Брянск 2011 16 страница

«Преследуя свои собственные интересы, он часто бо­лее действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится служить им. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы много хорошего было сделано теми, которые делали вид, что они ведут тор­говлю ради блага общества. Впрочем, подобные претензии не очень обычны среди купцов, и немного надо слов, чтобы уговорить их отказаться от них».

Часть П. Триумф идеи прогресса

Глава 6. Прогресс как свобода

Помимо того, что Адам Смит был поборником свободы и пророком экономического прогресса, он был, очевидно, не чужд иронии.

ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ США

Если 1776 год отмечен классическими трудами Адама Смита и Эдуарда Гиббона (к которым следует также до­бавить содержащую плодотворные идеи работу Иеремии Бентама «Отрывоко правительстве»), то «Декларацияне­зависимости», провозглашенная в том же году в американ­ских колониях, чтобы в буквальном смысле проложить себе путь во все части света, придала тому году всемирно-ис­торическое значение. Строго говоря, «Декларация» — это не основополагающий текст в истории идеи прогресса, но продукт умов, которые, начиная с ее составителя, Джеф-ферсона, глубоко верили в прогресс человечества.

Интересно отметить, что в 1748 году Тюрго незадолго до того, как его приняли студентом в Сорбонну, предска­зал освобождение колоний от британского правления. Это предсказание мы находим в его «Исследованиях причин прогресса и упадка наук и искусств...» — несколько раз­бросанном, фрагментарном, но блестящем наборе заметок об исторических взлетах и падениях, который, несомнен­но, был непосредственным источником уже рассмотрен­ных нами двух, гораздо лучше скомпонованных, более зре­лых речей в Сорбонне. В «Исследованиях» Тюрго в одном месте размышляет о роли колоний в истории; они «подоб­ны плодам, которые держатся на дереве до тех пор, пока не созреют в достаточной степени; затем они отрываются, прорастают и производят новые деревья». Тюрго пишет: «Карфаген осуществил тоже самое, что сделали Фивы и что однажды сделает Америка». Мы знаем, что Тюрго на протяжении своей жизни искренне восхищался американ­скими достижениями в Новом Свете. Даже в последние годы жизни, после того, как он был вынужден покинуть политическое поприще и оказался практически под домаш­ним арестом, он сохранил интерес и уважение к Амери­ке. В письме к Ричарду Прайсу, которое я уже упоминал, Тюрго зашел настолько далеко, что заявил, что «Амери­ка — это надежда человеческого рода».

Тюрго не был одинок в своих чувствах. Да, до него в том же веке находились люди (и в их числе великий Бюф-фон), объявлявшие Америку континентом, где невозможно основать истинную цивилизацию. Здесь, заявляли они, не­достаточно природных ресурсов, и все формы животной и человеческой жизни, исконно существовавшие на этом кон -тиненте, являются более низкими по своей природе. Тако­вы были аргументы Бюффона и других против возможно -сти настоящего прогресса на континенте. Но американцы не замедлили с ответом. Франклин, Джефферсон, Джон Адаме и Бенджамин Раш встали в авангарде контратаки. Обладая огромным богатством соответствующих доказа­тельств (геологических, ботанических, зоологических, фи­зиологических и т.д.), американцы быстро показали, что Америка во всех отношениях молода, сильна и способна предоставить гораздо больше необходимых для прогрес­са цивилизации ресурсов, чем любая европейская страна. Франклин в своих «Наблюдениях по поводу роста чело­вечества» (Benjamin Franklin, Observations Concerning the Increase of Mankind) в 1755 году использовал быстро растущее население Америки в качестве главного аргу­мента для своего предсказания того, что она станет вели­кой и могущественной цивилизацией. Значительно позже, в 1785 году, Джефферсон в своих «Заметках о штате Вир­гиния» (Thomas Jefferson, Notes on the State of Virginia) все еще отвечал на утверждение Бюффона о том, что природа Америки беднее природы других частей мира. Он заявил, что американцы, включая туземных индейцев, по меньшей мере равны европейским физическим типам, а возмож­но, и превосходят их. Джефферсон безо всяких сомнений использовал победу Америки над английскими и другими войсками в революционной войне как доказательство того, что американцы не только физически превосходят англи­чан, но и что поражение последних свидетельствует об их вырождении в телесном и умственном отношении.

К концу XVIII века в Европе стало встречаться гораздо меньше оценок, подобных той, что высказал Бюффон. До­стижения американцев во многих областях были слишком очевидны, чтобы какие бы то ни было обвинения в регрес­се могли иметь место. Гораздо более распространенными

Часть II. Триумф идеи прогресса

1 лава 6. Прогресс как свобода

были замечания, подобные сделанным Tippro в 1748 году, которые были повторены такими мыслителями, как Воль­тер и Кондорсе. В своих «Философских письмах» Вольтер объявил, что Америка является усовершенствованием всего, что было совершенным в Англии. Квакеры в Пенсильвании, утверждал Вольтер, уже создали «тот золотой век, око-тором говорят люди». Аббат де Рейналь (который рань­ше был в этом споре на стороне Бюффона) приветствовал Америку словами: «Новый Олимп, новая Аркадия, новые Афины, новая Греция». И Кондорсе в своем предсказании того, что принесет следующая стадия прогресса человече­ства, использовал Америку как пример, являющий все, что было, по его убеждению, лучшим и наиболее передовым на текущей стадии развития, и как образец того, каким должен со временем стать весь мир, если он дойдет до высочайших уровней цивилизации.

Нет необходимости говорить, что в Америке такого рода оценки были чрезвычайно распространены. Великие от­цы-основатели подчеркивали свою убежденность в прош­лом прогрессе человечества, длившемся долгое время, и в будущий длительный прогресс, в авангарде которого будет стоять Америка, Эти люди, в большинстве своем глубоко погруженные в античную классику, время от времени мог­ли высказывать нео-циклические взгляды о том или ином конкретном народе или о человеческой природе и ее посто­янной подверженности ошибкам. Но все это вряд ли суще­ственно перед лицом величественных утверждений про­гресса цивилизации, которые мы находим у Джефферсона, Джона Адамса, Франклина, Пейнаидр.

Отношения между пуританством в Америке и развитием философии светского прогресса очень похожи на те, кото­рые мы встречаем в Европе. Здесь нет возможности дать полное описание пуританских воззрений XVII—XVIII веков, имеющих отношение к этому вопросу. Но все же кое-что необходимо сказать. Историк Дэвид Левин в своем недав­нем исследовании молодого Коттона Метера (David Levin, Cotton Mather: The Young Life of the Lord's Remembrancer: 1663 — 1703) хорошо освещает эту тему. Он отмечает, что в 1669 году отец Коттона, Инкрис Метер, неоднократно публично выражал твердую уверенность в том, что тыся-

челетнее царство уже на подходе, и свою личную веру в то, что Новая Англия, к тому времени уже вышедшая из-под британского владычества, станет Новым Иерусалимом. Левин свидетельствует, что сам Коттон Метер, еще буду­чи молодым человеком, сочетал в своем мышлении те же черты милленаристской страсти и интереса к практическим искусствам и наукам, которые, как мы видели, процвета­ли в пуританской Англии. Коттон Метер считал, что тре­мя величайшими событиями современной эпохи являются открытие Америки, возрождение искусств и наук и Рефор­мация. Как пишет Леви, Коттон «мог восхвалять Френсиса Бэкона, чтить Роберта Бойля, восхищаться Исааком Нью­тоном и при этом продолжал бы писать о демонах, ангелах и ведьмах как о явлениях не менее реальных, чем люди или сила гравитации». В свои молодые годы Коттон Метер объ­явил о своей убежденности, основанной на усердном изу­чении библейских пророчеств и на наблюдениях за тем, что происходит в его собственное время, в том, что миллениум настанет в 1679 году. Интересно заметить, что задолго до Бенджамина Франклина Метер использовал темпы роста населения в Америке в сравнении с Европой в поддержку утверждения, что Новая Англия вскоре вступит в тысяче­летнее царство.

Пуританское мышление о прогрессе — в Новой Анг­лии XVII века преимущественно духовное и направленное на миллениум, но постепенно утрачивающего эти черты с приближением XVIII века — постепенно и непрерыв­но двигалось в направлении позитивных суждений, ко­торые мы встретим у отцов-основателей. Перри Миллер (Perry Miller) доказывает это, приводя множество приме­ров в исследовании о Джонатане Эдвардсе, который надол­го останется в американской истории единственным фи­лософским умом, достойным сравнения с европейскими мыслителями. Эдварде, будучи глубоко религиозным че­ловеком и пламенным пуританином (он, в конце концов, был ведущей фигурой «Великого пробуждения» Америки в 1730— 1760 годах), тем не менее в своих теологических работах явно выказывал глубокий интерес к вопросам пси­хологического, философского, экономического и политиче­ского характера. Я признаю, что интерпретация, даваемая

Часть П. Триумф идеи прогресса

Глава 6. Прогресс как свобода

Эдвардсу Перри Миллером, подразумевающая «модер­низацию» его возвышенного религиозного ума считается спорной среди исследователей пуританства, но любой за­интересованный наблюдатель не может не прийти к выводу, что у Эдвардса, несомненно, присутствовали явные при­знаки современности, — признаки, которые были воспри­няты и стали основой для дальнейших построений в годы, последовавшие за написанием его работ. И это в полной мере относится к идеям тысячелетнего царства и прогрес -са. Здесь очень уместно привести то, что впоследствии ска­жет Сакван Беркович в своей «Американской иеримиаде» (Sacvan Bercovitch, American Jeremiad); Беркович гово­рит о направленности мысли Эдвардса: «Она показывает, во-первых, что Эдварде обнаруживает протонационалис-тические тенденции "Пути Новой Англии". Он унаследо­вал концепцию нового избранного народа и расширил ее содержание, включив в состав этого народа, помимо пури­танских теократов Новой Англии, нарождающийся амери­канский народ Божий».

Беркович усматривает у Эдвардса «акцентирова­ние процесса». Хотя я не могу согласиться с его мнением об отсутствии такого акцентирования у английских пури­тан (в большей степени интересовавшихся, как он пишет, конечным событием прихода миллениума, чем процес­сом, в результате которого оно наступит), у меня нет ни­каких сомнений в том, что американцам было свойственно то акцентирование процесса, о котором говорит Беркович. «Эдварде, —пишет он, —изменив сценарий для последнего акта пьесы, связал всю последовательность событий в орга­ническое божественно-человеческое (и божественно - при-родное) целое». Вот именно. Корни мышления Эдвардса действительно пуританские; истоки его собственной «бо­жественно-человеческой» философии истории с ее неиз­бежным милленаристским результатом нельзя отделить от взглядов американских пуритан XVII века, которые видели прогресс имеющим преимущественно божественное проис­хождение. Но тот вид представлений о прогрессе человече­ства, который содержится в уже цитировавшемся письме из «Вирджинской газеты» {Virginia Gazette) за 1737 год, и тот вид мировоззрения, который мы находим еще более

ярко выраженным в пред- и пост-революционных работах отцов-основателей и их современников, не могут быть по­няты без учета неосекулярного акцента на человеческом и и материальном в работах величайшего американского бого -слова своего времени. Как и в Европе, в Америке того вре­мени для легитимации чего бы то ни было политического и социального требовалась санкция со стороны священного.

Я надеюсь, что все вышесказанное не оставило впечат­ления, что в Америке никак не воспринимались те силы, которые проистекали непосредственно из западноевропей -ского Просвещения. Американцы, в том числе религиозные лидеры, с большим вниманием читали произведения Аок-ка, Юма, Монтескье, Пристли, Прайса, многих энцикло­педистов и большого числа других европейских знамени­тостей. Также не следует забывать, что в конце XVIII века Америка пережила собственное Просвещение, во многом похожее на европейское. Но, как убедительно показал Ген­ри Мей в своем «Американском Просвещении» (Henry May, The American Enlightenment), практически невоз­можно разделить религиозные и светские составляющие американского расцвета или понять его без учета все еще сильной протестантской оболочки. В Европе было немало просветителей,которые могли сохранять, подобно Лессин-гу, Гердеру, Канту и Пристли, веру в христианские прин­ципы наряду с верой в науку. Но в европейском (особенно во французском) Просвещении в невиданном для Америки количестве нашлись и те, кто предпринял мощную атаку на христианство.

Эрнест Тувесон в своей работе «Нация-спаситель: идея о роли Америки в наступлении миллениума» (Ernest Tu-veson, Redeemer Nation: The Idea ofAmerica's Millennial Role) многое прояснил, сведя вместе религиозно-апока­липтические и рационально-политические влияния в аме­риканской мысли. Как я отмечал ранее, одной из пер­вых жертв Великого Восстановления была августинианская догма единого неделимого человечества как истинного и единственного объекта, в рамках которого воплощается прогресс. Такая догма не могла выжить в условиях взрыв­ного роста национализма, который пришел вместе с про­тестантской Реформацией, и, как мы видели, лютеране

Часть II. Триумф идеи прогресса

Глава 6. Прогресс как свобода

и кальвинисты XVI века обладали весьма сильным наци­онально-политическим чувством. Так, постепенно, при­шло ощущение нации как своего рода спасителя в процессе исторического развития. Религиозные фанатики соперни­чали с политическими националистами в создании этого чувства. Как, впрочем, показывает Тувесон, нигде чувство единственной нации как спасителя человечества не было таким сильным и длительным, как в Америке. Он пишет: «...Когда сформировалась милленаристская теория про­тестантов, вместе с ней логически пришла необходимость отыскать новый избранный народ или народы. Если исто­рия — это теодицея, если спасение исторично, равно как и индивидуально, если зло должно быть окончательно и ре­шительно побеждено входе грандиозных конфликтов, то Бог должен действовать через сплоченные группы людей; должны существовать дети света и дети тьмы, разделенные географически, и должна существовать возможность обоз­начить град Божий и город мира на картах».

Положительные оценки прогресса, которые мы встре­чаем в Америке XVIII—XIX веков, едва ли могут быть от­делены от глубокого убеждения, что Америка не только яв­ляется избранной страной, но и страной-спасителем для огромной части человечества (Европы и других, более от­даленных частей света), которая все еще была скована уста­релыми и рабскими идеями. Успех Войны за независимость только усилил ощущение наступившего миллениума или его приближения. Как писал Беркович, термины «поли­тический миллениум» и более часто используемый термин «американский миллениум» был обычным в речах и пись­менных работах, изобиловавших в последние десятилетия XVIII века и весьма распространенных на протяжении за­метной части XIX века. Беркович пишет: «Американский милленаризм пронизывал весь спектр общественной мыс­ли. Деятели в области образования планировали "духов­ную революцию", которая должна привести человечество к совершенству. Политические и моральные реформаторы рекламировали свои программы как "революционное за­вершение Божественного плана". Выдающиеся мыслители настаивали, что технологии "революционизируют землю" и превратят ее в "божественно-человеческий рай", где «но-

вый доступ к жизненной силе... художественной, утопичес­кой, трансцендентальной не будет уступать механической мощи; и дух приобретательства будет "служить прообра­зом" ["typify"] "бесконечного" размаха души. Профсоюз­ные лидеры находили в революции "пост -милленаристское оправдание профсоюзному движению"».

Подобно тому, как ощущение миллениума, унаследо­ванное от пуританства, было преобразовано в политику миллениума, вместилищем которой стало американское правительство, точно так же завещанное пуританами чув­ство движения человечества вперед к будущему тысячелет -нему царству было преобразовано в Америке во все более и более светский взгляд на природу этого продвижения. Тем не менее в рамках этого взгляда сохранялись навеянные ре -лигией атрибуты непреклонности и неизбежности. Многие американцы могли мыслить новую нацию как разновид­ность земного спасения, и идея расширения данного по­литического сообщества занимала видное место в их мыш­лении, и точно так же они могли полагать все прошлое че­ловечества длительным периодом подготовки к созданию тех элементов материальной и духовной культуры, которые преобладали в американской жизни. Революция стала по­вивальной бабкой при рождении новой, священной респуб­лики, но не более того. Гораздо важнее было понять место новообразованных Соединенных Штатов Америки, (зани­мавших лишь малую часть обширного континента) в марше человечества к продвинутым стадиям знания и благоден­ствия. И, по мнению значительного числа американцев, это место было в авангарде марширующего человечества. В одном из самых захватывающих отрывков, которые мож­но встретить в литературе о прогрессе, Джефферсон, в воз­расте восьмидесяти одного года, всего за два года до своей смерти, дал обзор достижений, которые он наблюдал на протяжении своей жизни. Особую пикантность его взгляду придает то, что весь американский континент он использует как живую картину, которая, будучи правильным образом представленной, может служить иллюстрацией прогресса всего человеческого рода.

«Пусть философски настроенный наблюдатель начнет путешествие с дикарей, заселяющих земли от Скалистых

Часть II. Триумф идеи прогресса

1 лава 6. Прогресс как свобода

гор на восток в сторону нашего морского.побережья. Он увидит тех, кто находится на самой ранней стадии общест­венного строя, живущих безо всякого закона, не считая естественного... Он затем встретит тех, кто живет на на­шем фронтире в пастушеском состоянии, разводящих скот, чтобы возместить нехватку продуктов, доставляемых охо­той... и так, продвигаясь вперед, он будет встречать по­степенно возрастающие градации улучшения человека до тех пор, пока не достигнет своего собственного, на данный момент, самого совершенного состояния в наших примор­ских портовых городах. Фактически это равносильно об­зору прогресса человека во времени, от детского состояния в момент сотворения и до сего дня. И где остановится этот прогресс, никто не может сказать. Варварство тем време­нем продолжает отступать перед мерными шагами усо­вершенствования и со временем, я уверен, вовсе исчезнет с лица Земли».

Ни Тюрго, ни Кондорсе, ни кто-либо еще из европей­ских философов прогресса не смог бы лучше соединить ан­тропологический метод с верой в неизбежное улучшение человеческой участи на Земле.

Даже суровый, временами пессимистичный Джон Адаме мог в самых красноречивых выражениях дать вы­сокую оценку человеческому прогрессу. Так, Адаме начи­нает «Предисловие» в своей знаменитой работе «В защиту устройства правительственной власти Соединенных Шта­тов» (John Adams, Defense of the Constitutions of Govern­ment of the United States) словами: «Искусства и науки в целом на протяжении трех или четырех последних веков двигались постоянным курсом прогрессивного улучшения. Изобретения в механических ремеслах, открытия в естест­венной философии, навигации и торговле, а также рост ци­вилизованности и человечности вызвали такие изменения в мире и в человеческом характере, которые поразили бы самые утонченные народы древности. Продолжение по­добных усилий с каждым днем все больше и больше пре­вращают Европу в одно сообщество или в единую семью. Даже в теории и практике государственного управления, во всех просто устроенных монархиях были осуществлены значительные усовершенствования».

Но главной темой книги было обоснование еще более значительных улучшений, реализованных в Америке в ре­зультате принятия конституций отдельных штатов и обще -национальной конституции. Для Джона Адамса это озна­чало ключевое разделение властей: исполнительной, зако­нодательной и судебной. Здесь было бы неуместным давать подробное описание защиты Адамсом принципа разделе­ния властей, выполненной с подлинным искусством и эру­дицией. Я здесь хочу лишь подчеркнуть связь этой защиты с его верой в существование прогресса в прошлом, насто­ящем и будущем. Его уверенность в будущем, а также его чувство движения вперед во времени можно увидеть в еле -дующем отрывке: «Институты, созданные в настоящее вре­мя в Америке, не износятся полностью и за тысячи лет. По­тому чрезвычайно важно, чтобы они с самого начала были учреждены правильно. Если начало было неправильным, то они никогда не смогут вернуться на верный путь, разве что случайно. Зная историю Европы, и, в особенности, Англии, было бы вершиной глупости возвращаться назад к институ­там Вотана и Тора, как советуют сделать американцам...»

Последнее предложение представляет собой довольно язвительный ответ на критику Тюрго в адрес американских конституций. Чтобы оценить степень серьезности симпатий Джона Адамса к прогрессизму, интересно отметить, что спустя годы в одном из многочисленных писем, которыми он обменивался с Джефферсоном, Адаме упоминал и даже цитировал отрывки из «Предисловия». Можно догадаться, что он был уязвлен высказываниями некоторых оппонен -тов, которые он воспринимал как несправедливые обви­нения в «рекомендациях молодым "смотреть назад, а не вперед" в поисках наставлений и улучшений». По той же причине он цитирует отрывок из «Предисловия», начи­нающийся со слов «искусства и науки... двигались посто­янным курсом прогрессивного улучшения», на сей раз до­бавляя курсив.

Бенджамин Франклин не раз давал волю своим чув­ствам по поводу прогресса человечества. Письмо, напи-санноев 1788 году преподобному Джону Латропу, служит Достаточной иллюстрацией как мысли, так и силы эмоций: «...Я долгое время находился под воздействием того же

Часть П. Триумф идеи прогресса

Глава 6. Прогресс как свобода

чувства, которое Вы так хорошо выражаете, — чувства рас­тущего счастья человечества от усовершенствований в фи­лософии, морали, политике и даже от улучшения обычных жизненных удобств, происходящего от изобретения и при­обретения новых и полезных принадлежностей и инстру­ментов, что иногда я почти мечтаю о том, чтобы мне было суждено родиться два или три века спустя. Ибо изобрете­ния и усовершенствования имеются в изобилии и приводят к рождению все новых улучшений такого рода. Современ­ный прогресс быстр».

Франклин завершает свое письмо рассуждением, что, если «искусство медицины» будет совершенствоваться пропорционально тому, что наблюдается в других облас­тях знания, то «мы сможем тогда избегать болезней и жить так же долго, как библейские патриархи». И в письме от 1780 года к Джозефу Пристли Франклин говорит: «Не­возможно представить высоты, до каких может дойти через тысячу лет власть человека над материей». (Можно пред­положить, что «тысяча лет» естественным образом при­ходила на ум любому человеку, знакомому с пуританским милленаризмом, а такие люди, несомненно, были в роду Франклина).

Не будет неуместным процитировать здесь самого При -стли, которому писал Франклин, поскольку этот великий ученый, хотя и родился в Англии и там осуществил свои самые знаменитые работы в области экспериментальной науки, был вынужден бежать в Америку после того, как бирмингемская толпа подвергла его истязаниям, сожгла его дом, библиотеку и лабораторию из-за его симпатий к французским революционерам и из-за его критики Бер-ка. Стоит ли говорить, что Пристли радостно приветс­твовали — более того, фактически пригласили — высо­копоставленные американцы. Его встретил в нью-йорк­ской гавани сам губернатор Клинтон, ему предоставили место профессора химии в Университете Пенсильвании, Джефферсон пригласил его помочь в создании и развитии Университета Вирджинии. Но Пристли предпочел жить на пенсильванском фронтире, не переставая надеяться, что его европейские друзья и студенты присоединятся к нему в деле построения либертарианской Утопии.

Пристли — еще один из выдающихся представителей Просвещения, находивших возможным и необходимым сочетание экспериментальной научной работы с глубо­кой и непрекращающейся религиозной верой. Он мог раз­ражаться беспощадными филиппиками в адрес Гиббо­на и Юма за их отступление от христианской веры. И он оставался верным унитарием до конца своей жизни. Вера Пристли в прогресс человечества оставалась очень силь­ной, что показывает следующий отрывок, процитиро­ванный Коммаджером (Commager): «Я зрю восторг на восхитительном лице природы и восхищаюсь ее чудесным устройством, законы которого ежедневно раскрываются нашему взгляду... Гражданское общество еще находится в младенчестве, мир как таковой очень мало известен его цивилизованным обитателям, и мы плохо знакомы с ис­тинной ценностью тех немногих известных нам его плодов, которым мы лишь начинаем давать имена, упорядочивая их. Как же гражданин мира должен желать знать о буду­щем его прогрессе?»

В Америке Пристли мог испытывать интеллектуальное поощрение, пришедшее с членством в Американском фи­лософском обществе (в Филадельфии, недалеко от которой он жил), основанном Бенджамином Франклином мно­го лет назад для того, чтобы на его регулярных собраниях могли встречаться люди изо всех колоний, интересующи­еся развитием науки и практических искусств и ремесел. Не может быть сомнений по поводу милленаристской при -роды веры Пристли в науку и прогресс, на что указывают следующие восторженные строки: «[Люди] сделают свое положение в этом мире гораздо более легким и удобным; они, вероятно, продлят свое пребывание в нем и с каждым днем будут становиться все более счастливыми, каждый в отдельности, а также смогут (и я верю, что они будут еще больше к тому склонны) передавать счастье другим. Таким образом, каким бы ни было начало этого мира, конец его будет столь славным и райским, что сейчас наше вообра­жение не может этого представить».

Только Уильям Годвин, живший в Англии, к которому мы вскоре перейдем в этой главе, превзошел в риторике эту уверенную надежду на будущее.

Часть II. Триумф идеи прогресса

^лава 6. Прогресс как свобода

Джефферсон был одним из тех американцев, кто, веря в несомненность прогресса, не колеблясь предлагал соци­альные условия, при которых прогресс пойдет более легко. Его склонность к сельской жизни хорошо известна, и следу­ющий отрывок свидетельствует об этом в той же мере, как и о его заинтересованности в прогрессу; отрывок взят из Вопроса XIX «Заметок» Джефферсона: «Случайные об­стоятельства, возможно, иногда замедляли естественный прогресс и развитие ремесел, но, вообще говоря, в любом государстве соотношение численности земледельцев и всех других классов населения — это соотношение его здоровых и нездоровых частей, которое является довольно точным барометром для измерения степени его разложения».

Интересно узнать, что Франсуа Жан Шатлю, автор «Путешествий в Северную Америку, 1780, 1781 и 1782» (Framois Jean Chastellux, Travels in North America, 1780, 1781, and 1782), основанных на его собственном опы­те участия французского генерала в Войне за независи­мость, имел достаточно неоднозначное мнение о рецепте Джефферсона. Шатлю за несколько лет до этого написал получившую широкую аудиторию, хотя и спорную, книгу о прогрессе человеческого счастья, в которой он связывал высшие достижения в развитии с установлением полной свободы. По просьбе президента Колледжа Вильгельма и Марии, где Шатлю встретил радушный и фактически во­шел в число преподавателей, он письменно изложил свои взгляды на перспективы искусств и наук в Америке и объ­явил незадолго до возвращения во Францию о своей полной уверенности в том, что знания в Америке будут постоянно и прогрессивно развиваться так же, как, по его мнению, будут развиваться и изящные искусства. Но Шатлю посо­ветовал американцам уделять больше внимания развитию своих (пяти) городов, поскольку, утверждал он, искусства и науки могут развиваться только в городской атмосфере. Сельская местность тоже важна, но ее обитатели должны быть приближены к городам.

Том Пейн, родившийся в Англии, но бывший до мозга костей американским патриотом, чья самая известная ра­бота «Права человека» была написана с целью подробно­го опровержения пессимистических и крайне враждебных

взглядов Берка на Французскую революцию, столь же вос­торженно относился к будущему американского общества.

«Судя по быстрому прогрессу, который делает Амери­ке во всех сферах, будет разумным заключить, что, если правительства Азии, Африки и Европы стали бы следовать принципу, подобному американскому, или если бы они не были столь давно испорчены, эти страны должны были к настоящему времени находиться в гораздо лучших уело -виях по сравнению с теми, которые есть сегодня».

Дата добавления: 2015-04-30