Поведенческое двуязычие» интеллигенции со­ветского периода и его метаморфозы в условиях современ­ной России

Известно, что на смену НЭПу в России пришел ста­линский тоталитаризм. Можно предположить, что оже­сточенность сталинизма в немалой степени также объ­ясняется ущемленным чувством собственной значимо­сти уже применительно к новым «хозяевам жизни», ко­торым приходилось долго терпеть демонстративную мелкобуржуазную роскошь «нэпманов». Именно в этот период было совершено, как считает Б. Васильев, самое «гениальное» преступление Сталина: «отечественная интеллигенция была сведена к «узким специалистам», когда наспех подготовленные «выдвиженцы» — эти «ре­шающие все кадры» вытеснили старую интеллигенцию с ее ориентацией на общечеловеческие ценности (см. Барбакова, Мансуров, 1991. С. 148). Напомним, что еще К. Маркс предостерегал от узкой специализации, пре­вращающей работников в «профессиональных крети­нов».

Главной особенностью русской интеллигенции со­ветского периода, считают К.Г. Барбакова и В.А. Мансу­ров, является «поведенческое двуязычие», когда на ра­боте, на людях человек говорит и делает одно, а дома, в кругу друзей — совершенно противоположное: «Умным человеком можно назвать того, кто понимает двойствен­ный характер советской реальности и ведет себя соот^ ветствующим образом... очень важно для советской ин­теллигенции освоить правила поведенческого двуязы­чия, чтобы выжить» (Барбакова, Мансуров, 1991. С. 165).

На данном этапе трудно провести черту между совет­скими властями и интеллигенцией, поскольку правя­щий класс пополнялся тогда из слоя интеллигенции, между ними даже существуют определенный альянс, взаимная забота и своеобразные «рыночные отноше­ния». «Можно даже предположить, что большинство представителей интеллигенции даже испытывают чувст­во благодарности властям за то, что они обеспечили их работой за довольно щедрое вознаграждение». Главное условие такого альянса интеллигента с властями — это «молчание, чтобы выжить...» (там же. С. 167).

Тем не менее те же авторы отмечают, что, даже не­смотря на тоталитарную власть, «русские поля продол­жают регулярно приносить богатые урожаи в искусстве и науке» (там же. С. 169). К сожалению, последние годы в России (в эпоху уже демократического «стремления к свету в конце туннеля») характеризуются поразитель­ным творческим бесплодием, что позволило известному драматургу В. Розову говорить о них как о «нетворче­ском времени»... (Розов, 1996).

О «двойном сознании» русского интеллигента совет­ского периода пишет В. Кормер: «... это такое состояние разума, для которого принципом стал двойственный взаимопротиворечивый, сочетающий взаимоисключа­ющие начала этос, принципом стала отвергающая самое себя система оценок текущих событий, истории, социу­ма... Поэтому, оставаясь непреодоленным в разуме, раз­лад тем не менее преодолевается экзистенциально, в особого рода скептическом или циничном поведении... Психика, таким образом, делается чрезвычайно мобиль­ной; субъект непрерывно переходит из одного измере­ния в другое, и двойное сознание становится гносеоло­гической нормой» (Кормер, 1997. С. 226—227).

Как отмечают Л.Я. Гозман и Е.Б. Шестопал, в усло­виях тоталитарной системы у человека было три основ­ных варианта «реагирования на эту кафкианскую жизнь»: 1) возможность восстать против нее, но это был «путь немногих героев»; 2) осознание преступного ре­жима без каких-либо попыток изменить ситуацию: «принимать мир таким, каков он есть». Но для того что­бы, все принимая и понимая как неизбежность, продол­жать жить, работать, воспитывать детей, «требовалось мужество не меньшее, чем для бунта, нужен был уровень личностного развития, доступный лишь немногим изб-

11*

ранным»; 3) определенные искажения в восприятии ми­ра с тем, чтобы сделать его менее пугающим и более бла­гополучным, — это «наиболее естественный для рядово­го человека, а значит, и наиболее распространенный» вариант (Гозман, Шестопал, 1996. С. 282—284).

И именно для третьего варианта особенно «эффек­тивно помогают органы массовой информации, которые при любой диктатуре делают все от них зависящее для того, чтобы подданные научились не обращать внима­ния на все, что буквально бьет в глаза на каждом шагу, — пишут Л.Я. Гозман и Е.Б. Шестопал. — Необходимые искажения в восприятии мира легче осуществлять не на когнитивном уровне, отрицая какие-то аспекты реаль­ности или придумывая то, чего нет, а на аффективном, меняя не столько свое восприятие, сколько свое отно­шение к действительности» (там же. С. 284—285). Но ес­ли считать, что суть тоталитарной системы в том, что это «сюрреалистический мир, где тебе не принадлежит ни­чего» (там же. С. 282), то только при реализации первого и второго вариантов можно сказать, что человек воспри­нимает мир без иллюзий, именно как «тоталитарный». Например, при реализации как первого, так и второго вариантов человек все-таки видит мир реальным, хоть и отвратительным и, лишь при реализации третьего вари­анта он с «помощью» СМИ воспринимает мир как некую «иллюзию».

При этом возможна ситуация, когда человек, реали­зующий себя по первому, «героическому», варианту, создает в своем воображении образ псевдототалитарно­го общества, и тогда он начинает бороться с псевдопроб­лемами (бороться с «псевдодраконом» — см. главу 16). Таким образом, можно дополнить три варианта реагиро­вания на тоталитарную систему, выделенных Л.Я. Гоз-маном и Е.Б. Шестопалом, — четвертым вариантом, ког­да человек, даже искренне стремящийся осознать ситуа­цию, ошибается в ее оценке и в итоге борется с псевдопроб­лемами (побеждает «псевдодракона»).

Для некоторых образованных людей гораздо проще имитировать интеллигентность, чем отыскивать и ре­шать настоящие проблемы. Как уже отмечалось, главная проблема таких «интеллигентов» — это не столько бо­язнь слабой и уже давно обанкротившейся власти, ско­лько панический страх перед «общественным мнени­ем», перед мнением своей социально-профессиональ-

ной «тусовки». Возможно, эта изначально нравственная проблема постепенно может превратиться и в проблему интеллектуальную, т.к. основана на самообмане...

Мы считаем, что можно выделить и пятый вариант реагирования на тоталитарную систему, когда образо­ванный человек все прекрасно понимает и чувствует (и на когнитивном, и на аффективном уровнях), но, фак­тически соучаствуя в преступлении, например, потвор­ствуя преступникам своим молчанием, пытается обма­нуть свою совесть различными оправданиями и самооп­равданиями (благо для таких оправданий у образованно­го человека имеется гибкий и даже веселый, остроумный интеллект). Это как раз тот вариант, который характерен для части интеллигенции не только советского периода и не только в многострадальной России...

Даже несмотря на своеобразную договоренность между властями и интеллигенцией, в советский период все-таки существовала определенная духовная оппози­ция режиму, т.е. свою главную, нравственную характе­ристику, связанную со служением общественному идеа­лу, часть отечественной интеллигенции все-таки сохра­нила. К. Г. Барбаковаи В.А. Мансуров выделяют следую­щие условные периоды российского диссидентства со­ветского периода: 1) период «оттепели» после смерти Сталина, характеризующийся иллюзиями радикальных демократических изменений в стране (1953—1956); 2) период «отрезвления» после иллюзий «оттепели», а так­же период отчаяния и беспомощности, а также новых надежд на улучшение (1957—1964); 3) давление на руко­водство КПСС с целью остановить ресталинизацию страны (1965—1968); 4) удары по диссидентству, пресле­дования, кампании против диссидентов (1968—1971); 5) протест в виде выезда из страны как альтернатива тю­ремного заключения (1972—1980).

Возникшее в век научно-технического прогресса послесталинское диссидентство некоторые авторы рас­сматривают как «одно из первых ненасильственных вос­станий интеллектуалов против новой государственной системы интеллектуального рабства». При этом если вначале советское диссидентство было едино и основы­валось на солидарности, то впоследствии в нем стали возникать относительно самостоятельные течения, что свидетельствует о неоднозначности даже наиболее са­моотверженных (лучших, элитных) представителей ин-

теллигенции... (см. Барбакова, Мансуров, 1991. С. 171-173).

Как уже отмечалось, ущемление в России свобод в предшествующие десятилетия привело к тому, что сфор­мировался особый тип «образованных и воспитанных» специалистов, которым «наплевать на все, что происхо­дит вокруг» (в простонародье их называют «пофигиста­ми»)... Например, среди таких людей неприличными считаются «разговоры о политике», «о судьбах этой стра­ны» ит.п. Страшно, когда такими специалистами оказы­ваются педагоги и психологи, которые и призваны фор­мировать у школьников «смысловую картину мира» (по А.Г. Асмолову и М.С. Ныровой).

Если раньше интеллигент опасался репрессий со стороны властей, то сейчас, при относительно слабой официальной диктаторской власти, современный интел­лигент больше всего на свете боится так называемого «общественногомнения». Еще Э. Фромм писал о том, что «свобода, достигнутая современными демократиями», это «всего лишь обещание, но не исполнение обещанно­го», т.к. в итоге люди остаются зависимыми «от «ано­нимной власти рынка, успеха, общественного мнения, «здравого смысла» — или, вернее, общепризнанной бес­смыслицы...» (Фромм, 1992. С. 236—237).

Как ни парадоксально, но наиболее отчетливо и тра­гично такая зависимость от «общественного мнения» (и от мнения «своей тусовки») проявляется именно у пред­ставителей так называемых «творческих профессий» (писателей, артистов, музыкантов... и психологов). Объ­ясняется это тем, что в среде наиболее творческих и ред­ких профессий жизненный успех и карьера человека во многом зависят от их согласия с господствующими в этой среде мнениями и нормами. Если творческий чело­век высказывает свою иную нравственную позицию, то «тусовка» его обычно отторгает, отрицательное (презри­тельное) мнение о нем быстро распространяется в узком кругу «своих», «посвященных» людей, и такой смельчак просто не может реализовать себя как профессионал.

И, наоборот, в более массовых инженерных профес­сиях человек не зависит столь сильно от мнения своей профессиональной среды, т.к. в случае его отторжения конкретной «тусовкой» он гораздо проще сможет устро­иться в другой организации по профилю своей работы, чем артист или художник. В итоге те люди (традицион-

ная «элита», «интеллигенция»), которые должны быть выразителями свободной нравственной позиции, утра­чивают в современном мире свое главное достоинство и превращаются лишь в пустых (но обычно очень «ярких») идолов массового сознания.

Трагедия этих людей в том, что в условиях «рынка» и коммерциализации творчества они часто вынуждены подстраиваться под примитивные вкусы обожающей их публики, хотя могли бы реализовать свой несомненный творческий потенциал более достойно. Как это ни уди­вительно, но благодаря своему интеллекту, образованию и другим способностям они быстро находят варианты самооправдания и часто выглядят «вполне благополуч­ными» и «довольными своей жизнью». Но это все «до по­ры, до времени»... А впоследствии кто-то из них вполне может оказаться пациентом психотерапевта...

В своем знаменитом «Закрытом письме Президенту» писатель-сатирик Михаил Задорнов с горькой иронией писал об отечественной интеллигенции: «Уважаемый господин Президент!.. Вы опять неожиданно поменяли своих фаворитов и мы не понимаем, с кем нам теперь дружить... Извечный вопрос русской интеллигенции: что делать?.. Мы в смятении. Время поджимает. Вот-вот начнутся последние заседания комиссии по присужде­нию премий. А мы до сих пор не знаем, кому мы должны понравиться... Все-таки мы люди культурные, и нам не­чем сегодня зарабатывать на хлеб, кроме как торговлей. Кто-то из наших торгует алмазами в обмен на израиль­ские соки, кто-то меняет устаревшие ядерные боеголов­ки на подержанные бананы в рамках американской про­граммы гуманитарной конверсии в России... Не могли бы Вы снова организовать какой-нибудь референдум? Мы поддержим любую Вашу идею, поедем по стране и за гораздо меньшие из уважения к Вам деньги, чем в про­шлый раз... Мы люди образованные, мы быстро все пой­мем. Обещаем, что тогда сами решим все наши пробле­мы и не будем впредь докучать Вам вопросами о культу­ре, поскольку прекрасно знаем, как Вы этого не любите» (Задорнов, 1966, С. 2).

В этой связи один из наиболее известных отечествен­ных драматургов, всегда сдержанный В.С. Розов писал: «Я не люблю интеллигентский холуяж. Откровенный хо-луяж, который я заметил еще на первом сборище в Бет-ховенском зале. Я тогда выступил в «Правде», и больше

меня на подобные холуяжи не приглашали... Я не хотел бы своим детям равнения на золотого тельца. Я хотел бы, чтобы они честно зарабатывали себе на жизнь. Сейчас время, которое разлагает людей. Ая мечтаю о том време­ни — времени порядочных людей» (Розов, 1996. С. 6). Еще И. Кант с горечью заметил, что «тот, кто становится пресмыкающимся, червем, может ли затем жаловаться, что его раздавили?» (Энциклопедия афоризмов, 1998. С. 426). А ведь «раздавить» может и собственная совесть, естественно, если хоть что-то от нее осталось...

Деградация отечественной интеллигенции имеет множество причин, в том числе и подверженность влия­нию культуры «массового общества». Бывший госсекре­тарь США З.Бжезинский в своей книге «Великая шах­матная доска» (1998) предлагает свою концепцию аме­риканского «культурного превосходства» и пишет: «...в области культуры, несмотря на некоторую примитив­ность, Америка пользуется не имеющей себе равных притягательностью, особенно среди молодежи всего ми­ра...». Утверждая свою «культурную экспансию», отме­чает 3. Бжезинский, Америка «широко полагается в этом на косвенное использование влияния на зависимые эли­ты», т.е. на интеллигенцию (Бжезинский, 1998. С. 36-37)...

Типичный пример: во многих квартирах российской (советской) «золотой молодежи» 60—80-х гг. на самом «видном» и «почетном» месте обычно красовались по­лочки с пустыми импортными банками из-под пива и «пепси-колы», а также — «панно» из импортных коробок из-под сигарет. Это были своеобразные «иконостасы», на которые совершенно искренне молились (как на вес­точку из иного, свободного мира). Это был своеобраз­ный показатель некоторого «бытового диссидентства» и даже показатель сопричастности к иной культуре... Правда, сейчас, в эпоху «демократических преобразова­ний», такие «иконостасы» выставлены в каждом пивном ларьке... Можно сказать, что Россию не столько даже «шапками закидали», сколько — «голубыми штанами» (джинсами, о которых искренне мечтали долгое время многие российские молодые люди — будущие интелли­генты). В итоге получается, что в России несколько по­колений интеллигенции воспитывались на идее «голу­бых штанов» (как одном из важных показателей «жиз­ненного успеха» и «свободомыслия»)...

■ 328

Для личности, стремящейся осознать свое место в мире, важно обозначить для себя «Центр мира». М. Эли-аде пишет: «С символом Центра мира мы встретимся по­всюду. Именно он в большинстве случаев делает для нас ясным и традиционным отношение к «пространству», в котором протекает жизнь» (Элиаде, 1994. С. 31). Ксожа-лению, для значительной части русской интеллигенции такой «центр мира» давно уже находится в дальних, чу­жих краях, например, в Париже или Нью-Йорке... В этой связи можно вспомнить метафору М.Е. Литвака о «пси­хологическом кащеизме», когда душа человека находит­ся не в нем самом, а где-то в другом месте (как у Кащея Бессмертного душа, т.е. жизнь, находилась на кончике иглы, которая находилась в яйце, а яйцо — в утке, а утка - в зайце и т.д.). По мнению М.Е. Литвака, осно­ванном на его беседах с «тысячами людей», лишь 8% из них застрахованы от такого «кащеизма» (Литвак, 1999. С. 314—316). В итоге такой человек (в данном случае об­разованный человек, претендующий на интеллигент­ность) становится очень уязвимым для различного рода манипуляций.

Можно обратиться еще к одному образу, помогаю­щему понять сущность нынешней интеллигенции. М.Элиаде пишет, что, согласно «космологической схе­ме» священного здания, «четыре части внутреннего по­мещения символизируют четыре стороны света»: ал­тарь — это рай, находящийся на востоке. В течение пас­хальной недели эта дверь остается открытой во время всей службы, что символизирует воскрешение Христа и открытие им ворот в рай. А вот запад, напротив, симво­лизирует «область мрака, скорби, смерти», это «вечное пристанище умерших, которые ожидают воскресения тел и последнего суда»... (Элиаде, 1994. С. 45).

Естественно, не следует сильно преуменьшать или преувеличивать культурное значение Запада или Восто­ка. Проблема лишь в однобокой ориентации. В этой свя­зи можно вспомнить еще одну известную метафору — «Земля не только круглая!», она еще и «вертится!»... И даже несчастная Америка, постоянно обвиняемая в «примитивизме» своей культуры, нередко смотрит на Россию как на страну, тоже находящуюся на Западе (ес­ли смотреть через Тихий океан). Удивительно, но в куль­минацию одного из самых значительных для США праз­дников — Дня независимости — грандиозный фейерверк

за обелиском Дж. Вашингтона идет под звуки «сугубо русской патриотической увертюры П.И. Чайковского «1812 год», под ее православный звон колоколов и хор на русском языке»... (см. Хазен, 1998. С. 90—91). Вот такой интересный американский «патриотизм» получается!

А что касается нашей, ну просто замечательной рус­ской интеллигенции, то для того, чтобы вновь открыть для себя Россию и найти именно на родной земле свою душу (преодолеть в себе «психологический кащеизм» — по М.Е. Литваку), вероятно, для многих проще это сде­лать, сначала попробовав поискать ее «за тридевять зе­мель». Главное — не застрять в этих «землях»... Но и для застрявших не все будет потеряно, поскольку «крутяща­яся Земля» даже некоторым из них поможет понять, на­сколько хаотичным и бессмысленным становится мир, если человек не нашел для себя «Центр», т.е. точку от­счета и понимания этого мира, а значит, и понимания самого себя в этом мире.

Говоря о современной российской интеллигенции, В.Кормер выделяет главную черту, отличающую ее от «былой» интеллигенции, — это «буржуазность», которая проявляется в манерах, в обстановке квартир, в сужде­ниях. «Идеалом для него (интеллигента. — Н.П.) являет­ся жизнь его американского или европейского коллеги.., — пишет В. Кормер. — Он хочет теперь быть «гармонич­ным человеком».., отнюдь не страдания, не чужая траге­дия манит его теперь, но прекрасное, которое он пони­мает умеренно эстетически, гедонистически, как имею­щее смысл постольку, поскольку им можно наслаждать­ся... на его сегодняшнюю буржуазность можно, кажется, взглянуть и участливо, как на вполне понятное желание пожить наконец спокойно, без страха за завтрашний день» (Кормер, 1997. С. 211—213). Но тогда возникает очень неприятный вопрос: можно ли считать такого че­ловека истинным интеллигентом? — И многие образо­ванные люди, которые вполне могли бы постараться стать настоящими интеллигентами, скорее всего ответят на этот вопрос так: «Нам надоели все эти разговоры об интеллигентности. Нам просто хочется жить и не заби­вать себе голову всякой ерундой...».

В связи с вышеприведенными рассуждениями воз­никает и другой вопрос: понимает ли современный рос­сийский «среднестатистический» интеллигент, что он уже давно стал объектом искусной манипуляции? — Ве-

роятно, не сразу, но осознание этого печального факта приходит. На самом деле проблема даже в другом: с ка­кого момента у современного интеллигента появляется мужество для признания в своей излишней доверчиво­сти, основанной на его тщеславном стремлении быть со­причастным элите, «от имени» которой в основном и ра­ботают мастера манипуляции? — Здесь важен не столько чисто временной момент («я прозрел в такое-то время»), а именно тот момент, когда большинство населения еще не «прозрели», а подлинный интеллигент, сумев призна­ться в собственных заблуждениях, «прозревает» неско­лько раньше этого большинства. Если же интеллигент опять со всеми, с массой, то это уже не интеллигент, т.к. ему не достает самого главного — мужества быть самим собой.

Дата добавления: 2014-11-29