Билет на ковер-вертолет 15 страница

Вот когда Тео хлебнула лиха. В советские годы быть женой уголовника считалось позорным, ни о каком устройстве на приличную работу речи не шло. Теодора нанялась сначала на почту, потом нянечкой в ясли. Ей хотелось быть при крохотном сыне, и она кочевала с Павликом по детским учреждениям.

Иногда, плача по ночам от безысходности, Теодора Блюм думала: «Может, семейная легенда правда? Из разбитой фигурки вылетело зло и поселилось в моем доме? Или я расплачиваюсь за то, что увела жениха у двоюродной сестры?»

Кстати говоря, Моника жила прекрасно. В отличие от Тео, которая, выбирая между образованием и замужеством, решила стать семейной дамой, Моника закончила институт, получила диплом, устроилась на работу в престижный НИИ, а потом вышла замуж за директора и теперь раскатывала на черной «Волге», абсолютно ни в чем по жизни не нуждалась. С Теодорой она никаких отношений не поддерживала. Просто вычеркнула некогда любимую двоюродную сестру из своей жизни и руку помощи ей не протягивала.

Несколько раз Теодора была готова вышвырнуть мерзких кошаков вон, ей на самом деле стало казаться: фигурки приносят беду. И в конце концов настал день, когда Тео, осторожно оглядываясь, сунула пакет, завернутый в газету, в мусорный бачок. Спустя час в дверь позвонили. Блюм распахнула створку – на лестничной клетке стоял мужчина в спецовке.

– Извиняйте, конечно… – кашлянул он. – Начал из бачков грязь вытряхивать, глядь, сверток, весь такой аккуратный, бечевкой перевязанный. Вот, решил вернуть, может, случайно вышвырнули…

Тео машинально взяла сверток.

– Как вы поняли, кто его хозяйка? – спросила она.

– А вот тут на полях написано, – словоохотливо пояснил честный дворник, – видите? Улица наша, и номер дома стоит, квартиры. Небось по подписке газетку получаете. Повезло вам, что в нее завернули.

Оставшись одна, Теодора спрятала кошек на антресоли. Ох, не зря покойная матушка предупреждала: нельзя просто так избавиться от напасти, она вернется. Подарить кому-то постороннему или продать статуэтки не получится, их можно лишь безвозмездно передать членам своей семьи. Причем, только призвав на голову близкого родственника несчастье, можно избавить себя от проклятия. И что было делать Тео? Кому всучить кошек?

Глава 28

– И вы поверили в такую чушь? – не выдержала я.

Блюм развела руками:

– Я же сказала: возмутилась, не верила, вот как вы сейчас. Но потом жизнь заставила призадуматься: сначала смерть родителей, затем Валерий попал в тюрьму…

– Вы просто выбрали не того человека в супруги. Колдовство тут совершенно ни при чем! Впрочем, многие по молодости делают глупости, но потом берутся за ум и начинают жить заново.

Блюм горько вздохнула.

– Нет, у нас по-иному получилось. Валерий Павлович, отсидев тот срок, более не привлекался, но продолжал заниматься неблаговидными вещами. Мы отдалились друг от друга, жили соседями. Я ничего не требовала, впрочем, Валерий Павлович иногда проявлял заботу… Но это совсем неинтересно. В общем, о семейной своей жизни не могу ничего хорошего сказать. Павлик вырос, и стало ясно: он вылитый отец, полная копия, и внешне, и внутренне. Неутешительный итог. Вот у Моники жизнь сложилась иначе: она родила троих, все честные люди, обожают мать. А я после смерти Валерия Павловича осталась одна, и, если бы не святая Майечка, умереть бы старухе Блюм с голода. А так – живу в свое удовольствие. И знаете что…

– Нет, – быстро ответила я.

– Стоило фигуркам пропасть, как мне улыбнулось счастье.

– Куда же они подевались?

Теодора Вольфовна прижала пальцы к щекам.

– Ладно, если уж начала рассказывать, следует договаривать. Их Павлик украл. Да, можно сказать так.

– Ваш сын?

– Ну да!

– Но с какой целью?

Блюм нахмурилась.

– Говорила ведь вам: мальчик получился очень похожим на отца – внешне Аполлон, внутри земляной червь. Впрочем, в произошедшем я сама виновата, вновь совершила несусветную глупость… Понимаете, однажды у меня сердце заболело, да так сильно, словно кол в грудь забили…

Испуганная Теодора побежала к врачу, из поликлиники ее с подозрением на инфаркт отвезли в больницу. Мужа не встревожила болезнь жены, а вот Павлик пришел один раз навестить маму. Блюм, которой делалось все хуже, усадила парня на кровать и рассказала ему семейную легенду.

– Теперь тебе беречь кошек, – завершила она историю. – Они на антресоли, в желтом чемодане.

Павлик повертел указательным пальцем у виска.

– Неужели думаешь, что поверил тебе?

Теодора молча смотрела на сына, вспомнив себя, молодую, активную, настоящую комсомолку. Она ведь тоже ответила своей маме подобной фразой. Разве что не так грубо, но суть-то не меняется!

После ухода Павлика Теодоре Вольфовне стало легче, и скоро она вернулась домой. А потом случилось неожиданное приключение: пропал Павлик, не пришел ночевать.

Валерий Павлович неожиданно остро отреагировал на исчезновение сына. Правда, когда взволнованная Блюм сказала мужу: «Павла нет», тот рявкнул: «Эка беда, не маленький уже, придет».

Потом Валерий быстро оделся и убежал. Вернулся он ночью и разбудил Теодору. Блюм выглянула в коридор, хотела сообщить, что сына так и нет, но тут Прыщ с кулаками налетел на супругу. По счастью, он всего лишь один раз толкнул женщину, а потом принялся орать. Сжавшаяся в комок Теодора Вольфовна лишь вздрагивала, до нее с трудом доходил смысл произошедшего.

Оказывается, придя домой после посещения больницы, Павлик пришел к отцу и заявил:

– Мать рехнулась, надо ее в психушку класть.

– Чего еще? – недовольно поинтересовался Валерий, отвлекаясь от газеты.

Хихикая, юноша изложил только что услышанную в больнице семейную легенду и историю появления у матери фигурок кошек. Наверное, он думал, что папа пожмет плечами и заявит: «А и верно, пора в дурку бабу укладывать».

Но Валерий неожиданно серьезно отнесся к информации из уст сынка. Прыщ хорошо помнил, что случилось во время его скромного свадебного ужина, он видел побледневшие тогда лица Вольфа и Розы. И теперь Валерий сообразил: в невероятной сказке есть доля правды…

– Так вы не вводили мужа в курс дела? – воскликнула я. – Не сообщили ему о проклятье семьи Блюм?

– Нет, – помотала головой старуха. – Вначале я не восприняла рассказ мамы всерьез и не хотела, чтобы Валерий посчитал тещу сдвинутой особой. А потом очень испугалась и прикусила язык. Боялась, что Валерий Павлович уйдет из семьи и мой мальчик останется сиротой. Все ради сына старалась, хотела ему и папу, и маму сохранить.

Я глянула в окно. Это еще вопрос, где лучше ребенку – в семье, состоящей из одной, но счастливой мамы, или в доме, в котором родители постоянно на повышенных тонах выясняют отношения!

– Нет, – методично продолжала Теодора, – не заговаривала я с Валерием Павловичем о кошках, считала тему закрытой. И потом… Может, мои слова вам покажутся странными, но я тогда была даже счастлива. Валерий Павлович меня не третировал, Павлик спокойно рос. Да, конечно, хотелось иной жизни, других взаимоотношений с мужем, но, чего уж гневить бога, и мой мужчина был не столь уж плох…

Я молча слушала Блюм. Старуха противоречит себе: пять минут назад говорила, что ощущала зависть к двоюродной сестре, чувствовала свою третьесортность, а теперь произносит обратное. Но в мою задачу не входило узнать правду о душевном состоянии и переживаниях Теодоры и истину о ее браке, меня сейчас волновала судьба кошек. И я снова превратилась в слух.

…Пообщавшись с Павлом, Валерий полез на антресоль, обнаружил сверток, размотал его, вытащил статуэтки и сказал:

– Если легенда, которую тебе наболтала мать, не врет, внутри там бесценные фигурки, антиквариат. Их можно продать за бешеные деньги. Да и сами эти глиняные кошки не копейки стоят, по виду дрянь, но ведь старинные, и, если их оценить, небось кучу бабок за них отсыпят.

Валерий Павлович отковырял кусок хвоста у одной киски, потыкал в образовавшееся отверстие длинной иглой, потом посветил фонариком и прошептал:

– Там точно статуэтка.

Павел мигом приволок молоток.

– Бей, папаня, – велел он.

– Что ты! Можно повредить принца или принцессу, – занервничал уголовник. – Представляешь, сколько они стоят?

– Много? – жадно спросил Павел.

– И не сосчитать, – ответил отец, лихорадочно блестя глазами. – Да и вместе с кошкой дороже будет. Во, придумал! Завтра пойдешь к Константинову. Он за эти штуки нам немереные тысячи отсыплет.

Надколотое место заткнули подходящим по цвету куском пластилина.

– Там принц, – безапелляционно заявил Валерий, еще раз перед тем изучивший при помощи фонарика содержимое кошки. – Вот что, можешь этому идиоту фигурки оставить, пусть трясется от вожделения. Быстрее квартиру продаст, чтобы с нами расплатиться!

– А не обманет? – засомневался Павлик. – Лучше пусть у нас постоят, а то фьють, и пропадут наши киски вместе с денежками.

Валерий Павлович быстро отодвинул кошек.

– Неохота их дома держать.

– Ты испугался дури! – захихикал сынок. – Поверил сказкам.

– Но внутри-то и правда есть принц? – резонно напомнил Прыщ.

– Фигня! Я про проклятие говорю, – пояснил Павел.

– Может, и так, – бормотнул Валерий, – но лучше их унести. Федор не сопрет, не обманет, я его знаю, он много всякого в долг хватал и всегда деньги возвращал.

Павел поступил так, как велел ему отец, – встретился с безумным собиральщиком барахла, показал ему содержимое статуэтки и слегка поправил легенду. По версии сына Теодоры, статуэтки, наоборот, приносили немыслимое счастье!

Константинов впал в раж, пообещал продать квартиру и полетел домой, прижимая к себе пакет.

Через пару дней Павлик исчез, Константинов умер. Валерий Павлович попытался было вернуть себе кошек, но не успел предпринять никаких мер против Розалии, потому что вскоре скончался очень нелепо: шел вечером домой, споткнулся на ровном месте, упал и сломал себе шею.

Странная смерть мужа не удивила Теодору. Кошки отомстили Прыщу, решила она. Оставалось лишь ждать их возвращения. Но ничего такого не случилось. Очевидно, статуэткам понравилось в семье Константиновых, и они решили там задержаться.

Выйдя от Блюм, я села в машину и завела мотор. Уж извините меня, но не верю я ни в привидения, ни в чертей, ни в проклятия, ни вообще в какую-либо чепуху! Из рассказа Теодоры Вольфовны я сделала всего лишь один вывод: кошки – весьма ценная вещь, внутри двух из них спрятаны антикварные фигурки.

Итак, что же я в результате поисков выяснила?

Всего «прислужниц дьявола» имелось четыре. Одну Теодора разбила во время свадебного ужина, осталось три. Вторую украла Марина – удрала с ней из дома. Из рассказа Майи Леонидовны, встретившейся с Розалией Константиновой, известно, что та держала при себе двух кошек. Значит, Лизе достались после смерти матери две штуки. Знала ли женщина, что обладает раритетом? Скорей всего, нет, ведь после кончины Федора живо выяснилось, что его коллекция полная ерунда, и Лиза наверняка посчитала фигурки чепухой, хранила она их лишь как память об умерших родителях. Вот и муж ее, Антон, вспоминал об этом именно так. Одна из спрятанных Лизой кошек исчезла так же, как деньги из домашнего «сейфа». И вот теперь Антон обнаружил пропажу последней.

Где кошки? Кто их взял? Зачем? Откуда вор узнал о ценности с виду ничем не привлекательных поделок? Пока ответа на вопросы нет!

Мои «Жигули» медленно покатили по улице. Не успев разогнаться, я притормозила – увидела вывеску «Кофе Бом». Замечательно, мне просто необходимо выпить капуччино или латтэ – отчего-то госпожу Виолову вдруг начал колотить озноб.

Заведение «Кофе Бом» оказалось небольшой забегаловкой, заказ следовало делать у кассы, а потом, с чеком в руке, брать поднос и отправляться за едой.

Я остановилась около девушки, восседавшей за кассой, и попросила:

– Пожалуйста, две булочки с маком и…

– Извините, – ответила скороговоркой кассирша, – одну минуточку подождите…

Тут я заметила, что она пересчитывает деньги, и замолчала. Девушка подняла голову, улыбнулась, потом взяла тоненькую розовую резинку, туго, как пояском, стянула ею пачку купюр, оторвала от лежащего на столе блокнота листочек, нацарапала на нем «10 000», сунула бумажку под резинку и сказала:

– Простите, но иначе я бы запуталась.

– Ерунда, я не особо тороплюсь.

– Приятно встретить милого человека. А то другие подлетят и давай орать: «Живо чек пробивай! Ишь, мусолит тут тысячи!» Не понимают, что, если просчитаюсь, потом из своих докладывать придется, – мирно забормотала кассирша, умащивая стопку рублей в ящике. – Некоторые прямо на купюрах количество в пачке или сумму пишут, а мне подобное не нравится. Деньги надо уважать…

Внезапно в моей голове ожило воспоминание. Вот Антон Макаркин демонстрирует обнаруженный в шкафу «сейф», снимает с жестяной коробки крышку, я вижу стопки купюр, перетянутые разноцветными резинками, и замечаю на полях аккуратно написанные ярко-фиолетовой пастой цифры.

Потом в памяти всплыла иная картина. Вера Данильченко роняет кошелек, из него вылетает купюра, и на ее поле стоит ярко-фиолетовая надпись: «100».

Мгновение я стояла, пытаясь соединить вместе части головоломки, потом ринулась на улицу.

– Эй, – закричала кассирша, – стойте, я уже могу пробивать! Вы куда?

Но я расхотела и есть, и пить, в душе осталось лишь одно желание: поговорить немедленно с Данильченко.

– Чего тебе? – недовольно буркнула Вера, впуская меня в прихожую. – Извини, не ждала гостей. Кавардак в квартире, вон пылесос вытащила, затеяла уборку…

– Сколько денег дал тебе Макаркин за молчание? – каменным голосом спросила я.

Глазенки Данильченко забегали из стороны в сторону.

– Ты, никак, напилась… – не слишком уверенным голосом ответила пронырливая контролерша. – О чем болтаешь?

Но у меня не было ни сил, ни желания медленно загонять противную сплетницу в угол.

– Знаешь, кем работаю? – насела я на Веру.

– Книжонки пишешь, – ответила Вера. – Я, правда, их не читала, таким не интересуюсь, но сериал гляжу. Ниче получилось, Ленинид там зверь. Слышь, Вилка, правду бабы говорят, что он сидел?

– Да! – рявкнула я. – Причем не один раз! Мой папашка уголовник, никакой тайны тут нет. Представляешь, какие у него друзья?

– Господи… – перекрестилась Данильченко.

– Теперь, когда он стал звездой экрана, все криминальные авторитеты Москвы его фанаты!

– Ой… – посерела Вера.

– А муж мой, Олег Куприн, служит в милиции. Поняла?

– Ч-ч-то? – начала заикаться Данильченко. – Что поняла?

Я указала на обшарпанную табуретку, стоящую у входной двери.

– Скажи, Верунчик, зачем тут мебель?

– Ну… э… ботинки снимать лучше сидя, – нашлась Вера.

– Оно верно, только ты все свободные дни напролет проводишь у глазка. И дверь у тебя всегда приоткрыта, ноги-то устают, а сядешь на табуреточку, расправишь уши и мотаешь на ус информацию…

– Ну и чушь тебе в голову пришла! – попыталась изобразить возмущение Вера, но я моментально остановила ее:

– Лучше скажи правду, иначе на тебя с одной стороны наедет Ленинид с приятелями, а с другой налетит Олег с ментами. Выжить тебе в таких условиях – без шансов.

Данильченко схватилась рукой за шкаф.

– Я ж ничего плохого не делаю…

– Верно, только следишь за соседями.

– Нет, просто у меня хороший слух, – стала отбиваться сплетница, – уловлю посторонний звук и несусь посмотреть, что случилось. Времена нонче сама знаешь какие, мало ли кто шалит, пригляд нужен.

– Сколько тебе дал Антон?

– Вилка!

– Быстро называй сумму! Раз, два… Смотри, сейчас позову Лининида, он как раз в квартире сидит.

– Тридцать тысяч, – плаксивым голосом вымолвила Вера.

– За что?

– Э… э… ну… в общем… Ничего противозаконного не делала, спасла Макаркина. Только он мне не платил.

– Ты же сейчас сама сказала про тридцать тысяч, – мгновенно уличила я Веру во лжи.

– В долг взяла.

– Понятненько. Ладно, собирайся.

– Куда? – затряслась Данильченко.

Я села на табуретку.

– Так в милицию.

– Зачем?

– Посадят тебя, Вера, за обман следствия. То-то бабам радость будет: местную совесть за хвост поймали, всех осуждала, поучала, а сама-то! Не просто рыло в пуху, все тело в перьях!

– Враки! Говорю одну лишь правду.

– Но не всю.

– Может, чего и забыла, – затараторила Вера, – так простительно, не девочка уже, память подводит.

– Не переживай, в ментовке умеют бороться со склерозом.

– Даже с места не сдвинусь! – уперла руки в бо­ка Вера.

– Ладно, – кивнула я и встала.

– Эй, ты куда? – встрепенулась хозяйка квартиры.

– Пойду позвоню мужу, пусть сюда группу захвата пришлет. Мой тебе совет: увидишь в глазок мужиков в камуфляже и черных шлемах-масках, лучше немедленно отпирай замок, а то мигом сломают дверь, и новую потом за свой счет ставить придется…

Данильченко прижала руки к груди, я же очень спокойно, с самым участливым выражением на лице продолжила:

– Хотела тебе помочь, пришла уладить дело осторожно и тихо, подумала, что шум Вере ни к чему. Ответит она, думала, спокойно на мои вопросы, прояснит ситуацию и станет дальше мирно жить. Но, увы, ты выбрала иную линию поведения. Ладно, побегу, дел полно. Кстати, у тебя сухари есть?

– Ванильные? – ошарашенно спросила сплетница.

– Любые, лучше черные, – очаровательно улыбнулась я. – Не следует выделяться из толпы, зэки не любят тех, кто высовывается, ванильные живо отнимут. Вот что, пока времени немного есть, включи духовку, сделай себе сухариков, а то вечером, в камере, захочешь перекусить, ан нечем.

Оставив Веру стоять столбом, я вышла на лестницу и нарочито медленно принялась спускаться по ступенькам вниз. Данильченко догнала меня у входа в нашу квартиру.

– Вилка, стой! – зашептала она, хватая за рукав. – Давай поговорим.

– Я предлагала диалог, но ты отказалась…

– Может, к вам зайдем? – нервно предложила Вера.

– Проходи, – улыбнулась я.

– Дома кто есть? – опомнилась «местная совесть».

Я быстро впихнула Данильченко в прихожую, дотянула сплетницу до своей спальни, сунула в кресло и велела:

– Рассказывай, здесь ты в абсолютной безопасности. Впрочем, постой…

Вера замерла с раскрытым ртом, я же вытащила из коробки электронный будильник, подаренный Куприну коллегами на день рождения, и торжественно поставила его на стол. Агрегат выглядит загадочно – абсолютно гладкий серебристый прямоугольник, сверху которого моргает красная лампочка. Чтобы увидеть цифры, надо нажать на крохотную кнопочку, передняя панель отъедет в сторону, и обнажится окошко.

– Эт-та что? – просвистела Вера.

– Не бойся, невинная штука, беспроводной детектор лжи, – улыбнулась я. – Коли соврешь, он мигом издаст звуковой сигнал. Разработка ФСБ.

Данильченко перекрестилась и зачастила:

– Я как на исповеди! Одну лишь правду! Только ее, ничего другого! Клянусь! Он сам денег предложил! В долг! Мне на кухню не хватало! Если тебе Катька Ряскина из девяностой квартиры про то, что она мне шубу подарила, рассказывала, то она набрехала. Между прочим, я ей брак спасла, ничего Витьке про Сеньку не растрепала! А шубка-то Ряскиной велика была, вот она ее мне и принесла!

– Ты лучше спокойно, по порядку, – велела я, поправляя часы. – Начинай, Вера, без истерики.

Глава 29

Ситуация оказалась простой и противной, как дохлая крыса. Вся жизнь Веры Данильченко состоит в подглядывании и подслушивании за чужими людьми.

Всунув ноги в мягкие тапочки, Вера тенью скользит по подъезду.

– Люди жуткие неряхи и порядка не соблюдают, – пыталась она сейчас оправдать свое гадкое поведение, – живем-то рядом, мало ли чего. Кстати, Славка из двенадцатой квартиры машины обворовывал, магнитолы у людей вытаскивал, а кто об этом узнал? Я! И больше Слава не ворует.

– Но его никто не наказывал, – удивилась я, – не арестовывал. Как курил на лавочке с парнями, так и сидит себе.

Данильченко расплылась в улыбке и парадоксальным образом стала выглядеть еще гаже.

– Точно. Я пожалела Люську, его мать. Пришла к ней и выложила: вот, мол, так и так… Собственными глазами твое сокровище видела. Ишь, молодой, да ранний!

…Люся, чуть не упав в обморок, принялась просить сплетницу:

– Вера, не губи пацана, дурак он, исправится. Сейчас ты уйдешь, такого ремня получит, на всю жизнь про воровство забудет.

Данильченко поджала губы, и тут Люся кошкой метнулась к комоду, вытащила из ящичка бархатную коробочку и всунула в лапы сплетницы.

– Возьми, носи на здоровье, только молчи…

Вот каким образом Вера сообразила, что молчание иногда бывает золотом в прямом смысле этого слова. Самое интересное, что безудержная болтунья Данильченко, женщина, которая обожает разносить сплетни, оказывается, умеет держать язык за зубами. С того случая Вера производила тщательную селекцию полученной в результате наблюдений информации. Если некие соседи, схватившись за сковородки, побили друг друга до крови, а потом уехали в травмопункт, Данильченко сладострастно мелит языком, живописуя малейшие детали вспыхнувшего скандала. Но вот о том, что к Нине Лапиной заглядывает любовник, самый настоящий полковник, Вера никому не обмолвилась и словом, за что обрела очень симпатичную сумму. В общем, чтобы особо не растекаться мыслью по древу, скажу кратко: Данильченко шантажировала тех, кто имел настоящие тайны, и активно вслух обсуждала тех, чьи секреты, по сути, секретами не являлись.

Примерно месяца за два до смерти Лизы Вера около трех часов ночи захотела в туалет и потащилась в санузел. Кругом стояла сонная тишина, но вдруг по-кошачьи острый слух Веры уловил посторонний звук.

Вера приблизилась к входной двери и глянула в глазок. Около квартиры Макаркиных стояла, согнув­шись, женская фигура. Наконец дама выпрямилась, будто нашла, что искала, а Верка покрылась потом. Ну ничего себе новость! Лиза небось на ночном дежурстве, а Антон привел домой любовницу!

Дамочка стояла так, что Данильченко от разочарования прикусила нижнюю губу – лица ее не удалось разглядеть: ночная гостья Антона была одета в самые обычные синие джинсы, в кроссовки и светло-бежевую ветровку с капюшоном, хорошо закрывавшим не только волосы дамы, но и ее лицо. Вера решила, что незнакомка молода: подняв упавшие на плитку ключи, та не стала вызывать лифт, а побежала по лестнице вниз и уж очень ловко перепрыгивала через ступеньку, женщине в возрасте такое не проделать.

– Может, то была Аня? – совершенно зря перебила я Веру.

– Нет, – безапелляционно ответила Данильченко. – Галкина жердь заборная, длиннющая, по потолку башкой чиркает, а эта была нормального роста.

– Ладно, говори дальше, – велела я.

…Предвкушая замечательный куш, Данильченко решила тщательно провести следствие. До сих пор Вера имела дело лишь с опростоволосившимися бабами и легко запугивала их словами: «Пойду расскажу все твоему мужу».

Но теперь ей предстояло иметь дело с мужчиной, и Данильченко слегка занервничала: вдруг Макаркин возмутится, еще ударит соседку… Следовало подготовиться как следует, собрать улики.

В девять утра неугомонная Вера заняла позицию у глазка. Ждать пришлось недолго, загрохотал лифт, из него вышла Лиза и встала около двери в свою квартиру. Данильченко подхватила приготовленное заранее помойное ведро, выскочила на площадку и старательно изобразила удивление:

– Привет, Лизок, откуда утром возвращаешься? Эх, плохо за тобой Антон присматривает!

– Все бы тебе глупости выдумывать, – устало отозвалась медсестра, – я же сутками работаю.

– Ой, и правда, – залопотала Вера, – уж извини, неудачно пошутила! И че, целую ночь не спишь? Больные небось требовательные?

– Раз на раз не приходится.

– Неудобно-то как…

– Ничего, я привыкла.

– На службу часто ходить надо?

– Сутки в клинике, двое дома, – пояснила Макаркина и захлопнула дверь.

Вера произвела в уме простые расчеты и в нужный вечер устроилась около глазка. Ничего интересного не происходило. Около восьми вечера притопал Антон, в девять к нему заявился мужик, вероятнее всего, пациент, потому что Макаркин, одетый в белый халат, проводил дядьку в одиннадцать к лифту и сказал на прощание:

– Главное – осторожность, никаких скручиваний.

– Спасибо, – кивнул больной, – руки у вас золотые.

Макаркин улыбнулся, клиент укатил вниз, на лестничной клетке установилась тишина. Любая другая женщина устала бы так долго сидеть на табуретке, но Вера не привыкла легко сдаваться. Она была уверена, что любовница обязательно придет, и терпеливо поджидала бабенку, посматривая то в глазок, то в женский журнал.

В конце концов терпение ее было вознаграждено – около часу ночи послышались очень осторожные шаги, и наблюдательница приникла к глазку. По лестнице поднималась та же самая дама в синих джинсах и курточке. Голову ее вновь тщательно укрывал капюшон.

Поздняя визитерша приблизилась к двери Макаркиных, но не стала нажимать на звонок, а постояла секунду у порога, потом приоткрыла створку и тенью шмыгнула внутрь. Очевидно, Антон не закрыл вход.

Вера с досады крякнула. Она снова не разглядела бабу и ничего не узнала о ней! Выслеживание обожэ Макаркина стало увлекательным делом, но бабенка шифровалась почище Штирлица. Она всегда появлялась ночью, а уходила в три-четыре утра, форма одежды не менялась никогда: синие джинсы, ветровка с глубоким капюшоном, прятавшим волосы и лицо. Погода на дворе случалась разная: то тепло, то холодно, то дождь, но баба выказывала странное, идиотическое постоянство – одевалась так, словно не имела шмоток на смену.

В одну ненастную ночь Веру вдруг осенило: на улице хлещет ливень, а незнакомка заявилась без зонтика, и курточка у нее сухая. О чем это говорит? Да ясно же: бабенка прикатила на машине. А у автомобиля есть номер, и по нему можно установить владельца транспортного средства.

Вера дождалась четырех утра, увидела, как посетительница пошла по лестнице вниз, и опрометью кинулась на лоджию, схватив с подоконника приготовленный заранее сильный бинокль ночного видения. У шпиона Данильченко имеется необходимое снаряжение.

Но ничего хорошего не получилось. Вера замерла на балконе, поджидая макаркинскую бабу, но из подъезда никто так и не вышел. Потом вдруг одна из машин, стоявших в глубине двора, стартовала с места. Данильченко выругалась. Быстроногая тетка оказалась на удивление проворной – пока Вера плюхала из прихожей на лоджию, любовница Антона успела добежать до автомобиля. Номер спешно уехавшей машины Данильченко не заметила.

«Ну ничего, – мстительно подумала сплетница, – через два дня установлю пост на лоджии, вытащу туда кресло, оденусь потеплей и подстерегу красоту неписаную».

Но через два дня дамочка не пришла. Не появилась она и спустя четверо суток, шесть, восемь, десять… Похоже, Антон расстался с любовницей.

Чуть не скончавшись от злости, Вера все равно приглядывала за дверью Макаркиных, и в тот день, когда погибла Лиза, Данильченко стала свидетельницей знаменательного события.

Услыхав скрип лифта, шантажистка кинулась на свой пост и крайне разочаровалась. В квартиру к Лизе входила Виола Тараканова, жена милицейского генерала Олега Куприна…

– Мой муж майор, – попробовала я внести поправку.

– Ага, – кивнула Вера, – тебе, конечно, лучше знать, но весь двор говорит: твой Олег – очень большой начальник. Впрочем, хорошо тебя понимаю, только раструби о служебном положении мужа, народ мигом с просьбами попрет.

Я поняла, что переубедить идиотку Веру не удастся, и махнула рукой.

– Черт с тобой, продолжай!

И Вера продолжила.

…Виола пробыла у Лизки недолго, живо убежала. Но не успела Вера подумать о том, что надо бы ей сходить в магазин, как случилось невероятное.

На лестнице послышались знакомые осторожные шаги, и перед глазами Данильченко предстала та самая тетка в синих джинсах и ветровке.

Вера прилипла к глазку, испытывая почти предынфарктное состояние. Это что такое получается, граждане! Любовница мужа средь бела дня заявилась к его законной жене! Это неправильно, так себя не ведут!

Не успела Данильченко прийти в себя, как пассия Антона вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице. Кипя от любопытства, Вера бросилась к лоджии, но была остановлена телефонным звонком.

– Алло! – заорала Вера в трубку. – Говорите скорей, тороплюсь!

– Мама, – защебетала невестка Данильченко, – я на работу опаздываю, выйди к метро, забери у меня деньги, Сережка велел тебе передать.

– Прямо сейчас? – дернулась Вера.

– Ну конечно!

– А сама зайти не можешь? – спросила свекровь, с тоской поглядывая на балкон.

– Ой, да пока до тебя доеду… – защебетала невестка. – В переулке одностороннее движение, придется кругаля давать, а у меня совещание. Тебе ж две минуты дойти.

– Лучше завтра! – нервно воскликнула Вера.

– Ну ты даешь! – взвизгнула жена старшего сына. – Забыла, что ли, мы в Тунис в пять утра улетаем? Сережка хочет денег маме оставить, а она кочевряжится, лень ей шажок ступить… А еще говорят: пенсионеры нуждаются. Похоже, кое-кто совсем мани-мани не хочет…

– Иду, – процедила сквозь зубы Вера и стала натягивать туфли.

Супругу своего первого сына Данильченко терпеть не может за бесцеремонную манеру разговора и дурацкие шуточки. А теперь еще из-за невестки Вера снова упустила любовницу Антона.

Дата добавления: 2015-05-08