологического из всех биологических инстинктов - это та точка, с которой начинается история культуры как таковой.

Проигрывая в своих безумных мифологических фантазиях запретное поле секса, первобытный человек накладывает на свою повседневную сексуальную жизнь скобы жестких запретов, сви­детельствующих о его принадлежности к культурным традициям своего племени. И в брак он вступает отнюдь не по позыву плоти, но по племенному закону, предписанному свыше. Его секс пере­стает быть обыденной случкой, а становится служением общест­венному долгу. А в результате возникает феномен особого секса -секса в сложном обрамлении разнообразных мифологических смыслов. Возникает секс, обремененный мифами. Взамен баналь­ной случки во имя продолжения рода возникает многообразный и изощренный секс, тождественный... самой культуре.

Человек отныне вступает в свой брачный коитальный контакт, неся все те культурные смыслы, которые являются смыслами его племени. А миф, до отказа насыщенный эротическими фантазия­ми, не просто запрещает нечто неведомое, но и будит сексуальное воображение. Ведь мир ритуально-сексуальных мистерий и ор­гий - это воистину целый мир. И если первая задача этих действ заключается в том, чтобы запретить акультурные, асоциальные формы секса (через ритуальное их проигрывание и проживание), то другая их сторона состоит в том, что они становятся непре­станным источником искушения.

Оружие ритуальных мистерий и оргий двоякоостро. С одной стороны, эти оргии вводят жесткое ограничение на кровосмеси­тельные связи или на случайный секс: ты - человек, а, стало быть, твой сексуальный выбор культурен, несет на себе отпечаток смыслов твоего племени. Но, с другой стороны, человек, пере-

живший запретительные оргии инициации, будет в своей соци­ально-упорядоченной сексуальной жизни продолжать вести внут­ренний диалог со своими тотемными предками. Эти тотемные предки будут непрерывно подавать ему свои голоса, и его секс будет всегда неуловимо связан с разыгранными некогда запре­тными ритуальными мистериями. Он будет постоянно привносить в свой секс образы отторгнутого тотемного прошлого, и сочинять все новые и новые формы сексуальной жизни, идентифицируясь со всем тотемистическим пантеоном: обезьянами, змеями, кроко­дилами, медведями и т.д. А, тем самым, он будет творить инди­видуальные образы сексуальной культуры. Его секс будет мифологически нагружен, а, стало быть, изощрен и богат. И в этом еще одно достоинство наоборотной педагогики мифа: она запрещает, не подавляя. Отказываясь от животного секса, совер­шаемого по физиологическому выбору, и изобретая совершенно новый тип секса - секса, совершаемого по социально-культурно­му выбору, первобытный человек создает эффект изощренного секса, когда запретные голоса тотемов, запретная тяга к промис­куитету и шщестным связям канализируются у него в творческую энергию глубинной сексуальной культуры, позволяющей с одним-единственным партнером выстраивать целую Вселенную секса.

Это и есть первая форма собственно культуры и творческого воображения. Человек культуры в своей исторически первой форме есть человек мифологического секса, т.е. секса, в котором не физиология, но миф определяет содержание сексуального дейст­ва, превращая банальную физиологическую реакцию факт насто­ящего искусства. Достаточно открыть "Кама-сутру" или эроти­ческие трактаты даосских философов, чтобы убедиться в этом: искусство любви в глазах древних практически тождественно самой культуре. Искусство любви - это своеобразная энциклопе­дия культуры, при том культура коитальных контактов - это лишь маленькой песчинкой в той Вселенной, которая именовалась у древних искусством любви.

Дата добавления: 2014-11-29