Стыд — залог будущего примирения

В одной специальной работе об эмоциях у австралийских аборигенов показано, что в их языке одно слово обозначает как страх, так и стыд. Стыд как гнев, направленный на себя, маркирует

состояние неудовлетворенности собой. Здесь мы обнаруживаем ту самую мотивационную напряженность которая ведет к любой человеческой деятельности. Без подобной неудовлетворенности не может бьггъ субъективации которая складывается из осмысления значении личных и общественных ценностей норм. Короче, без неудовлетворенности нет культуры. Но мы уже говорили, что у таких архаических людей, какими являются австралийские аборигены неудовлетворенность оборачивается аффектом гнева, ярости. Архаический человек плохо контролирует свои аффекты. Страшные факты об этом попадают в поле зрения науки. Например, эпизод когда бушмен в состоянии ярости после неудачной рыбалки задушил собственного сына.
Архаическое общество пытается бороться с аффектами и прежде всего с гневом. В первобытных обществах просто убивают членов племени склонных к аффектам. У австралийцев на сварливых и похотливых указывают соседям чтобы те таких убили. У бушменов человека убивающего кого либо в гневе, изгоняют что равносильно смерти. У андаманцев очень боятся гневливых. У индейцев Южной Америки есть специальные средства, служащие успокоению рассерженных. У ндембу описанных Тэрнером наиболее опасной чертой вождя считается гневливость. Маргарет Мид обратила особое внимание на то что у новогвинейских арапешей детей сызмальства учат выражать эмоции без вреда другим. Точно такое же настороженное отношение к выражению аффектов характеризует аборигенные народы Сибири.
В хорошем исследовании аффектов аравакского племени мачигуенгов в Перу принадлежащем Джонсонам сообщается о таком же опасении гнева. Но ограничительная позиция данной культуры к аффектам трактуется ими как стремление к сохране нию гомеостаза В конце концов такое решение проблемы аффектов верно но оно дается без указания на его историке культурное место.
Гнев один из аффектов неудовлетворенности по мысли КарлаЯсперса есть необходимая черта бытия. Историко-культурное место предназначенное аффекту гнева состоит в том чтобы перевести его в гнев на самого себя и тем самым преобразовать в стыд — основание совести. Но для архаического сознания совесть — будущая энтелехия их аффектов. Реальна для подобного общества разрядка аффектов в усталость. И не случайно лучшие

знатоки быта и мировоззрения аборигенов Австралии Штрелов, Спенсер и Гиллен говорят о том что обычная причина прекращения деянии предков и причин их ухода в скалу дерево источник в пещеру и в гору в камень зародыш чурингу — это усталостъ на что в современной литературе обратил внимание Мелетинскии. В сущности эта идея изложена в следующей сентенции аборигенов с австралийского острова Мелвилл «Независимо от возраста умершего его дух по прибытии на новое местожитель ство становится молодым человеком здоровым и уравновешенным — в новой жизни он должен быть счастлив и спокоен, не проявлять вспыльчивости и раздражительности, жить в мире и согласии с новыми соседями».
Усталость от аффектов в архаическом обществе ведет к одиночеству и к смерти потому что их аффекты прямо связаны с витальностью. Но это одиночество в историческом смысле несет огромную потенцию рано или поздно оно станет одиночеством перед Богом которое по Серену Кьеркегору проявится как христианскии героизм. Пока же у австралийцев это одиночество какое угодно, но не историческое уставший от жизни предок уходит под землю, превращается в животное или поднимается в виде Луны или звезды на небо. Путь к историческому существованию будет лежать через ответственное одиночество жреца и царя которые станут как показал для индийского и семитского мышления. А. Хокарт одновременно и жертвой.
Вернемся снова к заклинанию австралийского охотника. Это заклинание есть сумма аффектов аборигена направленных на то чтобы дичь стала принадлежностью его тела. На этом уровне нет еще чувства вины перед убиваемым животным подобного тому которое автохтонные охотники Сибири и Дальнего Востока испытывают перед медведем называя его родственником извиняясь за его убийство или перекладывая вину на иноплеменников. Здесь нет логических операции с топором которым в древнегреческих ритуалах убивали быка в результате которых вина как бы размывалась. В мышлении австралийских аборигенов нет собственной естественной смерти нет поэтому и примирения как личного и родового умирания. Таким образом здесь нет культуры в смысле предлагаемом Николаем Федоровым который толкует культуру как ощущение смертности личного и родового умирания.

Эта идея оказалась близка Николаю Бердяеву. Собственно, такое же толкование истории как примирения духа с человечеством давал Гегель, тем самым повторив идею схатологического библейского историзма. В апокалиптичности, опрокинутой в прошлое, еще нет идеи примирения человека с историей. Он там еще в лоне витальности и истории не ведает. В этом смысле тот человек еще доисторический. У аборигенов Австралии по поводу смерти нет скорби и вины, есть только страх перед мифическими виновниками смерти и самим мертвым. Смерть у них не основа истории, а основа витальности. Чтобы выйти из кризиса, ею вызываемого, они проводят логические операции с самими собою: проходят обряд изоляции, ритуальной смерти и нового возрождения. Эта игра в апокалиптическую смерть дает возможность жить, но для такой жизни необходимы возрастные инициации (с их ритуальной смертью) и ритуальное исполнение обрядов. Но тогда общество загоняется в парадигматический тупик.
Поэтому столь справедливы слова Ролана Барта, сказавшего, что миф превращает историю в природу. «Апокалипсис в прошлом» выглядит скорее самосознанием природы, чем самосознанием исторического субъекта. Последнее нуждается в Другом, в вине и в примирении с ним. Первобытная мысль еще далека от того, чтобы отказаться от возмездия врагам, провозглашенного в третьей книге Моисеевой и в Нагорной проповеди Нового Завета (Евангелие от Мафея, 5.38.39). Керигматический договор с Богом древних евреев, шаг Майтрейи от нирваны в сторону земной юдоли, самопожертвование Христа — эти эсхатологические темы формируют в обществе качества исторического субъекта. Апокалипсис же, обращенный в прошлое, тысячелетиями тормозил исторический процесс с его важнейшим компонентом — культурогенезом. Исторический апокалипсис должен будет прийти на смену апокалипсису витальному.

Дата добавления: 2014-12-29