Проблема орудийности

Традиционное объяснение феномена искусственно сколотых галек - чопперов и других олдувайских камней со следами искус­ственной обработки - состоит в том, что они являлись элементар­ными орудиями, изготавливавшимися хабилисами в каких-то утилитарных целях.

Замечу сразу: то, что обработанные хабилисами камни явля­ются непременно орудиями труда, - это не столько эмпирический факт, сколько своего рода археологическая парадигма, в грани­цах которой сегодня осуществляются все без исключения интер­претации ранних ступеней антропогенеза. И несомненно, что до недавнего времени эта орудийная парадигма выглядела весьма убедительным основанием для описания и объяснения древней­ших археологических фактов.

Вместе с тем, любая научная парадигма имеет некоторый ин­терпретационный предел, за границами которого она теряет эврис­тический потенциал и превращается из средства развития научной теории в его тормоз; выход из ситуации такого рода совершается посредством парадигмальной революции. Похоже, что ситуация, сложившаяся в палеоантропологии к настоящему времени именно такова: накопленный за последние десятилетия археологический материал, особенно в той его части, которая касается древнейших ступеней развития человечества, выглядит настолько сложно и противоречиво, что возникают сомнения в принципиальной состо­ятельности той орудийной парадигмы, в рамках которой этот ма­териал до сих пор описывается и интерпретируется.

Между прочим, сама орудийная парадигма лишь в XIX в. утвердилась в качестве всеобщей интерпретационной схемы для понимания и анализа древнейших культурных артефактов. И, по-видимому, она выглядела достаточно убедительной, покуда шла речь об ашельской индустрии, созданной руками питекан­тропа и покуда древнейшими искусственными предметами счита­лись аббевильские проторубила, имеющие возраст порядка 500 тыс. лет. Питекантроп с объемом мозга от 900 куб.см. и выше вполне мог быть существом, способным к сознательной и целена­правленной деятельности по изготовлению каменных орудий тру­да, а ручные рубила, обнаруженные в ашельских слоях, имели отчетливо утилитарную форму.

Однако открытие гигантской по своей временной протяженности олдувайской культуры с более чем специфической галечной инду­стрией и обнаружение хомо хабилиса как наиболее вероятного создателя этой культуры заставляет существенно по-новому взгля­нуть на возможности данной интерпретационной схемы.

Суть орудийной парадигмы заключается в том, что любые обнаруживаемые археологами артефакты древнейшей материаль­ной культуры однозначно интерпретируются ими как орудия тру­да, т.е. как предметы, созданные с целью их дальнейшего утили­тарного использования. Такая трактовка археологических фак­тов древнейших культур выглядела на протяжении долгого вре­мени настолько естественной и очевидной, что она вообще не ста­новилась предметом теоретического анализа и дискуссии. Если споры и велись, то исключительно по вопросу о том, являются ли те или иные сколы на простейших галечных орудиях резуль­татом искусственной обработки или возникли естественным пу­тем. Но никогда не ставилось под сомнение, что главной мотивационной пружиной, побудившей предчеловека начать обрабаты­вать камни, являлась пружина утилитарного интереса. Мол, че­ловек делает скол с камня для того, чтобы с помощью образовав­шегося осколка решить ту или иную практическую задачу. И когда было доказано, что характер сколов на простейших олдувайских орудиях таков, что естественным образом они образоваться не могли, это было однозначно воспринято как доказательство ору­дийного характера этих предметов.

Тем не менее, возникает закономерный вопрос: насколько оправдано такое отождествление искусственного с орудийным, а культурного с утилитарным? Насколько оправдано предположе­ние, что культура является орудийно-утилитарным по своей при­роде феноменом? В конце концов, если понимать под культурой мир искусственно созданного или мир искусства в широком смысле этого слова, то это вопрос о том, насколько корректно выводить феномен искусства, феномен культуры как искусства из некоей утилитарной потребности. Ведь если в самом основании феноме­на культуры лежит орудийность, практическая целесообразность, утилитарность, то это означает, что и более совершенные, более развитые формы культуры должны иметь в качестве своего клю­чевого измерения утилитарность.

В самом деле, если олдувайская культура - это наиболее ран­няя, наиболее простая, наиболее элементарная форма культуры как таковой, это значит, что она уже должна нести в себе какие-то ключевые для понимания самого феномена культуры измере­ния, должна нести в себе нечто абсолютно фундаментальное по отношению к сколь угодно развитым формам культуры. И если мы признаем, что сутью самой ранней манифестации культуры является орудийность, утилитарность, то это предполагает оп­ределенный взгляд на сущность всех последующих культурных феноменов: утилитарность, орудийность должны будут в этом случае рассматриваться в качестве предельного, конечного и наиболее глубокого измерения всех прочих культурных фено­менов.

Впрочем, есть и иные основания сомневаться в корректности орудийно-утилитарной интерпретации артефактов древнейшей человеческой культуры. И связаны эти сомнения с анализом самого феномена деятельности по производству орудий труда. Уже при ближайшем рассмотрении эта деятельность - даже в самых эле­ментарных своих формах! - оказывается сверхсложной в интел­лектуальном отношении деятельностью, требующей для своего осуществления такой организации высших психических функ­ций, которая оказывается принципиально недостижима для су­ществ с мозгом обезьяны.

Еще раз вернусь к тому, что создатель галечной индустрии -Homo habilis - это существо с уровнем развития мозга, принципи­ально соответствующим уровню развития австралопитековых обезьян. Важным, хотя и косвенным показателем этого уровня является объем мозга: общепризнано, что процесс антропогенеза и связанный с ним процесс развития высших психических функ­ций антропоидов сопровождался чрезвычайно быстрым увеличе­нием объема мозга: со средних значений 400-500 куб. см. у ав­стралопитековых и хабилисов до 1400 куб.см. у человека совре­менного вида, причем в основном за счет увеличения лобных долей. Поэтому процесс увеличения объема мозга вполне можно рассматривать в качестве одного из важнейших показателей раз­вития высших психических функций в процессе антропогенеза.

И в этой связи выглядит вполне закономерно вопрос: а мог ли Homo habilis - существо с мозгом, составляющим менее полови­ны объема мозга современного человека, создавать именно ору­дия труда, т.е. предметы, предназначенные для какого-то даль­нейшего целевого использования?

Как уже говорилось, у современных палеоантропологов поло­жительный ответ на этот вопрос не вызывает сомнений. На чем, однако, базируется эта уверенность?

Обычно подчеркивают крайнюю примитивность тех ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ операций, которые совершает предчеловек, создавая свои первые орудия. И, тем самым, неявно предпо­лагают, что главная проблема в изготовлении каменного орудия труда - это проблема технологическая. Мол, если речь идет всего о трех-четырех сколах, которые делает хабилис, обрабатывая камень, то это не слишком сложно. Однако дело вовсе не в коли­честве сколов, а в самой проблеме цели, которую должен поста­вить перед собой создатель даже самого простого орудия.

Дело в том, что изготовление орудий труда - любых, даже самых элементарных - предполагает способность создающего их человека к постановке совершенно особых целей - целей, кото­рые могли бы быть определены как цели второго порядка. А это, между прочим, целевая деятельность, которая принципиально недоступна существу с интеллектом обезьяны.

Целями первого порядка я называю цели, которые можно было бы по-другому назвать естественными целями. Это цели, которые существуют у любого живого существа на уровне его базовых биологических потребностей. А это значит, что их не приходится искусственно ставить - они существуют как бы сами собой. Скажем, обезьяна может быть весьма изобретательна в попытках достать недоступный банан, но при этом она не осуществляет никакого сознательного целеполагания, никакой сознательной постановки цели как рационального акта. Цель в данном случае как бы априорно поставлена на уровне биологического алгорит­ма, на уровне генетической программы. Банан - это, в сущности говоря, не цель, а предмет желания, органически существующая потребность.

Что же касается целей второго порядка, то это принципиаль­но искусственные цели - цели, которые человек формирует сам, осуществляя целеполагание. И вот как раз способность к искус­ственному целеполаганию - это сверхсложная способность, нахо­дящаяся далеко за границами интеллектуальных способностей любого, даже самого умного животного.

Кстати говоря, когда шестимесячный ребенок тянется к яркой погремушке - здесь тоже нет никакого целеполагания. Да, погре­мушка ему интересна, да, погремушка привлекательна. Но можно ли утверждать, что шестимесячный ребенок ставит перед собой какую-то сознательную цель? Разумеется, нет. Он просто руко­водствуется потребностями, которые заложены на уровне его ге­нотипа. А когда двухгодовалый малыш методично выбрасывает

на пол содержимое ящика папиного стола, он вовсе не ставит при этом той или иной целевой задачи, вовсе не пытается получить некий заранее запланированный результат, а просто осуществля­ет некую - не простроенную заранее рациональным образом - пос­ледовательность действий, которые интересны ему ЗДЕСЬ И ТЕПЕРЬ, а вовсе не с точки зрения достижения некоего заранее запланированного результата. Он делает что-то - и с любопытст­вом смотрит, что же у него получается? И точно такая же логика определяет действия этого малыша, когда он готов до бесконеч­ности включать и выключать свет в комнате: ему интересен сам процесс включения или выключения света.

Наоборот, деятельность по изобретению и изготовлению лю­бых, даже самых элементарных орудий труда - это деятельность, связанная с сознательным целеполаганием, деятельность, связан­ная с формированием искусственных целей второго порядка.

Цель второго порядка - это принципиально рациональная структура, предполагающая некоторое мысленное простраивание деятельности и ее результата. А деятельность, опирающаяся на сознательное целеполагание, это деятельность, которая предпо­лагает предварительное интеллектуальное моделирование - моде­лирование будущего. Человек, ставящий перед собой сознатель­ную цель, - это человек, который интеллектуально прогнозирует некий результат своей деятельности, а не просто следует какому-то своему желанию. Цель - это не просто объект влечения, а некий интеллектуальный конструкт, создаваемый человеком по поводу объекта влечения.

Понятно, что такая сложная прогностическая деятельность рассудка является продуктом длительного культурного развития, и никак не может предшествовать феномену культуры, - касается ли это становления рационального целеполагания у маленького ребенка, или же становления феномена рационального целепола­гания в самой культуре.

Взглянем под этим углом зрения на феномен галечной куль­туры.

Сложны или просты олдувайские гальки в интеллектуальном отношении? На первый взгляд, нет ничего проще: взять круглую гальку и сделать с нее несколько искусственных сколов. Однако если исходить из предположения, что олдувайские гальки - это орудия труда, то интеллектуальная нагруженность этих галек оказывается непомерно большой. Даже самые простые в техно­логическом отношении сколы оказываются в этом случае продук­том сложнейшей интеллектуальной деятельности.

Если один-единственный скол, совершенный хабилисом, был совершен им с целью создания некоего орудия труда, т.е. предме­та, предназначенного для обработки других предметов, это озна­чает, что он совершил фундаментальный интеллектуальный про­рыв. Более того, совершение одного-единственного скола с це­лью превращения природного камня в некое искусственное ору­дие груда следует признать в качестве наиболее сложного и

наиболее фундаментальный шага на всей дистанции, отделяю­щей обезьяну от человека. Ведь принципиальная сложность лю­бого, даже самого примитивного орудия труда состоит не в том, насколько сложной была технология его обработки, а в самой ИДЕЕ орудийности, в той УМСТВЕННОЙ СХЕМЕ, которая лежит в основании любого орудия. Тот или иной искусственно обработанный предмет может быть назван орудием труда только в том случае, если на его рабочем крае как бы присутствует не­зримо образ той деятельности, в которой этому орудию придется принимать участие. Иначе говоря, изготовитель орудия труда, как бы ни было оно примитивно, удерживает в плане своего со­знания цель, ради которой он изготавливает это орудие. А это значит, что любое, даже самое примитивное орудие труда требует сверхсложного интеллектуального обеспечения.

В частности, речь идет о том, что любая деятельность по изго­товлению орудий труда, т.е. по изготовлению предметов, предна­значенных для дальнейшего утилитарно-целевого использования, предполагает совершенно особую способность создающего их су­щества к двойному рефлексивному опосредованию: оно обраба­тывает данный камень с помощью другого камня затем, чтобы полученный в результате искусственный предмет использовать в какой-то практической ситуации заранее запланированным обра­зом. И, как бы ни были примитивны олдувайские гальки, они просто обязаны быть опосредованы именно таким, сверхсложным, двойным целеполаганием, если они действительно представляют из себя орудия труда, а не что-то другое.

Традиционная археологическая парадигма, однозначно навя­зывающая грубо оббитым камням нижнепалеолитических слоев орудийные смыслы, как бы предполагает у создателей этих камней высокую способность к рациональному целеполаганию: мол, архантроп оббивает камень затем, чтобы использовать его для до­стижения каких-то целей. Но при этом остается без ответа глав­ный вопрос: каким образом в голове архантропа возникает сама идея предметного целеполагания, не имеющего прямого отноше­ния к тем или иным биологическим потребностям. Ведь любое предметное целеполагание, не связанное с прямыми биологичес­кими потребностями, вовсе не является чем-то, данным человеку от рождения, а возникает на достаточно высокой ступени психи­ческого развития человека и связано с достаточно высоким уров­нем абстрагирующей деятельности рассудка. Кроме того такого рода целеполагание неизбежно связано с осознанием фактора времени: цель - это то, по отношению к чему требуется пройти некоторую дистанцию во времени.

Между прочим, не то что изготовить, а просто ПОДОБРАТЬ некий осколок камня с целью его дальнейшего использования в какой-то деятельности - сверхсложная в интеллектуальном отно­шении задача. Подчеркиваю: не просто схватить первый попав­шийся обломок и бросить его в приближающегося врага, а именно подобрать, то есть выбрать, имея в виду некую деятельность, в

которой этому камню предстоит принять участие. Ведь выбрать, подобрать осколок камня может только тот человек, чей взгляд уже культурно возделан. Но откуда взяться этой культурной возделанности, коль скоро речь идет о том этапе, когда культуры как таковой еще нет, и ей еще только предстоит родиться?

Выдвигают гипотезу, что, прежде чем возник феномен древ­нейшей каменной индустрии, существовал длительный период, когда прачеловек пользовался природными каменными обломками. Но в том-то и состоит загадка, что подобрать при­родный каменный обломок под ту или иную заранее запланиро­ванную деятельность в каком-то смысле немногим легче, чем из­готовить необходимый скол. Любое целевое утилитарное исполь­зование природного каменного обломка - это сложнейший в куль­турном отношении акт (о чем более подробная речь впереди), и такого рода утилитарная деятельность принципиально не может возникнуть, прежде чем возникнет сам феномен культуры. А пер­вичной манифестацией культуры как раз и является древнейшая каменная индустрия.

Дата добавления: 2014-11-29