Философско-правовой морализм русского революционного народничества

Изучая русскую философско-правовую и этическую традицию, вряд ли можно дать объективную оценку, ограничиваясь лишь рассмотрением трудов по вопросу соотношения права и морали на категориальном и понятийном уровнях, принадлежащих русским мыслителям только либерального направления, изучение теоретического наследия которых на сегодняшний день приобрело особую актуальность в отечественной философско-правовой и этической мысли. Однако, не стоит забывать о том, что и в других направлениях русской философской мысли, например в народническом позитивизме также изучались и анализировались подобные проблемы. Современные исследователи, например Г.Ч. Синченко, отмечают, что исконные теоретические проблемы права в русской философии обсуждались в общем контексте с нравственными и религиозными началами жизни.[151]

Необходимо отметить, что в 70-е годы XIX века в рамках теоретических построений, авторами которых были виднейшие представители революционного народничества, такие как, например М.А. Бакунин, П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский и др, идея философского осмысления вопросов права и государства, справедливости и свободы в этическом контексте начала активно проникать в русскую философскую традицию. Можно сказать, что народники привнесли некую особую нравственно-критическую традицию в осмысление государства и права, которая отражала социально-нравственную сторону развития русской философской мысли в целом.

Народническое понимание права как социального явления, как особого начала в регуляции общественной жизни базировалось на субъективном осмыслении внутреннего потенциала человека, стремящегося к прогрессу и нравственному развитию. Основой критики идеи торжества права как универсального начала социального бытия выступало представление о праве как о навязанной доктрине поведения состоятельным меньшинством в своих корыстных интересах. На этой основе формировались этические основания критики народниками права и государства, однако встаёт вопрос, приводила ли эта критика к полному отрицанию государственно-правовых начал (М.А. Бакунин), или давала возможность понимания возможного постепенного отождествления права и морали с последующим доминированием последней с целью построения нового справедливого солидарного общества (П.Л. Лавров).

Как же мыслители народнического направления определяли понятие права? Здесь необходимо обратится к творчеству П.Л. Лаврова известнейшего представителя русской позитивистской мысли, в трудах которого был сформулирован свой особый подход к поставленной проблеме. Необходимо будет определить, как рассматривалось мыслителем соотношение категорий права и справедливости в рамках его теории этического антропоцентризма.

П.Л. Лавров критикует существующие на тот период времени понятия права, он считает, что в целом, право как система норм выступает как техническое, нормативно-рекомендательное обеспечение выполнения идеи справедливости и возможности физического и духовного развития каждого, но зачастую оно напротив функционирует для угнетения большинства во имя интересов меньшинства. Мыслитель, используя критическую методологию, пытается выявить соотношение понятий справедливости, права и возможного торжества солидарности в обществе, наталкивается на целый ряд серьезных противоречий. Критическая мысль для П.Л. Лаврова это особое проявления рационального творчества личности. «…критическое мышление в отличие от догматического и от скептического, ставит себе задачею разделить весь комплекс приобретений и продуктов мысли на классы и области, в которых мысль в различной степени утверждает, отрицает и сомневается, на основании строго разбора причин, для этого существующих как в самих условиях нашего мышления, так и в приложении этих условий к различным приобретениям и продуктам этого мышления».[152] Отсюда очевидны и справедливы обязательные требования к определенному интеллектуальному и духовно-нравственному уровню развития исследователя. Право как идея для П.Л. Лаврова не норма, не структура определённого социального действия, это в первую очередь право на критику, на поиск истины и справедливости, руководствуясь субъективным пониманием этих категорий.

Мыслитель связывает понятие права с понятиями справедливости и достоинства личности, а также в критическом осмыслении Он писал: «Прежде всего о праве. Или прогресса нет, или он есть воплощение в общественные формы сознания лжи и несправедливости. Я сознаю истину и справедливость в иных формах, чем те, которые налицо, указываю на ложь и несправедливость в том, что есть, и хочу бороться против этой сознанной лжи и несправедливости. Где право, отрицающее мое право на это? В живых личностях? Но пусть они докажут мне, что я ошибся; пусть спорят со мной; пусть борются со мной; это их право; я его не отрицаю; но и я имею право им доказывать, что они ошибаются, имею право с ними спорить и бороться».[153]

Отсюда следует, что право по Лаврову может существовать как торжество личной борьбы личности за справедливость, нравственность и достоинство, это присуще естеству человека, но не как само воплощение той же справедливости. Это подчёркивали некоторые исследователи его теории прогресса.[154] Право это есть возможность критики и последующего развития мысли на этой основе, вот каково должно быть главное его не нормативно-формальное а концептуальное содержание.

Далее, стоит отметить, что в целом понятие справедливости в учении П.Л. Лаврова также основывается на понимании человеческого достоинства как торжества индивидуального рационального сознательного начала. Достоинство личности Лавров понимает как некое «идеальное Я», которое создаётся человеческим сознанием, наряду с образом своего действительного «Я»: «Фантазия создает перед человеком вне его «действительного Я» другое, идеальное «Я», которое остается относительно постоянным при беспрестанном изменении чувств, желаний и душевных состояний человека. Это идеальное Я – личное достоинство человека».[155] Источник чувства справедливости Лавров видит в способности человеческого сознания к творче­ству, которое: «расширяет личный идеал достоинства по мере расширения человеческих отношений».[156] С течением исторического времени происходит, рост достоинства личности, стремление получить больше пользы для себя, которое, в конечном счёте ведёт к осознанию необходимости справедливых взаимоотношений[157].

Далее мыслитель продолжает, что ни в обществе, ни в истории нет начала, отменяющего право на критику существующих предписаний, если они противоречат внутреннему убеждению личности. Это право понимается как право естественное, продукт индивидуальной деятельности личности однако подробной характеристики П.Л.Лавров данному понятию не даёт. Он вопрошает о том где существует право: «…В целом обществе? Но это абстракт, который, как абстракт, против меня, существа реального, не имеет ровно никакого права; а в своем реальном содержании распадается на личности, имеющие не более права, как и я. В истории? Но все реальное содержание истории заключается опять-таки в деятельности личностей. Из них одни умерли, и против меня, живого, мертвецы никакого права не имеют; другие живы и имеют права столько же, как и я»[158].

И далее философ-позитивист заключает: «…Итак, права бороться за истину и справедливость никто отнять у меня не может, если я сам не отниму его у себя во имя вреда, который может выйти из моей деятельности; во имя недоверия к моему личному разуму ввиду исторического разума общества; во имя моего бессилия ввиду громадных сил организованного общества»[159]. Какая может быть опасность от того, что личность укажет обществу на ложь и несправедливость в его формах и будет стремиться воплотить в жизнь истину и справедливость? Если личность будет говорить и меня не послушают, если её действия будут безуспешны, то пострадает по мысли П.Л.Лаврова только она. Если личность послушают и общество «…устроится с большею истиною и справедливостью, то это будет не вред, а наивысшая польза»[160].

П.Л.Лавров не наделяет и не предписывает содержанию правовых норм императивного предназначения, он лишь пытается соизмерить возможное существование права и с возможно глубоким нравственным убеждением личности, которое для мыслителя носит, безусловно, императивный характер. Мораль не просто должна быть ведущим началом в регуляции общественного поведения, она более эффективно реагирует на изменения в обществе, так как не имеет писаной, фиксированной формы.

Необходимо отметить, что Лавров не отрицал положительную роль права и закона в общественном развитии, однако и отмечал проблемы в рассмотрении закона как наиболее эффективного социального регулятора. Он говорил: «…закон сделался преобладающим началом, и по праву началом прогрессивным. Он обеспечил жизнь слабого от произвола сильного. Он, закрепив договоры, дал общине возможность свободного и широкого экономического развития. Он был одним из могущественнейших орудий для воспитания в людях понятия об их нравственной равноправности, о человеческом достоинстве вне всяких случайных обстоятельств происхождения, имущества и т. п. Но и закон не всегда был и есть элемент прогрессивный»[161]. Возникает вопрос, почему закон не всегда является прогрессивным элементом для общественного прогресса.

П.Л. Лавров отмечает, что в любом законе есть «наклонность к застою», которая неизбежно развивается с усилением в обществе так называемого «формального элемента закона», он полагал, что в первую очередь «закон есть всегда буква; жизнь общественная в своем непрерывном органическом развитии неизбежно разрастается в категории несравненно более разнообразные, чем мог предвидеть законодатель, и перерастает быстро условия, при которых законодатель, даже самый добросовестный, написал свою формулу. Тот, кто захочет во что бы то ни стало втискивать все разнообразие жизни в установленные формулы кодекса, будет не прогрессивным деятелем»[162]. На этой основе критика закона становится трудно осуществимой и он теряет значение для дальнейшего общественного развития. Эволюция критической мысли, у личности происходит от чувств к разуму: при недопущении критики мысль формирует догматический элемент, мешающий нравственному прогрессу личности.

Право, закреплённое и предписанное к исполнению, если оно не отвечает убеждению личности может быть пересмотрено, или даже отвергнуто. Поэтому результат торжества нравственного убеждения может быть признан как некий особенный феномен естественно-правового бытия: «Нравственно лишь действие, согласное с убеждением; развивающим элементом в личности можно считать лишь действия, совершаемые согласно убеждению; но договор может требовать от меня действий, которые были согласны с моим убеждением, когда я подписывал договор, и стали не согласны, когда приходится его исполнить».[163]

Нужно отметить, что у П.Л.Лаврова, несмотря на его, изначально позитивистскую философскую позицию было свое особое понимание проблемы договора, как начала государственно-правовых отношений.

Рассматривая договор как воплощение предписанного нормативного права, существующего в обществе, Лавров полагает, что договор является прогрессивным началом лишь в том случае, когда он «…ограждает слабейшего от произвольного изменения ценности со стороны сильнейшего». Когда более умный, более знающий, более богатый человек заключает договор с менее умными, менее знающими, менее богатыми, то нравственная обязательность договора должна лечь всею своею тяжестью на первого».[164] Простые люди могли не понять, принятых условий договора, могли не иметь возможности от них уклониться. Поэтому каждое подобное обстоятельство, «…уничтожая справедливость договора, подрывает и его нравственную силу. Исполнение его может быть важно в глазах общества для поддержания общественного порядка, государственного закона, священного обычая, но никак не справедливости».

Если «…договор выходит из пределов условий прогрессивного развития – именно из условий справедливости, – когда он требует от обеих договаривающихся сторон или от одной из них таких услуг, которые не подлежат вовсе оценке или невознаградимы никакою ценностью» – то в этом случае, по мысли П.Л.Лаврова наступают самые тяжёлые последствия права предписанного в содержании любого договора. Другими словами, это лишает человека свободы выбора. В.В. Богатов отмечал, что у П.Л. Лаврова: «Требование свободы личности (через осознание) есть требование свободы от фатального, предопределенного действия среды на личность».[165] Понятие о законах функционирования общества позволяет личности соотнести степень справедливости общественных порядков, в которых эта личность живет и действует, с идеальным образом. И однажды поняв несправедливость общественного устройства, личность может считать себя свободной восстать против кажущегося ей социального зла.

П.Л. Лавров заключает, что весь нравственный и юридический смысл договора заключён в обязанности человека выполнить условие, обдуманно на себя принятое, закреплённое в договоре. Но государственный договор, считает философ, заключают как бы одни лица, а его действия распространяется и на других. Честность требует исполнения договора, содержание и условия такого договора критически мыслящая личность должна обязательно выполнить, но такой поступок будет лицемерный и лживый. В этом случае «Заключение договора одним лицом от имени других, вовсе не имеющих понятия о заключаемом договоре, но тем не менее обязанных исполнять его, нарушает самые элементарные требования справедливости, следовательно, противоречит понятию о прогрессе».[166]

Мыслитель пытается разрешить проблему действенности и легитимности государственного договора во временном и пространственном контексте, обозначая приоритетное начало нравственного развития личности и ставя моральное предписание для социального действия выше правового начала. Он вопрошает: «Насколько можно признать справедливым контракт, заключенный одним поколением и обязывающий ряд последующих поколений до тех пор, пока им не вздумается разорвать этот контракт насильственно или валить его кровью?».[167] Договор как и закон содержит в себе в первую очередь формальную сторону. Цель и содержание договора менее зависит от «внутреннего убеждения договаривающихся, а более от разных пунктов закона в отношении, например, сроков подачи бумаг, числа и свойства свидетелей, слова, написанного так или иначе, и т.п.». По этому П.Л. Лавров утверждает, что даже «самый законный договор может быть в сущности самым бесчестным делом, как самое честное условие может быть незаконно».[168] Закон становится прогрессивным элементом и нравственною силою лишь тогда, содержит в себе два особых положения, раскрывающих его содержательную сторону.

Первое положение, по мнению философа, гласит, что всякий договор, требующий услуги, которая предполагает искренность, точно так же как всякий договор, связывающий волю человека на жизнь или на значительный период времени, сам по себе преступен.

Во втором случае можно отметить, что договор, даже заключаемый относительно услуг, допускающих оценку, справедлив лишь тогда, «…когда договаривающиеся стороны одинаково поставлены в отношении понимания договора и возможности не заключать его». Следовательно, законодательство, чтобы быть нравственным, должно запрещать все безусловные договоры (то есть договор без возможности его расторжения) а во всех иных случаях должно обеспечивать договаривающимся возможность заявить свою искренность пред самым исполнением договора или уклониться от его исполнения.

Отсюда П.Л. Лавров, делает вывод, что начало справедливости в таких договорах, полностью отсутствует, они предполагают лишь одно: существование сильной организации или большинства лиц, для которых договор выгоден. Торжество нравственного начала и индивидуального развития личности в этом случае невозможно. Таким философ видит торжество государства, детерминированного правом, который выразился в его антиутопии «государства знающего», как особой системы самосохраняющего начала, и не признающую индивидуальную мораль личности, естественное право на критику, а лишь жёстко предписывающую свои нормы поведения. Это отмечал в своих работах отечественный исследователь В.Г. Графский.

Стоит определить, в чём основное содержание принципа справедливости, в антропологической этике П.Л.Лаврова. Прежде всего, он определяет справедливость как осознание человеком своего равноправия в различной деятельности с другими людьми, осознание достоинства других личностей, рожденное состраданием в рамках нравственной деятельности. Он пишет: «Отчеканенная формула справедливости гласит: «Каждому по его заслугам, каждому по его достоинству».[169]

Некоторые исследователи учения П.Л. Лаврова отмечали его особенное понимание личной и общественной справедливости. Философ исследует справедливость, как понятие в рамках личности не связанной с обществом.[170] Как нравственный принцип справедливость рассматривается им только в контексте взаимосвязи личности и общества, исторического прогресса. Лавров задаёт вопрос, как же должен поступать человек, чтобы быть справедливым, чтобы общество, в котором он живёт, тоже было справедливым? Справедливость – подчеркивает в этой связи Лавров, есть – «основной принцип нравственной деятельности».[171] Этот принцип включает в себя:

1. необходимость оценки чужого достоинства, или самоценности личности, другого «Я». Для этого необходимо знание людей, истории, национальных особенностей, что достигается в результате направленной интенции на другую личность, другое «Я»;

2. оценка чужого достоинства связана с убеждениями личности: осознания равноценности моего и другого «Я». П.Л. Лавров утверждает: «Чужое достоинство, это мое достоинство».[172] Человек обязан жертвовать ради другого человека случайными выгодами, низменными благами, даже в случае жизненной необходимости: «…все, что я признал равноправным со мной, должно быть для меня святыней, которую я должен уважать, или святыню собственного защиту чужого достоинства, Как для последнего я обязан жертвовать случайными выгодами низменными благами, даже в случае нужды жизнью, так и в защиту чужого достоинства вошедшего в мое убеждение, я должен бросаться на борьбу, чтобы из этого не вышло»;[173]

3. после того, как личность осознала для себя справедливость, как необходимый элемент своего существования, она не должна делать какие-либо послабления для себя, или отступления. П. Л.Лавров утверждает: «Немножко справедливым быть нельзя, как можно быть более или менее знающим, твёрдым в своих мнениях, страстным … Кто несколько отступает от справедливости в своих чувствах и действиях, тот совершенно несправедлив».[174]

В тоже время осознание справедливости есть продукт не только разумной деятельности человека, он связано в представлении П.Л. Лаврова в изначальной потребности личности в наслаждении. Однако, эта потребность не просто увязывается с вопросом о том, что есть истинное наслаждение, оно также дает размышления о его формах существования.

П.Л. Лавров заключает, что каждая личность, не знающая о справедливости, о праве, о юридическом начале, стремится наслаждаться на счет всего окружающего. Следствием этого является «усвоение всего, что доступно силам личности; и не только мгновенное усвоение того, что служит или может служить к наслаждению, но стремление удержать в своем исключительном владении подобные предметы истекает из того же начала. Это стремление усвоить и удержать усвоенное есть источник собственности, которая, следовательно, как видели, не заключает в себе ничего относящегося к юридическому началу, к вопросу о справедливости. Но из этого же источника усвоения вещи в личности, не признающей чужого исключительного права собственности, выходит воровство…».[175]

Говоря о других представителях народнической традиции нужно сказать о том, что другой видный представитель революционного народничества М.А. Бакунин основывал свои взгляды на том, что существует изначальное право любого человека на торжество личной свободы. Это свобода не просто выбора, а некого духовного творчества, в том числе творчество обычаев и норм поведения. Поэтому категория свободы занимает ведущее место в его этических и философско-правовых исканиях. Все же юридические законы представляются как внешне навязанные, игнорирующие естественные для человека законы, порабощающие человека. Однако исчерпывающей формулировки этического закона свободы М.А. акунин не формулирует.[176]

Свобода отдельных личностей выступает при этом как некий априорный принцип, определенным образом сочетаемый в концепции мыслителя с принципом равенства, справедливости, солидарности, а также некоторыми другими принципами и требованиями программы анархизма, важнейшим среди них стало в конечном итоге требование разрушения государства, и писаных позитивных законов. Такие законы представляются несовместимыми с равенством и свободой людей и общностей.

В.Г.Графский отмечал, что в трудах М.А. Бакунина отсутствует сколько-нибудь развернутый анализ объективных условий, необходимых для утверждения свободы. Свобода, как и благоденствие, писал М.А. Бакунин, может осуществляться в социальной среде лишь с учетом неизменных естественных законов, управляющих этой средой. Свобода индивида, по определению М.А.Бакунина, есть не что иное, как «отражение его человечности или его человеческого права в сознании всех свободных людей, его братьев, его равных».[177]

Со всей определенностью идеолог русского анархизма указывал также на тесную взаимосвязь реальной свободы с реальной возможностью удовлетворять материальные и духовные потребности. Кроме того, подчёркивается взаимозависимость свободы индивидуальной и свободы коллективной. «Коллективная свобода и благосостояние реальны лишь тогда, – утверждал М.А. Бакунин, – когда они представляют собою сумму индивидуальных свобод…».[178] Необходимо увидеть то стремление которое желает выразить мыслитель, а именно: признать свободу главной ценностью, которую может сдержать лишь невозможность коллективного преумножения.[179]

Сопоставляя индивидуальную и коллективную свободу, М.А. Бакунин видел в достижении реальной свободы для каждого подлинную цель истории, а в уважении человеческого достоинства личности выражается высший нравственный закон. Государство закрепляет за собой «право силы» – «победоносную аргументацию ружья с наведенным курком», так Бакунин раскрывает сущность государственно-правового принуждения. И все же это всесильное государство не может обойтись в своей деятельности без моральной санкции (одобрения) подданных, т. е. народных масс. Поэтому массы, даже если они «укрощены силой государства», тем не менее, должны еще затем быть приведены «к моральному признанию его (государства) права».[180]

Еще один деятель народнического направления в философии и социологии Н.К. Михайловский утверждал, что личность имеет право свободного выбора линии собственного поведения и деятельности, а значит, имеет собственную моральную позицию и может самостоятельно оценивать самостоятельные явления. Однако личность имеет сильную тягу к подражанию. Неумолимая тяга людей к коллективному подражанию возникает у них в особой социальной ситуации: при подавлении их индивидуальности и неизбежного в этих условиях появления «героя», увлекающего остальных любым действием – преступным или милосердным, нравственным или имморальным.

Правовые нормы, закреплённые государством, предписывает человеку образец поведения, не давая разъяснения его необходимости, заставляя подражать и не делать свой моральный выбор. Герой, у Михайловского, это личность, присваивающее себе право на образец подражания на торжество своей индивидуальности, без оглядки на существующие правовые нормы, и подражание в итоге может приобретать самые крайние формы, поскольку всецело опираются на моральный выбор героя. Например, явление самоубийства, которое, по мнению Н.К. Михайловского: «…благодаря своему резко­му и мрачному характеру несколько более изучено с интересующей нас стороны. Разумею самоубийство. Здесь значение примера и подра­жания не подлежит никакому сомнению».[181] Однако это тоже борьба за сохранение индивидуальности, которая выражается в стремлении к свободе, к личной не­прикосновенности, к равноправности, к солидарности, к взаимопомощи. Человек присваивает себе право этой борьбы, психологически противопоставляя возможность подражать самому с возможностью быть образцом для подражания.

Необходимо отметить, что для идеологов народничества было характерно противопоставление традиционного представления о праве и возможности нравственного развития, поиска истинной справедливости и свободы морального выбора личности. Причём критически мыслящая личность сама выбирает путь морального творчества, поэтому мораль – это главный социальный регулятор, критически осмысленный и точный. Однако из вышеизложенного также следует, такая недооценка права, в императивном смысле более значимого для жизни общества приводит отнюдь не к моральному прогрессу, а постепенной трансформации самого понятия о нравственности, а в дальнейшем к правовому нигилизму и имморализму.

Таким образом, можно заключить, что в целом, в русской философии к концу XIX века сложилась особая традиция рассмотрения проблемы соотношения права и морали. У представителей как либерально-правового, так и народнического направления этические категории выступали как определяющее начало к осмыслению совершенствования идеи права. Однако, применяя сходные категории, их осмысление и значение было различным. Представители народнической философии, пытались показать приоритет индивидуального морального творчества, на основе критики существующего нормативного содержания права, тем самым, недооценивая конструктивное значение последнего. Представители философско-правового направления, считали, что личность должна решать грандиозную задачу поиска, раскрытия в себе и дальнейшее осуществление нравственного закона, а затем воплощения его в жизни общества.

Раздел 4. Правовое сознание и правовая культура

Дата добавления: 2014-12-27