Опоры выбора

Но почему даже в условиях искусственной дрессировки, когда дрессировщик создает систему условнорефлекторных подкрепле­ний, не удается сформировать способность к изготовлению про­стейших каменных орудий труда у высших приматов? В значи­тельной мере объяснить принципиальную непреодолимость этого барьера для животных можно в связи с анализом феномена много­факторного абиологического выбора, о чем шла подробная речь в предшествующих главах.

"А затем выбрать из числа образовавшихся осколков наиболее пригодные для использования в качестве орудий", - рекомендует Ю.И.Семенов нашему гипотетическому предку, полагая, видимо, что выбор подходящего орудия среди десятка каменных осколков - это более или менее простая задача, принципиально решаемая на уровне животного интеллекта.

Однако в том-то и состоит суть дела, что выбор подходящего осколка - это совсем не просто. Это, между прочим, в не меньшей степени, нежели создание орудий труда, является сложнейшей в интеллектуальном отношении процедурой, которая предполагает способность к абстрактному моделированию будущего, основы­вающуюся на достаточно обширном опыте. Ведь чтобы выбрать

из множества осколков подходящий, необходимы какие-то осно­вания для такого выбора, некие точки отсчета, которые бы позволили судить о том, почему и чем один каменный обломок лучше или предпочтительнее другого. Но это те основания, кото­рые могут возникнуть лишь в результате какого-то культурного опыта и предполагают такой уровень интеллекта, который отсут­ствует у обезьяны.

В предыдущих главах уже шла речь о том, что никакое жи­вотное не способно осуществить выбор среди предметов, не имею­щих непосредственного биологического значения. Суть искусст­ва дрессировки, между прочим, в том и состоит, что биологичес­ки нейтральные факторы превращаются в биологически значи­мые через формирование условно-рефлекторной связи с подкорм­кой. Можно, конечно, предположить, что у предчеловека был некий Дрессировщик, который научил его выбирать из каменных осколков, но тогда мы будем вынуждены покинуть почву естест­венного анализа. А кроме того, никакой гипотетический дресси­ровщик не сможет сформировать у существа, находящегося на ступени вчерашнего австралопитека, способность к СВОБОД­НОМУ выбору из биологически равнозначных возможностей, без чего принципиально невозможна деятельность по изготовлению каменных орудий, предназначенных к дальнейшему использова­нию в каких-то практических целях.

Еще раз подчеркну, что животное обладает только одной сет­кой размерности в своих взаимоотношениях с окружающим ми­ром, и эту сетку создает иерархия биологических потребностей, заложенная на уровне генетического механизма. Поэтому шим­панзе может упорно долбить кокосовый орех камнем или с раз­маху бросать камень на кокосовый орех: результат такой дея­тельности имеет вполне определенную биологическую однознач­ность, связанную с извлечением из кокосового ореха вкусного содержимого. Иначе говоря, у результата этого действия есть вполне определенная биологическая размерность, и эта биологи­ческая размерность результата является тем самым учителем, или, точнее, тем самым "дрессировщиком", который может стимули­ровать шимпанзе ко все новым и новым попыткам раскалывания ореха с помощью камня.

Однако совершенно иным образом обстоит дело в случае, когда происходит обработка одного камня с помощью другого камня: какой бы результат ни получился, у него будет принципиально отсутствовать биологическая размерность. Поэтому любая наме­ренная обработка камня предполагает наличие некоторых искус­ственных, надбиологических схем, которые бы делали один ва­риант камня более предпочтительным, нежели другой.

Проблема культурного намерения, т.е. намерения, не имею­щего прямой биологической природы, состоит именно в том, что такое намерение всегда опирается на выбор из множества бесконечнофакторных возможностей. Следовательно, существо, кото­рое выступает с намерением разбить камень, - это существо, спо-

собное к выбору с опорой на внебиологические (=культурные) факторы. Однако такие внебиологические точки опоры, в свою очередь, могут являться только результатом некоторого культур­ного движения и не могут предшествовать возникновению каменной индустрии.

Иначе говоря, даже простое намерение разбить камень (не говоря уже о целенаправленном оббитии какого-то куска, что невозможно без мысленного предметного моделирования) пред­полагает способность того существа, которое это делает, осу­ществлять ВЫБОР из образующихся обломков. Однако это-то и представляет непреодолимую сложность даже для высших обезьян, поскольку такой выбор заведомо не имеет никаких био­логических точек отсчета, и потому должен быть опосредован некими искусственными ориентирами, т.е. должен иметь неко­торую опорную... мифологию, - скажем, мифологию утилитар­ности.

Проблема каменного орудия труда, а, вместе с тем, и пробле­ма человека состоит, таким образом, вовсе не в том, чтобы некое существо оказалось способно искусственно обработать какой-то обломок камня, а, прежде всего, в том, чтобы оно оказалось спо­собно ВЫБРАТЬ некий обломок камня среди сотен и тысяч дру­гих, т.е. чтобы оно смогло оказать предпочтение одному камен­ному обломку перед другими. А это, как показал весь предшест­вующий анализ, и является той задачей, способность к решению которой принципиально отличает человеческого сознание от пси­хики животных.

Скажем, когда шимпанзе обламывает ветку и с помощью зу­бов или рук очищает ее от листьев, чтобы доставать термитов из термитника, она не совершает при этом никакого выбора: она берет первую попавшуюся ветку, а, значит, не осуществляет никакого предварительного примеривания, не осуществляет никакого предварительного интеллектуального моделирования. И тем более это касается каменного осколка. Каменный осколок, какой бы он формой ни обладал, является вещью довольно бес­толковой в повседневной жизни высших приматов, и потому едва ли не единственная функция, в которой используются камни высшими приматами - это функция бросания, функция защиты от врагов. Однако принципиальная особенность такого исполь­зования камней заключается в том, что обезьяна не совершает никакого выбора из тех камней, которые валяются вокруг, а бро­сает первый попавшийся. Принципиально то же самое происхо­дит и в случае, когда шимпанзе с помощью камня разбивает ко­косовый орех: для этой цели используется именно первый попав­шийся, случайный камень, но ни в коем случае не камень, пред­варительно выбранный. Выбор из биологически равнозначного -это задача, которая в принципе не решается на уровне психики животного. Совершить выбор среди биологически равнозначных осколков камней способно только существо, обладающее созна­нием, т.е. уже человек.

В предыдущих главах было показано, что предельным осно­ванием любого надбиологического выбора может и должна яв­ляться некая искусственная сетка координат, некая система ус­ловностей, которая была нами названа первичной мифосемантикой, навязываемой человеком окружающему его миру. Как фор­мируется такого рода сетка мифологических условностей в про­цессе антропогенеза - интереснейший вопрос, и он будет доста­точно подробно рассмотрен на следующих страницах. Сейчас же важно подчеркнуть, что утилитарный выбор требует своего мифа не в меньшей степени, чем любо другой надбиологический вы­бор. Более того, утилитарный миф, упорядочивающий предметы окружающего человека мира под углом зрения возможности их утилитарного использования - это, пожалуй, одна из наиболее сложных в интеллектуальном отношении мифологических кон­струкций, поскольку она предполагает развитую способность к интеллектуальному прогнозированию и абстрактному моделиро­ванию.

Выбор каменного обломка на утилитарной основе - это выбор с целью его последующего орудийного использования в той или иной практической ситуации. Но, чтобы сделать такой выбор, человек должен осуществить сложнейшую в интеллектуальном отношении операцию примеривания того или иного обломка к гипотетической ситуации его практического использования. А это значит, что в процессе выбора человек должен производить свое­го рода предварительное интеллектуальное моделирование той ситуации, в которой данный осколок будет потенциально исполь­зован. Среди каменных обломков, которые могут иметь самые непредсказуемые очертания, нужно выбрать те, которые могут оказаться ориентировочно полезны при решении той или иной практической задачи. При этом, перебирая варианты, нужно осу­ществлять постоянную умственную примерку к возможным прак­тическим ситуациям, а, следовательно, удерживать в голове эти возможные многофакторные ситуации. А для этого, в свою оче­редь, нужно научиться среди бесконечного многообразия камен­ных обломков, бесконечного многообразия каменных поверхнос­тей, типов сколов и размеров выделять некие устойчивые формы, которые можно было затем целенаправленно искать на каменных развалах, или, тем более, искусственно формировать в процессе целенаправленной обработке камня.

Таким образом, любое примеривание предполагает наличие некоей размерности, опираясь на которую только и можно совер­шить акт выбора. А поскольку речь идет о биологически равно­значных предметах, такая размерность может быть только раз­мерностью культуры. Естественно, что хабилис, не имеющий куль­турной предыстории, принципиально не может обладать такого рода культурной размерностью, а, значит, у него нет и не может быть никаких оснований для выбора, как и у обезьян. И уж во всяком случае такого рода умственное примеривание хаотических обломков к каким-то практическим ситуациям, прикидывание на

глазок их потенциальных утилитарных возможностей и отбор на этой основе требует высокоразвитого интеллекта, а отнюдь не того примитивного сознания, с которым появляется на эволюционной арене Homo habilis. Перечисленный комплекс задач не только не прост, но и, пожалуй, представляет собой одну из наиболее слож­ных форм выбора, предполагающую высочайший уровень разви­тия абстрактного мышления.

Но даже если предположить, что Homo habilis чудесным об­разом обладал интеллектуальным потенциалом достаточным для совершения такого рода свободного выбора, совершенно очевид­но, что то предварительное интеллектуальное моделирование, на котором основан всякий утилитарный выбор, невозможно осуще­ствить доопытным образом. А это значит, что опыт по использо­ванию тех или иных обломков в качестве орудий труда должен... предшествовать факту их использования в качестве тех или иных орудий труда, что абсурдно.

Из всего сказанного и выходит, что утилитарность - это такое качество искусственных предметов, которое не может ПРЕД­ШЕСТВОВАТЬ их созданию, а может возникать лишь ВСЛЕД тому, что они уже созданы. А, значит, первоначальное основание выбора того или иного каменного обломка должно иметь не ути­литарные, а более условные мифологические основания. Утили­тарность не может являться наиболее ранним основанием мифосемантического упорядочения, не может являться предельным основанием процедуры выбора на самых ранних ступенях куль­туры, а, следовательно, обработанные рукой хабилиса предметы не могут быть целенаправленно изготовленными орудиями тру­да, исходно предназначенными к тому или иному утилитарному использованию.

Вообще говоря, если орудийная парадигма верна, и каменная индустрия в ее наиболее ранних образцах на самом деле является не чем иным, как производством орудий труда с сознательной целью их дальнейшего утилитарного использования, то это озна­чает, что создатель самых ранних, самых примитивных орудий труда уже обладал полноценным человеческим сознанием и вы­сокоразвитой моторикой руки. Но, таким образом, получается совершенно невероятная вещь, будто сам феномен человека яв­лялся исторической предпосылкой каменной индустрии и куль­туры как таковой, но никак не результатом длительного культур­ного развития. Таков неизбежный логический вывод из предпо­ложения, будто древнейшая каменная индустрия являлась инду­стрией по производству орудий труда. И в этом случае возникновение феномена человеческого сознания должно быть рассмотрено как своеобразное чудо, как некая сверхъестествен­ная флуктуация эволюции.

Одно из двух: или способность к искусственному целеполаганию в отличие от стремления к удовлетворению естественных биологических потребностей не дается человеку от рождения, являясь результатом культуры, и потому никак не может быть

рассмотрена в качестве предпосылки возникновения древнейшей формы каменной индустрии, или же мы оказываемся вынужде­ны вводить гипотезу Творца, несущего всю полноту ответствен­ности за возникновение самого феномена сознания. Ведь если мы предполагаем, что хабилис, живший более двух миллионов лет назад, создавал свои "галечные орудия" с сознательной целью их дальнейшего использования, т.е. с целью использования их именно в качестве орудий труда, - мы неявно предполагаем тем самым, что сознание предшествует самому феномену искусствен­ного орудия: мол, предчеловек, только-только начинающий со­вершать первые галечные сколы уже обладает сознанием. Но тог­да вопрос о природе сознания, явившегося в голову архантропа "из ниоткуда", становится вопросом о чуде, а само происхожде­ние человека - делом Божьего Промысла, возжигающего в голове некоего человеческого предка свет целевого сознания.

Таков базовый парадокс, связанный с возникновением фено­мена человека: сама возможность целенаправленного изготовле­ния орудий труда предполагает уже сформированное сознание; но что же в таком случае являлось источником его формирова­ния? И возможно ли найти разумный выход из описанного тупи­ка, если не ссылаться на чудо?

Похоже, что если такой выход и существует, то он должен быть связан с отказом от орудийной парадигмы, с отказом от представления о том, что древнейшая каменная индустрия - это индустрия по производству орудий труда. Во всяком случае, если предположить, что целенаправленная деятельность по изготовле­нию орудий труда возникает на достаточно развитых ступенях культуры, а каменная индустрия в ее самых ранних образцах является чем-то принципиально иным, а не деятельностью по изготовлению орудий труда, то это способно объяснить многие антропологические парадоксы, связанные с возникновением фе­номена культуры два с половиной миллиона лет назад.

Итак, попробуем взглянуть на совокупность антропогенетических данных под новым углом зрения. Попробуем допустить, что культура не утилитарна, не орудийна по своему происхожде­нию, и что древнейшее каменное производство как исторически первая манифестация феномена культуры является чем-то неиз­меримо более простым, нежели целенаправленная деятельность по производству орудий труда, и одновременно чем-то неизмери­мо более сущностным для понимания самого феномена культу­ры. Попробуем допустить, что утилитарность и орудийность - это позднейшее завоевание культуры, но никак не ее исходная точка. Но что же в таком случае могло явиться исходной, базовой точкой культуры? Замечу, что принципиальной особенностью этой гипотетической точки должна быть ее одновременная принадлеж­ность двум мирам: с одной стороны, эта наиболее элементарная форма культуры должна быть настолько проста, что ее существо­вание могло быть принципиально обеспечено морфофизиологией хабилиса. А, с другой стороны, это должно быть нечто поистине

фундаментальное для понимания самого феномена культуры, в том числе - в его наиболее развитых формах. Совершенно оче­видно, кстати, что утилитарность, орудийность не удовлетворяют ни первому, ни второму требованиям. Но что же в таком случае являлось этой таинственной исходной точкой культуры, полу­чившей свое предметное выражение, в частности, в феномене га­лечной индустрии?

Анализу этого принципиального вопроса и будут посвящены последующие страницы книги. Пока же еще раз зафиксирую прин­ципиальный вывод и одновременно предпосылку последующего анализа: если мы хотим остаться на позициях естественнонауч­ного подхода, следует признать, что обрабатываемые хабилисом камни не являлись сознательно и целенаправленно изготовлен­ными орудиями труда.

Существо с интеллектуальным потенциалом австралопитека принципиально не может изготавливать орудия труда. И, тем не менее, мы имеем безусловный археологический факт создавае­мой хабилисом галечной индустрии. Вывод из очерченного пара­докса может быть только один: обрабатываемые хабилисом галь­ки по своему первоначальному происхождению не являются ору­диями. Но чем же в таком случае они являются?

Об этом - в следующей главе.

1. См.: Археология Центральной Африки. М., 1988, с.36-41.

2. М.К.Мамардашвили. Классический и неклассический идеа­лы рациональности. Тбилиси, 1984, с.58.

3. Там же, с.59.

4. Там же, с.59-60.

5. Д.Джохансон, М.Иди. Люси: Истоки рода человеческого. М., 1984, с.236.

6. Там же, с.228.

7. См.: У.Брей, Д.Трамп. Археологический словарь. М., 1990, с.275.

8. История первобытного общества: Общие вопросы. Пробле­мы антропосоциогенеза. М., 1983, с.240.

9. Фарбер Д.А. Онтогенез мозговых структур. - В кн. Естест­веннонаучные основы психологии, М., 1978, с. 270.

10. Умственное воспитание детей раннего возраста. М., 1968, с.72.

11. Развитие личности ребенка. М., 1987, с.35.

12. И.Л.Андреев. Происхождение человека и общества. М., 1988, с.95.

13. Там же, с.241.

14. Там же, с.275.

15. См.: И.Л.Андреев. Происхождение человека и общества. М.,1988, с.96.

16. См. напр.: В.П.Алексеев. Становление человечества. М., 1984, с.149

ГЛАВА 2.

Дата добавления: 2014-11-29