Гроза с Востока»: «европейская» или «азиатская»?

Вряд ли можно найти историческое исследование или мемуарное свидетельство, которое отрицало бы особое место проигрыша в русско-японской войне среди причин как революционизирования общества, так и самого социального взрыва 1905 года. Военная катастрофа сыграла свою роль и в стремительном «полевении» либеральной интеллигенции, яркое свидетельство чему - знаменитая стихотворная прокламация Константина Бальмонта («Наш царь - Мукден, наш царь - Цусима, / Наш царь - кровавое пятно...»). Не будет новостью для интересующихся прошлым русской общественной мысли и длительная предыстория такого «революционного скачка», емко обозначенная ярлыком «наша японофильская пресса». Распространившись в «правопатриотических» кругах с самого начала войны, он дожил до современности: достаточно заглянуть в новейший из томов Александра Исаевича Солженицына с его тезисом об «открытой раздраженной оппозиции российской общественности, страстно желающей своей стране поражения»[1].

Образ «Страны восходящего солнца» - неожиданного и неизведанного врага, «нашего недавнего союзника», как упоминалось в некоторых откликах на начало войны (имелось в виду совместное подавление китайского восстания ихэтуаней) - быстро превратился в своеобразное пропагандистское оружие либералов в борьбе против «консервативно-охранительного» лагеря. Не меняя принципиально сущность многолетних политических разногласий, этот специфический образ «другого» оказался важным катализатором, способствовавшим выходу полемики за прежние, устоявшиеся рамки. Жестокая военная реальность потребовала политически определиться по отношению и к самой Японии, и к причинам ее побед, и к связанному с этими победами информационно-эмоциональному всплеску - вполне естественной реакции публики и прессы. Дискуссия по принципиальным вопросам общественного и государственного устройства проецировалась теперь на войну с внешним противником и, став «диспутом военного времени», получила новую обильную пищу. «Россия, - писал в декабре 1904 года Лев Максимович Клейнборт в статье “Русское общественное мнение”, - переживает кризис политический: войну со всеми ее загадками и неожиданностями, войну, которая “как нож хирурга вонзается в государственный организм”, являясь как бы государственным экзаменом для страны»[2].

Центральной проблемой публицистического дискурса, вынужденного активно реагировать на неожиданные неудачи русской армии и скорый крах концепции «маленькой победоносной войны», стал вопрос о сущности японской модернизации и «европеизации» - мнимой, «внешней», либо истинной, могущей послужить примером для самой России. Очень показательно сопоставление пассажей двух авторов из противостоящих лагерей, которые дали своим статьям заголовки, различающиеся «лишь» расстановкой кавычек: «“Желтая” опасность» и «“Желтая опасность”». «За семь месяцев кампании рухнула иллюзия европейского прогресса и культуры в Японии... - считал редактор официозной “Летописи войны с Японией” П. Вожин (Петр Николаевич Дубенский). - Азиату, язычнику доступна и нужна лишь утилитарная сторона европейской цивилизации - военная, промышленная, техническая... В душе, переодетый хоть в нашу одежду, усвоивший себе так называемый “культурный” обиход, он остается тем же варваром, каким был тысячи лет назад» (1904. № 25. С. 462-463). По мнению его оппонента из либерального «Вестника Европы» Леонида Зиновьевича Слонимского, «поразительная быстрота, с какою Япония усвоила все технические и культурные приобретения новейшей цивилизации», неопровержимо свидетельствовала о том, что «включение Японии в число равноправных цивилизованных держав есть исторический факт, о котором спорить уже бесполезно» (1904. Кн. 4. С. 765). Крайние «народно-патриотические» издания парировали эти утверждения прежними насмешками над «обезьяньей переимчивостью японцев, которую так превозносят наши интеллигенты»[3].

И поляризация мнений, и полемический накал с самого начала были весьма существенны; в выражениях этих мнений также не стеснялись. «Русский вестник», привлекавший к сотрудничеству наиболее последовательных и рьяных «охранителей» (достаточно назвать имя Владимира Митрофановича Пуришкевича), возмущался «грустным, тяжелым и глубоко возмутительным» «японофильством» «некоторых наших газет»: «Восхищаются их цивилизацией, так быстро вкоренившейся среди народа и приравнявшей его к цивилизованным европейским государствам. Японию и японцев ставят даже в пример нам. Но возможно ли более сильное самооплевание, как рекомендовать нам брать пример с совершенно диких и даже гнусных по своим поступкам врагов наших - японцев? [...] До какой степени самому нужно низко пасть, чтобы, считаясь русским хотя бы только подданным, не только говорить публично в печати, но даже про себя думать про столь мерзкие вещи. Можно ли Японию назвать цивилизованной страною? [...] Помилуйте, какой же японцы нам пример в чем-нибудь? Если уж пример нам брать, то только с европейцев, с их национализма и лояльного отношения к своей родине и ее населению, а никак не с дикарей, вспарывающих себе животы»[4].

Дата добавления: 2015-05-08