КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Духовность и красота 2 страница
Мы склонны утверждать, что два великих мыслителя нашли наиболее точный "одинаковый ответ" на вопрос о свободе воли. Это Бенедикт Спиноза и Лев Толстой. "Люди только по той причине считают себя свободными, — писал Спиноза, — что свои действия они сознают, а причин, которыми они определяются, не знают'4. Сознание, его способность или неспособность отражать причины, побуждающие человека действовать тем или иным образом, — вот ключевое звено в проблеме свободы выбора! Именно так решает вопрос о свободе воли Л.Н. Толстой в эпилоге романа "Война и мир". До сих пор приходится встречаться с мнением о том, что вторая часть эпилога есть лишь необязательное философское приложение к великому художественному произведению, демонстрирующее читателю контраст между ограниченностью Толстого-философа по сравнению с Толстым — гениальным художником. Все обстоит, скорее, наоборот. Без тех философских предпосылок, которые сфокусированы в эпилоге, роман "Война и мир" просто-напросто бы не существовал... Но вернемся к нашей теме. Толстой начинает с противоречия между утверждениями Сеченова и непосредственным чувственным опытом любого человека: "Души и свободы нет, потому что жизнь человека выражается мускульными движениями, а мускульные движения обусловливаются нервною деятельностью", но "всякий человек, дикий мыслитель, как бы неотразимо ему ни доказывали рассуждение и опыт то, что невозможно представить себе два разных поступка в одних и тех же условиях" (у Сеченова: "выбор между многими возможными концами одного и того же психического рефлекса положительно невозможен"), "чувствует, что без этого бессмысленного представления (составляющего сущность свободы) он не может себе представить жизни"2. И Толстой ставит диагноз, полностью соответствующий выводам современной науки: "...вопрос о том, каким образом соединяется сознание свободы человека с законом необходимости, которому подлежит человек (с принципом детерминизма, скажем мы сегодня), не может быть разрешен сравнительною физиологией и зоологией, ибо в лягушке, кошке и обезьяне мы можем наблюдать только мускульно-нервную деятельность, а в человеке — и мускульно-нервную деятельность и сознание"3.
1 Спиноза Б. Этика. М.: Наука. 1982. С. 86. 2 Толстой Л.Н. Война и мир. М.: Учпедгиз, 1957. Т. 3.4. С. 757—758. 3 Там же. С. 759. Именно наличие сознания впервые в истории живой природы создает возможность двух точек зрения на поведение человека, где результат наблюдения решающим образом зависит от позиции наблюдателя; "...глядя на человека, как на предмет наблюдения с какой бы то ни было точки зрения... мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит так же, как и все существующее. Глядя же на него из себя как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными"1. Иными словами, справедливы оба заключения — и о детерминированности поведения человека, его подчинении объективным законам необходимости и о свободе. Поистине Толстой сформулировал принцип дополнительности в области психологии до того, как Нильс Бор обосновал его в физике. Способность познавать объективные законы действительности Толстой определяет как разум человека. Способность к оценке своего поведения изнутри, способность к рефлексии он связывает с сознанием. Сделав свое открытие относительно одновременной и равной справедливости двух, казалось бы, исключающих друг друга утверждений. Толстой развертывает его в систему неотразимо убедительных следствий. Напомним их, попросив у читателя извинения за длинную, но крайне важную для нас цитату.
"Разум выражает законы необходимости. Сознание выражает сущность свободы... Свобода человека отличается от всякой другой силы тем, что сила эта сознаваема человеком; но для разума она ничем не отличается от всякой другой силы. ...В науках о живых телах, то, что известно нам. мы называем законом необходимости; то, что неизвестно нам, мы называем жизненною силою. Жизненная сила есть только выражение неизвестного остатка от того, что мы знаем о сущности жизни. Точно так же в истории, то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно, — свободой. Свобода для истории есть только выражение неизвестного остатка от того, что мы знаем о законах жизни человека. ...Для истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, то есть не подчиненной законам, есть то же, что для астрономии признание свободной силы движения небесных тел. Признание это уничтожает возможность существования законов, то есть какого бы то ни было знания. ...Правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причины, приходим к зако "2 нам Одной из последних по времени попыток реанимировать "вздорную побасенку о свободе воли" (В.И. Ленин) является обращение к понятию о так называемой самодетерминации поведения. "Свободный выбор... — пишет философ Д.И. Дубровский, — это особый тип де- * Толстой Л.Н. Война и мир. М.: Учпедгиз, 1957. Т. 3, 4. С 755—756. 2 Там же. С. 769—774. терминации — самодетерминация, присущая определенному классу высокоорганизованных материальных систем"1. Современное естествознание знает два источника детерминации поведения живых существ. Это либо врожденные формы поведения, детерминированные процессом филогенеза, либо индивидуально приобретенный опыт, детерминированный влиянием внешней для человека — прежде всего социальной — среды, т.е. воспитанием в широком смысле. Откуда же берется то, что из себя представляет загадочное "третье", дающее основание говорить о самодетерминации? Оно исчезает, как только исследователь пытается сколько-нибудь детально обсудить вопрос об источниках самодетерминапии. В качестве примера приведем рассуждение Р. Сперри, одного из первооткрывателей функциональной асимметрии головного мозга: "Принятие решений человеком не индетерминировано, но самодетерминировано. Каждый нормальный субъект стремится контролировать то, что он делает, и определяет свой выбор в соответствии со своими собственными желаниями... Само детерминанты включают ресурсы памяти, накопленные во время предшествующей жизни, систему ценностей, врожденных и приобретенных, плюс все разнообразные психические факторы осознания, рационального мышления, интуиции и т.п.". Но ведь и память, и структура потребностей ("желаний"), присущих данной личности, детерминированы, как признает сам Сперри, врожденными задатками и "предшествующей жизнью". При чем же здесь "самодетерминация"?
Считается, что поведение является тем более свободным, чем лучше и полнее познаны объективные законы действительности. Но ведь в случае познания объективных законов поведение начинает детерминироваться этой познанной необходимостью. Познанная необходимость определяет и выбор поступка, и принимаемые решения. Какая уж тут "самодетерминация" и "свобода выбора"! Повторяем: противоречие между детерминизмом и свободой выбора может быть снято только путем привлечения принципа дополнительности. Вопрос, свободен человек в своем выборе или нет, не имеет однозначного ответа, потому что ответ на него зависит от позиции наблюдателя. Человек не свободен (детерминирован) с точки зрения внешнего наблюдателя, рассматривающего детерминацию поведения генетическими задатками и условиями воспитания. Вместе с тем и в то же самое время человек свободен в своем выборе с точки зрения его рефлексирующего сознания. Эволюция и последующее культурно-историческое развитие породили иллюзию свободы выбора, упрятав от сознания человека движущие им мотивы. Но это объективно необходимая и в высшей степени полезная иллюзия. Субъективно ощущаемая свобода и вытекающая из нее личная ответственность включают механизмы всестороннего и повторного анализа последствий того или иного поступка, что делает окончательный выбор более обоснованным. Чувство личной ответственности, как и механизм прогнозирования последствий, формирует-
1 Дубровский Д.И. Информация. Сознание. Мозг. М.: Высш. шк., 1980. С. 210. ся в процессе онтогенеза. Вот почему до определенного возраста мы не считаем ребенка ответственным за свои поступки и перекладываем вину на родителей и воспитателей. Мотивационная доминанта, непосредственно определяющая поступок (физиолог А.А. Ухтомский назвал ее "вектором поведения"), представляет собой интеграл главенствующей потребности, устойчиво доминирующей в иерархии мотивов данной личности (доминанта жизни или сверхзадача по К.С. Станиславскому), и той или иной ситуативной доминанты, актуализированной, экстренно сложившейся обстановкой. Например, реальная опасность для жизни актуализирует ситуативную доминанту — потребность самосохранения, удовлетворение которой нередко оказывается в конфликте с доминантой жизни — социально детерминированной потребностью соответствовать определенным этическим эталонам. Сознание, как правило с участием подсознания, извлечет из памяти и мысленно "проиграет" последствия тех или иных действий субъекта. Кроме того, в борьбу мотивов окажутся вовлечены механизмы воли — потребности преодоления преграды на пути к достижению главенствующей цели, причем преградой в данном случае окажется инстинкт самосохранения. Каждая из этих потребностей породит свой ряд эмоций, конкуренция которых будет переживаться субъектом как борьба между естественным для человека страхом и чувством долга, стыдом при мысли о возможном малодушии и т.п. Результатом подобной конкуренции мотивов и явится либо бегство, либо стойкость и мужество. В данном примере нам важно подчеркнуть, что мысль о личной ответственности и личной свободе выбора тормозит импульсивные действия под влиянием сиюминутно сложившейся обстановки, дает выигрыш во времени для оценки возможных последствий этого действия и тем самым ведет к усилению главенствующей потребности, которая оказывается способной противостоять ситуативной доминанте страха. Таким образом, не сознание само по себе и не воля сама по себе определяют тот или иной поступок, а их способность усилить или ослабить ту или иную из конкурирующих потребностей. Это усиление реализуется через механизм эмоций, которые, как было показано выше, зависят не только от величины потребности, но и от оценки возможности ее удовлетворения. Ставшая доминирующей потребность направит деятельность интуиции на поиск оптимального творческого решения проблемы, на поиск такого выхода из сложившейся ситуации, который соответствовал бы удовлетворению этой доминирующей потребности. Напомним, что деятельность сверхсознания (творческой интуиции) может представить в качестве материала для принятия решения такие рекомбинации следов предварительного накопленного опыта, которые никогда не встречались ранее ни в деятельности данного субъекта, ни в опыте предшествующих поколений. В этом и только в этом смысле можно говорить о своеобразной самодетерминации поведения как частном случае реализации процесса самодвижения и саморазвития живой природы. Если главенствующая потребность (доминанта жизни) настолько сильна, что способна автоматически подавить ситуативные доминанты, то она сразу же мобилизует резервы подсознания и направляет деятельность сверхсознания на свое удовлетворение. Борьба мотивов здесь фактически отсутствует, и главенствующая потребность непосредственно трансформируется в вектор поведения. Примерами подобной трансформации могут служить многочисленные случаи самопожертвования и героизма, когда человек не задумываясь бросается на помощь другому. Как правило, мы встречаемся здесь с явным доминированием потребностей "для других", будь то родительский инстинкт или альтруизм более сложного социального происхождения. <...> ' Духовность и красота Человек формирует материю также и по законам красоты. К. Маркс1 Красота широко разлита в окружающем нас мире. Красивы не только произведения искусства. Красивыми могут быть и научная теория, и отдельный научный эксперимент. Мы называем красивыми прыжок спортсмена, виртуозно забитый гол, шахматную партию. Красива вещь, изготовленная рабочим — мастером своего дела. Красивы лицо женщины и восход солнца в горах. Значит, в процессе восприятия всех этих столь отличающихся друг от друга объектов присутствует нечто общее. Что же это? Быстро выясняется, что определить то, что побуждает нас признать объектом красивым, с помощью слов неимоверно трудно. Желая подчеркнуть зависимость критериев прекрасного от системы ценностей, выработанных культурой, к которой принадлежит данный человек, Н.Г. Чернышевский писал, что в дворянской среде идеалом женской салонной красоты будут хрупкость, воздушность, томность, романтическая бледность, а в глазах крестьянина красива здоровая, физически крепкая, с румянцем во всю щеку молодка. Однако можно быть хрупкой, воздушной, томной или, напротив, пышущей здоровьем и вместе с тем... некрасивой. Красота ускользает от нас, как только мы пытаемся объяснить ее словами, перевести с языка образов на язык логических понятий. "Феномен красоты, — пишет философ А.В. Гулыга, — содержит в себе некоторую тайну, постигаемую лишь интуитивно и недоступную дискурсивному мышлению2. Необходимость различения "сайенс" и "гуманитес" (царства науки и царства ценностей. — П.С.), — продолжает эту мысль Л.Б. Баженов, — неустранимо вытекает из различия мысли и переживания. Мысль объективна, переживание субъективно. Мы можем, конечно, сделать переживание объектом мысли, но тогда оно исчезнет в качестве пе- 1 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведении. М.: Политиздат, 1956. С. 566. 2 Гулыга А.В. Принципы эстетики. М.: Политиздат, 1987. С. 167. реживания. Никакое объективное описание не заменяет субъективной реальности переживания1. Итак, красота — это прежде всего переживание, эмоция, причем эмоция положительная — своеобразное чувство удовольствия, отличное от удовольствий, доставляемых нам многими полезными, жизненно необходимыми объектами, не наделенными качествами, способными породить чувство красоты. Но если красота — это переживание, эмоциональная реакция на созерцаемый объект, то, не будучи в состоянии объяснить ее словами, мы вправе поставить и попытаться найти ответ на следующие вопросы: 1. В связи с удовлетворением какой потребности (или потребностей) возникает эмоция удовольствия, доставляемого красотой? Информация о чем именно поступает к нам из внешнего мира в этот момент? 2. Чем это эмоциональное переживание, это удовольствие, отличается от всех остальных? 3. И, наконец, почему в процессе длительной эволюции живых существ, включая культурно-историческое развитие человека, возникло столь загадочное, но, по-видимому, для чего-то необходимое чувство красоты? Пожалуй, до сих пор наиболее полное перечисление отличительных особенностей красоты дал великий немецкий философ Иммануил Кант в своей "Аналитике прекрасного"2. Рассмотрим каждую из его четырех дефиниций. "Красивый предмет вызывает удовольствие, свободное от всякого интереса" Первый "закон красоты", сформулированный Кантом, вызывает растерянность. Поскольку за любым интересом кроется породившая его потребность, утверждение Канта вступает в противоречие с по-требностно-информационной теорией эмоций, на которую мы сослались выше: удовольствие, доставляемое красотой, оказывается эмоцией... без потребности! Но это не так. По-видимому, говоря об "интересе", Кант имел в виду только витальные, материальные и социальные потребности человека в пище, одежде, продолжении рода, в общественном признании, в справедливости, в соблюдении этических норм и т.п. Однако человек обладает рядом других потребностей, среди которых мы можем поискать те, комплекс которых принято называть мало что объясняющим термином "эстетическая потребность". Прежде всего это потребность познания, тяга к новому, еще неизвестному, не встречавшемуся ранее. Сам Кант определил прекрасное как "игру познавательных способностей"3. 1 Баженов Л.Б. Вопр. философии. 1988. № 7. С. 116. 2 Кант И. Сочинения: В 6 т. М.: Мысль. 1966. Т. 5. 3 Там же. С. 219. Потребность в новом, ранее неизвестном, в информации с еще не выясненным прагматическим значением может быть удовлетворена двумя путями: непосредственным извлечением информации из окружающей среды или с помощью рекомбинации следов ранее полученных впечатлений, т.е. с помощью творческого воображения. Чаще всего используются оба канала: воображение формирует гипотезу, которая сопоставляется с действительностью, и в случае ее соответствия объективной реальности оказывается новым знанием о мире и о нас самих. Для того, чтобы удовлетворить потребность познания, предмет, который мы оцениваем как красивый, должен содержать в себе элемент новизны, неожиданности, необычности, должен выделяться на фоне средней нормы признаков, свойственных другим родственным предметам. Потребность в познании, любознательность побуждают нас созерцать предметы, ничего не обещающие для удовлетворения наших материальных и социальных нужд, дают нам возможность увидеть в этих предметах что-то необычное, отличающее их от многих других аналогичных предметов. "Бескорыстное" внимание к предмету — важное, но явно недостаточное условие обнаружения красоты. К потребности познания должны присоединиться какие-то дополнительные потребности, чтобы в итоге возникло эмоциональное переживание прекрасного. Анализ многих деятельностей человека, где конечный результат оценивается не только как полезный, но и красивый, свидетельствует о том, что здесь непременно удовлетворяются потребность в экономии сил и потребность в вооруженности теми знаниями, навыками и умениями, которые наиболее коротким и верным путем ведут к достижению цели. На примере игры в шахматы В.М. Волькенштейн показал, что мы оцениваем партию как красивую не в том случае, когда выигрыш достигнут путем долгой позиционной борьбы, но тогда, когда он возникает непредсказуемо, в результате эффектно пожертвованной фигуры, с помощью тактического приема, который мы менее всего ожидали. Формулируя общее правило эстетики, автор заключает: "красота есть целесообразное и сложное (трудное) преодоление"1. Б. Брехт определял красоту как преодоление трудностей. В самом общем виде можно сказать, что красивое — это сведение сложного к простоте. По мнению физика В. Гейзенберга, такое сведение достигается в процессе научной деятельности открытием общего принципа, облегчающего понимание явлений. Подобное открытие мы воспринимаем как проявление красоты2. М.В. Волькенштейн недавно предложил формулу, согласно которой эстетическая ценность решения научной задачи определяется отношением ее сложности к минимальной исследовательской программе, т.е. к наиболее универсальной закономер- 1 Волькенштейн В.М. Опыт современной эстетики. М.; Л.: Академия, 1931. С. 30. 2 Гейзенберг В. Значение красоты в точной науке // Шаги за горизонт. М.: Прогресс, 1987. С. 268—282. «Вульфов Б. 3., Иванов В. Д. 225 ности, позволяющей нам преодолеть сложность первоначальных условий1. Красота в науке возникает при сочетании трех условий: объективной правильности решения (качества, самого по себе не обладающего эстетической ценностью), его неожиданности и экономичности. С красотой как преодолением сложности мы встречаемся не только в деятельности ученого. Эксперименты показывают, что в опытах с воспроизведением симметричных и неправильных форм человек считает красивыми формы, содержащие меньшее количество информации, подлежащей воспроизведению. Результат усилий спортсмена можно измерить в секундах и сантиметрах, но его прыжок и его бег мы назовем красивыми лишь в случае, когда рекордный спортивный результат будет получен наиболее экономным путем. Мы любуемся работой виртуоза-плотника, демонстрирующего высший класс профессионального мастерства, в основе которого лежит максимальная вооруженность соответствующими навыками при минимальном расходовании сил. Сочетание этих трех потребностей — познания, вооруженности (компетентности, оснащенности) и экономии сил, их одновременное удовлетворение в процессе деятельности или при оценке результата деятельности других людей вызывают в нас чувство удовольствия от соприкосновения с тем, что мы называем красотой. "Прекрасно то, что нравится всем" Поскольку мы не в состоянии логически обосновать, почему данный объект воспринимается как красивый, единственным подтверждением объективности нашей эстетической оценки оказывается способность этого предмета вызывать сходное переживание у других людей. Иными словами, на помощь сознанию как разделенному, обобществленному знанию, знанию вместе с кем-то, приходит со-переживание. Канту, а за ним и автору этих строк можно возразить, что эстетические оценки крайне субъективны, зависят от культуры, в которой воспитан данный человек и вообще — "о вкусах не спорят". Искусствовед сейчас же приведет примеры новаторских произведений живописи, которые сперва называли безграмотной мазней, а потом провозглашали шедеврами и помещали в лучшие музеи мира. Не отрицая зависимости эстетических оценок от исторически сложившихся норм, принятых в данной социальной среде, от уровня интеллектуального развития человека, его образованности, условий воспитания и т.п., мы можем предложить некую универсальную меру красоты. Ее единственным критерием служит феномен сопереживания, непереводимого на язык логических доказательств. Прекрасно то, что признается таковым достаточно большим количеством людей на протяжении достаточно длительного времени. Ни массовое, но кратковременное увлечение, ни длительное почитание ' Волькенштейн М.В. Красота наукх //Наука и жизнь, 1988. № 9. С. 15—19. ограниченным кругом ценителей не могут свидетельствовать о выдающихся эстетических достоинствах предмета. Лишь практика его широкого общественного признания в течение многих лет служит объективным мерилом этих достоинств. Нагляднее всего справедливость сказанного проявляется в судьбе великих произведений искусства, к которым люди обращаются на протяжении столетий как к источнику эстетического наслаждения. "Красота — это целесообразность предмета без представления о цели" Третий "закон красоты" Канта может быть истолкован следующим образом. Поскольку мы не в состоянии определить словами, какими качествами должен обладать предмет, чтобы быть красивым, мы не можем поставить себе целью сделать непременно красивый предмет. Мы вынуждены сперва его сделать (изготовить вещь, выполнить спортивное упражнение, совершить поступок, создать произведение искусства и т.д.), а потом оценить, красив он или нет. Иными словами, объект оказывается соответствующим цели, не уточненной заранее. Что же это за целесообразность? Сообразность чему? <...> Можно сказать, что красота — это максимальное соответствие формы (организации, структуры) явления его назначению в жизни человека. Такое соответствие и есть целесообразность. Например, прыжок спортсмена, несмотря на рекордный результат, мы воспримем как некрасивый, если результат достигнут предельным напряжением сил, судорожным рывком, с почти страдальческой гримасой на лице. Ведь спорт есть средство гармонического развития, физического совершенствования человека и лишь вторично — средство социального успеха и способ получения материального вознаграждения. В рассмотренном нами случае форма явления не соответствует его назначению, эстетическая оценка оказывается отрицательной. Это по-настоящему полезно, потому что красиво — сказал Антуан де Сент-Экзюпери. Но он не мог сказать: это по-настоящему красиво, потому что... полезно. Здесь нет обратной зависимости. Мы не признаем красивыми утилитарно негодную вещь, удар футболиста мимо ворот, профессионально безграмотную работу, безнравственный поступок. Но и утилитарная полезность вещи, действия, поступка еще не делает их красивыми. Впрочем, мы увлеклись анализом и почти нарушили своими рассуждениями четвертый и последний "закон красоты", а именно, что "Прекрасное познается без посредства понятия" Выражаясь языком современной науки, мы должны констатировать, что деятельность мозга, в результате которой возникает эмоциональная реакция удовольствия от созерцания красоты, протекает на неосознаваемом уровне. К какой из сфер неосознаваемого психического — к подсознанию или к сверхсознанию — относится деятельность механизма, в результате которой возникает эмоциональное переживание красоты? Здесь несомненно велика роль подсознания. На протяжении всего своего существования люди многократно убеждались в преимуществах определенных форм организации и своих собственных действий, и создаваемых человеком вещей. К перечню этих форм относится соразмерность частей целого, отсутствие лишних, "неработающих" на основной замысел деталей, координация объединяемых усилий, ритмичность повторяющихся действий и многое, многое другое. Поскольку эти правила оказались справедливыми для самых разнообразных объектов, они приобрели самостоятельную ценность, были обобщены, а их использование стало автоматизированным, применяемым "без посредства понятия", т.е. неосознанно. Но все (и подобные им) перечисленные нами оценки свидетельствуют лишь о полезном, о правильной, целесообразной организации действий и вещей. А красота? Она опять ускользнула от логического анализа! Дело в том, что подсознание фиксирует и обобщает нормы, нечто повторяющееся, среднее, устойчивое, справедливое подчас на протяжении всей истории человечества. Так, внешние по своему происхождению нормы просоциального поведения становятся внутренними регуляторами поведения личности, императивами совести и долга, обнаруживаясь в эмоционально отрицательных переживаниях угрызений совести, в эмоционально положительном чувстве удовлетворения выполненным долгом. Красота же — всегда нарушение нормы, отклонение от нее, сюрприз, открытие, радостная неожиданность. Открытие красоты является функцией сверхсознания. Поскольку положительные эмоции свидетельствуют о приближении к цели (удовлетворению потребности), а отрицательные эмоции — об удалении от нее, высшие животные и человек стремятся максимизировать (усилить, повторить) первые и минимизировать (прервать, предотвратить) вторые. По образному выражению академика П.К. Анохина, эмоции играют роль "пеленгов" поведения: стремясь к приятному, организм овладевает полезным, а избегая неприятного — предотвращает встречу с вредным, опасным, разрушительным. Совершенно ясно, почему эволюция "создала", а естественный отбор закрепил мозговые механизмы эмоций — их жизненное значение для существования живых систем очевидно. Ну, а эмоции удовольствия от восприятия красоты? Чему она служит? Зачем она? Почему нас радует то, что не утоляет голод, не защищает от непогоды, не способствует повышению ранга в групповой иерархии, не дает утилитарно полезного знания? Ответ на вопрос о происхождении эстетического чувства в процессе антропогенеза и последующей культурно-исторической эволюции человека мы можем сформулировать следующим образом: способность к восприятию красоты есть необходимый инструмент творчества. В основе любого творчества лежит механизм создания гипотез, догадок, предположений, своеобразных "психических мутаций и рекомбинаций" следов ранее накопленного опыта, включая опыт предшествующих поколений. Эти гипотезы подлежат отбору для определения их истинности, т.е. соответствия объективной действительности. Как мы уже говорили выше, функция отбора принадлежит сознанию, а затем практике в самом широком смысле слова от научного эксперимента и материального производства до общественной практики оценки художественных достоинств произведений искусства. Но гипотез, подавляющее большинство которых будет отброшено, так много, что проверка их всех явно нецелесообразна и невозможна. Вот почему абсолютно необходимо предварительное "сито" для отсеивания гипотез, недостойных проверке на уровне сознания. Именно таким предварительным отбором и занято сверхсознание, обычно именуемое творческой интуицией. Какими же критериями оно руководствуется? Прежде всего не формулируемых словами критерием красоты, эмоционально переживаемого удовольствия. Об этом не раз говорили выдающиеся деятели культуры. Физик В. Гейзенберг: "...проблеск прекрасного в точном естествознании позволяет распознать великую взаимосвязь еще до ее детального понимания, до того как она может быть рационально доказана"1. Математик Ж. Адамар: "Среди многочисленных комбинаций, образованных нашим подсознанием, большинство безынтересно и бесполезно, но потому они и не способны подействовать на наше эстетическое чувство; они никогда не будут нами осознаны; только некоторые являются гармоничными и потому одновременно красивыми и полезными; они способны возбудить нашу специальную геометрическую интуицию, которая привлечет к ним наше внимание и таким образом даст им возможность стать осознанными... Кто лишен его (эстетического чувства), никогда не станет настоящим изобретателем"2. Авиационный конструктор O.K. Антонов: "Мы прекрасно знаем, что красивый самолет летает хорошо: а некрасивый плохо, а то и вообще не будет летать... Стремление к красоте помогает принимать правильное решение, восполняет недостаток данных"3.
Дата добавления: 2015-03-31; Просмотров: 442; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |