А. А. Фет

(1820-1892)

Если Майкову для передачи простых и обыкновенных чувств нужна какая-нибудь сценка или картина, то Афанасию Афанасьевичу Фету она кажется излишней. Поэта влекут неуловимые, загадочные и не вполне ясные ощущения, навеваемые на него природой, любовью, со­зерцанием прекрасного, которое как бы растворено в воздухе, но кото­рое тем не менее вполне реально подчиняет душу своей власти. Фет – поэт непосредственных, до всякого знания существующих переживаний. Лирика Фета не терпит рассудочности, она выражает то, что скрыто в душе. Фет более всего ценил в искусстве именно живую естественность

влечений сердца, в которых неожиданно, сам того не подозревая, обна­руживается весь человек.

Стремление выразить «невыразимое» через мгновенную лирическую вспышку, навеять читателю охватившее поэта настроение – одно из ко­ренных свойств поэзии Фета. Лирическое переживание в этом случае не может быть длительным, и Шет, как правило, создает короткие, в две-три или четыре строфы стихотворения. Постигая красоту и увековечивая ее, Фет выходит за границы предметного смысла слова и необычайно ис­кусно распоряжается заложенным в слове, стихе, строфе богатством.

Фет напрягает слух, зрение и обоняние, чтобы обратиться к чувст­венным, эмоциональным способностям человека («посмотри...», «слы­шишь...»), и предельно активизирует их. Перемежая краски и звуки («От вершин скользя к вершинам, Ветр ползет лесною высью, Слы­шишь ржанье по долинам? То табун несется рысью»), поэт преодолева­ет кажущуюся разбросанность примет. Это объясняет синхронность со­зерцания и его выражения, передающую иллюзию непосредственной подлинности происходящего как бы на наших глазах, сейчас. Фет ценит звук и краску, пластику и аромат. Но выражает в стихе не звуки, не рит­мы, а музыкальную сущность мира. Тонкими, ненавязчивыми штрихами Фет устанавливает родство между природой и человеком. С одной сто­роны, сладость и умиротворенность («Тихо под сенью лесной...»), а с другой – тревога («Плачась, комар пропоет...», «Словно струну обо­рвал Жук, налетевши на ель...»). И вот уже все зримые и слышимые приметы обобщены в новом чувственном образе («Ах, как пахнуло вес­ной!..») и сплетены с обликом возлюбленной:

Это, наверное, ты!

Однако Фет не только жизнерадостный певец красоты и любви, на­полняющих его душу восторгом и счастьем, но и громадный трагический поэт, чье сознание философски отважно и зорко. В его душе живет тра­гический разлад между художником, пробивающим путь к беспорочно­му идеалу, и проповедником, который добывает истину, с тем чтобы пе­редать ее тем самым людям, чьи жизненные тяготы его, казалось, сов­сем не занимают. В стихотворении «Одним толчком согнать ладью жи­вую...» поэт так говорит о призвании «избранника»:

Одним толчком согнать ладью живую

С наглаженных отливами песков,

Одной волной подняться в жизнь иную,

Учуять ветр с цветущих берегов...

И вдруг во второй строфе:

Чужое вмиг почувствовать своим...

«Чужое» здесь – та самая суетная жизнь, которой он сторонился. Оказывается, цель поэта – не элитарное презрение к обыкновенному человеку, а пробуждение его чувств и возвышение его души:

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,

Усилить бой бестрепетных сердец…

Так в своем творчестве Фет превозмогает узость собственных эсте­тических деклараций. Примечательно, что «воздушный», «неулови­мый», «зыбкий» Фет употребляет здесь высокие и суровые слова: «Уси­лить бой бестрепетных сердец». Как бы ни далека и ни романтична была позиция Фета, его стих не может не напомнить пушкинское «Глаголом жги сердца людей». Недаром же Фет постоянно бился над разрешением великих и вечных загадок бытия и постоянно изумлялся им. Он верил в свои могучие творческие возможности – и сомневался в них. Фет, не опиравшийся ни на что, кроме своего духа, противостоял внешнему миру в его целом. «Я» и Вселенная для него – две равновеликие силы:

Пусть головы моей рука твоя коснется,

И ты сотрешь меня со списка бытия.

Но пред моим судом, покуда сердце бьется,

Мы силы равные, и торжествую я.

Его не пугает смерть, он испытывает к ней холодное безразличие, а жизнь для него оправдывается лишь творческим «огнем», соизмеряе­мым с «целым мирозданьем»:

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем,

И в ночь идет, и плачет, уходя.

Источник лирической дерзости Фета, искренности, свежести и не­увядающей молодости его поэзии – в неугасающем и ярком пламени, которым наделила его всемогущая природа.

Почти одновременно с Фетом в русскую поэзию вошли Ап. Григо­рьев, Я.П. Полонский и А.К.. Толстой. Их также волновали «вечные» темы искусства, но они испытывали интерес и к современным пробле­мам. Их творчество формировалось под влиянием демократического движения, в пору подъема общественной мысли. Все они были убежденными сторонниками обновления русской жизни, врагами гнета,

произвола, позорного крепостного права, сочувствовали народным страданиям. Откликаясь на социальные нужды общества, эти авторы внесли в русскую поэзию новые темы, мотивы и ритмы.

Дата добавления: 2014-11-29