Перевод Ирины Глуховой 2 страница

Проблемы, которыми в основном озабочена психотерапия, яв­ляются проблемами взаимоотношений. Это проблемы, которые имеют дело с вопросами веры, смысла и бытия и которые возникают из некоторого рода взаимосвязей между нашим ощущением своего собственного существования и идентичности и нашим восприятием других существ или мира в целом, и того, кто и как будет нас побу­ждать, позволять или запрещать нам быть. Это также и проблемы стоящего перед нами вызова, каким образом мы сами будем побуж­дать, позволять и запрещать быть другим (или миру). Это такие проблемы, которые не могут быть «решены» некоторым неизмен­ным и окончательным образом, также как и не могут в действитель­ности существовать некие «эксперты», которые могут от нашего лица что-то твердо решить в отношении этих проблем. Более пра­вильным будет сказать, что проблемы эти вообще не являются на­шими собственными, в некотором исключительно личном смысле, т.е. они не происходят из некоторой внутренней или внутрипсихи-ческой совокупности условий, а скорее, существуют в некотором ядре, точке встречи между каждым человеком и тем миром других, в котором он или она обитает. Те дилеммы, которые стоят перед психотерапевтами и их клиентами, не могут быть решены в пол-} ном смысле этого слова. Они могут быть только прожиты.

Если бы психотерапевты захотели рассмотреть возможности та­кой альтернативной перспективы, то одной из их главных задач ста­ло бы отречение от того, что является, вероятно, главной основой

принятия ими на себя своих полномочий: что они могут управлять к-ми способами, посредством которых следует помочь другому (их клиенту). Как я это вижу, если у человека есть призвание помогать другому, тогда этот человек продает ему или ей - и миру - нечто краткосрочное, стремясь стать психотерапевтом.

Я хорошо осознаю, что приведенное выше заявление поначалу может выглядеть для большинства читателей абсурдным. Более то­го, рассматривая это таким образом, можно легко предположить, что психотерапия становится в некотором роде бессмысленным предприятием. И тем не менее, это не лишает ее ни ценности, ни, если хотите более подходящее слово, красоты.

Позвольте мне попытаться дать альтернативный, хотя и более прозаический отклик. Может быть вместо того, чтобы сосредоточи-1ШТ1.СЯ на понятиях полезности и решения проблем, для психотера­певтов было бы больше смысла признать, что неопределенность и ненадежность являются частью жизненного «багажа», и что в тера­певтической встрече человек, по существу, намеревается исследо-инть те, основанные на опыте, варианты выбора, которые могут иметь люди (и которых, надо сказать, во многих случаях может быть очень немного) не только для того, чтобы, по возможности, найти какие-то способы жить с той неопределенностью и неизвест­ностью, которой они противостоят, но и чтобы эти данности жизни могли восприниматься как бодрящие и приносящие радость, а не только как и пугающие, и причиняющие боль.

И что тогда? Вот здесь некоторая ключевая способность к про­ницательности, присущая экзистенциальной терапии, дает, по мень­шей мере, начало ответа.

Как я это понимаю и пытаюсь осуществлять на практике, экзи­стенциальная психотерапия исследует мир, в котором живет клиент, с точки зрения, рассматривающей представленные проблемы и ди­леммы как выражение длящихся межличностных отношений клиен­та. Эти отношения в большинстве случаев содержат в себе воспри­ятие клиентом самого себя и других, сделавшее очевидными его или ее скрытые предположения, верования и ценности, которые являют­ся вытекающими из контекста индивидуального и материализован­ного «способа бытия». Действуя таким образом, экзистенциальная терапия стремится раскрыть (но не нарушать целостность и не счи­тать патологией) то, что может быть обозначено как различные эк-■шетенциалъные напряжения, выражающиеся посредством этого способа бытия¹¹.

Экзистенциальные напряжения легче всего могут быть поняты с точки зрения различных универсальных полярностей, таких как я/ другие, изоляция/ принадлежность, умственный/ физический, ак­тивный/ пассивный, хороший/ плохой, рациональный/ эмоциональ­ный, свобода/ детерминизм и материальное/ духовное. Каждый из нас выстраивает некоторую позицию относительно жизни вообще, которая выражает наше положение в континууме каждой из этих полярностей. В свою очередь то, где мы помещаем себя в отноше­нии каждой полярности, служит как смягчению, так и провоцирова­нию наших экзистенциальных напряжений. Например, человеку, которому необходимо избежать переживания бытия в одиночестве, потребуется со всевозрастающей безотлагательностью общество других. По сути дела, экзистенциальные напряжения этого человека по отношению к этой полярности могут быть выражены в виде страхов или фобий, относящихся к любым обстоятельствам, кото­рые могут провоцировать изоляцию, или переживание напряжений, близких к суицидальным, когда он или она потеряли или не могут найти партнера, или многообразие социальных проблем, касающих­ся неспособности этого человека позволить своему партнеру или партнерше, детям или друзьям какую-либо форму независимого жизненного опыта. С другой стороны, человек, который чувствует себя наиболее безопасно или «наиболее подлинно», когда остается один или свободным от воздействия или влияния других, может пе­реживать такие экзистенциальные напряжения как страх или фобия j нахождения в общественных местах или участия в социальной ак­тивности, или переживание оцепенения или значительного затруд­нения, или даже отвращения при нахождении в физическом или j сексуальном контакте с другим, или может высказывать убеждение i в том, что он или она, должно быть, тем или иным образом неадек­ватны, поскольку у них нет ощущения чувства привязанности по отношению к другим, даже к своей семье и друзьям. К тому же, во всех этих ситуациях человек может выражать всеобъемлющее чув­ство вины, тревоги и ненависти или по отношению к себе, или по отношению к другим, или и то и другое вместе.

Имеет большое значение то, чего не пытается делать экзистен­циальная психотерапия, она не стремится предписывать какие-либо средства уравновешивания, интеграции, улучшения или изменения живого опыта этих напряжений, например, делая клиента более (или менее) рациональным или эмоциональным, или «подлинным», по­скольку она рассматривает экзистенциальные напряжения скорее как выражения целого способа бытия человека, нежели как изолиро-

ванные и причиняющие беспокойство симптомы, которыми можно манипулировать и которые можно изменить с весьма незначитель­ным осознанием или рассмотрением их последствий, вытекающих hi контекста. Настолько проблематичные, насколько они могут быть, эти напряжения могут на самом деле оставаться необходимы­ми для поддержания общей стабильности и безопасности (не важно, сколь ограниченными и ограничивающими они могут быть) систе­мы, которую этот человек выстроил для того, чтобы вступать в от­ношения и откликаться на экзистенциальные возможности и требо-нп ния мира. По существу может оказаться, что кажущиеся улуч­шающими психотерапевтические интервенции, целью которых яв­ляется устранение или уменьшение таких симптоматических на­пряжений, могут на самом деле, наоборот, спровоцировать гораздо Пол ее ощутимый уровень беспокойств и тревоги в клиенте. Моя собственная работа с клиентами, которые были охарактеризованы и определяли самих себя как злоупотребляющих алкоголем или нар­когиками или как зависимых того или иного рода, убедила меня, ннпример, в том, что всякое настойчивое требование подавления или прекращения зависимого поведения в начале психотерапии, прежде, чем контекстуальное значение этого поведения в целом для i4)i о способа бытия, которым живет клиент, будет в достаточной степени понято, с большой вероятностью спровоцирует куда менее поддающиеся управлению уровни истощающей тревоги, поскольку Til степень безопасности (несмотря на ее ограниченность и пагуб­ность), поддержание которой обеспечивала являющаяся проблемой «'шнисимость», перестала быть доступной для клиента.

Имеете» этого, экзистенциальный терапевт старается добиться кпк можно более компетентного (пусть всегда и недостаточного) ихождения в тот мир, в котором живет клиент в настоящее время, с тем чтобы способ бытия клиента мог быть наиболее тщательно и правдиво показан или обнаружен как именно то бытие, которое проживается. Далее является существенным, что цель этого смело­го предприятия, к которой движутся и терапевт, и клиент, направля­ет их обоих к некоторому положению принятия того, как это выгля­дит и как ощущается, - быть клиентом, находящимся во взаимоот­ношениях с психотерапевтом. Это принятие не является ни одобре­нием, ни порицанием этого способа бытия; это предприятие, прежде всего, описательное и разоблачительное.

Это может также явиться, и часто так бывает, интенсивно пере­жинаемым и сильнодействующим вызовом для клиента, который по неси вероятности, редко, если вообще когда-либо, находился в при-

сутствии другого, который не требует ни явно, ни неявно, чтобы он или она были другими или изменились тем или иным образом. Этот опыт с другим, кто, по крайней мере, пытается принять «то бытие, I которое присутствует», в свою очередь, делает вероятным некото­рое движение в направлении принятия бытия самим клиентом или с точки зрения собственного «я», или с точки зрения «другого», или, что наиболее значимо, с обеих. В свою очередь, такая установка на «то, что есть» может пролить свет и на то, каким образом этот спо­соб бытия выражается и поддерживается посредством различных экзистенциальных напряжений, с тем чтобы клиент мог поразмыш­лять и, в полном смысле этого слова, выбрать этот способ бытия или, как альтернативный вариант, может быть, сделать свои собст­венные шаги в направлении переоценки и возможности изменения своего способа бытия в целом.

Такое «освещение» того, каким образом клиент структурирует свои возможности взаимоотношений, может разоблачить ограниче­ния, которые не являются необходимыми и приводят к обратным результатам, а также обнаружить нестандартные и возможные аль­тернативные способы бытия. Или же оно может выдвинуть на пер­вый план реальность того, что столь беспокоящие проблемы и кон­фликты служат также необходимыми и не допускающими перемен факторами в поддержании некоторой обобщенной установки в от­ношении бытия, которую клиент не желает пересматривать или ме­нять, и, таким образом, единственное доступное «решение» состоит в подтверждении и поддержании этих ограничений с позиции выбо­ра. Попросту говоря, между утверждениями «я должен» и «я выби­раю» лежит бездна, в основе которой - опыт. Если мы принимаем такую точку зрения на психотерапию, мы оказываемся вброшенны­ми в профессиональное предприятие весьма далекое от прямоли­нейного решения проблем, целевой ориентации или измерения эф­фективности.

В чем состоит «квалификация» экзистенциального психотера­певта? Что за способности от него требуются? Никаких, кроме дос­таточно простых или очевидных, таких как применение легко раз­личимых или передаваемых «навыков». Правда, «навыки», на кото­рые здесь можно полагаться, в гораздо большей степени сосредото­чены вокруг вопросов, касающихся качественных элементов «бы­тия», нежели поддаются непосредственному количественному оп­ределению и управляющему воздействию, происходящему от навы­ков «делания», которым человек может быть обучен, и которым может, в свою очередь, обучить другого. Такие «экзистенциальные

навыки» (или «качества бытия») придают также особое значение индивидуальным «способам бытия» самого экзистенциального те­рапевта по отношению к клиенту. И именно как непосредственно относящиеся к делу, они требуют от психотерапевта постоянного стремления оставаться открытым и откликающимся на такие вызо-iii.i бытия, как неопределенность, небезопасность и восприимчи-иость к непредвиденным возможностям человеческой (и человеч­ной) встречи с другим. Отречение от безопасности, которая основы-пас гея на установках типа «делать это правильно» или директивных изменениях, или на превосходстве «эксперта» в знаниях и статусе, может, следовательно, пониматься не как некоторое извращенное умаление или отказ от принятия наиболее типичной терапевтиче­ской процедуры, но, скорее, как необходимая составляющая исход­ного фокуса и цели экзистенциальной психотерапии. Если такие «навыки» пробуждают в терапевте глубокую тревогу, то не будет ли парным и то, что они более точно отражают, в своей непосредствен­ности, как раз те самые «экзистенциальные напряжения», которые и i.i гнется передать и разрешить клиент?

Каким образом такого рода терапия «работает»? Я не знаю. Что яиияется ее сутью и намерением? Я не знаю. Что, предположитель­но, должно произойти при ее применении? Я не знаю. Дает ли она результаты? Если верить моему собственному опыту и (на основа­нии их утверждений) опыту как клиентов, так и психотерапевтов, нашедших в себе мужество попытаться принять такое приглашение, то да, несомненно. Но является ли это ответом, разрешением моих собственных, касающихся психотерапии, тревог и тревог многих других? Нет. Или чтобы быть более оптимистичным, пока еще нет.

Основание для этого последнего заключения опирается на мно­гочисленные сомнения и беспокойства, которые продолжают му­чить меня (и, несомненно, многих других экзистенциальных психо­терапевтов) и оказывать влияние на мою практическую работу. И одно из них в особенности выделяется для меня и заслуживает не­которого пояснения. Как я попробую показать, существует некото-рос «напряжение», которое, как я полагаю, является результатом нежелания или неумения самого экзистенциального психотерапевта нидеть ключевые смыслы, вытекающие именно из защиты и приня­тия межличностных установок, которые вносят свой самый фунда­ментальный и существенный вклад в психотерапевтическое мышле­ние и практику.

На начальной стадии экзистенциальная терапия выглядит чрез-нычайно привлекательной для многих психотерапевтов и клиентов

системой. Люди склонны предпочитать и одобрять философию i(психотерапевтический подход, продвигающие идеи свободы, выбсн ра и ответственности - до тех пор, пока эти термины понимаются J интерпретируются с субъективной точки зрения, которая и усваива­ет, и обособляет такие идеи и действия, с ними связанные. Другими словами, для того чтобы это несколько упростить, если я выбирак действовать способом, который, как я верю, «высвободит мои воз> можности», но который вы воспринимаете как деспотический, бо­лезненный или нежелательный, то с субъективной изоляционист ской точки зрения я могу ответить на ваши переживания как яв ляющиеся «вашим выбором» (также, как мои переживания являютс) «моим» выбором и творением) и могу отказываться от любого род* ответственности за это.

Такая субъективная точка зрения, являющаяся очевидной в ши­роком многообразии психотерапевтических подходов (особенно ош бросается в глаза среди тех, которые попадают под общие ярльпа «гуманистических» и «когнитивно-бихевиоральных»), стала замет ной характерной чертой разнообразных, ориентированных на собст венное «я», обучающих программ осознания и актуализации, таких как эст* ¹². Более того, ту же самую точку зрения можно увидеть ъ качестве основы огромного большинства самых недавних и все бо­лее модных обучающих программ и семинаров под названиями «управление изменениями» и «персональный коучинг», которые имеются теперь в распоряжении руководителей компаний. Более существенным, возможно, является то, что эта субъективная оши­бочная интерпретация экзистенциальных идей остается очевидной в работах и произведениях множества психотерапевтов, которые от­носят себя к категории «экзистенциальных».

Общим же для всех этих субъективно искаженных форм интер­претации является то, что наиболее сложные и тревожащие смыслы, возникающие из перспективы взаимоотношений и касающиеся вы­бора, свободы и ответственности, не получают необходимого рас­смотрения и анализа. Рассматриваемые с экзистенциальной точкищ

Est - аббревиатура "Эрхардовский семинар-тренинг". Эст незначич тельно отличается от дианетики или сайентологии Это мешанина из фило­софских постулатов и отрывков, вырванных из основных положений фило­софии экзистенциализма и психологии мотивации, философского учения Максвелла Мальтца, психокибернетики, индуизма, дзэн-буддизма, учения Аллана Уоттса, Зигмунда Фрейда, Абрахама Маслоу, Дейла Карнеги, Нор­мана Винсента Пила, и т.д.

ун-ния, вопросы выбора, свободы и ответственности не могут (>himb отделенными или содержащимися внутри некоторого обо­собленного бытия (такого как «собственное Я» или «другой»). В той неотвратимой взаимосвязи, которая имеет место между этим «бытием» и этим «миром», каждый оказывает воздействие на друго­го и переплетается с другим, каждый определен через другого, и, иообще, каждый «есть» посредством существования другого. И с т>й точки зрения, никакой выбор не может быть исключительно моим или твоим, никакое ощутимое воздействие на выбор не может быть выделено в качестве «моей ответственности» либо «твоей от­ветственности», никакое чувство личной свободы не может по-настоящему отменить своих межличностных аспектов.

Давайте рассмотрим небезызвестный психотерапевтический сценарий: мужчина сорока с небольшим приходит на психотерапию 6 целью разобраться с различными, запутанными кризисными си­туациями своей жизни: его брак, продолжающийся пятнадцать лет, предсказуем и перестал быть волнующим, ему надоела его работа, и on удивляется тому, как он смог пойти на такой компромисс и дове­сти мечты и вдохновение своей молодости до того уровня, на кото­ром он сейчас находится; и он встретил другую женщину, которая •(иставляет его чувствовать себя более энергичным, живым и сексу­альным, чем он себя чувствовал на протяжении столь долгих лет, и которая привнесла в его жизнь вновь обретенные смысл и возмож­ности. Он признается в том, что нежно любит свою жену и двоих детей и не хочет причинить боль никому из них, но разве он не име­ет право на то, чтобы реализовать себя и свои возможности?

Теперь допустим, что психотерапевт выбирает психотерапевти­ческий подход, который поддерживает все те альтернативные воз­можности, о которых я говорил. Психотерапевт признает, проясняет и подвергает испытанию способ бытия клиента, не пытаясь непо­средственно этот способ изменить (или осудить). Пока, наконец, клиент не объявляет, что теперь, благодаря психотерапии, ему стало совершенно ясно то, чего он хочет в своей новой жизни, что он го-юн к тому, чтобы быть честным со своей женой и своими детьми, друзьями и коллегами, и что, хоть и не без тревоги, он готов встре­титься с неопределенностью и неизвестностью, которые придут имеете с началом новой жизни, уходом с работы и так далее.

С субъективной точки зрения, психотерапевтическая работа вы­полнена: клиент стал «более настоящим и честным», более сфоку­сированным на своих интенциях, более целостным. Однако, с точки •рения взаимоотношений для клиента остается много того, что сле-

дует рассмотреть и сопоставить. Как он себе представляет, какое 1 воздействие окажет его решение на его отношения с его женой, его детьми, его друзьями, его коллегами? Каким, по его представлению, будет их переживание его решения? Как он представляет влияние своего решения на отношения между его женой и каждым из его детей? Или на отношения между детьми? Или между любым из них и его друзьями? Или его коллегами и сотрудниками?

Иначе говоря, существует столь большое количество областей взаимоотношений, на которые оказывает воздействие его решение, что было бы межличностной безответственностью не уделить вни­мание, по крайней мере, тем из них, которые сам клиент считает значимыми и относящимися к делу. Это исследование вовсе не предназначено ни оказать влияния на решение клиента, ни испод­воль внушить ему некоторого рода межличностные моральные принципы, ни вынести на его рассмотрение действительные мнения всех этих других людей из его мира. Скорее, этот акцент на таких более сфокусированных на мире сторонах жизни служит тому, что­бы таким образом привлечь к рассмотрению его решения и его вновь выбранного способа бытия, приобретенного им опыта вос­приятия мира и других живущих в нем людей таковыми, какие от есть, во всей их приводящей в замешательство сложности, а не по­зволить клиенту избежать этого рассмотрения или прийти к заклю­чению и защищать возможность мира, который не соответствует егс жизненному опыту.

К сожалению, я подозреваю, что большинство психотерапевтов включая экзистенциальных психотерапевтов, откажутся от моегс настойчивого требования сделать эти аспекты жизненного мир* столь явно выраженными. Они весьма вероятно, станут доказывать что на самом деле это поставило бы под угрозу, отчасти или в це лом, те отношения, которые были выстроены между ними и их кли ентами. Но я не вижу, каким образом можно развивать межличност ную перспективу и избежать этих рассмотрений. На протяженщ слишком долгого времени «мир» - иной, нежели будучи представ' ленный психотерапевтом - оставался снаружи комнаты для кон­сультаций (если не был изгнан из нее). Это может быть понято с точки зрения других психотерапевтических моделей, чей фокус ос­тается сосредоточенным на внутрипсихическом и субъективном, н< так не может быть в случае экзистенциального подхода.

Это в свою очередь, подталкивает (меня, по крайней мере) к раз­личным другим сферам затруднений, которые могут быть исследо ваны на основании вышеприведенного анализа (не последними ере

ди них являются беспокойства, касающиеся попыток экзистенци-йл1.ных психотерапевтов оберегать свою анонимность и избегать иичностного раскрытия — тема, поднятая во второй главе этой кни-i и). Тем не менее, если бы эта проблема могла быть более внима­тельно и искренне рассмотрена экзистенциальными психотерапев-тпми, это распространилось бы некоторым образом и на все другие модели и подходы.

Я начал эту главу вопросом: «Что случилось с психотерапией?» И некотором смысле ответ, который мог бы быть дан на такой во­прос, звучит: «Ничего особенного». Психотерапия по большей час-i и остается внутри той траектории, на которую она и была выпуще-iiii более чем сотню лет назад. Все что изменилось, так это то, что она во все более возрастающей степени стремится стать скорее со-ютницей доминирующих в культуре установок, нежели одним из наиболее проницательных и глубоких критиков этих установок. Де­нни это, она раздула сама себя в своем напыщенном и некритичном ощущении собственного рамомнения. А в результате, как мне ка­жется, психотерапия упаковала себя в набор ограниченных интер-иепций, которые приговаривают ее смелую инициативу к закосне­лой посредственности, которая не может быть преодолена до тех пор, пока она продолжает настаивать на том, чтобы удерживать мир in пределами комнаты для консультаций. Хуже этого, однако, то, что усваивая такую изоляционистскую точку зрения, психотерапия, xoiь и непреднамеренно, затупила свое лезвие социальной критики до такой степени, что в настоящее время ее главными достижения­ми являются такие, как торжество ее все возрастающего признания и, тем самым, существующего положения вещей. Так что в этом смысле некогда революционные возможности психотерапии до не­которой степени уступили дорогу торжеству посредственности, пе­кущейся лишь о собственных интересах. Я пытался противостоять «тому, предлагая некоторые альтернативные возможности, которые, и спою очередь, вызвали другой, хоть и связанный с предыдущим, нонрос: «Какое же будущее припасено для психотерапии?»

И снова, со всей своей объективностью, я должен буду прийти к •шключению, что психотерапия, если она будет продолжать поддер­живать точку приложения, цели и своеобразие, присущее ей в на­стоящее время, быстро скатится на путь, постигший многие вы­шедшие из моды и ставшие ненужными продукты двадцатого сто­летия, и будет отнесена к элементам более целенаправленных, крат­косрочных и преследующих специфические цели интервенционных психобиологических программ - как это уже сейчас начинает ста-

Дата добавления: 2015-05-08