Зак. 18 4 страница. ные с перебором контекстов, могли бы быть преодолены с развитием компьютеризации, но осуществить чисто дешифровочное

Дескриптивизм

ные с перебором контекстов, могли бы быть преодолены с развитием компьютеризации, но осуществить чисто дешифровочное, не связанное с обращением к интуиции информанта описание какого-либо конкрет­ного языка не удалось ни одному дескриптивисту.

Также лишь соображениями простоты 3. Харрис объяснял целе­сообразность стандартного для дескриптивистов порядка: сначала фо­нологический анализ, затем морфологический: «Так же как мы мо­жем переходить от морфем к фонемам, так мы можем — и притом с большей простотой — переходить от фонем к морфемам». Он вполне допускал возможность разделения текста на части, соответствующие целым морфемам, лишь на основе учета их дистрибуции, а затем уже членения их на фонемы. Ясно, что такой подход был еще менее реа­листичен, чем более обычный для дескриптивистов обратный путь.

Подход, доведенный до логического завершения 3. Харрисом, сужал задачи лингвистики до таких узких пределов, в каких реально нельзя было работать; возможность на практике писать дескриптивные грамма­тики конкретных языков достигалась лишь за счет неявного отказа от некоторых слишком жестких ограничений. Однако это не значит, что дескриптивистский подход ничего не дал науке. Именно крайнее суже­ние проблематики дало возможность сосредоточиться на том, что остава­лось согласно дескриптивистским канонам в пределах лингвистики. На другом уровне и применительно к другим областям науки о языке дес­криптивисты оказались в этом отношении близки к младограмматикам, также сильно сужавшим объект изучения. Как и младограмматики, дес­криптивисты, не внеся многого в лингвистическую теорию, значительно развили методику лингвистической работы. Исходя из нереалистичного допущения, они показали, что может сделать лингвистика при таком ограничении. Процедурный подход к языку, критерии сегментации тек­ста, дистрибуционный анализ, отождествление единиц на основе дистри­буции — все это либо уточняло и формулировало в явном виде ту мето­дику, которая существовала неосознанно со времен александрийцев, либо давало основу для принятия решений там, где интуиция не дает ответа. При выработке методов описания дескриптивисты активно начали при­менять математические методы. Такая методика давала, как и компара­тивная методика у младограмматиков, возможность проверять получае­мые лингвистом в области синхронной фонологии и морфологии результаты, сравнивать те или иные описания. И даже такой резкий критик дескриптивизма, как Н. Хомский, не мог отрицать значимости дистрибуционных методов, выработанных дескриптивистами. Нельзя не отметить и того, что дескриптивная лингвистика активно занималась применением своей методики к изучению многих языков, в том числе ранее не описанных; дескриптивисты стали авторами большого числа книг и статей — по значительному числу языков мира.

В. М. Алпатов

В то же время господство дескриптивизма в американской линг­вистике (как и столь же несомненное господство младограмматизма в европейской науке в соответствующий период) закончилось резкой кри­тикой его методологических основ и резкой сменой научной парадиг­мы. Произошло это в 60-е гг. после выступления Н. Хомского и его последователей, которые показали неспособность дескриптизизма от­ветить на многие теоретические и практические вопросы. Очень быст­ро, уже ко второй половине 60-х гг., дескриптивизм полностью усту­пил в США свои позиции генеративизму, хотя многие выработанные в его рамках методические приемы не утратили своего значения и сейчас.

ЛИТЕРАТУРА

Арутюнова Н.Д., Климов Г. А., Кубрякова Е. С. Дескриптивизм // Основные

направления структурализма. М., 1964. Глисон Г, Введение в дескриптивную лингвистику. М., 1959.

ЭДВАРД СЕПИР

Развитие лингвистики в США в 20—30-е гг. далеко не исчерпыва­лось дескриптивизмом. Другим важным направлением была так на­зываемая этнолингвистика, крупнейшим представителем которой был Эдвард Сепир (1884—1939).

Э. Сепир родился в Германии, но, когда ему было пять лет, его семья переселилась в США. Он был учеником Ф. Боаса и со студенче­ских лет занимался полевым исследованием индейских языков. В 1910—1925 гг. он работал в Оттаве, столице Канады, где им была напи­сана самая известная книга «Язык» (1921). После возвращения в США он был профессором в Чикагском, а затем в Йельском университете. Им было подготовлено много учеников.

Э. Сепир был ученым очень широкого профиля. Если его совре-менники-дескриптивисты, как и многие другие структуралисты, стара­лись жестко ограничивать свою деятельность проблематикой внутрен­ней лингвистики, то ему был свойствен совсем иной подход. Как пишет А. Е. Кибрик в предисловии к изданию трудов ученого, «большую часть своей академической карьеры Сепир занимал должности по отделению антропологии, и это наложило особый отпечаток на все его научное ми­ровоззрение. Но главным делом его жизни был, несомненно, язык. Та­кая двойственность научной деятельности Сепира обернулась в конеч­ном счете великим благом, потому что это позволило ему избежать распространенного соблазна профессионального изоляционизма, сохра­няло в нем способность и готовность к интегральному взгляду на при­роду языка, который как объективная данность существует не сам для себя, а в сокровенной связи со всеми проявлениями человеческого духа. Открытый, незашоренный взгляд Сепира на язык естественно приводил его к размышлениям, сближавшим его концепцию с идеями, находящи­мися на стыке смежных наук о человеке — этнологии, психологии, со­циологии, психиатрии, фольклористики, теории религии». Такой широ­кий подход к предмету исследований выделял ученого не только среди американских лингвистов, но вообще среди языковедов его эпохи. Даже систематически выходившие за пределы внутренней лингвистики праж­цы не занимались столь разнообразным кругом проблем.

Среди многочисленных работ Э. Сепира мы видим исследования по общему языкознанию, по описанию индейских языков, по компара­тивистике, психолингвистике, социолингвистике, культурологии и др. Безусловно, он был ученым энциклопедического типа, достаточно ред­кого в эпоху, когда все более преобладала узкая специализация. Ему принадлежит до сих пор сохраняющая свое значение генетическая клас­сификация языков Северной Америки. Одним из первых он разрабаты-

В. М. Алпатов

вал методику полевых исследований. Весьма интересная его работа «Речь как черта личности» посвящена проблеме, до сих пор не получившей в лингвистике должного освещения, — выяснению того, как отражаются в языке индивидуальные особенности человеческой личности. Ряд его публикаций выходит за пределы лингвистики и посвящен общим проб­лемам культуры, человеческого поведения и т. д. Представление о Э. Се­пире как ученом дает изданный в 1993 г. в Москве сборник его сочине­ний «Избранные труды по языкознанию и культурологии». В сборник входит и его книга «Язык», в 1934 г. уже издававшаяся в русском переводе.

Книга «Язык» рассчитана на достаточно широкого читателя. Она сочетает в себе популярность и доходчивость изложения с высоким научным уровнем, в ней просто говорится о серьезном. В этом отноше­нии книга Э. Сепира сходна с появившейся одновременно с ней книгой Ж. Вандриеса, однако теоретические взгляды двух лингвистов доста­точно различны. Если у Ж. Вандриеса еще многое принадлежит XIX в., то книга Э. Сепира отражает уже следующий этап развития науки.

В книге Э. Сепира «Язык» рассматриваются самые различные во­просы внутренней и внешней, синхронной и диахронной лингвистики. Наряду с рассмотрением языковых структур большое место уделено та­ким проблемам, как язык и культура, язык и литература, специальная глава посвящена языковым контактам. Важна для Э. Сепира почти пе­реставшая к тому времени интересовать лингвистов проблема языка и мышления. Ученый выступал против традиционного представления о том, что язык — лишь внешняя форма мысли: «С точки зрения языка мышление может быть определено как наивысшее скрытое или потенци­альное содержание речи, как такое содержание, которого можно достичь, толкуя каждый элемент речевого потока как в максимальной степени наделенный концептуальной значимостью. Из этого с очевидностью сле­дует, что границы языка и мышления в строгом смысле не совпадают. В лучшем случае язык можно считать лишь внешней гранью мышления на наивысшем, наиболее обобщенном уровне символического выраже­ния». Постоянно в книге говорится о выявлении наиболее общих свойств языка, позднее идеи Э. Сепира оказали влияние на становление лингви­стики универсалий.

Но более всего книга «Язык» известна в связи с рассмотрением в ней типологической проблематики. Впервые после краха стадиальных теорий и временного прекращения интереса к типологии была вновь поставлена проблема системного сопоставления языков независимо от их генетических связей. Э. Сепир писал: «Мы можем сказать, что все языки друг от друга отличаются, но некоторые отличаются значительно более, чем другие, а это равносильно утверждению, что возможно раз­группировать их по морфологическим типам». Однако традиционная морфологическая классификация языков не могла его удовлетворить

Эдвард Сепир

по многим причинам: количество привлекаемых языков было ограни­ченным, все языки старались классифицировать лишь с одной точки зрения, пытаясь все свести к «единой простой формуле», как взаимо­исключающие явления рассматривались флексия, агглютинация и т. д., хотя эти признаки могут сосуществовать в конкретных языках. Тем более, конечно, устарели стадиальные идеи. Тем не менее Э. Сепир осо­знавал, что традиционные понятия вроде флексии или агглютинации не следует отбрасывать, поскольку они отражают существенные стороны языковой структуры.

На смену традиционной одномерной Э. Сепир предложил много­мерную классификацию. Выделяются три основных признака, на осно­ве которых могут классифицироваться языки. Во-первых, это степень сложности слова: аналитические, синтетические и максимально слож­ные полисинтетические (инкорпорирующие). Во-вторых, это степень спа­янности элементов внутри слова: выделяются языки изолирующие, аг­глютинативные, фузионные (флективные) и символические (для которых характерно выражение грамматических значений путем внутренних изменений в корне). Наиболее оригинален и важен для Э. Сепира тре­тий признак, связанный с типами языковых значений. Все значения он подразделял на основные (конкретные), выражаемые отдельными слова­ми или корнями; менее конкретные деривационные, обычно выражае­мые словообразовательными суффиксами; еще более абстрактные, но с некоторой долей конкретности конкретно-реляционные; наконец, име­ющие лишь синтаксическое значение чисто-реляционные. Два последних типа значений могут выражаться аффиксами, внутренними изменения­ми корня, а чисто-реляционные — и позицией (порядком слов). Два полярных типа есть, согласно Э. Сепиру, во всех языках, два средних — не во всех; в зависимости от возможности существования обоих классов или только одного из них выделяются четыре типа языков. Последняя классификация признается наиболее важной, поскольку она затрагива­ет не «внешнюю языковую технику», как две первые, а передачу значе­ний в языке.

Хотя Э. Сепир отмечал, что в конкретном языке могут сосущество­вать разные назначения одного и того же признака, но он, как и типологи XIX в., считал, что каждый язык может быть отнесен к некоторому опре­деленному классу, критерием такой принадлежности для него являлась типичность для языка того или иного признака (изоляции, агглютина­ции и др.). В этом отношении более новаторский подход, связанный с выделением изолирующего, агглютинативного и пр. эталонов, с каждым из которых сопоставляется тот или иной язык, был предложен В. Ска-личкой несколько позже, в 30-е гг.

В книге «Язык» речь идет не только о синхронной, но и о диахронной типологии. Отказавшись от стадий, Э. Сепир в то же время осознавал существование закономерностей в развитии строя языков. В связи '• этим

В. М. Алпатов

он выдвинул понятие дрейфа (дпй) языка. Хотя индивидуальные измене­ния в языке случайны, но развитие языка не случайно: «Дрейф языка осуществляется через не контролируемый говорящими отбор тех индиви­дуальных отклонений, которые соответствуют какому-то предопределен­ному направлению... Изменения, которые должны произойти в языке в ближайшие столетия, в некотором смысле уже предвосхищаются в иных неясных тенденциях настоящего и... при окончательном осуществлении их они окажутся лишь продолжением тех изменений, которые уже совер­шились ранее». В связи с этим Э. Сепир анализировал ряд примеров из английского языка, которые он интерпретировал как проявление дрейфа к неизменяемости слова. Подобные идеи ранее высказывал И. А. Бодуэн де Куртенэ, который, однако, отрицал типологию. Идеи же Э. Сепира есте­ственно связываются с закономерностями перехода от одного значения типологического признака к другому: для английского языка от синте­тизма к аналитизму. Идея дрейфа, однако, разобрана Э. Сепиром лишь для одного языка, какие-либо более общие закономерности он не выявлял. Объектом систематического исследования диахронные типологические за­кономерности стали лишь с 70-х гг. в американской, а затем и в отече­ственной науке.

Помимо своей главной книги Э. Сепир излагал свои теоретические идеи в статьях, среди которых особо надо выделить работы «Статус линг­вистики как науки» и «Язык», в сокращенном виде включенные в хре­стоматию В. А. Звегинцева (в сборнике трудов Э. Сепира 1993 г. они переведены полностью).

Статья «Статус лингвистики как науки» (1928) посвящена пробле­ме взаимоотношения языкознания с другими науками. В отличие от дескриптивистов Э. Сепиру была чужда идея жесткого отграничения лингвистики от других наук о человеке. В статье, как и в ряде других его работ, подчеркивается необходимость сотрудничества лингвистов с культурологами, психологами, социологами. Хотя ученый указывает на значительные успехи, уже достигнутые лингвистикой, прежде всего в области сравнительно-исторических исследований, для него было важ­ным рассмотреть задачи, которые остаются нерешенными и которые лингвистика не может решить самостоятельно.

Среди всех смежных наук Э. Сепир в первую очередь выделяет ант­ропологию (в англо-американском смысле) и историю культуры: «Язык приобретает все большую значимость в качестве руководящего начала в научном изучении культуры. В некотором смысле система культурных стереотипов каждой цивилизации упорядочивается с помощью языка, выражающего данною цивилизацию». В связи с этим он возвращается на новом этапе развития науки о языке к идеям, когда-то высказанным В. фон Гумбольдтом: «Люди живут не только в материальном мире и не только в мире социальном, как это принято думать: в значительной сте­пени они все находятся и во власти того конкретного языка, который

Эдвард Сепир

стал средством выражения в данном обществе... "Реальный мир" в зна­чительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, — это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе, глав­ным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества». Идея об обусловленности человеческого поведения языком была в дальнейшем развита учеником Э. Сепира Б. Уорфом, см. следующую главу.

Взаимодействие языкознания и культурологии, согласно Э. Сепи­ру, не исчерпывается проблемами влияния языка на культуру. Сюда же входят и такие вопросы, как изучение культуры тех или иных народов на основе использования тех или иных пластов культурной лексики; см., например, реконструкции культуры индоевропейцев на основании единственного доступного источника — реконструкций индоевропей­ского словаря.

Столь же важно взаимодействие между лингвистами и социолога­ми: «Социолога не могут не интересовать способы человеческого обще­ния. Поэтому крайне важным для него является вопрос о том, как язык во взаимодействии с другими факторами облегчает или затрудняет про­цесс передачи мыслей и моделей поведения от человека к человеку». И, безусловно, важный пограничный вопрос — изучение «социальных сти­лей» речи. Общению лингвистов с социологами, однако, препятствует недостаточная разработка указанных проблем.

Следующий важный вопрос — связь лингвистики и психологии. К концу 20-х гг. и европейский структурализм, и американский дескрип-тивизм шли по пути последовательного отхода от всякого психологизма. Иначе смотрел на эту проблему Э. Сепир: «Обнадеживающим представ­ляется тот факт, что языковым данным все большее внимание уделяется со стороны психологов». Как и Л. Блумфилд, Э. Сепир исходил из бихе­виористской психологии, но если Л. Блумфилду обращение к ней нужно было главным образом для того, чтобы отграничить изучаемые лингви­стикой явления от нелингвистических, то для Э. Сепира важны и инте­ресны изучение соотношений между психическими и языковыми стиму­лами и реакциями, символическая роль языковых фактов (у него есть и специальная работа «Психологическая реальность фонем»).

В статье также рассматривается взаимоотношение лингвистики с философией и естественными науками — физикой (прежде всего аку­стикой) и физиологией. На основе всех выявленных междисциплинар­ных связей Э. Сепир ставит итоговый вопрос: «Каково же, наконец, место лингвистики в ряду других научных дисциплин? Является ли она,

В. М. Алпатов

как и биология, естественной наукой или все-таки гуманитарной?» В целом ученый склоняется ко второй точке зрения. У лингвистики есть элементы сходства с естественными науками, в том числе непривычная для обычных гуманитарных наук строгость метода, в основе которого лежит «регулярность и стандартность языковых процессов». Однако такая регулярность есть везде, пусть и с разной степенью очевидности: «За внешней беспорядочностью социальных явлений скрывается регу­лярность их конфигураций и тенденций, которая столь же реальна, как и регулярность физических процессов в мире механики, хотя строгость ее бесконечно менее очевидна и должна быть понята совсем по-друго­му». Главное не в этом: язык — это в первую очередь продукт социаль­ного и культурного развития, и воспринимать его следует именно с этой точки зрения. Поэтому Э. Сепир уделяет основное внимание связям лингвистики с гуманитарными науками, связь с акустикой и физиоло­гией считает менее значимой, а вопрос «лингвистика и математика», уже поднимавшийся в те годы, обходит совсем. Делается важный вы­вод: «Языкознание лучше всех других социальных наук демонстри­рует... возможность подлинно научного изучения общества, не подра­жая при этом методам и не принимая на веру положений естественных наук». Лингвистам же, «хотят они того или нет», «придется все больше заниматься теми проблемами антропологии, социологии и физиологии, которые вторгаются в область языка».

Первые десятилетия после появления данной статьи лингвистика скорее развивалась в направлении, обратном тому, к чему призывал Э. Сепир. Тенденция к обособлению лингвистики от других наук, преж­де всего гуманитарных, усиливалась, а стремление полностью основы­ваться на методах естественных наук и достигнуть полной математиза­ции исследований языка достигло пика в 50—60-е гг. Однако сейчас идеи Э. Сепира кажутся более современными и справедливыми, чем в момент их появления. В последние десятилетия наблюдается несом­ненная новая гуманитаризация лингвистики, о которой еще в 1928 г. говорил американский ученый.

Статья «Язык» (которую не надо смешивать с одноименной кни­гой) писалась для «Энциклопедии общественных наук» и была издана в 1933 г. Жанр энциклопедической статьи заставлял автора рассматри­вать самые разнообразные вопросы, касающиеся строения, функциони­рования и истории языка. Особенно интересны идеи Э. Сепира, связан­ные с выявлением многообразных функций языка.

Традиционно большинство языковедов в качестве основной языко­вой функции выделяли коммуникативную, функцию средства общения между людьми. Э. Сепир, разумеется, не отрицал ее, но в то же время подчеркивал, что она не является ни единственной, ни даже главной: «В качестве первичной функции языка обычно называют общение. Нет надобности оспаривать это утверждение, если только при этом осознается,

Эдвард Сепир

что возможно эффективное общение без речевых форм и что язык имеет самое непосредственное отношение к ситуациям, которые никак нельзя отнести к числу коммуникативных... Коммуникативный аспект речи преувеличен».

На первый план Э. Сепир выдвигал другую функцию языка — сим­волическую. Это видно уже из его определения языка: «Язык в основе своей есть система фонетических символов для выражения поддающих­ся передаче мыслей и чувств». Далее говорится: «Язык воспринимается как совершенная символическая система, использующая абсолютно од­нородные средства для обозначения любых объектов и передачи любых значений, на которые способна данная культура, независимо от того, реа­лизуются ли эти средства в форме реальных сообщений или же в форме такого идеального субститута сообщения, как мышление. Содержание всякой культуры может быть выражено с помощью ее языка». Коммуни­кативная функция производна от символической: «Более правильным представляется утверждение, что изначально язык является звуковой реализацией тенденции рассматривать явления действительности сим­волически, что именно это свойство сделало его удобным средством ком­муникации и что в реальных обстоятельствах социального взаимодей­ствия он приобрел те усложненные и утонченные формы, в которых он нам известен ныне».

Символическая функция языка не означает простого замещения символами человеческого опыта: язык «в своем конкретном функцио­нировании не стоит отдельно от непосредственного опыта и не располага­ется параллельно ему, но тесно переплетается с ним... Даже пребывая на нашем культурном уровне, нередко трудно провести четкое разграниче­ние между объективной реальностью и нашими языковыми символами, отсылающими к ней; вещи, качества и события вообще воспринимаются так, как они называются». То есть снова возникает проблема обусловлен­ности культуры языком, идущая от В. фон Гумбольдта.

Э. Сепир выделял и другие языковые функции. С символической функцией тесно связана экспрессивная: «Одно и то же внешнее сообще­ние истолковывается по-разному в зависимости от того, какой психоло­гический статус занимает говорящий с точки зрения его личных отноше­ний, и с учетом того, не воздействовали ли такие первичные эмоции, как возбуждение, злоба или страх, на произносимые слова таким образом, что придали им противоположный смысл».

Далее, «язык — мощный фактор социализации, может быть, самый мощный из существующих». С социальной ролью языка связаны сразу несколько его функций. Важна впервые отмеченная Э. Сепиром функ­ция «символа социальной солидарности»: любая группа людей, даже самая малая, «стремится развить речевые особенности, выполняющие символическую функцию выделения данной группы из более обшир-

В. М. Алпатов

ной группы... "Он говорит, как мы" равнозначно утверждению "Он один из наших"».

Другая социальная функция (позже названная Р. Якобсоном фати-ческой) направлена на «установление социального контакта между члена­ми временно образуемой группы, например, во время приема гостей. Важно не столько то, что при этом говорится, сколько то, что вообще ведется разговор».

И еще одна социальная функция связана с ролью языка в хранении и накоплении культуры. Культура передается из поколения в поколение прежде всего в языковой форме. Это относится к любым обществам, толь­ко на ранних стадиях человеческого развития передача происходит устно, а позже значительную роль приобретает письменность. С другой стороны, «несмотря на то, что язык действует как социализующая и унифицирую­щая сила, он в то же время является наиболее мощным и единственно известным фактором развития индивидуальности». Личность всегда от­ражается в индивидуальных речевых особенностях, и связанная с этим функция также важна.

И последняя из выделяемых Э. Сепиром функций связана с ситуа­циями, когда слова прямо превращаются в дела: «Даже в самых прими­тивных культурах удачно подобранное слово, по-видимому, является более мощным свойством воздействия, нежели прямой удар» (см. также си­туации клятвы или предоставления слова в прениях, когда речевая дея­тельность одновременно является и содержанием сказанного). Эта функ­ция стала очень активно изучаться лингвистами в последнее время.

Если сравнить классификацию языковых функций в «Тезисах Пражского лингвистического кружка» и в статье Э. Сепира, то очевид­на большая разработанность последней, хотя Э. Сепир не выделяет та­кую функцию, как поэтическая, присутствующую у пражцев. В даль­нейшем два подхода были синтезированы у Р. Якобсона.

В статье «Язык» также говорится о способах классификации язы­ков, в связи с чем вновь излагаются типологические идеи Э. Сепира. Говоря о причинах языковых изменений (вопрос, мало разрабатывав­шийся в 20—30-е гг., особенно в США), ученый разграничивает два типа изменений: исконные, обусловленные развитием языковой структуры и обусловленные контактами, хотя при этом указывает, что между ними трудно провести четкую грань. В целом же «наиболее мощными диф­ференцирующими факторами являются не внешние влияния, как они обычно понимаются, а скорее очень медленные, но могущественные не­осознаваемые изменения в одном и том же направлении, которые зало­жены в фонематических системах и морфологии самих языков». Упо­мянуты и «бессознательные стремления к экономии усилий при произнесении звуков или звукосочетаний». В связи с контактно обус­ловленными изменениями Э. Сепир обращает внимание на такой факт: на Западном побережье Северной Америки «имеется много языков, при-

Эдвард Сепир

надлежащих, насколько мы можем судить, к генетически не родствен­ным группам, но имеющих много общих важных и характерных фоне­тических особенностей». Такое явление похоже на языковой союз у Н. Трубецкого. В отличие от последнего Э. Сепир, однако, считал, что такие явления встречаются лишь в области фонологии и лексики, а морфологическое воздействие одного языка на другой почти невозмож­но. Однако в связи с этим он приводит не слишком удачный пример: в японском языке масса заимствований из китайского, но «нельзя найти никаких следов влияния структуры китайского языка». Последнее, од­нако, неверно: такие влияния в японском языке достаточно заметны.

В статье также говорится о социолингвистических проблемах, в те годы также мало изучавшихся. Подчеркивается, с одной стороны, выте­кающее из функции «символа социальной солидарности» значение языка для становления и развития национального самосознания, поэтому по­мимо коммуникативной функции в любом государстве важны симво­лические функции того или иного языка для господствующей нации или же для меньшинства. С другой стороны, коммуникативная функ­ция создает «логическую необходимость в международном языке». Как и И. А. Бодуэн де Куртенэ, Э. Сепир относился с большим вниманием к языкам типа эсперанто и считал их перспективными, хотя указывал, что функцию международного языка естественным путем при благо­приятном развитии событий может выполнить и «один из великих национальных языков — таких, как английский, испанский или русский».

Безусловно, Э. Сепир выделялся среди современных ему лингвис­тов не только в американской, но и в мировой науке постановкой и попытками решения многих широких и выходящих за пределы чистой лингвистики проблем. Эти проблемы продолжают оставаться актуаль­ными и в наши дни.

ЛИТЕРАТУРА

Кибрик А. Е. Э. Сепир и современное языкознание // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993.

ГИПОТЕЗА ЯЗЫКОВОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ БЕНДЖАМЕНА УОРФА

Интерес Э. Сепира к взаимоотношениям языка и культуры нашел отражение в весьма своеобразной концепции его ученика Бенджамена Уорфа (1897—1941). В период господства в американской лингвистике дескриптивизма, крайне сужавшего проблематику науки о языке, Б. Уорф обратился к интересным и важным вопросам, временно выпавшим из поля зрения большинства не только американских, но и европейских ученых.

Б. Уорф не был профессиональным языковедом. Работая инжене­ром по технике безопасности, он увлекся антропологией и лингвисти­кой, посещал в качестве вольнослушателя лекции Э. Сепира и изучал малочисленный язык хопи в штате Аризона. Из-за ранней смерти он написал немного, всего несколько статей. Посмертно, в 1956 г., его рабо­ты были изданы отдельной книгой под названием «Язык, мысль и реаль­ность». Три наиболее важные статьи опубликованы по-русски в 1960 г. в первом выпуске «Нового в лингвистике»; одна из них, «Отношение норм поведения и мышления к языку», включена также в хрестоматию В. А. Звегинцева.

Дата добавления: 2014-11-29