Do we really need the unconscious?

Т

ревизии и официально представлял бессознательное в, по крайней мере, трех официально признанных значениях - «дескриптивном», «динамическом» и «систематическом»³.

В своем дескриптивном значении бессознательное Фрейда явля­ется некоторой психической системой, которая существует вне пре­делов нашего сознания. Оно может включать в себя широкую гамму подавленного материала, выделенного психоанализом, но распро­страняет свое влияние за пределы этих ситуаций, покрывая всю не осознанную психическую активность. В своем динамическом зна­чении фрейдовское бессознательное относится к дальнейшему раз­граничению, сделанному Фрейдом, в котором он выдвигает гипоте­зу двух типов бессознательного: предсознания и собственно бессоз­нательного. Предсознание отличается легкостью, с которой его ма­териал может стать осознанным. Если, например, в ходе обсуждения телевизионной программы, которую мы оба смотрели, я неожидан­но попрошу вас сказать мне девичью фамилию вашей матери и вы способны это сделать, значит можно сказать, что этот «материал» был в предсознании и без особого труда был «доставлен в созна­ние». Собственно бессознательное, однако, характеризуется трудно­стью (если не невозможностью) перенесения его материала в созна­ние иначе, нежели посредством замаскированных или символиче­ских средств, или же, как это утверждается, через воздействие ин­тервенций психоаналитика.

Систематическое бессознательное пожалуй лучше всего раскры­вается в следующем отрывке Дэвида Ливингстона Смита, чье пояс­няющее красноречие по всем вопросам, связанным с теорией Фрей­да, является живительной альтернативой более привычной ретро­градской путанице огромного большинства его коллег психоанали­тиков. Смит пишет, что с помощью

систематического бессознательного Фрейд пытался описать взаимосвязь между такими психическими процессами как па­мять, восприятие и сознание; объяснить сновидения, пара-праксис¹ и психоневротические симптомы; и посредством ко­торого он пытался распознать основные функциональные элементы разума...

Разум состоит из трех систем. Бессознательная система мыслит, в известном смысле, но она не способна сцепить свои мысли с языком. Она может представлять вещи конкретно, но

не может представлять взаимосвязей между вещами или аб­страктных качеств объектов (она не может представлять «универсальное») - и то, и другое требует некоторого вида языка. В систематическом бессознательном идеи соединены, скорее, ассоциативно, нежели логически. Они, скорее, вызы­вают, нежели определяют одна другую.

Для того, чтобы стать осознанной, бессознательная идея должна сначала соединиться с языком. Та часть разума, где хранится язык, называется системой предсознания. Как только бессознательные объекты оказываются связанными с соот­ветствующими высказываниями, они становятся предосознан-ными, и это необходимое, но не достаточное условие для их превращения в осознанные...

Идея становится осознанной через воздействие на третью систему, осознающую систему...

Согласно Фрейду, вытеснение происходит в точке пересе­чения между бессознательной и предсознательной система­ми. Как система не способная рассуждать логически, бессоз­нательная часть разума не может переживать конфликт. Од­нако когда неосознанные объекты входят в систему предсоз­нания, - с ее логико-лингвистической структурой - они могут вызывать конфликт и, следовательно, страдание. Когда не­осознанный объект не получает доступа к языку - ему в бук­вальном смысле не дают голоса - из-за конфликтов, которые бы возникли, если бы для него было найдено предсознатель-ное изложение, говорят, что происходит вытеснение. Таким образом, вытеснение не создает бессознательного. Оно толь­ко оберегает неосознанный объект от превращения во что-либо иное, нежели бессознательное⁴.

К сожалению, эти разнообразные и порой сложные отличия, ка­сающиеся психоаналитического бессознательного не всегда так яс­но определены (и, я полагаю, поняты) теми психотерапевтами, ко­торые и используют этот термин, и уверены в нем. По справедливо­сти говоря, и сам Фрейд запутывал вопрос тем, что он писал. На­пример, он говорит нам, что «Психоанализ был вынужден в процес­се изучения патологического вытеснения отнестись к концепции «бессознательного» всерьез»⁵. Из этого можно было бы предполо­жить, что вопросом первостепенной важности для Фрейда было вы­теснение, и что именно вытеснение, более чем что-либо еще, прида­ет полемике, окружающей систему бессознательного, какую бы то ни было важность для психотерапевтов.

Различного рода ошибочные действия 62

Что касается вытеснения, то Петер Гэй, главный современный биограф, благожелательно относящийся к фрейдовской теории, ут­верждает: «Большая часть бессознательного состоит из вытес­ненного материала... бессознательное по сути походит на тюрем­щика тюрьмы строгого режима, держащего под стражей анти­общественных заключенных, годами там томящихся или прибыв­ших недавно, не тех, с которыми жестоко обращаются и очень сильно охраняют, но заключенных просто содержащихся под кон­тролем и вечно пытающихся совершить побег».

Эта мысль о том, что мы все сохраняем в своей памяти неосоз­нанные воспоминания, образы, вожделения и желания, которые ли­шены непосредственного и открытого доступа к нашему сознатель­ному мышлению (или, как говорит Смит, лишены доступа к языку), сохраняет в себе огромную притягательность для многих - не толь­ко лишь для тех из нас, кто, в качестве психотерапевтов или клиен­тов, вовлечен в психотерапевтические беседы. Главная часть этой притягательности заключается в связанной с этим идее о том, что доведи мы до сознания по крайней мере часть этого вытесненного материала, великое множество загадок, конфликтов и странностей, с которыми мы встречаемся в своих каждодневных размышлениях и поступках, странностей, которые дразнят нас и озадачивают, и ли­шают возможностей, получило бы объяснение, и благодаря этому объяснению, уменьшилось или совершенно исчезло. Так легко - и соблазнительно - испытать силу этой идеи и довериться ей. Тем не менее, если, как заявляют столь многие психотерапевты, «мы явля­емся искателями истины», мы не можем позволить ввести себя в заблуждение привлекательными, но сомнительными «системами убеждений». Теперь было бы правильным и уместным для меня по­пытаться выразить свое заинтересованное и критическое отношение к тем основным идеям, которые были здесь кратко изложены. Я по­следую этому, намечая в общих чертах альтернативную точку зре­ния.

Огромное большинство психоаналитиков, и психотерапевтов вообще, утверждают, что наиболее значимыми доказательствами их теорий и гипотез являются те, которые выясняются в их психотера­певтической работе с клиентами. Хотя термин «доказательство» яв­ляется для меня не совсем удобным, в целом я с этим согласен. На мой взгляд, база знаний современной психотерапии находится на

пред-научном уровне, а потому, все данные, полученные в самой этой деятельности, являются бесценными. Тогда в этом ключе я и начну свою критику, еще раз подробно излагая свою «ur-tale»¹ о том, как я, истинно верующий в психоаналитическое бессознатель­ное, пришел к утрате своей веры.

Моя клиентка Джун пришла ко мне, отчаявшись избавиться от ночных тревог, которые мешали ей поддерживать спокойный сон продолжительностью хоть сколько-нибудь дольше часа. Неспособ­ность Джун спать в течение продолжительных периодов времени появилась вскоре после того, как ей исполнилось 13 (ей было 22 го­да, когда она начала терапию со мной). Джун была убеждена, что проблема в том, что она не могла видеть сны.

Джун объясняла, что всякий раз, когда она начинала видеть сон (или, более точно, всякий раз, как она ловила себя на том, что начи­нает видеть сон), она будто бы «видела» одну и ту же поражающую ее картину, которая немедленно приводила ее в бодрствующее со­стояние. Этой картиной была, или это так казалось Джун, шахмат­ная доска, поскольку состояла она из узора квадратов, темно- и светлоокрашенных, симметрично выложенных таким образом, что они следовали друг за другом. Даже простой разговор об этом вы­бывал в Джун чувства тревоги, страха, головокружения и тошноты.

В конце концов, пройдя серию аналитически выдержанных сес­сий, Джун осознала, что тревожащий образ был вовсе не шахматной доской, но, скорее, плитками линолеума на полу цокольного этажа дома, где жила ее семья. Осознавая это, она оказалась в состоянии вспомнить, что в возрасте тринадцати лет, когда однажды после по­лудня она находилась в этом помещении, друг ее старшего брата силой принудил ее взять в рот его член. Она никогда никому об пом не рассказывала и, действительно, «забыла» это вплоть до на­стоящего момента.

В следующий раз, когда я ее увидел, Джун сообщила мне, что впервые за много лет она спала спокойно, и что ей, как ни странно, удалось увидеть настоящий сон. Вскоре после этого наши совмест­ные сессии закончились. Что касается меня, то наиболее подходя­щим способом понять проблемы Джун было прийти к заключению, что она вытеснила событие, позволяя ему отражаться в сознании только в искаженном и безопасном образе шахматной доски, вызы-

¹ Peter Gay 64

Древнюю историю

вавшем, тем не менее, сильные эмоциональные и физические - хоть по виду и необъяснимые - реакции.

Однако несколькими неделями позже Джун снова попросила о встрече со мной. Нет, ее расстройства не возобновились; на самом деле, спала она хорошо и примирилась с тем давним событием. Но было нечто, в чем ей было необходимо признаться. По правде, она вовсе не вытеснила его. Она была о нем осведомлена, но в некото­рой обособленной и несвязной форме, так, словно оно и было, и не было в ее мыслях. Или, если сказать об этом иначе, это было похоже на мысль, которая ей не принадлежала. Слова Джун заключали в себе идею, сбивавшую меня с толку, - идею, от которой я не мог от­махнуться и не только потому, что она улавливала многое из моего собственного опыта «превращения бессознательного в сознатель­ное». В действительности, разоблачительный материал не был спря­тан или вытеснен; он, скорее, стал не признанным, словно то «Я», которое знало этот материал, и то «Я», которому материал принад­лежал, оказались каким-то образом разъединенными, по внешнему виду диссоциированными.

Именно смещение перспективы от опоры на психоаналитиче­ское предположение об обособленных и отдельных психических системах, к навязанной Я-структурой разделенности в сознатель­ном переживании человека, дало ключ к переформулировке бессоз­нательного. Тем не менее, существенно важным будет с самого на­чала подчеркнуть, что это критическое рассмотрение психоаналити­ческого бессознательного никак не ставит под сомнение и не пыта­ется отрицать переживаемый опыт инсайта или «связывания», кото­рый обычно объясняется как «бессознательное, ставшее сознатель­ным». То, о чем здесь идет речь, это адекватность этого объяснения. Является ли оно наиболее удовлетворяющим из ответов, которые могут предложить психотерапевты? По разного рода причинам я так не думаю.

Во-первых, исходя из принципа бритвы Оккама¹. Основной мо­мент, на котором основывается гипотеза бессознательного, это не-

¹ «Бритва Оккама» — методологический принцип, выдвинутый англий­ским монахом-францисканцем, философом-номиналистом Уильямом Ок-камом (ок.1300 - 1349), в упрощенном виде гласящий: «Не следует мно­жить сущее без необходимости» (либо «Не следует привлекать новые сущ­ности без самой крайней на то необходимости»). Этот принцип формирует базис методологического редукционизма, также называемый принципом бережливости или законом экономии. В его простейшей форме, принцип «бритвы Оккама» гласит: «Простейшее объяснение — наилучшее»

обходимость его рассмотрения как системы обособленной и отдель­ной от сознательной. Однако то, что мы знаем о сознании, или о чем можем утверждать с некоторой уверенностью, является в настоящее время крайне ограниченным. На данный момент в значительной степени остается загадкой то, что касается его определения, его «местонахождения», его взаимоотношений с мозгом, пределов его распространения в когнитивных и бихевиоральных процессах на­шей жизнедеятельности⁷. И бессознательное тоже, если предполо­жить его существование, является такой же неподдающейся загад­кой. Сопоставив все это, стоит ли нам, исходя из принципа эконо­мии, настаивать на двух отдельных и обособленных системах, если мы почти ничего не можем утверждать наверняка ни об одной из них? Очень может быть, что в будущем, по прошествии некоторого времени, появятся достаточные данные для того, чтобы дать нам возможность такого разделения, или, наоборот, мы можем потер­петь неудачу в попытках разглядеть хоть какое-нибудь существен­ное различие. Но до тех пор, не было бы более мудрым рассматри-нать разнообразные феномены, тщательно собранные в предполо­жении существования двух отдельных систем, как возможное вы­ражение одной, хоть все еще и крайне загадочной, системы?

Во-вторых, меня никак не беспокоит мысль о том, что в некото­рый момент времени существуют акты психической деятельности, предмет которых в текущий момент не осознается. Несомненно, что отрицать такой аргумент было бы абсурдным, ибо этому существу­ют многочисленные научные подтверждения⁸. Если бы это было всем, что имелось бы в виду и выделялось термином «бессознатель­ное», то для меня не было бы и повода для дискуссии. В самом деле, это был взгляд, существовавший задолго до Фрейда.

Как напоминает нам L.L.White, «идея о бессознательных психи­ческих процессах была, во многих ее аспектах, ощутима примерно в 1700, жизненно актуальна примерно в 1800 и стала действенной примерно в 1900». Каким же было определение пред-фрейдовской исрсии бессознательного? Конечно, каждый из многочисленных и разнообразных философов, поэтов, ученых и врачей, употребляв­ших этот термин, делал это в пределах своей уникальной и специ­фической сферы взглядов и устремлений, но, в самом широком смысле, все они опирались в своих утверждениях на основанное на опыте предположение о психических процессах, которые лежат за пределами (ниже, позади) тех, из которых состоит наше непосредст­венное, или текущее, осознание. И в этом качестве, вообще говоря, бессознательное было термином, использовавшимся для обозначе-

ния любой психической активности, иной, нежели «те дискретные аспекты или короткие фразы, которые входят в осознание как только приходят на ум»¹.

Тем не менее, согласие с этим ни в коем случае не вынуждает нас прийти к заключению о существовании отдельной внутренней «системы бессознательного». Наоборот, является общепринятым, что феномены, для которых типична связанность с такого рода пе­реживаниями, формируют часть единой процессуальной системы -сознания - в котором осознанная осведомленность или внимание образуют некоторый подраздел¹¹.

В-третьих, существует отчасти вполне понятная, но имеющая значение логическая проблема. Если мы следуем доказательствам, приведенным психоанализом в отношении «собственно бессозна­тельного», становится очевидным, что мы никогда не можем быть уверены, что то, о чем мы сделали вывод как о «бессознательном, ставшем сознательным», действительно является (или когда-либо было) по-настоящему бессознательным. Мы не можем знать осоз­нанным образом само содержание бессознательного, поскольку при осознанном его знании оно уже больше не бессознательное. А если так, то как мы можем быть уверены в том, что то, что мы заявляем как бывшее прежде неосознанным материалом, не является просто еще одной маской, созданной для того, чтобы оградить нас от того, что является, в полном смысле слова, неосознанным материалом? У замкнутой кругообразности психоаналитической аргументации нет способа быть разорванной; а потому ее объясняющая ценность яв­ляется весьма ограниченной.

В-четвертых, я обращаю внимание читателей на критическое рассмотрение бессознательного Жаном-Полем Сартром и, в част­ности, отсылаю заинтересованных к отличному обзору этого обсуж­дения, сделанному Бетти Кэнон¹³. Поскольку сартровская критика является многослойной и сфокусированной на целом ряде связан­ных меду собой проблем (и, если быть справедливым, имеет свои собственные проблемы), я хочу сосредоточить внимание на очень кратком резюме того, что является в ней, может быть, наиболее важным. Вспомним, что Смит говорит нам о том, что вытеснение происходит на границе раздела между предсознательной и бессоз­нательной системами, и что именно на этой границе бессознатель­ному отказывают в «языке» (т.е. вытесняют), - языке, имеющемся в распоряжении предсознательной системы, которая может дать «го­лос» бессознательному. Но, возражает Сартр, для того, чтобы по­зволить сработать такому механизму вытеснения, должно уже су-

ществовать некоторое предшествующее осознание опасности или непригодности «голоса», так что «цензор» вытеснения, располо­женный в месте пересечения предсознательной и бессознательной систем, должен уже быть знаком (иметь язык) с, на вид незнакомой, (до-языковой) бессознательной системой. А раз так, то не сам мате­риал является неизвестным (т.е. бессознательным), а, скорее, суще­ствует притворство не-знания (которое Сартр называет «самообма­ном») на сознательном, хоть и автоматическом, уровне. Следова­тельно, нет никакой необходимости в вытесняющем механизме, или, на этом основании, в бессознательном.

Хорошо, может ответить читатель, но все это пока не касается необычных феноменов, описанных целым рядом психотерапевтов и касающихся переживаний их клиентов - алогичных ассоциаций, непредсказуемых соединений смысла и аффекта, вспоминанием ка­жущегося потерянным материала. Разве эти и другие, связанные с ними феномены не являются элементами, предсказанными бессоз­нательным? Не являются ли они решающими факторами в защиту его формулировки? Несмотря на то, что я должен отложить некото­рые из своих ответов на более позднее время, моим пятым аргу­ментом является попытка обратиться к этим вопросам. В нем, опять-таки есть предостережение о том, что бессознательное вовсе не предсказывает эти феномены, а, скорее, пытается их объяснить. Подобным же образом, определяющие свойства бессознательного не были высказаны в виде гипотезы до всякого наблюдения; они возникли как попытки придать смысл тому, что наблюдалось и опи­сывалось. Что же касается особо упомянутых ассоциативных фено­менов, то не могут ли они представлять собой проявления неоргани­зованных, однако чрезвычайно живых и внимательных сознатель­ных процессов, вызванных психотерапевтическим предприятием как таковым? Не стимулирует ли это занятие необычные ассоциа­ции, непредсказуемые соединения смысла и аффекта, более живое и точное вспоминание значимого материала, касающегося различных моментов наших жизненных переживаний?

А если так, то кто может с уверенностью утверждать, что появ-v ляющиеся феномены обязательно должны возникать в некоторой отдельной психической системе?

В-шестых, кроме тех данных, которые собраны на основе кли­нического материала, какие есть исследовательские подтверждения, которые могли бы служить признаком существования психоанали-тческого бессознательного? Здесь те, кто выступают за гипотезу бессознательного, начинают взволнованно размахивать руками и

указывать в направлении того, что могло бы поначалу выглядеть как, по меньшей мере, крепкое и внушительное доказательство, по­лученное из экспериментальных исследований подсознательного восприятия, или предсознательной обработки данных¹⁵, сделанных знаменитым Норманом Диксоном¹, а так же из поразительных дан­ных, добытых из комиссуротомии" и других нейропсихологических исследований¹⁶. Те, кто больше знаком с новейшими исследования­ми в области когнитологии, могут также напомнить нам о том, что многие современные когнитологи осмысляют некоторые виды мыс­лительной деятельности в терминах бессознательных процессов¹⁷. Здесь не о чем спорить, не так ли?

Хорошо... На самом деле, то, что здесь обнаруживается, являет­ся изжившим себя интеллектуальным «жонглерством». Все выше приведенные исследования и суждения могут действительно рас­сматриваться в пользу некоторого рода бессознательной системы, но какого же именно рода? Вспомним, что говоря о динамическом проявлении бессознательного, Фрейд, делал различия между мате­риалом, к которому доступ затруднен, но который не вытеснен (предсознательное), и материалом, к которому и доступ затруднен, и который вытеснен (собственно бессознательное). Вопреки тому, что утверждают многие психоаналитики, все вышеприведенные иссле­дования, отмеченные как подтверждения собственно бессознатель­ного, в действительности дают подтверждение чему-то похожему на предсознательное, которое, я напомню читателям, наиболее ясно отображает прежние, дофрейдовские, формулировки бессознатель­ного, которые сегодня без труда подходят для того, чтобы быть про­анализированными как проявления сознания. А раз так, то несмотря на то, что это исследование можно было бы, в лучшем случае, счи­тать хоть некоторым намеком, подтверждающим бессознательную обработку данных, этот процесс очень мало схож с тем, который является центральным в психоаналитической теории.

Более того, использование когнитологами термина «бессозна­тельное» часто обнаруживает недостаток четкости или «концепту­альную неточность», поскольку смысл, который они придают этому

Norman Dixon - профессор психологии в Колледже Лондонского уни­верситета, один из ведущих мировых экспериментальных психологов, имеющий большой опыт в исследований психодинамических процессов, написал много книг по психологии и психоанализу

Split-brain - комиссуротомия - от лат. commissura - соединение и греч. tome - разрез, рассечение

термину, таков, что он мог бы быть использован и как относящийся к отдельной системе, и как возможный для них «стенографический» способ обращения к проблемам, касающимся внимания и осведом­ленности. Что же касается исследований внимания, то они, как раз и показывают, что всякого рода раздражители, которые мы осознаем, или на которые мысленно настраиваемся, являются лишь бесконеч­но малым количеством всех тех раздражителей, которые находятся и процессе восприятия нашим мозгом, и в любой момент времени мы можем провести разграничение между теми раздражителями, которые мы в настоящий момент осознаем (которым уделяем вни­мание), и теми, которые воспринимаются не осознающим - или бес-сознательным - образом.

Тем не менее, такое использование терминов «сознание» и «бес­сознательное» обладает лишь самым неуловимым сходством с теми смыслами, которые вкладывают в них психоаналитики. И все же в огромном большинстве случаев, то значение термина, на котором t осредоточивают свои исследования когнитологи, является вовсе не психоаналитическим. В этом отношении можно утверждать, что их исследования, пожалуй, в большей степени касаются различающих или «разделяющих» функций, могущих быть приписанными единой психической системе, нежели связанных с психоаналитической ги­потезой об отдельньк и разъединенных системах.

Конечно, ответственность за эту проблему отчасти лежит на са­мом термине «бессознательное», на той пластичности смысла, кото­рая позволяет ему выражать широкий диапазон возможных опреде­лений, начиная от «без сознания» (например, «меня ударили и я оказался без сознания»), и кончая одним или несколькими дискрет­ными психическими процессами, отличающимися от тех, которые осуществляются сознательно. Проблема еще более осложняется ис­пользованием альтернативных терминов, таких как «подсознание», хпредсознание» (в том смысле, какой вкладывает в него Диксон) и 1ак далее, которые хотя изначально и были придуманы для того, чтобы установить формальное отличие от психоаналитического бес-t о «нательного, теперь, похоже, используются либо как синонимы, ипбо как смягченные варианты этого психоаналитического бессоз­нательного.

В-седьмых, как же обстоит дело со свидетельствами в пользу вытеснения? Несомненно, что этот гипотетический конструкт, столь тесно связанный с более широкой концепцией бессознательного, мог бы действительно уладить вопрос.

У концепции вытеснения есть как многочисленные критики, так и множество приверженцев. Ранние бихевиористы просто вычерк­нули ее из своего словаря, в то время как философы школы логиче­ского позитивизма, такие как Людвиг Витгенштейн¹⁹, нападали на ее логическую непоследовательность. Сам Фрейд постоянно под­вергал свое определение ревизии и корректировке, с тем чтобы сде­лать акцент на своей более широкой концепции защитных механиз­мов, которые относятся к понятию вытеснения²⁰. Тем не менее, принципиальная суть этого понятия остается почти одной и той же и продолжает использоваться (хоть зачастую и по противоречащим и несовместимым друг с другом поводам) всякого рода защитника­ми гипотезы. Проблема, однако, в том, что несмотря на тщательное исследование и все уделенное этому внимание, эмпирические дока­зательства вытеснения остаются в высшей степени неубедительны­ми, и более прямые и простые альтернативные разъяснения наблю­даемых явлений, помогающие в их истолковании, продолжают вы­двигаться и исследователями, и практиками²¹.

Основываясь, главным образом, на этих семи аргументах, я при­шел к тому, чтобы отказаться от понятия бессознательного в том ^s виде, в каком оно используется психоаналитиками и огромным * большинством психотерапевтов. В противоположность их взглядам я теперь предлагаю альтернативу, выведенную мною из того, о чем я раньше упоминал как о своей «ur-story»¹.

В главе 3 я предложил идею Я-структуры и взаимосвязанных понятий седиментации и ассоциации. Теперь я хотел бы рассмот­реть эту гипотезу как альтернативный способ придания смысла тем феноменам, которые были использованы в качестве обеспечиваю­щих основу психоаналитического бессознательного.

Первоначальные попытки Фрейда понять тех пациентов, у кото­рых, казалось, не было доступа к некоторым частям их психической жизни, привели его к предположению о существовании бессозна­тельного и, несмотря на многие переработки и пояснения, которые он продолжал делать в отношении этой теории, именно эта «расще­пленность» или диссоциация внутри человеческой психики, остава­лась в качестве фундаментального логического обоснования его концепции. Я убежден, что Фрейд был глубоко корректен не только в рассмотрении этого вопроса, но также и в том, что сохранял его в качестве центрального во всех многочисленных переработках своей

теории. Тем не менее, как отметил недавно Джеймс С Гротштейн¹, ошибка Фрейда состояла в том, что он взял горизонтальные расще­пления истерического двойственного сознания и, в сущности, по­вернул его в вертикальную плоскость, тем самым накладывая сис­тему сознания поверх Системы Бессознательного²².

Подходя к той же самой проблеме с альтернативной точки зре­ния, я предположил бы, что рассматриваемая нами «расщеплен­ность» выражает собой диссонанс между седиментациями, касаю­щимися Я-структуры — а именно: кем, как я настойчиво утверждаю, я являюсь (и не являюсь), кем я могу (и не могу) быть, кем я должен (и не должен) быть - и диссоциациями, проистекающими из акту­ального опыта бытия, которые неизбежно возникают, когда опыт бытия терпит неудачу в попытке «соответствовать» этим седимен-тациям. Если коротко, то дилемма возникает тогда, когда существу­ет конфликт между, вообще говоря, убеждениями человека каса­тельно того, кто он есть (его эпистемологической установкой)" и его опытом бытия (его феноменологической установкой).

При таких обстоятельствах в нашем распоряжении оказываются две основные возможности, предназначенные для разрешения кон­фликта: изменить эпистемологическую установку, т.е. де-седиментировать ту часть Я-структуры, которая не «соответствует» пережитому человеком опыту бытия, и заново седиментировать бо­лее адекватную эпистемологическую установку или поддерживать существующую седиментированную Я-структуру и отвергать или «не признавать» противоречащий опыт. Принятие первого из двух вариантов будет угрожать единому целому существующей седимен-тированной Я-структуры, поскольку модификация любой части се-диментированной Я-структуры означает изменение ее целого. Такая стратегия будет переживаться как тревожащая, провоцирующая беспокойство, как движение в направлении возросшей экзистенци­альной неопределенности и небезопасности по отношению к чувст­ву собственной индивидуальности. Альтернативное решение может сильно уменьшить все эти опасности, но плата за это будет состоять в том, что человек будет теперь обречен переживать, по меньшей мере, часть своей жизни «как если бы она была не моя»; что в двух словах означает, что временами я буду переживать жизнь с точки

Древней истории. 72

^I Доктор медицины, психолог, автор многих книг

^II Эпистемология - от греч. episteme - знание - часть гносеоло-гии, ко­
торая изучает происхождение и развитие научного знания

зрения бытия тем, кем «овладела» некая чуждая сила, которая дей­ствует, исходя из своих собственных побуждений и требований, и которая мне мало, если вообще, подконтрольна. Это ощущение на­сильственной чуждой «непохожести» может расцениваться как имеющее естественное или сверхъестественное происхождение или как являющееся продуктом некоей «болезни или недуга» внутри индивидуума, или, еще лучше, принадлежащим обществу в целом. В чем бы ни было дело, проблема заключается не в том, что ме­шающий, и заставляющий от него отвернуться, материал остается не припоминаемым, а скорее, в том, что он не признается Я-структурой.

Именно эта вторая, и более распространенная, возможность мо­жет выглядеть «пышно разросшейся» и выражающей те феномены, которые явились основой психоаналитической гипотезы бессозна­тельного. Косвенно же, мы можем начать понимать, что часто на мужественную борьбу клиентов в процессе психотерапии не нужно смотреть как на сопротивление вероятности того, что «бессозна­тельное будет превращено в сознательное», а, может быть, более адекватным будет видеть в этом попытки не уклониться не только от вызова столкновения с диссонансом между «Я», которое, я гово­рю, является мной, и «Я», которое структурирует мой опыт, но так­же и столкновения с переживанием все возрастающего экзистенци­ального беспокойства и небезопасности, спровоцированным де-седиментацией Я-структуры в ответ на вызов психотерапевтическо­го расспрашивания.

Является важным, однако, что эта альтернативная гипотеза не требует дополнительного предположения о, по сути своей, особой и отдельной психической системе, поскольку диссонансы и разделе­ния, о существовании которых можно было бы говорить, сами по себе являются не разделениями в самом сознании, но, скорее, субъ­ективно истолкованными разделениями, предназначенными для поддержания неадекватно сконструированной Я-структуры. Эти разделения в (само-)сознании являются очевидными, но не актуаль­ными. Во-вторых, этот альтернативный довод не требует добавоч­ного предположения об основанной на вытеснении недоступности материала. Скорее, переживание человека состоит в том, что он мо­жет «знать» или осознавать «бытие тем, кем, по моему утвержде­нию, я не являюсь» (или сохранение в себе страстей, желаний, вос­поминаний и т.д., которые, как я утверждаю, я не сохраняю) с ого­воркой, что это бытие, или эти страсти, желания, воспоминания и т.д. принадлежат чуждому другому, который не является тем, кем

претендую быть я, но кто, тем не менее, «вступает во владение моим бытием», и чья власть и способность устанавливать это владение находится вне пределов «моего» контроля.

Разве не является эта гипотеза гораздо более соответствующей тому переживаемому опыту, который гипотетически описывается «механизмами бессознательного» и «превращения бессознательного в сознательное»? Я бы утверждал, что это так, и что ее большее со­ответствие опирается, отчасти, на ее способность ответить на те семь возражений в адрес гипотезы бессознательного, которые были коротко изложены выше, без того, чтобы отвергать или трансфор­мировать их экспериментальный базис.

Более того, в отличие от проблемы доказательства, с которой сталкиваются защитники психоаналитического бессознательного, па альтернативная гипотеза может предоставить - правда косвен­ные - доказательства общих научных исследований. Ради кратко­сти, я обрисую в общих чертах некоторые из наиболее очевидных примеров.

Исследования избирательного внимания, известные из экспери­ментальной психологии, продемонстрировали, что основные факто­ры, определяющие то, будем ли мы внимательны к определенным сенсорным раздражителям, выделяя их из несметного числа конку­рирующих стимулов, включают в себя как физические характери­стики раздражителя (т.е. его величину, перемещение, контрастность и интенсивность), так и большое число психологических факторов, гя к их как наши побуждения и ожидания, наше настроение в данный момент и наш прошлый опыт²³. Эти исследования демонстрируют фундаментальный и, конечно же, когнитивно необходимый, меха­низм диссоциации, посредством которого громадное большинство сенсорных стимулов, хоть и открытых для осведомленного созна­ния, остаются на его периферии, для того чтобы дать возможность незначительному меньшинству стимулов сформировать фокус на­шею внимания. Повседневный опыт показывает нам не только то, что мы отбираем эмпирический материал для осмысления, но и то, что во многих обстоятельствах новые моменты осознания или ин-сийта случаются тогда, когда мы размышляем о материале, прежде находившемся на периферии осознания. Например, существенная часть удовольствия, получаемого нами от криминальных и детек­тивных историй, основывается как раз на способности детектива ндруг «увидеть» то, что всегда здесь было, но прежде ускользало от ого или ее (или чьего-либо еще) внимания.

Похожим образом, большое количество повторяющихся экспе­риментов, касающихся подсознательного восприятия (или если ис­пользовать более современную терминологию Нормана Диксона, предсознателъной обработки данных²⁴) свидетельствуют о том фак­те, что огромное количество имеющейся в нашем распоряжении информации остается на необработанном уровне. Мэтью Эрдели¹, подводя итог разнообразным экспериментам, которые он провел с несколькими своими коллегами, и в которых исследовалась способ­ность восстановления подсознательных раздражителей в осознан­ном внимании, пришел к заключению, что полученные свидетельст­ва не обнаруживают у субъектов «готовности описывать опреде­ленные воспоминания²⁵». Эти исследования говорят о том, что мате­риал, вначале являвшийся необработанным и таким образом, по внешнему виду, недоступным для сознательной активизации в па­мяти, может при помощи сфокусированного на нем внимания (мышления) стать рефлексивно осознанным.

Проприорецептивные дисфункции¹¹ в признании определений и границ собственного тела могут также рассматриваться как предос­тавляющие подтверждения, восхитительно сочетающиеся с нашей альтернативной гипотезой. Джонатан Миллер²⁶ и Оливер Сакс²⁷ также дают¹¹¹ яркие примеры вариаций проприорецепции у жертв инсульта, которые не признавали части своего тела (обычно свои конечности) и предъявляли самые нелепые объяснения при рассказе об этих «чужих» конечностях, которые по-видимому стали к ним прикрепленными. Эти случаи, я думаю, будут лучше поняты в свете того, о чем говорилось в этой главе раньше: а именно, что такие дисфункции обнаруживают конфликт между эпистемологическими убеждениями и феноменологическим опытом. То есть, что несмотря

Американец, ввел психоанализ в академическую психологию в виде «психологии познания»

Проприоцепторы (от лат. proprius - собственный и рецепторы) - кон­цевые образования чувствительных нервных волокон в скелетных мышцах, связках, суставных сумках; раздражаются при сокращении, напряжении или растягивании мышц

В 1959 году Джонатан Миллер окончил Сент-Джонс колледж в Кем­бридже - а перед этим Юниверсити колледж в Лондоне - и стал доктором, но вместо медицины он занялся литературой, театральной критикой, затем театром и кино

Оливер Сакс - врач-нейропсихолог и писатель - хорошо известен в США

на то, что пациента и можно было бы в конце концов убедить при­знать или принять на веру очевидность того, что эти конечности являются его, или ее, собственными, его, или ее, опыт владения ими остается, тем не менее, отделенным от них, или диссоциированным. Точно таким же образом могут быть поняты и противоположные случаи, такие как феномен фантомной конечности. И опять-таки, эти примеры психофизиологических диссоциаций находят себе со­ответствие в более очевидных психологических диссоциациях, под­разумеваемых (или явно выраженных) в высказываниях клиентов, которые могут, например, быть убежденными в том, что сексуаль­ное насилие над детьми является преступным и недопустимым, но которые ощущают себя «совращенными» своими жертвами.

И, наконец, исследования таких психологически обоснованных диссоциативных феноменов как диссоциативные расстройства личности (или то, что было когда-то названо множественным рас­стройством личности) дают очевидные соответствия тем седимен-гированным/диссоциированным Я-структурам, которые были рас­смотрены выше. И Стефен Брауд в книге «Множественное число первого лица: множественная личность и психология разума» и Ян Хакинг в книге «Переписывая душу: множественная личность и наука памяти²⁹» дают независимые этиологии развития этих рас­стройств и в ясной и открытой манере представляют доводы как за, так и против их признания.

В главе 3 утверждалось, что анализ, исходящий из феноменоло­гического подхода, скорее, помещает фокус диссоциации в Я-структуру с ее «признанием своим» или «отречением от признания своим» рефлексивного переживания, нежели рассматривает вопрос с точки зрения полипсихизма или множественных личностей. Эта перестройка фокуса устраняет наиболее существенные проблемы и противоречия, связанные с этими нарушениями., Взгляд на проблему с точки зрения «разделенного сознания», предложенный в качестве альтернативы психоаналитическому бес­сознательному, также предоставляет психотерапевтам существенно отличающийся позиционный и методологический подход к их встречам с клиентами. Во-первых, он сосредоточивает психотера­пию на дескриптивном прояснении способа бытия клиента в теку­щем времени с тем, чтобы та Я-структура, посредством которой эта бытийная позиция выражается и утверждается, могла быть наиболее адекватно выявлена. Во-вторых, в процессе этого выявления и тера­певт, и клиент могут начать распознавать те качественно пережи­наемые аспекты Я-структуры, которые являются наиболее глубоко

седиментированными или закрепленными таким образом, что они продолжают сопротивляться вызову и переоценке со стороны кли­ента, невзирая на те ограничения, которые накладывает их принятие на его опыт взаимоотношений. В-третьих, в процессе прояснения седиментации клиента различные появляющиеся при этом искажен­ные и отрицаемые аспекты могут быть разпознаны как являющиеся эмпирическими элементами той диссоциированной структуры, по­средством которой защищается и поддерживается Я-структура кли­ента. В-четвертых, исследование Я-структуры клиента в текущем времени позволяет и клиенту, и терапевту более адекватным обра­зом рассмотреть то возможное воздействие, которое какие-либо из­менения в ее седиментациях и диссоциациях будут оказывать на структуру в целом.

Все эти разноообразные изменения, взятые вместе и внесенные в психотерапевтическое исследование, представляют собой жизне­способную альтернативу идее бессознательного и при этом соответ­ствуют всем клиническим наблюдениям, связанным с теориями бес­сознательного; они согласуются с экспериментальными данными, предоставляемыми как критиками, так и приверженцами теорий, касающихся бессознательного; они устраняют логическую непосле­довательность и замкнутость, связанную с теориями бессознатель­ного; они устраняют необходимость наложения на сознание и по­верх него второй гипотетической психической системы; они допус­кают более бережливую, научно компетентную, экономичную и не­детерминистскую оценку психического конфликта; и они возвра­щают фокус внимания к осознанному переживанию как к тому, что доступно для клиента и им истолковано.

Я начал эту главу напоминанием читателям о том знаменитом вызове, который Фрейд бросил тем, кто попытался бы доказывать несостоятельность его гипотезы бессознательного. Я предоставляю ее им для решения вопроса о том, достигли ли предложенные мной альтернативные подходы успеха в предъявлении достаточных контрдоказательств в ответ на этот вызов.

Spinelli, E. (1993) The unconscious: an idea whose time has gone?', Jour­nal of the Society for Existential Analysis, 4: 19-47; reprinted in Cohn, H. W. and Du Plock, S. (eds) (1995) Existential Challenges to Psychotherapeutic The­ory and Practice, London: Existential Analysis Press, pp. 217-47.

² Freud, S. (1916-17) 'Introductory lectures on psychoanalysis', in Standard
Edition, vols 15 and 16, p. 278.

³ Erdelyi, M. H. (1985) Psychoanalysis: Freud's Cognitive Psychology. New
York: W. H. Freeman, p. 61.

⁴ Smith, D. L. (1994) "Riding shotgun for Freud: a reply to Ernesto Spinelli',
Journal of the Society for Existential Analysis, 5: 145-6.

⁵ Freud, F. (1925) "The resistances to psychoanalysis', in Standard Edition,
Vol. 19, p. 31.

⁶ Gay, P. (1988) Freud: A Life for our Time. London: J. M. Dent & Sons. p.
128.

⁷ There exist so many excellent published views and debates on the question
of consciousness that it is difficult to single out even a small number of texts. I
suggest that interested readers pursue these debates as they appear in the pages
of the Journal for Consciousness Studies (see 3.9 above for further details).

Cf. Erdelyi, Psychoanalysis.

⁹ Whyte, L. L. (1978) The Unconscious Before Freud. London: Julian
Friedmann, p. 63.

¹⁰ Ibid., p. 21.

¹¹ Cf. Erdelyi, Psychoanalysis'

¹² Cf. Sartre, Being and Nothingness

Cannon, B. (1991) Sartre & Psychoanalysis: An Existentialist Challenge to Clinical Metatheory. Lawrence: University Press of Kansas.

¹ What is probably the most sustained critique of Sartre's argument appears in Gardner, S. (1993) Irrationality and the Philosophy of Psychoanalysis. Cam­bridge: Cambridge University Press.

' Dixon, N. F. (1981) Preconscious Processing. New York: Wiley.

¹⁶ Sperry, R. W. (1970) 'Perception in the absence of neocortical commi-
sures', in Perception and Disorders (Res. Pub. ARNMD, Vol. 48). New York:
The Association for Research in Nervous and Mental Diseases.

¹⁷ See e.g. Edelman, G. (1992) Bright Air, Brilliant Fire: On the Matter of
the Mind. Harmondsworth: Penguin (1994).

¹ For discussions of this cf. Valle and King, Existential-Phenomenological Alternatives for Psychology; Spinelli, The Interpreted World.

¹⁹ Wittgenstein, L. (1982) 'Conversations on Freud: excerpt from 1932-3 lec­tures', in Wollheim, R. and Hopkins, J. (eds) Philosophical Essays on Freud. Cambridge: Cambridge University Press. Cf. Erdelyi, Psychoanalysis.

²¹ Ibid. See also Webster, Why Freud Was Wrong.

²² Grotstein, J. S. (1992) 'Reflections on a century of Freud: some paths not
chosen', British Journal of Psychotherapy, 9(2): 181-7.

²³ Treisman, A. M. (1969) 'Strategies and models for selective attention',
Psychological Review, 76: 282-99.

Cf. Dixon, Preconscious Processing. ' Cf. Erdelyi, Psychoanalysis. ²⁶ Miller,J. (1978) The Body In Question. London: Cape.

²⁷ Sacks. О. (1985) The Man Who Mistook His Wife For A Hat. London: Duckworth.

Braude, S. E. (1991) First Person Plural: Multiple Personality and the Philosophy of Mind. London: Routledge.

Hacking, I. (1995) Rewriting the Soul: Multiple Personality and the Sci­ences of Memory. Chichester, NJ: Princeton University Press.

Дата добавления: 2015-05-08