Вступление 2 страница

Если же властитель непросвещен и не добродетелен, то он оказыва­ется «презрительной тварью» («Вельможа ли иль вождь, победоносец, царь Без добродетели презрительная тварь»). Правитель, неспособный утвердить надлежащий порядок в государстве, признается «нестройным царем», «идолом гнусным» и «врагом народа». А царя-деспота, «извер­га» на троне необходимо быстрее свергнуть с престола. Как это могло произойти, Сумароков показал в трагедии «Дмитрий Самозванец».

Неразрывная связь русского классицизма с просветительством при­вела не только к требованию со стороны наших писателей развивать об­разование, установить твердые законы, обязательные для всех, но и к признанию естественного равенства людей, внесословной ценности че­ловека. Уже во второй сатире Кантемир объявил, что кровь хозяина и холопа «однолична» (т.е. одинакова). Сумароков в сатире «О благород­стве» заявил, что «от баб рожденным и от дам без исключения всем пра­отец Адам».

Неравенство людей – одно предубежденье,

И там уж нет любви, где гордо рассужденье, –

убежден Николаев в трагедии «Пальмира», а в его драме «Розна и Лю­бим» «мужик» по нравственным качествам приравнивается к «владетелю».

Конечно, признание естественного равенства людей всех сословий в моральном плане еще далеко от признания их социального равенства, но и такая постановка вопроса была необходимым этапом в развитии рус­ской общественной мысли.

Из других характерных черт русского классицизма следует отметить его связь с предшествующей национальной традицией и устным народ­ном творчеством (в реформе стихосложения, песенной лирике, напри­мер), не наблюдаемую в той степени во французском классицизме, а также использование чаще всего материала отечественной истории вме­сто обращения к античности в европейском классицизме.

Эстетический идеал писателей-классицистов нашел свое наиболее яркое воплощение в образе нового человека – гражданина и патриота, убежденного в том, что «для пользы общества коль радостно трудить­ся» (Ломоносов). Этот герой должен проникнуть в тайны мироздания, стать активной, творческой личностью, повести решительную борьбу с

общественными пороками, со всеми проявлениями тирании и «злонра­вия» на троне и в помещичьей усадьбе. Для осуществления этой про­граммы ему необходимо обуздать свои страсти, подчинить свои чувства долгу («должности»).

В формировании русского классицизма приняли участие прежде все­го Антиох Дмитриевич Кантемир, Василий Кириллович Тредиаковский, Михаил Васильевич Ломоносов и Александр Петрович Сумароков. А.Д. Кантемир (1708–1744) первым ввел в русскую литературу жанр стихотворной сатиры, выработанный поэтикой классицизма на ос­нове античных образцов. Вместе с тем он придал своим сатирам непо­вторимый национальный колорит, опираясь на устное народное творче­ство и отечественную сатирическую (антиклерикальную прежде всего) традицию. Большой успех сатир Кантемира предопределило то, что ос­новным источником их содержания была современная ему действитель­ность, увиденная и оцененная сторонником петровских реформ.

Из девяти написанных Кантемиром сатир наибольший интерес пред­ставляют две первые – «На хулящих учение» и «На зависть и гордость дворян злонравных». Кантемир обрушивается на представителей цер­ковной и светской реакции, пытавшихся после смерти Петра I вернуть Россию к дореформенным порядкам. В многоголосом хоре «хулителей» науки объединились Критон «с четками в руках», «безмозглый церков­ник», епископ, «в карьере раздувшися»; судья, бранящий тех, «кто про­сит с пустыми руками»; грубый помещик Силван, румяный гуляка Лука и «новоманированный» щеголь Медор. Из портретных зарисовок носи­телей невежества, врагов просвещения складывается значительная и опасная социально очерченная сила, которая стремилась ликвидировать петровские завоевания. Это устрашающий союз «единомышленников», облеченных и церковной, и административной властью:

Гордость, леность, богатство – мудрость одолело,

Невежество знание уж местом посело;

То (невежество. – В.Ф.) – под митрой гордится,

в шитом платье ходит,

Оно за красным сукном судит, полки водит...

Все кричат: «Никакой плод не видим с науки,

Ученых хоть голова полна – пусты руки».

Вторая сатира посвящена защите петровской «Табели о рангах», идее физического равенства людей и внесословной ценности человека. В отличие от первой сатиры, в основе которой – способ «портретной галереи», вторая строится в форме диалога, точнее спора между носите­лями двух враждебных друг другу идеологий.

Дворянин Евгений (в переводе на русский – благороднорожденный) гордится заслугами своих предков. Ему обидно, что теперь, «на высокую ступень вспрыгнувши», блистает тот, кто «не все еще стер с грубых рук мозоли», «кто недавно продавал в рядах мешок соли», «кто с подовым горшком истер плечи». А он, «славны предки имев», оказался «забытым», на последнем месте. Однако с точки зрения Филарета (в переводе – любителя добродетели), высказывавшего в этой сатире взгляды автора, притязания Евгения ничем не обоснованы. Для Фила­рета (и для Кантемира) «разнится – потомком быть предков благород­ных или благородным быть». Гневом и болью наполнены слова Филаре­та, обращенные к бездушному, жестокому помещику:

Бьешь холопа до крови, что махнул рукою

Вместо правой – левою (зверям лишь прилична

Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична).

Это заступничество Кантемира за крепостного холопа Белинский с полным основанием посчитал «торжественным и неопровержимым до­казательством, что наша литература, даже в самом начале ее, была провозвестницею для общества всех благородных чувств, всех высоких понятий», что в ней были выражены «святые истины о человеческом достоинстве».

Завершается эта сатира развернутым утверждением физического (естественного) равенства людей:

Адам дворян не родил, но одно с двух чадо

Его сад копал, другой пас блеющее стадо:

Ной в ковчеге с собой спас все себя равных

Простых земледетелей, нравами лишь славных;

От них мы все сплошь пошли, один поранее

Оставя дудку, соху, другой – попозднее.

Большой заслугой Кантемира было изображение тяжелого положе­ния крестьянина (первое в новой литературе). Пахарь (в пятой сатире), мечтающий о солдатской службе, сетует на свое крестьянское житье, «слезы отирая»: все, что он произвел, «приказчице, стряпнице, княгине понеси в поклон, а сам жирей на мякине». Но, став солдатом, убедился, что он оказался в еще худшем положении. Получился заколдованный круг, из которого нет выхода.

Почти одновременно с появлением первых сатир Кантемира в 1730 го­ду был опубликован перевод-переделка романа французского писателя [Поля Тальмана «Езда в остров Любви». Это было первое печатное

произведение художественной литературы на русском языке. Его пере­водчик В. К. Тредиаковский (1703–1768), вернувшись из-за грани­цы, быстро войдет в общественно-политическую жизнь России и про­явит себя как новатор и экспериментатор в области художественного творчества и в области филологической науки.

Еще находясь во Франции, Тредиаковский почти одновременно на­писал два стихотворения: «Стихи похвальные Парижу» и «Стихи по­хвальные России». В первом из них поэт в несколько «космополитиче­ском» духе, с некоторым «аристократическим» высокомерием воспева­ет Париж: «Красное место! Драгой берег Сенский! Где быть не смеет манер деревенский». Второе – одно из самых проникновенных, глубо­ко патриотических стихотворений не только молодого Тредиаковского, но и во всей молодой русской поэзии:

Начну на флейте стихи печальны,

Зря на Россию чрез страны дальны:

Ибо все днесь мне ее доброты

Мыслить умом есть много охоты,

Россия-мати! свет мой безмерный!

Позволь то, чадо прошу твой верный...

О благородстве твоем высоком

Кто бы не ведал в свете широком?..

К числу ранних произведений поэта относится и его «Элегия о смер­ти Петра Великого», где описывается безмерное горе россиян.

Для становления новой русской литературы непосредственное значе­ние имел не столько сам галантно-любовный аллегорический роман «Езда в остров Любви» (хотя он был очень популярен у дворянской мо­лодежи), сколько предисловие его переводчика. В нем Тредиаковский впервые высказал одно из важнейших требований классицизма – стре­миться к единству содержания и формы. Поэтому книга «мирская», «сладкия любви» не должна быть переведена «словенским языком», «но почти самым простым русским словом, то есть каковым меж собой говорим». Плодотворной оказалась и другая высказанная здесь мысль о необходимости вообще опираться на разговорную речь в разработке ли­тературного языка.

К переводу «Езды в остров Любви» были приложены собственные «Стихи на разные случаи» Тредиаковского, чтобы им «в вечном безызвестии» не пропасть. Это стихи любовные, патриотические. Их объеди­няет личность автора с его описанием различных любовных переживаний,

откликами на события общественной жизни, на природные явления, с его раздумьями о непостоянстве (переменах) мира.

Тредиаковский первым осознал, что для утверждения на русской почве новых жанров в поэзии необходимо реформирование силлабичес­кой стихотворной системы, ставшей уже архаичной. Начало этой рефор­ме положено им в трактате «Новый и краткий способ к сложению рос­сийских стихов с определением до сего надлежащих званий» (1735). Свой новый, тонический, а по существу силлабо-тонический, принцип, заключавшийся в соблюдении равномерного чередования ударных и бе­зударных слогов, Тредиаковский распространил только на длинные сти­хи – одиннадцати- и тринадцатисложники. Он потребовал в подавляю­щем большинстве случаев пользоваться женской рифмой, а из всех пя­ти стихотворных размеров отдал предпочтение хореической стопе, реко­мендуя не избегать пиррихиев и спондеев. Вот пример реформирован­ных («тонизированных») стихов из «Элегии, II»:

Долговатое лицо и румяно было,

Белизною же своей всех превосходило.

Будь на белость зришь лица – то лилеи зрятся;

На румяность будешь зрить – розы той красятся...

Несмотря на незавершенность, половинчатость реформы Тредиаковского, его вклад в развитие русской версификации трудно переоценить: он впервые ввел понятие стопы («стих начавшего стопой прежде всех в России», как сказано в надписи 1766 года к его портрету).

В 1766 году Тредиаковский закончил самое крупное свое художест­венное произведение «Тилемахиду», стихотворное переложение романа французского писателя Фенелона «Похождения Телемака», высоко це­нившегося у передовых русских писателей XVIII века. Екатерина II и ее окружение старались всячески скомпрометировать и «Тилемахиду» – и ее автора, обвиняя его в художественной несостоятельности. Однако императрицу не удовлетворяла не форма произведения, а его содержа­ние, обосновывавшее необходимость либерального государственного правления – «середины между излишествами деспотического (само­преобладающего) и бесчислениями анархическими (не имеющего на­чальствующего)». Создание и публикация «Тилемахиды» – свиде­тельство гражданского мужества писателя: он хорошо представлял себе, что обличение «злых царей», которые «не любят всех вещающих Исти­ну смело», чревато опасными последствиями.

Впечатляющую галерею портретов преступных царей создает Тредиаковский в 18-й книге «Тилемахиды». Поверженные в Тартар

за злодеяния властители в зерцале Истины «смотрели себя непрестан­но; и находились гнуснейши и стращилищны паче, нежель Химерата... Нежели Идра Лернейска... И напоследок, нежели тот преужасный пес Кервер (Цербер. – В.Ф.)

Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и лаей,

Из челюстей, что своих кровь блюет ядовиту и смольну,

Коя могла б заразить живущих всех земнородных...

На совести царей – тягчайшие преступления. Они «кровию многш|| своих подчиненных» приобретали себе «властолюбие», «любочестие», славу. Им были свойственны «леность», «нега», «нерадивства», «подо­зрения», а «пышность» и «великолепие чрезмерное» достигались ими «на людей разорении крайнем». В этой части «Тилемахида» должна за­нять заметное место в тираноборческой литературе XVIII века.

В.К. Тредиаковский был первым в новой литературе писателем-«разночинцем», твердо убежденным, что «разум и добродетель есть жребий всего человеческого рода, а не человеков токмо породных». Уместно здесь напомнить слова Радищева: «Тредиаковского выроют из поросшей мхом забвения могилы, а в «Тилемахиде» найдутся добрые стихи и будут в пример поставляемы».

Замечательных успехов русская поэзия классицизма достигла в творчестве М.В. Ломоносова (1711–1765). Просветительские взгляды Ломоносова ярко отразились в его поэтическом творчестве. Даже в торжественных («похвальных») одах (ставших почти жанром официальной поэзии) он прославляет героев «от земледельца до царя» и уже в одном из ранних своих произведений слагает гимн в честь про­стого русского солдата, стоящего на страже рубежей своего государст­ва. Поэтические произведения Ломоносова наполнены упоминаниями о «ратях», «земледельцах», пастухах, охотниках, воинах, мореплавате­лях, купцах, ученых (как правило, выходцах в то время из демократи­ческих слоев).

Убежденный сторонник высокой идейности и гражданственности в искусстве, Ломоносов наиболее четко выразил эти взгляды в про­граммном цикле стихотворений «Разговор с Анакреоном» (между 1757–1761 гг.). В нем Ломоносов как бы подводил итог своему по­этическому творчеству, давал завещание русской поэзии на будущее. Он остро полемизировал с авторами получившей уже широкое распро­странение камерной, интимной лирики – обращаясь к Анакреону, ан­тичному певцу вина и бездумного веселья, но подразумевая Сумарокова

и в особенности его эпигонов. Ломоносов объявляет себя прежде всего сторонником героической тематики в поэзии:

Хоть нежности сердечной

В любви я не лишен,

Героев славой вечной

Я больше восхищен.

Требования, предъявляемые Ломоносовым к отечественной поэзии, были осуществлены им самим в его собственной поэтической практике, и в первую очередь в одах.

Ломоносов вошел в литературу в начале 40-х годов, в то время, ког­да после мрачного периода бироновщины появилась надежда на воз­рождение и продолжение «дела Петрова». Это вселяло оптимизм, наст­раивало русскую поэзию на мажорный лад. На смену «плодам осенним» (сатирам Кантемира) пришли «плоды весенние» – оды Ломоносова.

К этому следует добавить также, что из всех поэтических жанров, культивировавшихся в тогдашней литературе, жанр оды наиболее под­ходил Ломоносову «для решения стоявших перед ним задач. Научные рассуждения писались по-латыни, с ними знакомились только немногие. Публицистический стиль в русской печати лишь начинал делать первые шаги. Рукописная поэзия, – писал А.В. Западов, – занималась лю­бовными переживаниями, общественных тем она не затрагивала. Жанр оды позволял соединить в большом стихотворении лирику и публицис­тику, высказаться по вопросам, имеющим государственное значение, и сделать это сильно, красиво, образно». К тому же ода в то время оказа­лась наиболее оперативным средством общения поэта со своими читате­лями: литературных журналов еще не было, а оды Ломоносова издава­лись большими по тому времени тиражами (от 300 до 2000 экз.). Пол­ные злободневного содержания, ставившие на разрешение вопросы об­щественно-государственной значимости, оды Ломоносова адресовались не только коронованным особам, но должны были «сердца народа привлещи» (привлечь).

Центральной темой в одах Ломоносова была тема родины. Он не устает славить величие России, обширность и необозримость ее просто­ров, неисчерпаемое обилие ее природных богатств. В оде 1748 года со­здан грандиозный образ России:

Она, коснувшись облаков,

Конца не зрит своей державы,

Гремящей насыщенна славы,

Покоится среди лугов.

В полях, исполненных плодами,

Где Волга, Днепр, Нева и Дон

Своими чистыми струями

Шумя стадам наводят сон,

Сидит и ноги простирает

На степь, где Хину отделяет

Пространная стена от нас;

Веселый взор свой обращает

И вкруг довольства исчисляет,

Возлегши локтем на Кавказ.

Обилие природных богатств – залог грядущего благополучия рус­ского народа, и Ломоносов не раз, начиная со своих ранних од, создает заманчивые картины довольства российских граждан. Однако в этих картинах было нарисовано «должное», а не «сущее», желательное, а не действительное положение вещей. Истинное же состояние русского на­рода Ломоносову хорошо было известно (что подтверждается его пись­мом «О сохранении и размножении российского народа»).

Чтобы родина стала действительно процветающей, а ее народ жил в довольстве и благополучии, прежде всего необходим упорный, напря­женный труд всех слоев населения. И тема труда становится одной из центральных в одах Ломоносова. Труд для Ломоносова – источник всевозможного изобилия, материального благосостояния страны. На­градой трудолюбивому, закаленному «жарами» и «морозами» многочис­ленному народу будут «нивы изобильны», «полки велики, сильны» – надежная защита отечественных рубежей. Чтобы быстрее развивалась промышленность, земные недра открыли свои богатства, а «ратай» смог собрать «сторичный плод» (урожай), на помощь должны прийти наука, просвещение. Нужно позаботиться о создании отечественных кадров ученых. В одах Ломоносова звучит призыв к молодому поколению по­святить себя служению науке (ода 1750 г.):

Пройдите землю, и пучину,

И степи, и глубокий лес,

И нутр Рифейский, и вершину,

И саму высоту небес.

Везде исследуйте всечасно,

Что есть велико и прекрасно,

Чего еще не видел свет;

Трудами веки удивите.

«Науки» для Ломоносова не традиционная принадлежность так на­зываемого «просвещенного абсолютизма», а комплекс знаний, необхо­димый для практического применения:

Наука легких метеоров,

Премены неба предвещай

И бурный шум воздушных споров

Чрез верны знаки предъявляй,

Чтоб земледелец выбрал время,

Когда земли поверить семя

И дать когда покой браздам,

И чтобы, не боясь погоды,

С богатством дальны шли народы...

Ломоносов был искренне убежден в том, что занятия науками должны сделать человека счастливым. В письме к сестре Марье Васи­льевне он писал о своем племяннике (которого определил в академи­ческую гимназию): «Я не сомневаюсь, что он чрез учение счастлив будет». А в оде 1747 года, в стихах, ставших давно хрестоматийны­ми, Ломоносов воспевает пользу наук для людей всех возрастов в са­мых различных обстоятельствах:

Науки юношей питают,

Отраду старым подают,

В счастливой жизни украшают,

В несчастной случай берегут;

В домашних трудностях утеха

И в дальних странствах не помеха.

Науки пользуют везде:

Среди народов и в пустыне,

В градском шуму и наедине,

В покое сладки и в труде.

Чтобы народ мог беспрепятственно пользоваться плодами своего труда, чтобы расцветали науки и ширилось просвещение, России необ­ходим мир. Требование прекратить опустошительные войны, установить прочный мир («возлюбленную тишину») звучит во многих одах Ломо­носова.

Ломоносов, конечно, понимал, что без войн, к сожалению, нельзя за­щитить свое отечество от «хищников», «чужих держав», укрепить меж­дународный авторитет Русского государства; необходимо также «как стену Русску грудь поставить в защиту дружеских держав». И война

оборонительная (которая «обширных областей есть щит», «героев в мир рождает славных», «унылых к бодрости» будит) не осуждается Ломо­носовым. Больше того, начиная с первой своей победной оды «На взя­тие Хотина» Ломоносов с пафосом истинного патриота славит успехи русского оружия. Недаром П.А. Вяземский сказал, что лирика Ломо­носова была «отголоском полтавских пушек». Однако Ломоносов ни­когда не забывал, что даже вынужденные войны ложатся тяжким бре­менем на плечи простого народа, принося и побежденным «плачевный стон», и победителям горе и слезы:

Воззри на плач осиротевших,

Воззри на слезы престаревших,

Воззри на кровь рабов твоих.

Его мечта – «извергнуть брань с концов земных». И эту высокую, в высшем смысле гуманистическую миссию Ломоносов поручает рус­скому народу, русским воинам (надпись 1748 г.);

Российска тишина пределы превосходит

И льет избыток свой в окрестные страны.

Воюет воинство твое против войны;

Оружие твое Европе мир приводит!

Установление «возлюбленной тишины» – это мир между народами, прекращение внутренних раздоров, пресечение наступления реакции, «процветание» России. Все это непосредственно зависело, с точки зре­ния Ломоносова, от характера государственного правления, и прежде всего от личности монарха.

В одах Ломоносова создается образ идеального правителя, пекуще­гося о распространении образования и успехах наук, об улучшении эко­номического положения страны, о просвещении своих подданных. При­мером, достойным всяческого подражания для российских венценосцев, Ломоносов, естественно, избрал Петра I. В сознании передовых совре­менников Ломоносова Петр I остался как царь-реформатор, обновитель России, а «дело Петрово» стало знаменем в борьбе за дальнейшее раз­витие страны. Самого же Ломоносова, кроме того, привлекали демокра­тизм и энергичность Петра – этого «многотрудившегося российского Геркулеса». Ломоносов не упускал ни одного повода для возвеличения Петра в своих одах, объявив его «богом России» («Он бог, он бог твой был, Россия»), настойчиво внушая российским самодержцам необхо­димость продолжить и завершить начатые Петром преобразования.

Конечно, Ломоносов идеализировал Петра: он ни разу не сказал о том, какими тяготами пали петровские реформы на плечи народа. Но надо полагать, что отношение его к Петру I было искренним.

Со временем Ломоносов все больше убеждался в том, что наследни­ки Петра на русском престоле совсем не спешили осуществлять его про­светительскую программу. Свое истинное отношение к власть имущим Ломоносов выразил еще в «Переложении псалма 145» (1747).

Никто не уповай вовеки

На тщетну власть

Князей земных:

Их тож родили человеки,

И нет спасения от них.

Ломоносов уже не мог оставить жанр хвалебной оды неизменным: он включает в ее состав обличительное начало. В этом направлении Ломо­носов становится предшественником Г. Державина.

«Историк, риторик, физик, механик, химик, минералог, художник и стихотворец», по словам А.С. Пушкина, Ломоносов не считал занятия поэзией своей главной целью. Но достигнутые в ней успехи столь вели­ки, что Белинский с полным правом назвал его «Петром Великим рус­ской литературы».

Достижения русского классицизма были связаны также с творчест­вом А.П. Сумарокова (1717–1777). В отличие от Ломоносова, отда­вавшего предпочтение «высокой» поэзии, Сумароков выступал за рав­ноправие всех жанров: «Все хвально: драма ли, эклога или ода – Сла­гай, к чему влечет тебя природа». Его собственное творчество было в русской литературе XVIII века самым разнообразным в жанровом от­ношении. Сумароков вошел в историю русской литературы как теоретик русского классицизма. Ему принадлежат наиболее полно и доступно сформулированные программные произведения утверждавшегося лите­ратурного направления – две эпистолы 1748 года «О русском языке» и «О стихотворстве». Среди своих современников Сумароков просла­вился как драматург-трагедиограф. Высоко оценила его сатирические произведения передовая часть литературной общественности (в первую очередь Н.И. Новиков). Но, пожалуй, наибольшее распространение среди самых широких читательских кругов (распространяясь и печат­ным, и рукописным путем) получила лирика писателя.

Лирическая струя в творчестве Сумарокова (в том числе и в его тра­гедиях) была связана прежде всего с любовной темой. И если условный мир утех, предусмотренных поэтикой классицизма, воспроизводился им

в традиционных жанрах идиллии и эклоги, то мир искренних душевных переживаний раскрылся в его песенном творчестве. Жанр песни сыграл немалую роль в подготовке сентиментальной поэзии. В лучших песнях Сумарокова представлена целая гамма человеческих переживаний – неразделенной, «незаконной» и торжествующей любви, тоски, разлуки, ревности. Так, безответная любовь женщины заставляет ее с горечью произнести: «Ты ко мне, как камень, Я к тебе как пламень». Достаточ­но тонко для своего времени передает Сумароков психологию полюбив­шей девушки, стыдливо старающейся скрыть свое чувство от «хищни­ка» ее «вольности».

Включение Сумароковым в структуру некоторых стихотворений со­бытий из собственной жизни предвосхищало одно из основных художе­ственных открытий Державина.

Наибольшей популярностью из сатирических жанров у современ­ников Сумарокова пользовались его басни (притчи, как их еще назы­вали в то время). Им написано около 400 басен. В них он предстает подлинным новатором. Поэт сумел придать характер живых, порой драматических сценок, наполнил их злободневным содержанием, вы­ступил против многих общественных пороков и людских недостатков. В басне «Безногий солдат» Сумароков показывает, что только трудо­вому люду свойственны сочувствие и сострадание к обездоленным. Басня «Терпение» направлена против жестоких и жадных помещиков, моривших голодом своих крепостных. В других баснях осмеиваются взяточничество приказных, жульничество откупщиков, мотовство и низкопоклонство дворян. Сумарокову удалось зарисовать живопис­ные, колоритные картины из народной, деревенской жизни («Дере­венские бабы»).

Сумарокова по праву следует считать родоначальником русской классицистической драматургии. Им создано 9 трагедий и 12 комедий. Его трагедии высоко оценил Н.И. Новиков: «Хотя первый он из рос­сиян начал писать трагедии по всем правилам театрального искусства, но столько успел во оных, что заслужил название северного Расина».

Соблюдение правил классицизма (прежде всего отнесение событий в глубь отечественной истории) не помешало Сумарокову наполнить со­держание своих трагедий злободневными вопросами, придать им поли­тическую окраску. Так, в одной из лучших своих трагедий «Дмитрий Самозванец» (1771), где изображались события из относительно недав­него прошлого (Смутного времени), ее герой изобличался как злодей-тиран, узурпатор. Вместе с тем трагедия искушенному в аллюзиях и

намеках зрителю давала повод для размышления: законно ли захватила власть Екатерина II и имеет ли она право оставаться на троне после то­го, как наследник престола, ее сын Павел, достиг совершеннолетия (в оппозиционных кругах обсуждался вопрос о воцарении Павла). Тирано­борческая направленность трагедии заключалась в откровенном требо­вании свергнуть с престола царя-деспота, «Москвы, России врага и подданных мучителя». Мотив же «самозванства» в качестве вины Ди­митрия в конечном итоге снимается. Ведь монарха венчают прежде все­го дела, а не «порода»:

Когда бы ты не царствовал злонравно,

Димитрий ты иль нет, сие народу равно.

«Дмитрий Самозванец» положил начало русской политической тра­гедии.

Менее строго соблюдал Сумароков классицистическую регламента­цию в жанре комедии. Он так и не создал ни одной «высокой», «пра­вильной» (пятиактной, стихотворной) комедии. Этот жанр драматург использовал в качестве памфлета против своих литературных противни­ков (в «Тресотиниусе» осмеивался Тредиаковский), личных врагов (в «Лихоимце», «Приданом обманом» разоблачался его шурин). В лучшей своей комедии «Рогоносец по воображению» драматург создал коло­ритные образы невежественных поместных дворян Викулы и Хавроньи, предшественников в какой-то мере господ Простаковых и Скотининых из «Недоросля» Фонвизина.

О боевом настрое своего творчества, непримиримости к обществен­ному злу и людской несправедливости Сумароков откровенно сказал сам: «Доколе дряхлостью иль смертью не увяну, Против порока я писать не перестану!»

Позже многие писатели отказывали Сумарокову в таланте, но все же Белинский был прав, когда заявил: «Сумароков имел у своих современ­ников огромный успех, а без дарования, воля ваша, нельзя иметь ника­кого успеха ни в какое время».

Вопросы и задания

1. Русский классицизм как стиль эпохи.

2. Раскройте своеобразие одического творчества М.В. Ломоносова.

3. Приведите примеры жанра притчи в творчестве А.П. Сумарокова.

4. Назовите филологические и поэтические труды В.К. Тредиаковского.

Литература 1760 – начала 1770-х годов

Начиная с 60-х годов XVIII века русское просветительство вступа­ет в наиболее радикальный период своего развития. В связи с этим воз­растает интенсивность процесса демократизации той части литературы, которая была неразрывно связана просветительскими идеями. Однако в это же время возникает такой тип общественного сознания, который был основан на разочаровании в рационализме как ведущей эстетичес­кой и нравственно-политической категории. Вместе с ним в литературе появились ранние романтические «веяния» (зарождение сентимента­лизма, возникновение предромантизма).

Процесс дальнейшего сближения литературы с жизнью в произве­дениях классицизма в первую очередь проявился в «низких» жанрах. В них воспроизводился «не рационалистический ясный и закономерный мир классицизма, а живой, грубовато-правдоподобный быт, гротеск, на-: поминающий присказки и прибаутки» (Н.Л. Степанов).

Закономерным было появление жанра «ирои-комической» поэмы. Жанр «смешных героических поэм» (так назвал его Сумароков) был предусмотрен поэтикой классицизма, комический эффект достигался нарочитым несоответствием содержания и формы (о «низкой» материи требовалось говорить «высоким» стилем или наоборот). В своей «ирои-комической» поэме «Елисей, или Раздраженный Вакх» В.И. Майков использовал обе эти рекомендации, однако чаще всего повествовал о «низких» делах «низкими» словами, а на смену условному классицис­тическому комизму выдвинул комизм ситуаций и положений. Эту сто­рону поэмы сочувственно отметил Пушкин в письме к Бестужеву в 1823 году: «Елисей истинно смешон. Ничего не знаю забавнее обраще­ния поэта к порткам»:

Дата добавления: 2014-11-29