Зак. 18 9 страница

Первоначальной идеей, обусловившей направление научных поис­ков И. И. Мещанинова, была возрожденная Н. Я. Марром идея стадиаль­ного развития языков, отражающего развитие человеческого мышления. Но во времена В. фон Гумбольдта стадии искали в морфологии (резуль­татом стало выделение флективных, агглютинативных и изолирующих языков). К XX в. уже окончательно стало ясно, что выделенные первыми

Советское языкознание 20—50х годов

типологами действительно существенные различия между языками ни­как не связаны с этапами развития мышления и что изолирующий ки­тайский язык ничуть не примитивнее флективного латинского. Н. Я.Марр выдвинул идею поиска стадий в синтаксисе, которую пытался реализо­вать И. И. Мещанинов. Но логика научного исследования привела уче­ного к постепенному отказу от идей стадиальности. Эти идеи занимают ведущее место в его публикациях 30-х гг., менее значимы в «Общем языкознании» и почти исчезают в книгах, изданных после войны. Их место занимает разработка проблем синтаксической типологии, ранее мало изученных. И. И. Мещанинов может считаться одним из основате­лей синтаксической типологии наряду с Э. Сепиром, оказавшим на него несомненное влияние своими концепциями. Помимо них И. И. Мещани­нов развивал идеи, выдвинутые немецким исследователем кавказских языков А. Дирром (1867—1930).

И. И. Мещанинов в большей степени, чем многие другие лингвисты первой половины XX в., стремился учитывать материал как можно больше­го числа языков. В предисловии к книге «Общее языкознание» он подверг резкой критике «индоевропейское общее языкознание», тяготеющее до сих пор над мыслью научного работника». Слишком большую ориентацию на индоевропейские языки и их особенности он отмечал у Ф. де Соссюра и даже у Э. Сепира, активно использовавшего материал индейских языков. Во всех своих книгах И. И. Мещанинов активно использовал наравне с данны­ми русского, французского, немецкого языков материал языков иного строя, особенно языков народов СССР: кавказских, тюркских, монгольских, язы­ков крайнего северо-востока Азии (так называемых палеоазиатских). Важ­но его заключение о том, что многие привычные для европейца явления, в частности так называемый номинативный строй предложения (см. ниже), — лишь типологическая особенность некоторых языков мира; в других же языках синтаксический строй может быть совсем другим. Правда, там, где И. И. Мещанинов сохранял стадиальные представления, и у него индоевро­пейские языки оказывались самыми продвинутыми.

В книге «Общее языкознание» автор сводит свою задачу к рассмотре­нию на разнообразном языковом материале проблемы «двух основных единиц речи» — слова и предложения. Подчеркивается, что эти две едини­цы неразрывно связаны: «слово практически не существует вне предложе­ния» (хотя и может рассматриваться изолированно, например, в словаре), а «предложение, взятое без слов», невозможно вообще. В связи с этим выде­ляются два основных раздела лингвистики: лексика и синтаксис (наряду с фонетикой, которой И. И. Мещанинов специально не занимался). Лекси­ка изучает форму и содержание слова, включая в себя помимо лексичес­кой семантики и словообразование. Синтаксис изучает форму и содержа­ние предложения, включая в себя помимо традиционной синтаксической проблематики также и синтаксическое словоизменение (формы падежа, лица, числа и т. д.). При таком подходе морфология как особая область

В. М. Алпатов

лингвистики не выделяется и оказывается излишней. И. И. Мещанинов указывал, что не всякое сочетание слов относится к синтаксису, а в слове помимо лексического может быть и синтаксическое содержание: не обра­зующие предложение сочетания слов типа синяя материя — единицы лексики, а глагольная форма вроде Идет по семантике — законченное предложение. Между лексикой и синтаксисом нет непроходимый грани: «Языковой строй в различных языках не однообразен, к тому же он в историческом ходе развития меняется, в результате чего получается каче­ственная перестройка его типологических показателей. То, что было лек­семою, может при измененном строе речи стать синтаксемою и т. д.».

В центре внимания типологических построений И. И. Мещанино­ва — синтаксические конструкции, прежде всего способы обозначения субъекта и предиката. Ученый не придавал особо большого значения различиям между флективными, агглютинативными и изолирующими языками: во всех этих языках предложения состоят из слов, а различия строя сводятся в основном к технике оформления синтаксических от­ношений, не затрагивая семантику. Значительно более существенным он считал среди традиционных разграничений выделение инкорпори­рующих языков, поскольку здесь принципиально иное соотношение ос­новных единиц речи: инкорпоративный комплекс — одновременно сло­во и предложение, он не может быть отнесен к какой-либо части речи. И. И. Мещанинов был против отождествления инкорпорирущих язы­ков с самой примитивной стадией языкового развития, однако у него все же инкорпорация рассматривается как явление стадиально более раннее, чем предложение, состоящее из слов; согласно И. И. Мещанино­ву, в ходе исторического развития инкорпоративные комплексы распа­даются на слова, обратного же процесса не происходит. В то же время отмечается, что ни один из известных языков не может считаться сто­процентно инкорпорирующим: везде кроме слов-предложений встре­чаются и обычные слова с признаками частей речи. Выделяются после­довательно инкорпорирующие языки, где возможны комплексы, охватывающие все предложение (чукотский), и частично инкорпорирую­щие языки, где предложение как минимум двучленно, состоя из подле­жащего и сказуемого, каждое из которых может быть инкорпоратив-ным комплексом (нивхский). В языках последнего типа части речи почти не отличаются от членов предложения.

Если же предложение в том или ином языке состоит из слов, то его строй, включающий в себя и форму, и значение, тоже может быть различ­ным. И. И. Мещанинов выделил три основных строя такого типа: посес­сивный (притяжательный), эргативный и номинативный (и еще два более редких строя, на которых мы останавливаться не будем).

При посессивном строе (отмеченном в алеутском языке, индейском языке немепу и «пережиточно» в абхазском) одинаковым образом обо­значаются предикативное отношение (между субъектом и предикатом) и притяжательное отношение (между обладателем и обладаемым), части речи

Советское языкознание 20 — 50-х годов

мало дифференцированы, глагольные формы образуются от именных ос­нов. При эргативном строе, ранее выделенном А. Дирром и рассмотрен­ном И. И. Мещаниновым прежде всего на кавказском материале, по-разному строятся переходные и непереходные предложения: субъект непереходного предложения оформляется так же, как объект переходного, а субъект переходного иначе (например, другим падежом). Наконец, при номинативном строе, свойственном, в частности, индоевропейским язы­кам Европы, имеется привычная для нас структура, где субъект обозначен подлежащим, предикат — сказуемым, а объект — дополнением.

Для развития синтаксической типологии важна была сама идея о многообразии синтаксического строя языков и неуниверсальности но­минативного строя. Важным было и противопоставление номинатив­ного и эргативного строя, сохранившееся в отечественной и мировой лингвистике до настоящего времени (идеи об особом посессивном строе были оставлены довольно скоро). Существенным был и отказ от свой­ственных типологам XIX в. представлений о жесткой принадлежности каждого языка к определенному типу: И. И. Мещанинов подчеркивал, что в конкретных языках могут существовать разные конструкции и не всегда ясно, какой строй преобладает.

Однако И. И. Мещанинов в данной книге пытался распределить выделенные им конструкции по стадиям. С его точки зрения, наиболее архаичны после инкорпоративных комплексов посессивные конструкции, поскольку в последних «фраза тождественна или близка именной фор­ме». Эргативная конструкция стадиально выше, поскольку в ней уже есть глагольная форма, но с точки зрения индоевропейской речи она «представляет по сравнению с нею несомненный стадиальный архаизм», так как «в эргативном построении получался разрыв между смысло­вым значением фразы и ее выражением в предложении... Глагол ука­зывает на действующее лицо, тогда как само действующее лицо сохра­нило форму косвенного падежа». Стадиальный компонент концепции И. И. Мещанинова нельзя было доказать, и он оказался наиболее уяз­вим для критики.

Рассуждения об «архаизме» эргативной конструкции отражали и неполный отход И. И. Мещанинова от европоцентризма, с которым он все время старался бороться. Он сохранял в качестве универсальных традиционные понятия субъекта и предиката, считал, что в каждом языке, где ест,ь глагол, он «указывает на действующее лицо». Однако сами по­нятия субъекта и предиката в традиционном объеме представляют со­бой перенос в область семантики синтаксических свойств соответственно подлежащего и сказуемого в языках номинативного строя. Отказав­шись от традиционных попыток подгонять описание синтаксиса в лю­бом языке под номинативную схему, И. И. Мещанинов еще не преодолел представление об этой схеме как о некотором эталоне, наиболее естествен­ным образом связывающем форму с семантикой. Однако и такой непол­ный отказ от европоцентризма был шагом вперед для своего времени.

В. М. Алпатов

В связи с этим встает и другой вопрос, окончательно не разрешенный и в современной лингвистике: является ли, например, различие номина­тивного и эргативного строя чисто формальным, или же здесь присутству­ют различия в семантике или даже различия в языковом представлении о мире (признание последней точки зрения вовсе не обязательно означает принятия стадиальности: разные языковые картины мира могут рассмат­риваться и как равноправные). Ученые, развивавшие в отечественной на­уке традиции И. И. Мещанинова, как и (не вполне четко и последователь­но) он сам, исходят из тесной связи такого рода различий в строе с семантикой. Однако такая точка зрения остается дискуссионной.

В книге «Члены предложения и части речи» И. И. Мещанинов про­должил изучение проблемы слова и предложения в разных языках, почти совсем отказавшись от стадиальных схем. В центре его внимания здесь — соотношение лексики и синтаксиса в смысле, указанном выше, прежде всего соотношение синтаксических классов — членов предложения с лек­сическими классами — частями речи. Эти два понятия тесно связаны: «Лексический состав языка различается по своему смысловому значению, и семантика слова влияет на его использование в качестве того или иного члена предложения. Использование же слова в роли определенного члена предложения оказывает, в свою очередь, влияние на закрепление за словом особых формальных различий, выделяющих слова в самом лексическом составе в особые группы. Такие лексические группировки, характеризуе­мые и по семантике, и по формальной стороне, именуются частями речи». То есть части речи обязательно должны иметь какие-то формальные (прежде всего морфологические) признаки, по которым можно было бы судить об основной синтаксической функции слова. Такая функция может и не быть единственной: существительные специализированы на роли подле­жащего, но могут быть дополнениями или определениями, глаголы специ­ализированы на роли сказуемого, но могут играть и другие роли и т. д. Чтобы говорить, например, о существовании в языке глагола, надо найти в этом языке класс слов, обладающих тем или иным формальным призна­ком, выделяющим сказуемое. Сами эти признаки (грамматические кате­гории, обладающие той или иной семантикой), однако, не универсальны и в разных языках могут быть различны.

На основе данной концепции И. И. Мещанинов предложил клас­сификацию способов выражения синтаксических отношений, встречаю­щихся в языках мира. Помимо традиционно выделяемых согласования, управления и примыкания рассматриваются и способы, ранее не включав­шиеся в классификацию. В качестве одного из способов рассматривает­ся и инкорпорация. В книге также сделана попытка рассмотрения сис­тем частей речи в разноструктурных языках. Согласно И. И. Мещанинову, «основные принципы деления по частям речи» универсальны, но конкрет­ные системы могут быть очень различны в разных языках или в том же самом языке на разных этапах исторического развития. «Даже выделе­ние глагола не везде ясно в одинаковой степени. В одних языках глагол

Советское языкознание 20 — 50-х годов

выделяется среди остального состава слов, в других — для такого выделе­ния нет еще достаточных данных». Сравнение систем частей речи, как и сравнение типичных для тех или иных языков способов выражения син­таксических отношений, дает основание для классификации языков, кото­рую строил И. И. Мещанинов.

Важное значение для своего времени имела выдвинутая в книге концепция понятийных категорий, в которой были развиты идеи дат­ского лингвиста О. Есперсена. Это некоторые смысловые компоненты общего характера, которые, согласно И. И. Мещанинову, «не описывают­ся при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грам­матическом строе»; этими категориями «передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде». С одной сторо­ны, понятийные категории не существуют вне языка и обязаны иметь какое-то языковое выражение. С другой стороны, это выражение может быть самым разнообразным и не только грамматическим, но и лекси­ческим. К числу понятийных категорий относятся субъект и предикат, выявляемые в синтаксической структуре предложения, деление на муж­чин и женщин, отражаемое в грамматической категории рода, и т. д.

Вопрос о понятийных категориях после книги И. И. Мещанинова вызвал дискуссии в отечественном языкознании. Противники этой кон­цепции вполне справедливо отмечали нечеткость данного понятия, воз­можность понимания понятийных категорий просто как перенесенных в сферу семантики формальных категорий (например, субъекта как «се­мантического дублета» подлежащего). И все-таки для своего времени концепция понятийных категорий имела положительное значение. Многим направлениям лингвистики первой половины XX в. было свой­ственно сосредоточение внимания на языковой форме в ущерб семанти­ке. А данная концепция была одной из первых, пусть еще несовершен­ных, попыток показать автономность семантики, наличия у нее своих закономерностей, отличных от формальных; важно было и акцентиро­вание внимания на синонимии ряда лексических явлений с граммати­ческими, на выполнении лексикой и грамматикой в ряде случаев тех же или сходных функций.

В книге «Глагол» И. И. Мещанинов специально остановился на типо­логии признаков, выделяющих в языках мира эту важнейшую часть речи. Одна из основных тем книги — вопрос о выражении в языках мира тра­диционно выделявшихся в лингвистике глагольных категорий: лица, чис­ла, времени, вида, наклонения, залога. Рассматривая материал разнообраз­ных языков, ученый пришел к выводу о том, что эти категории, кроме залога, не универсальны. Им была опровергнута привычная для европей­ской лингвистики точка зрения, нашедшая выражение, например, в восхо­дящем к Аристотелю и существующем даже в наши дни определении глагола как класса слов, выражающего идею времени. Могут быть языки без категории времени, без категории наклонения и т. д., что, разумеется, не означает, что соответствующие значения не могут быть выражены в

В. М. Алпатов

том же языке лексически. Все основные книги И. И. Мещанинова сыгра­ли роль в освобождении отечественной лингвистики от строгого следова­ния европейским схемам, пусть освобождение от этих схем у него было неполным, а рассматриваемый им материал «экзотических» языков не всегда был достоверен.

В 30—40-е гг. идеи И. И. Мещанинова были очень влиятельны в советском языкознании, вокруг него сложилась научная школа. Среди ученых этой школы следует отметить Соломона Давидовича Кацнель-сона (1907—1985), автора значительных работ по типологии и теории грамматики. После 1950 г. ученые мещаниновского направления вмес­те с Н. Я. Марром подверглись ожесточенной критике. Однако если марровские идеи после этого были окончательно оставлены, то данное направление со второй половины 50-х гг. продолжало развиваться. По­мимо более поздних работ И. И. Мещанинова и С. Д. Кацнельсона, оно выразилось в исследованиях лингвистов нового поколения, прежде все­го Георгия Андреевича Климова (1928—1997). В его публикациях 60— 80-х гг. были развиты идеи о построении синтаксической типологии на семантической основе, в частности, в связи с фундаментальными разли­чиями номинативного и эргативного строя.

ЛИТЕРАТУРА

Бернштейн С. И. Основные понятия грамматики в освещении А. М. Пеш-ковского // Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освеще­нии. М., 1938.

Хухуни Г. Т. Принципы описательного анализа в трудах А. М. Пешковско-го. Тбилиси, 1979.

Бархударов С. Г. Вступительная статья // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959.

Зиндер Л. Р., Маслов Ю. С. Л. В. Щерба — лингвист-теоретик и педагог. Л., 1982.

Иванов В. В. Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова // Вопросы язы­кознания, 1957, № 3.

Ларцев В. Г. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятель­ности. М., 1988.

Н. Ф. Яковлев и советское языкознание. М., 1988.

Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Николай Феофанович Яковлев, его жизнь и труды // Известия РАН, Серия литературы и языка, 1994, № 4, № 5.

Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970.

Отцы и дети Московской лингвистической школы. Памяти Владимира Николаевича Сидорова. М., 2004.

Алпатов В. М. Лингвистическая концепция А. И. Смирницкого (к 50-летию со дня смерти) // Вопросы языкознания, 2004, №5.

Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания. Антоло­гия. М., 2001.

КРИТИКА ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО СТРУКТУРАЛИЗМА

После Первой мировой войны структурализм занял господствующее положение в теоретической лингвистике большинства стран Европы и Северной Америки. В его рамках работали и многие из ученых, прямо не заявлявших о своей принадлежности к структурализму, но тяготевших к выявлению системных отношений в синхронии (показательный пример — Московская фонологическая школа). Такая роль структурализма сохра­нялась до 50-х гг. XX в. включительно.

Это, безусловно, не значит, что все языковеды соглашались с основны­ми постулатами структурного подхода. Речь сейчас не идет о концепту­альных спорах между разными направлениями внутри структурализма (например, между пражцами и глоссематиками, пражцами и дескриптиви-стами), о которых говорилось выше. Немалое число ученых вообще счита­ли структурный подход к языку неприемлемым.

Критику структурализма в дохомскианский период, в 20—50-е гг., можно подразделить на три направления. Самую многочисленную группу критиков составляли языковеды, стоявшие на старых, прежде всего младог­рамматических позициях и упрекавшие структуралистов в «антиисториз­ме» и «схематизации». Таких ученых было немало среди историков языков и компаративистов, хотя структурный подход постепенно проникал и в эти области. Иногда эти ученые справедливо отмечали неучет структуралиста­ми тех или иных фактов, излишнюю схематизацию материала, игнорирова­ние исключений из правил и пр., но в методологическом плане этими язы­коведами не было внесено ничего существенно нового по сравнению с младограмматиками. Особенно активно критика структурализма с пози­ций науки прошлого века велась в СССР после выступления И. В. Сталина по вопросам языкознания в 1950 г. (книги и статьи Ф. П. Филина и др.).

Особое место среди критиков структурализма занимали марристы. Отвергая одновременно как компаративистику, так и структурализм, они во многом критиковали обе научные парадигмы с позиций еще более ста­рых концепций XVIII в. и первой половины XIX в., в которых основное место занимали недоказуемые гипотезы о происхождении языка и языко­вых стадиях. По ряду вопросов марристы в критике структурализма сбли­жались с описанной выше группой, прежде всего они также считали обя­зательным свойством лингвистического исследования «историзм». Однако сам Н. Я. Марр главным своим противником считал сравнительно-исто­рическое языкознание, а «описательные» синхронные исследования в от­личие от компаративных в СССР никогда не запрещались, что оставляло возможность для развития структурных теорий.

Наконец, встречались и работы, в которых критика структурализма совмещалась с формулированием оригинальных концепций. Находясь вне

17*

В. М. Алпатов

магистрального пути развития мирового языкознания, они содержали ориги­нальные идеи, которые впоследствии в том или ином виде оказались востре­бованы наукой. Мы отметим две такие работы: вышедшую в 1929 г. в Ле­нинграде книгу «Марксизм и философия языка» и появившуюся двенадцатью годами позже в Токио книгу М. Токиэда «Основы японского языкознания».

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ИДЕИ КНИГИ ♦ МАРКСИЗМ И ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА»

Книга «Марксизм и философия языка» имела необычную судьбу во многих отношениях. После выхода она получила в основном отрицатель­ные отзывы, а затем была прочно забыта. Однако в 1973 г. по инициативе Р. Якобсона она появилась в английском переводе и стала популярной на Западе и в Японии, ее переводили на многие языки. У нас она не переизда­валась с 1930 по 1993 гг., но в последнее время появились три ее новых издания и готовится четвертое.

Сложные проблемы связаны с авторством книги. Она вышла как книга Валентина Николаевича Волошинова (1895—1936). Это был ленин­градский ученый широкого профиля, занимавшийся лингвистикой, лите­ратуроведением, психологией, социологией культуры, к моменту выхода книги — аспирант Ленинградского института литератур и языков Запада и Востока, позже — доцент Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена. Однако с 60-х гг. соавтором или даже единственным автором книги стали называть друга В. Н. Волошинова, известного учено­го, автора книг о Ф. М. Достоевском и Ф. Рабле Михаила Михайловича Бахтина (1895—1975). Сейчас книга чаще издается как его сочинение. Однако точных сведений об авторстве мы не имеем, а мнения исследовате­лей сильно расходятся. По-видимому, текст книги в основном писал В. Н. Волошинов, однако ряд содержащихся в ней идей, в том числе лингвистических, весьма вероятно, принадлежит М. М. Бахтину.

Книга состоит из трех частей: философско-методологической (там в основном сосредоточена и проблематика, связанная с марксизмом), исто-рико-лингвистической и конкретно-лингвистической, посвященной про­блеме несобственно-прямой речи. Позиция авторов по отношению к раз­витию мирового языкознания содержится в основном во второй части книги, о которой дальше и будет идти речь. В книге дается краткая исто­рия основных лингвистических направлений в европейской и отечествен­ной науке. В отличие от аналогичных очерков, исходивших из структура­листского лагеря, где особенно противопоставлялись друг другу наука XIX в., прежде всего в младограмматическом варианте, и новая, структурная лин­гвистика (см. рассмотренные выше работы В. Брёндаля и В. Матезиуса),

Критика лингвистического структурализма

здесь выделяются два иных направления в науке о языке разных эпох, именуемые «индивидуалистическим субъективизмом» и «абстрактным объективизмом».

Первое направление в своих истоках возводится к романтизму, его основателем признается В. Гумбольдт, к нему отнесены, в частности, X. Штейнталь и школа К. Фосслера. Истоки второго направления, более древнего, авторы книги видят еще в античности, далее оно развивалось «на французской почве» (видимо, имеется в виду прямо не названная «Грамма­тика Пор-Рояля») и, наконец, получило законченное выражение у Ф. де Соссюра, Ш. Балли, И. А. Бодуэна де Куртенэ и др. Младограмма-тизм же расценивается как направление, имевшее «по отношению к двум разобранным направлениям смешанный или компромиссный характер».

Если для В. Брёндаля или В. Матезиуса структурная лингвистика прежде всего отделялась от языкознания XIX в. преимущественным вни­манием к синхронному, а не историческому исследованию, то в книге «Марксизм и философия языка» главное различие двух направлений видится в ином. «Индивидуалистический субъективизм», по мнению ее авторов, исходит из четырех следующих «основоположений»:

«1) язык есть деятельность, непрерывный творческий процесс сози­дания... осуществляемый индивидуальными речевыми актами;

2) законы языкового творчества суть индивидуально-психологичес­
кие законы;

3) творчество языка — осмысленное творчество, аналогичное художе­
ственному;

4) язык как готовый продукт... как устойчивая система языка (сло­
варь, грамматика, фонетика) является как бы омертвевшим отложением,
застывшей лавой языкового творчества, абстрактно конструируемым лин­
гвистикой в целях практического научения языку как готовому орудию».

А «основоположения» «абстрактного объективизма» определяются так: ♦ 1. Язык есть устойчивая неизменная система нормативно тожде­ственных языковых форм, преднаходимая индивидуальным сознанием и непререкаемая для него.

2. Законы языка суть специфические лингвистические законы связи
между языковыми знаками внутри данной замкнутой языковой системы. Эти
законы объективны по отношению ко всякому субъективному сознанию.

3. Специфические языковые связи не имеют ничего общего с идео­
логическими ценностями (художественными, познавательными и иными).
Никакие идеологические мотивы не обосновывают явления языка. Меж­
ду словом и его значением нет ни естественной и понятной сознанию, ни
художественной связи.

4. Индивидуальные акты говорения являются, с точки зрения язы­
ка, лишь случайными преломлениями и вариациями или просто иска­
жениями нормативно тождественных форм; но именно эти акты инди­
видуального говорения объясняют историческую изменчивость языковых
форм, которая как таковая с точки зрения системы языка иррациональна и

В. М. Алпатов

бессмысленна. Между системой языка и его историей нет ни связи, ни общности мотивов. Они чужды друг другу».

В целом здесь в суммарном виде прежде всего противопоставлены точки зрения К. Фосслера и Ф. де Соссюра (см. особенно конец пункта 4 в характеристике «абстрактного объективизма»: тезис о «чуждости друг другу» системы и истории языка многие соссюрианцы не поддерживали; также и индивидуально-психологический подход был свойствен К. Фос-слеру, но не В. фон Гумбольдту). Но в целом действительно здесь выделе­ны многие существенные характеристики гумбольдтовской традиции, с одной стороны, и структурализма — с другой. Отмечены, в частности, подход к языку как к епег§е1а и как к ег§оп; рассмотрение языка «изнут­ри», с учетом позиции носителя языка, и исключительно извне; изуче­ние «индивидуальных актов говорения» и ограничение объекта исследо­вания языком в соссюровском смысле.

Авторы книги «Марксизм и философия языка» до конца не соли­даризируются ни с тем, ни с другим направлением, но главный объект их критики — «абстрактный объективизм» в его современном, соссю­ровском и послесоссюровском виде. Ни по одному из параметров он не оказывается более правым по сравнению с другим направлением. В то же время в первой, методологической части книги содержится концеп­ция знака, близкая к концепции Ф. де Соссюра.

«Абстрактный объективизм» возводится к «филологизму», который, по мнению авторов книги, «является неизбежной чертою всей европейской линг­вистики, обусловленной историческими судьбами ее рождения и развития... Лингвистика появляется там и тогда, где и когда появились филологиче­ские потребности». В связи с этим упоминаются Аристотель и александрий­цы. Такое высказывание не вполне точно: как мы упоминали, александрий­цы описывали склонение и спряжение не столько в языке Гомера, сколько в койне, тогда еще вполне живом языке. Однако далее помимо задачи толко­вания текстов на непонятном языке упоминается и другая: «Лингвистичес­кое мышление служило еще и иной, уже не исследовательской, а преподава­тельской цели: не разгадывать язык, а научать разгаданному языку». Подчеркивается, что две эти задачи, действительно игравшие первостепен­ную роль при формировании лингвистических традиций, были связаны с овладением «чужим языком»: мертвым языком письменных текстов либо престижным языком культуры, отличным от материнского (вспомним, что античная и арабская традиции развились именно тогда, когда соответствен­но греческим и арабским языками стали овладевать носители иных языков). Авторы книги несколько переоценивали роль «филологизма» (к тому же к XX в. в основном уже преодоленного) для «абстрактного объективизма», но верно оценивали другую черту, общую для европейской традиции и структу­рализма: ориентацию на текст как на исходную данность, анализ как основ­ной метод. Текст мог быть классическим памятником или множеством фраз, произнесенных информантом, но в любом случае — это некоторый объект, отделенный и от говорящего, и от самого лингвиста. Структурная лингвис­тика лишь четко сформулировала такой подход и очистила от традиционной непоследовательности.

Дата добавления: 2014-11-29