Therapy?

Celebrating mediocrity: what has happened to psycho

I

I

новиться очевидным в Северной Америке. Тем не менее, в те м<-
менты, когда я нахожусь в процессе переживания или «прожини
ния» психотерапии в качестве практикующего специалиста, в неко
тором роде преподавателя или теоретика, меня и огорчает, и вылии
вает протест такое будущее. Вместо этого, я стараюсь осмыслить i
осуществить на практике разнообразные установки и возможности
которые стремятся помешать этому доминирующему образу дейсг
вий и вытряхнуть психотерапию из герметически запечатанных за"
гадочных границ этих «особых и исключительных» отношений ме­
жду клиентом и терапевтом, которые всячески защищает и облапь
раживает тот неистово сосредоточенный на субъекте «внутрипсихй|
ческий империализм», к которому столь благосклонна наша культу
ра. Это «возвеличивание Я» превращает психотерапию в весьм
привлекательное мероприятие. Оно также начало обнаруживаться
качестве фактора ее уничтожения. i

Те альтернативы, которые я предложил, помещают психотера
пию на куда более неопределенную и вызывающую тревогу терри
торию, на которой ее замысел и назначение не столь непосредст­
венно и ясно очерчены, ее потенциальные возможности требую^
нестандартных средств анализа и системы мер, ее фокус смещаете)]
от сосредоточенного на субъекте решения проблем к внутрисубъек]
тивному исследованию скрытых смыслов и возможностей данного^
способа бытия, и на которой роль и квалификация психотерапевте
сдвигается от помощника, целителя и инструктора назад, к его ис
ходному значению «сопровождающего» - того, кто идет рядом с ва
ми и, посредством этого бытия с вами, проливает свет не только н
ваш мир, но также и на все миры. Эти альтернативы возвращают i
психотерапевтические идеи и практику существенно необходимо!—
количество социальной осознанности и критического отношения^
Они могут сделать врагами своих нынешних покровителей и, даж
будучи принятыми, могут все-таки привести к тому, что окажутс
несостоятельными.;

Выбор суров. И все же еще суровее - вероятность того, что он может быть, уже сделан.

Some of the material covered in this chapter was first presented ищ various talks that I gave throughout 1999 and 2000. Some sections wen previously published under the title 'If there are so many psychotherapiei

hew come we keep making the same mistakes?', in Psychotherapy in Amlmlia, 6(1): 16-22.

The quote by Murray Kempton appears in R. Baker, (1999) 'Decline and lull' New York Review of Books, XLVI (3) 4-6.

Tlw School of Psychotherapy and Counselling at Regent's College has re-

> riiily begun to offer intensive programmes focusing on mediation and alterna-

¹ о dispute resolution for lawyers and family mediators. Uniquely, the courses

Her ни approach that relies upon existential psychotherapy. A summary of its

■i 'piitach was prepared fur the British Parliament's Hansard Society and was co-

iihorcd by Coleman, В., Coleman, S., Spinelli, E. and Strasser, F. (2000)

.nif.ht in the middle: training MP's in dispute resolution', in Power, G. (ed.)

uh-r Pressure: Are we Getting the Most from our MPs?. London: Hansard

■t'lety Publications, pp. 37-44.

Sartre, J.-P. (1943) Being and Nothingness, trans. H. Barnes. New York: Philosophical Library (1956).

⁴ Coue, E. (1922) Self-MasteKy Through Auto Suggestion. New York: h eiiNlngcr (1997). The original 'self-mastery' mantra is, of course, 'Every day, in vvni у way, I get better and better'.

Muhrer, A. (1998) 'Embarrassing problems for the field of psychotherapy', HI'S Psychotherapy Section Newsletter, 23: 3-25.

* Nietzsche, F. (1961) Thus Spoke Zarathustra, trans, by R. J. Hollingdale. Hnimoiidsworth: Penguin (1969).

Spinelli, E. (1994) Demystifying Therapy. London: Constable. Ibid. The reference section of the text contains numerous sources dealing with psychotherapy research.

excellent sources for further study of this point are: Rom, A. and Fonagy, V (1996) What Works For Whom: A Critical Review of Psychotherapy Re-u-nn-h. New York: Guilford; Miller, S. (20O0) 'The myth of the magic pill', Psy-. bnthcrapy in Australia, 6(3): 36-42; Pilgrim, D. (2000) 'More questions than ним were', The Psychologist, 13(6): 302-5.

lor good summary discussions of these views readers should turn to the relevant chapters in Woolfe, R. and Dryden' W. (eds) (1996) Handbook of ('tmnselling Psychology. London: Sage.

The term 'existence tension' was coined by Bill Wahl (1999) (personal communication to author) who also kindly provided me with 'a preliminary list ul those tensions which are intrinsic to human consciousness and existence'.

Spinelli, E. (1996) 'Existential-phenomenology for the consumer age: the piomise and failure of est', Journal of the Society for Existential Analysis, 7(1):,' 25.

2. Раскрываться или не раскрываться — вот в чем вопрос

Вообразите себе на мгновение, что сферой вашей профессио­нальной компетенции является консультирование. Вы содержите частный офис, удобно оборудованный для ваших профессиональ­ных консультаций с клиентами, с которыми вы встречаетесь по за­ранее согласованным и оговоренным контрактом дням и часам. Что могло бы вас больше всего беспокоить во внешнем виде этого част­ного пространства? Будете ли вы, например, стремиться сделать все, чтобы оно источало атмосферу нейтральности и даже анонимности, так, чтобы ничто, находящееся в нем, не раскрывало ни одного из аспектов вашей личности, ваших интересов, вашей профессиональ­ной и частной жизни? Будете ли вы, например, избегать наличш каких бы то ни было книг, которые могли бы раскрыть ваши вкусы и интересы, касающиеся читаемых вами материалов? Будете ли вы удостоверяться, что любые картины или рисунки, висящие на его стенах, для вас вообще ничего не значат, являясь столь же ней-* тральными, сколь и те стулья, на которых будете сидеть вы и ваши клиенты? Будете ли вы взвешивать возможные значения или реак­ции, которые вызовет в ваших клиентах видимое присутствие (или отсутствие) коробки с бумажными носовыми платками, делового ежедневника или семейных фотографий?

В своих профессиональных отношениях с приходящими к вам клиентами будете ли вы учитывать все возможные подтексты и из­мененные смысловые формы, которые могут возникнуть, если вы пожмете друг другу руки при встрече или прощании? Будете ли вы беспокоиться о том, что делать и что говорить в случае, если вам придется встретиться с вашими клиентами при других обстоятель­ствах - во время прогулки по главной улице вашего города или в очереди за билетами в кино, или при посещении собрания, органи­зованного вашими общими знакомыми? А если находясь в вашем офисе, ваш клиент вдруг нечаянно уронит какую-либо принадлежа­щую ему вещь - скажем, ручку, шапку, перчатки - и по его виду будет понятно, что он этого не заметил, вызовет ли это у вас всякого рода беспокойство и размышления о том, какое поведение с вашей стороны будет в этом случае наиболее подходящим?

А если во время вашей беседы с клиентом окажется, что вас спрашивают о том, были ли вы там-то и там-то или читали ли некий конкретный текст, или, еще более дерзко, женаты ли вы, или есть ли у вас семья, обрели ли вы уже достаточный навык для того, чтобы

отклонять такие вопросы или возвращать их вашим исследователям таким образом, чтобы от них потребовалось объяснение того, какие течения и смыслы могли бы заключаться для него или для нее в этих вопросах?

Все эти сценарии и еще гораздо большее количество возмож­ных, и та тяжесть размышлений, которую вызывает каждый из них, иссляют печаль в огромное количество психотерапевтов. Они вос­принимаются как затруднения, требующие обстоятельного анализа и внимания и в том, что касается их значения, и в том, что касается того, как с ними обходиться как самому обеспокоенному психоте­рапевту, так и его или ее клиническому супервизору.

А если, предположим, читатель разразится взрывом потрясенно­го хохота по поводу доходящей до абсурда серьезности обхождения со всеми этими вопросами, его подстерегает закономерный психо­терапевтический отклик: «Вам не удалось понять специфическую природу тех взаимоотношений, которые культивируют психотера­певты. Ваша реакция вьщает вашу наивность в отношении тех тон­ких стратегий, которые и составляют психотерапевтическую компе­тентность».

Но пожалуйста, продолжайте смеяться; ибо я, хоть и отношу се­бя к психотерапевтам, все чаще обнаруживаю себя смеющимся вме­сто с вами. Все вышеперечисленные беспокойства относятся к од­ной широкой психотерапевтической категории, известной как рас­крытие. Если сформулировать точнее, то проблема сосредоточена ни раскрытии психотерапевтов, поскольку считается, и ожидается, что клиенты будут раскрывать своим психотерапевтам очень многое ич пережитого ими опыта.

Истоки этих, чуть ли не мистических, беспокойств могут быть распознаны, как и столь многое другое в психотерапии, в ранних трактатах, касающихся правильной и принятой практики психоана­лиза. Некоторые из этих предписаний исходят от самого Зигмунда Фрейда, хотя следует сказать, что он-то, по меньшей мере, был склонен предполагать, что предписания эти не являются столь уж нерушимыми, и, скорее, похожи на вопросы для размышления. В любом случае несомненно, что в своей собственной практике Фрейд постоянно и нарушал, и придавал не слишком большое значение этим директивам.

Желание, составляющее сердцевину проблемы раскрытия - это желание психотерапевта сохранить свою анонимность. Считается, что психотерапевт, оставаясь анонимным, может превратиться в не­которого рода «пустой экран», на который клиенты могут проеци-

ровать свои страхи, желания, вину, любовь и агрессию. И следова­тельно, если принимать такую аргументацию, вторжение материала самораскрытия психотерапевта будет приводить эти проекции в беспорядок и делать психотерапевтическую процедуру более запу­танной и затруднительной, чем она уже есть². Кроме того, некото­рые теории также утверждают, что воздействие таких раскрытий может рассматриваться клиентом как своего рода защитное притя­зание на психическое могущество и власть со стороны психотера­певта, и что клиенты будут, хотя и неосознанно, откликаться на это, как на направленное на них требование встать в наступательную позицию³.

Несмотря на то, что большая часть наиболее резких возражений против раскрытия психотерапевтов со временем несколько смягчи­лась и, в результате, стала предметом критики и изменения форму­лировок, все же многие из этих установок и правил остаются в той или иной форме непреложными для подавляющего большинства психотерапевтов - независимо от тех подходов, которых они при­держиваются. Хотя и существует некоторый диапазон взглядов, ко­торые можно представить как простирающийся от «фундаментали­стских» до «либеральных», чему-либо более революционному (в любом направлении) доступ в санкционированные в настоящее вре­мя рассуждения был эффективно закрыт. Даже экзистенциальные психотерапевты, которые были последовательны в своей критике и отказе от большинства теоретических положений психоанализа в частности, и от многих более поздних психотерапевтических подхо­дов вообще, в целом без особых колебаний и вопросов сохранили и развили большую часть этих самых беспокойств.

С другой стороны, может быть наиболее замечателен тот факт, что психотерапевты, осуществляющие свою практику на основе гу­манистической позиции, склонны наиболее неистово отвергать строгую критику своих взаимоотношений с клиентами, налагаемую на них директивой о запрете раскрытия терапевта. Они доказывают, что эти ограничения мешают им быть «подлинными» со своими клиентами, и что эта неподлинность, в свою очередь, посягает на потенциальную возможность открытой и честной встречи.

Хотя у меня вызывают симпатию такого рода беспокойства и я принимаю их общую обоснованность в рамках гуманистической психотерапии, я бы утверждал, что эта точка зрения обращена толь­ко к одной стороне сложности проблем, окружающих вопрос рас­крытия. Мой собственный опыт, связанный с гуманистической пси­хотерапией, побуждает меня к бдительности.

В бытность свою студентом в Канаде, я принимал участие и обучался в ряде гуманистических (в основном личностно-центри-рошшных) семинаров, но к 1974 году во мне выросло разочарование и их обещаниях. Я мельком увидел то, что уже в ту пору начал по­дозревать являющимся истоками злоупотребления психотерапевти­ческим авторитетом и властью - и как возможность, и как экспери­ментальный «факт». Я, например, на собственном опыте получил i иидегельство того, как претензии на «бытие подлинным или от­крытым» с клиентами позволяло значительному количеству гумани-i гических психотерапевтов управлять клиентами и навязывать им смой взгляды и установки и, вполне откровенно, у меня появилось ошршцение, даже, осмелюсь сказать, «тошнота» - от той вопиющей претензии на власть превозносить самих себя и признавать несо­стоятельными других, которую позволяли себе гуманистические терапевты. И хуже того, я заметил, что и я тоже попал в эту ловуш­ку, и я и по сей день несу бремя стыда за те вещи, которые я, в своей дикой надменности, говорил и делал со своими клиентами того вре­мени. Приняв решение положить этому конец, я отвернулся от гу­манистических подходов и выбрал то, что, как я тогда думал, явля­йся «единственной истинной моделью терапии» - психоанализ, ко-к>рый, как я полагал, насквозь видит все эти злоупотребления, ос-Htmi.iituHCb на настойчивом требовании сохранения нейтральности и анонимности. Эта «исповедь» должна дать моим читателям некото-рос представление о том, сколь наивен я был!

Мое первоначальное (и незавершенное) обучение в качестве психоаналитика открыло мне, что аналитики тоже не всегда явля­ются строгими приверженцами своих собственных правил, касаю­щихся раскрытия. Например, в скором времени после того, как я присоединился к аналитической терапевтической группе, я стал ошеломленным свидетелем грубого раскрытия значимого личного материала одним из моих аналитиков. Моей первой мыслью, когда я услышал ее откровения, было: «Но это же совершенно не профес­сионально! Как может эта женщина называть себя психоаналитиком и п то же самое время позволять себе рассказывать мне такие ин­тимные подробности своей жизни? Тем не менее, поразмыслив, я пришел к следующему мнению: «Неважно, сколь несовместимо это может быть с той теорией, под которой мы оба подписались, не яв­ляется ли это также и потрясающе позитивным для нашей общече-лоисческой природы?» Аналитик позволила себе стать на мгновение сии шиной со мной таким образом, который открыто показал какую- w сторону ее жизни, пригласила к некоторого рода нестесненному

контакту, некоторой форме человеческого тепла и заинтересованно­сти. Оба эти примера, взятые из моего разнообразного опыта обуче­ния, выделили для меня те дилеммы, которые представляют из себя вопросы раскрытия психотерапевта.

Гуманистические психотерапевты, верящие в ценность саморас­крытия, обращаясь с этой проблемой, упускают из виду, что такое I раскрытие не является «всем подряд». Они, скорее, выбирают, когда и как, и что именно раскрывать своим клиентам о своей жизни, но] основания для принятия этого решения редко формулируются или! рассматриваются. И в самом деле, у меня есть подозрение, что если бы гуманистические психотерапевты провели анализ, касающийся «когда и что, и как» своего раскрытия, то они были бы поистине шокированы тем, что выявил бы такой анализ. Я не был бы сильно удивлен, если бы этот анализ поставил перед гуманистическими психотерапевтами важные вопросы в отношении их исходных по­ложений «открытости», «прозрачности» и «совместимости» и столкнул их лицом к лицу с их оборонительной позицией, авторита­ризмом и их желанием как превозносить самих себя, так и быть пре-| возносимыми в глазах своих клиентов.

С другой стороны, психоаналитическая позиция, защищающая абсолютное не-раскрытие, также имеет несколько причин быть по­ставленной под вопрос. Во-первых, независимо от того, какую об­становку создают аналитики в своих кабинетах для консультаций она несомненно будет разоблачать некоторые из сторон их нерас­крытой жизни. Это должно быть очевидным для психоаналитиков, которые, согласно их собственному кредо, научили нас, что человек в той же степени раскрывает себя тем, о чем он выбирает не заяв­лять, как и тем, о чем он заявляет. Никакое заявление, будь оно вер­бальным, бихевиоральным или относящимся к окружающей обста­новке, не является подлинно нейтральным - даже заявление, сосре­доточенное на поддержании нейтральности. Как бы там ни было, но если сказать более точно, то своим молчанием, своим «языком те­ла», своими комментариями или интерпретациями того, что говорят их клиенты, психоаналитики ничего не могут поделать с тем, что они раскрывают свои собственные разнообразные личные взгляды, проблемы и установки. При сопоставлении с реальностью психоте­рапевтических встреч психоаналитическая позиция, касающаяся не­раскрытия, разоблачает себя как фантастический самообман. Спра­ведливым должно быть спросить: каковы будут реакции клиентов когда они обнаружат - а они несомненно это сделают - те двойст венные и противоречивые послания, которые передают им их ана

шпики? И опять-таки, по моему прогнозу, если бы психоаналитики шнотели исследовать те обстоятельства, в которых они, пусть не­умышленно, нарушают свое «правило не-раскрытия», они бы, по­линуй, обнаружили все те же самые переменные, о которых я уже v номинал, говоря о раскрытии гуманистических психотерапевтов.

И чем же тогда состоят проблемы, связанные с раскрытием те-рписита, что столь многие психотерапевты обращаются с ними так почтительно? Я бы предположил, что отчасти, как я утверждал в мерной главе этой книги, эти установки и беспокойства можно рас-• мнтривать как важную составляющую «Дамбо-эффекта», который необходим психотерапевтам для того, чтобы они могли как принять, щ к и поддерживать в себе ту сокровенную веру, которая придает смысл их понятию «осуществления психотерапии». Похожим обра­тим, чти переменные могут и вправду быть важными элементами ритуала и церемонии психотерапии в том виде, в каком их понима­ют клиенты. Они, так сказать, служат «суеверными принципами», которые, хоть и лишены какого-либо доказательства своей важности н достоверности, являются, тем не менее, завещанными нам с мно­гой тчительностью, очень похожей на ту, которая приписывается догматам религиозной веры.

И неважно, сколь абсурдными для некоторых могут выглядеть тнкие системы магических верований, психотерапевты продолжают yi исрждать, что эти системы остаются существенными аспектами «особых и уникальных» отношений, начало которым они стремятся положить со своими клиентами. Более того, они настаивают, что вопросы, составляющие предмет спора, служат также поддержанию и укреплению внушающих доверие профессиональных факторов i ерш оптической практики, предназначенных, главным образом, для тшциты клиента от любых потенциально вредных последствий, яв-лиющихся результатом бесконечных эмоций, по всей вероятности переживаемых - и становящихся основой для действий - терапев­том так же, как и клиентом. Все то, что окружает «непослушные нффекты», не только указывает на различные повторяющиеся бес­покойства, касающиеся насилия или оскорбления - будь оно физи­ческим, эмоциональным, сексуальным или финансовым - но также обращает внимание психотерапевтов на возможные последствия, которые могут появиться, если пренебрежение или отказ признавать чти беспокойства провоцируют размывание и разрушение границ, существующих в пределах профессиональных отношений.

Хотя я и согласен с тем, что в особенности эти последние мо­менты являются решающе важными для психотерапевтов любых

убеждений, и что они требуют должного внимания и ответственно! сти, я не настолько убежден, как другие коллеги, в том, что имею-щиеся в распоряжении возможности действительно столь ясно очер чены, как это в общих чертах обозначено выше. Я вернусь к 3tomj вопросу в последней главе.

А сейчас позвольте мне признать, что разногласия, окружающи< раскрытие, хотя и создают некоторую степень мистификации рее пектабельности, могут также служить тому, чтобы и определят! границы психотерапевтического взаимодействия, и охранять их. Н< разве психоаналитическая стратегия, принятая и применяемая стол! многими психотерапевтами непременно является единственны* возможным выбором для тех, кто желает избежать последствий рас­стройств в психотерапевтическом отношении, могущих быть спро воцированными как игнорированием раскрытий психотерапевта, та! и злоупотреблением ими?

Я думаю, что экзистенциальные психотерапевты, если бы от были внимательны, могли бы действительно распознать заслужи­вающую внимания альтернативу. Я не претендую на то, чтобы счи­тать этот вопрос решенным, но, в моей приверженности раскрытию, позвольте мне предложить читателям мою нынешнюю точку зренш с тем, чтобы они оценили ее по достоинству. Я начну с двух корот­ких примеров из своей собственной практики.

Когда-то у меня была клиентка, Джейн, которая вначале пришлг ко мне глубоко обеспокоенная своим ощущением надвигающей^ опасности в различных сферах своей жизни - особенно в той, кото­рая была связана с ее ролью «матери». Приблизительно на восьмое месяце наших сессий она заявила, что теперь она готова открыт! нечто, чрезвычайно ее беспокоящее и сбивающее с толку, что, ка* она чувствует, возможно расстроит наши отношения, ибо эта ин­формация, будучи открытой, может действительно привести меня к тому, чтобы посчитать ее «сумасшедшей». Она начала рассказывал о своей дочери, которой различные специалисты поставили диагноз аутизма. Джейн сказала мне, что несмотря на этот диагноз, они с мужем решили заняться образованием своей дочери, для начала обучая ее чтению и письму. Они придумали несколько обучающих игр, которые стимулировали интерес дочери к учебе и добились ус­пеха, руководя ее социальным и интеллектуальным развитием.

Однажды во время этих игр Джейн заметила, что дочь демонст­рирует сверхъестественную способность предсказывающего угады­вания различных аспектов данной игры. Например, когда Джейв начала играть с дочерью в игру «сложение чисел», она с изумлени-

ем обнаружила, что ее дочь начинает правильно записывать те чис­ли, которые нужно сложить, и их сумму прежде, чем Джейн ей ска-«пли, какие это числа. И действительно, Джейн выяснила, что дочь начинает писать в тот самый момент, когда Джейн придумывает чпи числа. Будучи профессиональным ученым, а также человеком иесьма скептически относящимся к любым заявлениям по поводу, in к называемых, «паранормальных» способностей, Джейн начала •кспериментировать с целью убедиться в том, что успехи ее дочери но были следствием некоторых неуловимых намеков сенсорного происхождения, которые она, возможно непреднамеренно, ей ПОСЫ- ИПЛи.

Итак, Джейн и ее дочь начали играть в такие игры на угадыва­ние сначала находясь в отдельных частях своего дома, а затем - в |мчиых зданиях. Во всех случаях дочь Джейн продолжала успешно утдывать, достигая астрономического статистического уровня. На протяжении последующих месяцев способности дочери Джейн |инширились за пределы'заданных «игровых периодов времени» и проявлялись всевозможными способами. Например, стало обычным пилением, когда Джейн или ее муж возвращались домой с продук-1йми. предназначенными для приготовления какого-то блюда на ужин, и просто обнаруживали, что их дочь уже выложила различ­имо кухонные принадлежности, приправы, специи и все прочее, не­обходимое для приготовления этого блюда. Было еще многое, очень многое, о чем рассказала мне Джейн, но эти подробности не явля­ются существенно важными для целей нашего обсуждения.

Когда Джейн закончила свой рассказ, я заметил нерешитель­ность в ее взгляде на меня. Она была смущена, открыв мне свою не торию, и обеспокоена моей возможной реакцией, как на содержа­ние)той истории и ее оценку мною, так и - что было важнее для нее моей реакцией на нее саму.

«Я знаю, вы наверняка думаете, что я совершенно сумасшедшая,,.»,- начала она. «Нет, я так совсем не думаю», - прервал я ее. «На ипмом деле, я изумлен, - по причинам, которые вы, как я полагаю, гоже признаете удивительными». Выражение тревоги на лице Джейн сменилось выражением открытого любопытства. «Из всех терапевтов Лондона, которых у вас была возможность выбрать для того, чтобы к ним обратиться, - объяснил я, - вы, похоже, выбрали но только того, кто без всяких оговорок готов поверить вашей исто­рии, но также, почти определенно, того единственного, который нтучал такие явления на большом количестве детей в эксперимен-

тальных условиях и который представил свидетельства, соответстИ
вующие вашему собственному опыту». щ

Теперь для Джейн настала очередь изумляться. Она с облегчев
нием расплакалась, открыто и обильно. «Вы не можете себе пред-™
ставить, как отчаянно я хотела все вам рассказать, и как ужасала
меня мысль о том, что вы можете отбросить или перетолковать то,
что я должна была сказать», - созналась она.)

Сам по себе этот случай и рассказ о дарованиях ее дочери быст­ро потерял свою значимость в наших последующих обсуждениях Но его ценность состояла в том, что он превратился в реальное средство для Джейн и меня исследовать ее общее состояние тревоги и ненадежности, связанные с ее материнской идентификацией, и к счастью, он явился для нас возможностью шире рассмотреть вос­приятие ею своей идентификации во время терапевтических встреч. |

Теперь мой второй пример. Джеймс был телевизионным продю­сером, пришедшим ко мне для того, чтобы разобраться со своей н& способностью поддерживать длительные и значимые романтичесюи отношения. На протяжении нескольких месяцев он описал ряд ко> ротких и, в конечном итоге, мучительных «увлечений», которые oi пережил с несколькими женщинами. Все они были актрисами. Е связи с этим он стал рассказывать о своем нынешнем романе < Клаудией, в высшей степени привлекательной молодой женщино{ «с огромным потенциалом стать звездой», которая собиралась на чать сниматься в двухчасовой драме, режиссером и продюсером ко торой был Джеймс.

Джеймс полагал (ошибочно, как оказалось), что у меня не было особых знаний о разнообразных шагах, которые необходимо сде­лать при создании фильма, и он очень долго излагал мне что-то вро­де «руководства для идиотов» касательно сложностей освещения, звукозаписи, эффектов изложения и так далее. Затем он начал пере­сказывать эпизод, который он начал ставить, и в котором в сцену секса между Клаудией и ее сценическим любовником вставляются короткие кадры, изображающие ее саму, либо готовящуюся к этой сексуальной встрече, либо приводящую себя в порядок после нее. Джеймс очень гордился этой комбинацией экранных образов, по­скольку она позволяла ему не просто убедительным и наглядным образом «играть со временем», но и чисто визуально раскрывал разнообразные стороны вымышленной личности Клаудии вместе того, чтобы полагаться на более тягучее и искусственное вербально< раскрытие, которое нарушало бы повествовательную напряжен ность действия в целом.

Я не знаю, пытался ли Джеймс поразить меня или был непод-i"iii.iio наивен в том, что касалось истории кино (как раз сравни- iii.no недавней), но его претензия на создание такой визуальной ременной пластификации была явно ложной. Мне было очень хо-Miio известно, что сцена, чрезвычайно похожая на ту, которую рас­пиливал Джеймс, была выполнена куда более сложным и тонким dpnioM одним из моих любимых кинорежиссеров Николасом Регом ио фильме Don't Look Now(«He смотри сейчас») ⁵.

Испытывая некоторую скуку от многословных технических по-" нений Джеймса, я вместе с тем оказался в состоянии немалого <1Г1дрожения, связанного с его претензией на нововведение визуаль­ного повествования. Я испытывал сильное желание поуменьшить ■ ю устремленные к величию притязания, открыв ему, что, будучи молодым человеком, я был столь сильно погружен и до безумия инюОлен в кино, что всерьез рассматривал возможность сделать ки­норежиссуру своей профессией. К счастью (и, полагаю, ответствен­но), и предпочел не раскрывать эти личные подробности своей жиз­ни, Нмссто этого я попытался сосредоточить свое внимание на спо­собе бытия Джеймса в отношениях со мной и призвал его к рас-i мп i рению, среди всего прочего, вопроса о том, какая связь (если i пи оная вообще имеется) существует между содержанием и струк­турой визуального повествования, которое он «сочинил» для сцени­ческого характера Клаудии, и его собственным ощущением содер-яишия и структуры взаимоотношений Клаудии с ним как человеком и мюбовником. Эта интервенция оказалась катастрофической для Джеймса и стала для него одним из ключевых моментов как в на­ших терапевтических отношениях, так и в его понимании напряже­ний и конфликтов, находящих свое выражение в его поиске проч­ных отношений с женщиной.

Эти два, надо сказать, кратких эпизода показались мне подхо­дящей возможностью для исследования вопроса о раскрытии психо-и-рмиевта. Очевидно, что в первом случае я предпочел раскрыть личный материал, в то время как во втором сделанный мною выбор был отказом от раскрытия. Какие разумные объяснения я использо­вал для того, чтобы прийти к этим противоречащим друг другу ре­шениям?

Выбор экзистенциального подхода в психотерапии требует от психотерапевта рассматривать психотерапевтический процесс как межличностную встречу. Эта встреча, я полагаю, выражает и вы­свечивает разнообразные сферы средоточия диалога, три из которых кнжутся мне особенно существенными для исследования и проясне-

ния. Эти сферы взаимоотношений терапевтической встречи в самом простом виде могут быть обозначены как: «я-фокус», «ты-фокус» w «мы-фокус»⁶. Каждая из этих сфер диалога указывает на особый, описательно сфокусированный, акцент встречи и каждая может быть открыта для заслуживающего внимания исследования. И опять-таки, представленная в простом виде, каждая из этих сфер может быть охарактеризована следующим образом:

1. «Я-фокусированная» сфера терапевтической встречи стремится описать и прояснить «мое восприятие моего собственного «я», существующего в некотором данном отношении». Что я «говорю самому себе» о своем восприятии себя в настоящий момент, - се­бя, проживающего эту встречу?

2. «Ты-фокусированная» сфера терапевтической встречи стремит ся описать и прояснить «мое восприятие «другого», находящегося в отношениях со мной». Что я «говорю самому себе» о своем boc-j приятии тебя в настоящий момент, - тебя, проживающего эт| встречу? 1

3. «Мы-фокусированная» сфера терапевтической встречи стря мится описать и прояснить «мое восприятие «нас», находящихся в отношениях друг с другом». Что я «говорю самому себе» о нас 1 непосредственный момент нашей встречи? I

Эти «сосредоточенные на человеческом существе» фокусы взаи' моотношений лежат в основе того, что я стремлюсь выразить, зани-^ мая экзистенциальную позицию и практикуя экзистенциальный под ход к терапии. По сути, когда я являюсь экзистенциальным психо терапевтом, то на «я-фокусированном» уровне я ощущаю, кто) есть в своих отношениях с клиентом, и я способен замечать и обду мывать то, что я вношу в эти отношения. Сюда могут быть включе­ны мои знания, навыки, человеческий опыт, личные и основанньк на теории взгляды, мнения и предубеждения, которые я пытаюсь заключить в скобки, и мое ощущение своего собственного бытия, 8 так же та особая сосредоточенность, с которой я отношусь к выеду шиванию клиента.

В равной степени, в сфере отношений, обозначенной как «ты фокусированная», я, являясь терапевтом, ощущаю клиента ка! «другого», и замечаю и обдумываю то, что он или она, как я пони маю, вносят в отношения. Сюда может быть включено мое понима ние проблем и беспокойств клиента, его, или ее, эмоциональны) проявлений, например, тех эмоций, установок и ценностей, которьк связаны с высказываемыми проблемами, а через них - и того, чт<

подразумевается под восприятием их собственного бытия другими, и. что, возможно, еще более существенно, те ценности, позиции и установки, которых, по моим представлениям, придерживается кли­ент но отношению ко мне и касательно меня в то время, когда дове­рие! мне выражение своих беспокойств.

В сфере отношений, обозначенной как «мы-фокусированная», я, ннниясь терапевтом, ощущаю свое «собственное-бытие-в-отноше-ниих-с-клиентом» и замечаю то, что возникает или раскрывается через взаимодействие между нами. Сюда могут быть включены мои рй (мышления и соответствующие им эмоции по поводу того, что же •то такое для нас - быть друг с другом в этот осознаваемый момент настоящего, мое ощущение того, что мы можем вместе переживать ни. «миирическом уровне, и что может быть нами выражено в кос-игиной или метафорической форме, которая отражает наш способ нОм'1 ия вместе» в настоящем.

11одобньш же образом и клиент тоже переживает эти три сферы Н'мнмоотношений, и множество трудных задач, стоящих перед эк-нк тенциальным психотерапевтом, будет сосредоточено на описа-IPIH.HOM прояснении переживаемых клиентом ситуаций и отноше­нии к ним.

Однако кроме этого, если следовать некоторым из положений, принятых в главе 1, я бы также настаивал на том, что для экзистен­циального психотерапевта особое значение имеет рассмотрение •in пергой сферы взаимоотношений - «они-фокусированной». Эта t фера встречи стремится описывать и прояснять переживание кли-«чп ом того, каким образом те, кто составляет для него, или для нее, Пилсе широкий мир «других» (выходящий за пределы того другого, который является психотерапевтом), переживают свои собственные сферы взаимоотношений в ответ на актуальный способ бытия кли-piim, а также на те новые способы бытия, которые представляются клиентам возможными в результате психотерапии.

11е занимаясь доказательством этого положения, я полагаю, что ноги исследование того, каким образом клиент переживает эту чет-ирргую сферу взаимоотношений, имеет решающее значение, но и психотерапевт также может оказаться в конфронтации с ранее не-мредпиденными и вызывающими трудности пониманиями, если он, или она, пожелает рассмотреть свой настоящий способ бытия с кли­ентом с точки зрения тех профессиональных и личных они-фокусированных сфер, которые оказывают влияние на его, или ее, «способ бытия психотерапевтом».

Структурированное изучение этих различных «сфер терапевти­ческой встречи» как с точки зрения психотерапевта, так и с точки зрения клиента, и является, я думаю, тем, что обеспечивает экзи­стенциальной терапии ее уникальность. Более того, своим особым акцентом на третьей сфере в частности, экзистенциальные психоте­рапевты способны дать доказательства того, что через сосредоточе­ние на открытости и непосредственности этой сферы и три ос­тавшиеся сферы становятся, соответственно, более раскрытыми для задачи прояснения.

Уделяя особое внимание вопросу раскрытия психотерапевта, я бы утверждал, что именно тогда, когда в фокусе внимания нахо­дится эта третья сфера взаимоотношений (мы-фокусированный уровень), раскрытие психотерапевта может быть и уместным, и приносящим пользу клиенту. Ибо раскрытие на этом уровне иссле­довало бы то, каким образом актуальные отношения в «микромире» и обнаруживают, и испытывают отношения клиента с собой и дру­гими в «макромире»⁸.

Возвращаясь к рассмотрению двух примеров, представленных выше, можно увидеть, что мое раскрытие с Джейн послужило об­ращению и непосредственному испытанию ее переживания терапев­тической встречи на уровне первой, второй и, неявным образом, четвертой сферы — с помощью третьей сферы. Это раскрытие оста­валось на уровне или бралось за исследование того материала, кото­рый она заставила себя открыть - несмотря на свою убежденность в том, что в результате этого я навешу на нее ярлык «сумасшедшей». По крайней мере, в этом случае мое раскрытие было адресовано пе­реживанию Джейн быть рассматриваемой как «сумасшедшая» пу­тем разоблачения моего собственного опыта «сумасшедшего», с тем чтобы при помощи этого раскрытия я смог «проверить» не только то, услышал ли я беспокойства Джейн с достаточной точностью, но и чтобы, если это так, мой рассказ смог начать озвучивать неявные или недостаточно выраженные аспекты ее переживания быть под­вергнутой суждению другого. Кроме того, с помощью моего рас­крытия Джейн также оказалась перед вызовом - с моей стороны и со своей собственной - заново рассмотреть непреложные (или под­вергшиеся седиментации) установки, которые она усвоила в отно­шении своего «сумасшедшего» рассудка - либо в качестве матери, которая была «сумасшедшей», либо в качестве матери, которая ро­дила дочь, являющуюся «сумасшедшей» - и то, как такие формули­ровки ударяют по ее собственной индивидуальности в более широ­ком смысле.

V другой стороны, если бы в своей встрече с Джеймсом я рас-мин свою заинтересованность и свои знания кино, несогласие и нжольство, которые были у меня лично в отношении того, каким i m'toM Джеймс понимает и использует визуальное повествование, гикос раскрытие вовсе бы не служило цели достижения сущест-имот прояснения как проблем Джеймса, касающихся его отно-инй с Клаудией, с длительными романтическими отношениями в him, гак и тех, которые были связаны с его личными и профес-'шип.ными отношениями в более широком смысле. Хотя и оста-и иочможность того, что мое раскрытие каким-либо непредви-• иным образом (всегда особая и непредсказуемая возможность в ихотсрапевтических встречах) могло бы оказаться полезным и т. hi.новом для Джеймса, для меня просто не было никакой не-чоднмости обращаться к этому напрямую посредством личного i крытия, с тем чтобы потенциальная значимость этого раскрытия ■I имсказанных Джеймсом беспокойств могла стать открытой для него исследования. Очевидными были другие альтернативы, ко-i'i.io можно было бы оценить как «лучшие возможности», в той и. |ip, и какой они и уделяли внимание содержанию его сообщения, и не переносили фокус диалога на совершенно другие проблемы (в Нйннпм случае на дилеммы кинорежиссуры). Мое возможное лич-мнп рискрытие могло бы действительно предоставить Джеймсу важ-

.... ключи, касающиеся его отношений со мной на уровне первой и

••■■ИМИ сфер нашей встречи; его потенциальная ценность по отно­шению к третьей сфере оставалась, в лучшем случае, подверженной Пмпыпим сомнениям, а в худшем - могла бы стать помехой даль-»ti Ишсму прояснению всех сфер терапевтической встречи.

Я должен признаться, что как лично, так и профессионально, я > щипаю изрядное количестве сдержанности в раскрытии аспектов ■pi о жизненного опыта, как только мне кажется, что оно является, ■ (иным образом, раскрытием ради раскрытия и может стать сле-нмцей ступенькой к солипсическому произволу и «культу лично-■ I» нишей эпохи. Тем не менее, я бы также выразил надежду, что к непоколебимая готовность к раскрытию глубоко личного, в 11Н.1Ч ли, социальных или профессиональных встречах, когда та-рпскрытие представляется наиболее понятным и прямым сред­ним ич имеющихся в моем распоряжении для прояснения идей, мсти или жизненных переживаний, которые я стремлюсь постичь и щ передать, остается очевидной для тех, кто «встречается» со " ">И. либо лицом к лицу, либо через мои лекции и написанное иною, либо в личном и профессиональном общении. Это и является,

в кратком изложении, наиболее общей точкой зрения в отношенЯ
раскрытия (и встречи), которая и воодушевляет меня, и выражав
мою позицию, касающуюся раскрытия психотерапевтов. ■

У меня остается надежда, что это разъяснение оказалось успеик
ным в убеждении читателей в том, что по отношению к проблем!
раскрытия психотерапевтов, вопрос состоит вовсе не в том, следуа
или не следует психотерапевтам раскрываться (как будто бы и
вправду возможно полностью избежать раскрытия как такового!)
но, скорее, в том, что для них было бы более существенным сосрс
доточить свою озабоченность на тех условиях и обстоятельствах, и
которых такое раскрытие может стать самым прямым и уважитель
ным подходом к прояснению всеобъемлющих способов бытия в ми
ре их клиентов. I

Рассматривая это другим образом, я призываю тех читателей
которые также являются практическими психотерапевтами, вызван.
в своем воображении альтернативную реальность, когда в начале
истории психотерапии было провозглашено, что единственным дД
пустимым и психотерапевтически правильным для профессионале
способом интерпретации и призыва к рассмотрению высказывании
их клиентов является использование личного раскрытия психотерЯ
певта. Я надеюсь, что, поразмыслив, преодолев первоначальна
ощущение странности, происходящей из новизны этого предписИ
ния, психотерапевты сами обнаружат необходимость быть достЯ
точно непредубежденными для того, чтобы рассмотреть абсурЯ
ность своего обязательного освобождения от всех других возможнш
стей диалога между собой и своими клиентами, как вызов своиИ
собственным застывшим установкам, окружающим необходимое»
во что бы то ни стало избегать самораскрытия. Мне следует добв
вить, что подавляющее большинство тех практикантов и стажером
которых я просил «войти» в эту альтернативную реальность и по!
пытаться следовать ее правилам в течении учебной практики, в от
вет сообщили о ее неожиданном потенциале для значимого и тонкД
го диалога. I

Не пора ли психотерапевтам пересмотреть свой страх раскрЛ тия? Несомненно, это является куда более подходящим вопросом. I

Дата добавления: 2015-05-08