Придавая новый облик человеческой сексуальности

Из всех имеющихся в нашей культуре социально-политических и межличностных сфер мышления, на которые оказали свое влияние психотерапевтические теории, ни одна не подверглась столь ради­кальному воздействию, как область человеческой сексуальности. Способы, которыми мы понимаем и определяем себя в качестве су­ществ сексуальных, предположения и ожидания, которых мы при­держиваемся в том, что касается осуществления и результата сексу-пльных отношений, повседневные беспокойства и наиболее подав­ая ющие нас страхи, над которыми мы размышляем и которые рас­сматриваем (при более чем достаточной и всесторонней поддержке наших средств массовой информации), способ, которым мы прида­ем смысл сексуальным инсинуациям и намекам, все эти - и многие другие - по внешнему виду «естественные» способы бытия сексу­альными существами, могут быть представлены берущими свое на­чало и набирающими все большую силу в подводных течениях пси­хотерапии.

11равится нам это или нет, осознаем ли мы это или нет, но пси-котерапевтически нагруженные сексуальные вопросы преследуют нас: «Почему нас влечет или не влечет к представителям (отдель­ным и/или вообще) противоположного пола? Или того же самого пола? Или обоих? Или никакого? Что является нормальным, а что -и тращенным выражением сексуальности? Почему в своих фанта-шмх мы проигрываем сексуальные сценарии, которым никогда бы не пожелали случиться в реальной жизни? Как так получается, что илучаи сексуальных несчастий и злоупотреблений, имевших место в Иетствс, могут спровоцировать широкий спектр (не сексуальных) некритических симптомов? Или могут казаться «забытыми» до тех imp, пока какая-либо травма взрослой жизни (возможно, сама пси-it терапия) не вернет их нашему осознанию? Или может препятст-впнать проявлениям сексуального возбуждения и удовольствия во |И|к)слом возрасте? Или, наоборот, может подавлять нас до такой • и пени, что мы можем считать себя «зависимыми» от секса? Или, 41 о хуже всего, может привести нас к воссозданию своей травмы с (ipvi ой стороны, так что мы сами превратимся в сексуальных хищ-

... <он и насильников? И как так получается, что, думая о сексе, мы

ир особенно часто думаем на языке того, что мы делаем (или не де-ФИ'м), но, скорее, на языке того, кем мы являемся (или не являем­ой)7 Манера, в которой мы формулируем такие вопросы, и в которой

пытаемся на них ответить, а также то удовлетворение (или его от­сутствие), которое мы испытываем, оценивая получаемые ответы, свидетельствует о всепроникающем влиянии психотерапевтическо­го мышления вообще и психоаналитически инспирированных взглядов в частности.

Как и во многом другом, у меня есть серьезные замечания, ка­сающиеся того способа бытия с другими в качестве существа сексу­ального, который и поддерживается и подразумевается значитель­ным большинством психотерапевтических теорий. Моей целью в этой главе не будет нечто столь грандиозное или авантюрное, как предложение полностью разработанной альтернативы. Вместо этого я сосредоточу свое внимание на трех решающих предположениях, которые вдохновляют современные способы суждения о человече­ской сексуальности, присущие большинству психотерапевтов (и их клиентам). Затем я выдвину несколько возражений и альтернатив этим предположениям и рассмотрю, какое воздействие эти выска­занные мною сомнения могли бы иметь на те способы, которыми мы ориентируем себя сексуально в проживаемых нами взаимоотно­шениях.

Хотя это может показаться нам странным и противоречащим сложившемуся в обществе мнению, но наши викторианские предки, похоже, скорее изобретали, нежели подавляли сексуальность, при­чем до такой степени, что их нововведения создали модель для на­ших современных убеждений и предположений, окружающих ее определяющие структурные характеристики. Увы, из-за них вот никли также и те, кажущиеся неразрешимыми, проблемы и дилем­мы, которые упорно продолжают быть источником неприятностей для нас, их потомков.

Даже используемая нами терминология появилась не так давно. как полагают многие из нас. Например, слово «сексуальность» oi сутствовало в английских словарях до 1800 года. Точно так же и такие термины как сексуальная жизнь¹, сексуальная привлекатель­ность¹¹ и сексуальный¹¹ явились изобретениями первой четверти двадцатого столетия¹.

Мишель Фуко в своем незавершенном труде История сексуаль­ности, утверждал, что викторианское изобретение сексуальности

Или половая жизнь - т.к. sex в переводе с английского означает пол Sex appeal - отсюда «сексапильность» Sexy - секси

произошло вследствие осознания частью тогда еще сравнительно молодой буржуазии, что недавно обретенная ею власть уже нахо­дится под угрозой со стороны двух «ураганов» социально^ политической эмансипации: подъемом рабочего класса и первыми проявлениями женского освободительного движения. Это осозна­ние, в свою очередь, привело к ряду попыток взять под контроль эти непокорные силы с помощью различных директив; их целью было придание законности некоторым формам социального поведения. 11о отношению к сексуальности такие директивы нашли свое выра­жение в распространении многочисленных брошюр и научных ру­ководств, озабоченных проблемами охраны здоровья населения, по­вышения его уровня и развития новой технологии контроля над те­лом. Во всех случаях скрытой целью была нормализация сексуаль­ности посредством заявлений о том, что является соответствующи­ми (и что гораздо важнее, несоответствующими) ее выражениями и практикой².

Если проанализировать литературную и журнальную среду того времени, можно обнаружить подлинный взрыв exposes¹, в которых высказываются беспокойства чрезвычайно похожие на те, о которых мы читаем и рассуждаем сегодня: инцест, контроль рождаемости, развод, проституция, гомосексуальность и сексуальные отклонения или извращения. Более того, так же как это имеет место и сегодня, кому же лучше всего высказываться по таким вопросам, как не (преимущественно) людям науки и медицины? И действительно, Пыла изобретена новая наука - сексология - специалисты которой (почти исключительно медицинские доктора мужского пола) подо­шли к исследованию человеческой сексуальности посредством изу­чения болезней, недомоганий и способов лечения, связанных как с сексуальным поведением, так и с выделением нормальных и ненор­мальных сексуальных практик, желаний, идей и стремлений; и, если количество таких «болезней» казалось не достаточно обильным, нсегда могли быть придуманы новые. Один из примеров этой по­следней тенденции можно увидеть в «открытии» смертельной бо­лезни, названной сперматорея.

Говорилось, что симптомы сперматореи включают в себя нару­шения дыхания, тревогу, плохое пищеварение, воспаление мозга, •пилепсию, умопомешательство, паралич и смерть, но чем же была сперматорея? Соответственно тому, что говорил ее «первооткрыва-

Фр.-отчет, доклад, сообщение

тель» доктор Джон Лоу Милтон, сперматорея является болезнью «непроизвольного ночного семяизвержения³». Перефразируя это несколько иначе, мы могли бы сказать, что она является «эротиче­ским¹ сном, превратившимся в ночной кошмар наяву».

Что же касается ее лечения, то Лоу Милтон предлагает ком­прессы из холодной воды на мужские гениталии, постель на полу, военную службу и, что для некоторых будет более привлекатель­ным, потребление не менее бутылки кларета" в день. В качестве альтернативных и более экстремальных средств он пропагандирует прижигание кожной ткани пениса и надевание двух специально сконструированных предохранительных приспособлений: «урет­рального кольца» (кусочек металла в форме кольца и с шипами, предназначенными для прокалывания набухающего пениса) или «электрический будильник», который выдает электрический удар по пенису в момент эрекции⁴.

Хотя все это может поразить нас своей забавностью, позвольте мне озвучить слово предостережения. Неважно, что болезнь эта яв­ляется чистой фикцией, интересно заметить, что Лоу Милтон, - и те, кто верили в его знахарство, упорно продолжали заявлять, что су­ществуют как «естественные», так и «неестественные» типы семя­извержения. Что касается первых, то он всего один: в процессе «со­единения», являющегося результатом гетеросексуального гениталь-ного полового акта. Все другие формы семяизвержения считались «неестественными» и вели к болезни, а также являлись ее индикато­рами.

Первые сексологи избрали в качестве основной сферы своих научных интересов медико-судебные исследования отклоняющейся от нормы сексуальности. Таким образом, описывая неестественные и патологические сексуальные действия, они заявляли, что якобы способны отличить то, что является «естественным» сексуальным поведением. Отсюда и обилие сексологических исследований таких до сих пор хорошо известных исследователей как Рихард фон Крафт-Эбинг^ш, Альберт Моль^,у и Хавлок Эллис¹, которые как пра-

^I Wet - мокрый

^II Красное сухое вино типа Бордо

Немецкий психиатр и невропатолог (1840-1902), основоположник клинического анализа паранойи

^IV Немецкий психиатр (1862-1939)

вило делали акцент на исследовании «неестественного» и извра­щенного с тем, чтобы выносить решения по поводу «естественного» и нормального⁵. Равно как и язык, использовавшийся этими автора­ми, замаскирован научной медицинской терминологией, сосредото­ченной на «просвещающих» идеях здоровья и предотвращения бо­лезни, а не на более сомнительных эдиктах, берущих свое начало в иудейско-христианской доктрине — хотя впечатляющим является то, насколько близко первое подходит ко второму. Более того, следует отметить, что все сексологические отчеты исходили из предположе­ния, что основа сексуальности лежит в биологии и приписывали не­посредственную и кажущуюся несомненной связующую нить меж­ду размножением и сексуальностью. В конечном счете, викториан­ская сексуальная революция предположила существование нерас­торжимой связи между сексуальными предпочтениями и практика­ми и психологическими проблемами личности и идентичности, так что отклоняющиеся и извращенные сексуальные практики были охарактеризованы как аспекты, или причинное прошлое, «больных» или извращенных «рассудков» или личностей.

Все эти революционные идеи продолжают доминировать во из1 лядах на сексуальность современного западного общества. А по­тому, именно на этих трех ключевых предположениях - связи меж­ду сексуальностью и биологией (в частности, размножением), про­тивопоставлении «нормальных» и «извращенных» сексуальных практик и соединении сексуальных проявлений и личности - и бу­дет сосредоточено внимание в этой главе.

Во-первых, важно пояснить, что все эти ранние психоаналити­ческие взгляды на человеческую сексуальность (так же, как и по­давляющее большинство их самых недавних новых формулировок) пппяют собой пример именно тех самых викторианских предрассуд­ков и предположений, и, благодаря долговременному воздействию психоанализа на современную психотерапию, это пристрастие оста­ется практически незатронутым. Действительно, Зигмунд Фрейд, хоть вероятно и относился к числу наиболее либеральных из своих коллег сексологов, тем не менее предстает как викторианский сек­солог par excellence¹¹, поскольку он решительно помещал сексуаль­ность в сферу биологии, рассматривал, так называемые, «сексуаль-

¹ Английский психолог (1859-1939), написал шеститомную «Психоло­гию секса»

Типичный, настоящий - франц.

ные извращения» как отклонения либо от «естественного» сексу­ального объекта, либо от «естественной» сексуальной цели, и в сво­их постоянно пересматриваемых гипотезах, касающихся психосек­суального развития, предполагал наличие нерасторжимой связи ме­жду «блоками» и «задержками» как в развитии сексуального пове­дения, так и личности и характера. И опять-таки, хотя прежний, ос­нованный на инстинктах, фокус этих взглядов и воззрений склонен уступить место тем направлениям психоаналитической теории, ко­торые вытекают из взаимоотношений, продолжающее существовать предположение о некоторого рода «задержках» или отклонениях от того, что полагается нормальным развитием, остается, как и прежде, центральным. А раз так, то вместо того, чтобы представить нам ра­дикальную альтернативу викторианским взглядам на человеческую сексуальность, психоаналитическая теория разоблачает себя как ос­новной и долговременный поборник таких взглядов.

Позвольте мне теперь обратиться к первому из этих предполо­жений: что человеческая сексуальность должна быть помещена в контекст биологии в целом и отнесена к размножению человека, в частности. Эта установка может на первый взгляд показаться столь истинной и очевидной, что показалось бы абсурдным пытаться это оспаривать. И все-таки, при более внимательном рассмотрении, ста­новится ясным, что, в отличие от практически любого другого су­щества, наше желание быть вовлеченными в сексуальную актив­ность является продиктованным не только, и не в первую очередь, биологическими «циклами», связанными с продолжением рода. Мы не вступаем в сексуальные отношения с той основной целью, чтобы эти отношения привели к рождению нашего потомства. Скорее, в своей наиболее распространенной сексуальной активности мы стремимся заручиться гарантией того, что такого результата удастся избежать. Действительно, с позволения Папы Иоанна Павла II, даже самые ревностные римские католики стремятся найти способы ус­кользнуть от именно таких последствий путем воздержания от про­никающих пенисно-вагинальных половых сношений во время «не­безопасных» периодов.

К тому же, как отмечено в высказываниях тех пар, которые в качестве составляющей формального или неформального лечения бесплодия должны были вступать в сексуальные отношения «по требованию» для получения максимального преимущества различ­ных условий, ведущих к оплодотворению, существует бесчисленное множество значимых и ощутимых различий между этим опытом и тем, в котором продолжение рода не являлось ни основным, ни же-

ланным намерением. Желание «заниматься любовью» вовсе не то же самое, что желание «делать детей». И переживаемые ощущения, связанные с каждым из этих желаний, тоже не одинаковы. Несмотря па то, что может существовать биологический императив, касаю­щийся второго, я бы всерьез усомнился в предположении, что такой императив является топливом для первого.

Человеком, который наиболее ясно осветил это различие, был французский экзистенциальный феноменолог Морис Мерло-Понти⁶. I) своем блестящем всестороннем исследовании вопросов, касаю­щихся человеческого тела, Мерло-Понти утверждал, что тело не яв-инстся «вещью» среди других вещей, к которой человеческое созна­ние каким-то образом присоединено. Мы являемся, скорее, вопло­щенным сознанием. Наше тело является «средством передвижения ылтия-в-мире и базовой формой проявления (демонстрации) самого чира⁷». Это целостная структура, посредством которой реализуются исе проекты нашего существования. Иначе говоря, наше тело выра­жает наш уникальный диалог с миром.

Мерло-Понти подчеркивает интерсубъективное свойство во­площенного сознания, так что каждый из нас истолковывает мир с помощью своего тела и, одновременно, истолковывает свое тело с помощью мира. Подытоживая эту точку зрения, Георг Ковач отме­чает:

Тело не является просто средством или вспомогательным инструментом человеческого существования в мире, но самим выражением этого существования... Мое тело выражает мое существование во всей его фактичности и живости. Например, при рукопожатии все мое тело (а не только моя рука) выража­ет (на множестве уровней) того рода приветствие (колебание, счастье, страх, отвращение), которое мое присутствие (экзи­стенция, существование) дарует появлению другого челове­ческого существа⁸.

^г)тот последний момент дает нам необходимую подсказку к эк-1т•тонциально-феноменологическому анализу человеческой сексу-иш.мости по Мерло-Понти. Сексуальные встречи предоставляют нам

.... оиное средство для выражения нашего присутствия «другому» и,

и пою очередь, для выражения присутствия «другого» нам самим.

рло-Понти не интересуется проблемами мужской или женской

исуальности, сексуальной ориентации или социально-

н< циническими аспектами сексуальности. Его задача — исследова-

ние, нацеленное на прояснение сексуальности, как она проявляется в сфере взаимоотношений.

Важное значение сексуальности для Мерло-Понти лежит в ее способности «пробуждать» каждого из нас к своему бытию во взаи­моотношениях. Его позиция представляет нам концепцию сексуаль­ности, которая выражает взгляд на мир во всей своей тотальности -а не просто в ограниченном проявлении «генитальности».

Мне кажется, что если мы последуем за этими аргументами, то нам предстанет точка зрения на сексуальность, которая взорвет все предположения, касающиеся ее связей с какими-либо биологиче­скими императивами, вытекающими из инстинктов размножения. А сексуальность будет решительно поставлена в сферу взаимоотно­шений и постулирована в качестве тончайшего выражения активно­го стремления каждого человеческого существа утвердить свое при­сутствие, при помощи которого он, или она, могут вовлекать и быть вовлеченными в отношения с другими и с миром в целом - даже ес­ли фокус этой вовлеченности сосредоточен на отрицании присутст­вия и влияния другого или требовании создания воображаемых дру­гих, которые не представляют для нас угрозы и которые соответст­вуют любому нашему требованию и желанию. Поэтому то, как мы есть сексуально, и что мы представляем из себя сексуально, стано­вится не утверждениями инстинкта размножения, но, скорее, много-~*» значительными уловками наших выборов, сомнений, удовольствий и тревог в исследовании бытия-с собственного Я и другого при по­мощи телесного, или воплощенного, диалога.

Следствия такой точки зрения для психотерапии являются, я думаю, очевидными и значимыми. Главное из них состоит в том, что вопрос секса заключается в его более широких проявлениях во взаимоотношениях. Так же как и предъявление проблем, чей изна­чальный фокус лежит в физиологической дисфункции, в наиболее распространенных случаях разоблачит более широкий спектр бе< покойств, связанных с рядом социальных взаимодействий с секс) альным партнером (или другими людьми вообще), а также, возмо» но, такие проблемы как переживание отсутствия веры в себя и дове­рия к другому или чувство потери направления в отношениях, него­товность или неспособность формировать близкие отношения, вы­ражать себя воплощенным образом посредством всего тела или ее • отдельных частей - включая, и в этом нет ничего удивительного, н-части тела, которые ассоциируются с сексуальным выражением. Ка­ким бы ни был способ выражения, он разоблачает некоторый диапа­зон возможностей и ограничений (каким бы богатым или узким он 88

ни был) с помощью которых каждый из нас обнаруживает то, каким образом он или она готовы быть с собой и другим. Как указывает Ханс Кон:

Проблемы могут возникнуть, когда клиенты чувствуют, что желаемая сексуальная активность становится затрудненной или невозможной. Клиент может чувствовать, что мастурба­ция занимает место сексуальных отношений с другими, или что оргазм зависит от надевания определенного рода одежды. Такие действия становятся для клиентов проблематичными, потому что они чувствуют себя «не нормальными» в рамках правил своего социально-культурного контекста - даже не­смотря на то, что вполне счастливы тем способом, которым они переживают сексуальное удовлетворение. Но может так­же быть и так, что они предпочли бы другой способ сексуаль­ной активности, который выглядит для них имеющим более ясную цель... Важным здесь является то, что это именно они являются теми, кто не удовлетворен, а не терапевт, который оценивает их как «Незрелых» и «неадекватных», и которым необходимо с этим «разобраться⁹».

Вполне очевидно, что эта установка освобождает нас от необ­ходимости объяснять все многообразные проявления сексуальности и манере, которая обязательно сводит их, в конце концов, к биоло­гическим репродуктивным началам.

Позвольте мне пояснить эту точку зрения при помощи упро­щенной аналогии. В соответствии с предложенными идеями, суще­ствовали бы значительные расхождения как по смыслу, так и по на­мерениям, если сопоставить впечатления от процесса еды с целью обеспечения физическим питанием и от процесса еды с друзьями в ресторане. Хотя обе ситуации могут в некоторых случаях предос-шнлять и физическую пищу, и пищу для взаимоотношений, очевид­но, что и та, и другая могут также оставаться отдельно. Мое тело может не нуждаться ни в каком потреблении еды и питья во втором i ну чае, но такие действия могут быть жизненно важной составляю­щей моей способности и готовности быть с другими теми способа­ми, которые являются удовлетворяющими для наших общих взаи­моотношений. Точно так же, как никакое количество потребленных и одиночестве еды и питья не удовлетворит переживаемый мной < чин) или ощущение пустоты в моих межличностных отношениях. 11 опять-таки, такой способ рассмотрения мог бы быть ценным для

нашего понимания и лечения различных расстройств, связанных с едой.

Человеческая сексуальность в огромной степени обедняется, если строить предположения о ней единственно и в основном с точ­ки зрения биологических императивов размножения. Но подумайте, насколько более уместным и более разоблачающим становится ее исследование, когда «бытие сексуальным» рассматривается как вы­ражение раскрытия взаимоотношений - каким бы ограниченным или удовлетворяющим не являлось их переживание в любой кон­кретной встрече. Точно так же вместо того, чтобы обязательно на­стаивать на уменьшении всех других форм вовлеченности в мир до вытесненных, сублимированных или символических выражений все перекрывающих импульсов либидо или напряжений, возникающих из-за задержек в развитии зрелых субъектных отношений, этот аль­тернативный подход сосредоточивается на том, чтобы «оставаться на одном уровне» и исследовать воплощенные в теле смыслы, структурирующие наш способ бытия тем самым образом, каким они обнаруживаются (как они есть). Имея в виду эту альтернативную перспективу, я могу теперь начать рассмотрение второй сферы об­суждаемого вопроса: противопоставлением «естественных» и «не естественных», «нормальных» и «извращенных» форм сексуальных отношений.

И опять-таки, важно вспомнить, что как психоаналитические
теории, так и большинство психотерапевтических теорий в целом
принимают такие различия и нуждаются в них, поскольку они необ­
ходимы для присущего их моделям настойчивого требования при­
ведения этих отношений либо к инстинктивным началам биологи­
ческого размножения, либо к примитивным внутрипсихическим
объектным отношениям. Если же, однако, мы примем точку зрения,
предложенную нам Мерло-Понти, то будем вынуждены спросить:
«Так в чем же состоит сексуальное извращение'? Если мы больше не
можем полагаться на биологию в качестве руководящего принцип.)
наших суждений о том, что может быть нормальным и аномальным,
естественным и неестественным сексуальным выражением, то у нас
нет и универсального заранее установленного базиса, на котором
мы будем основывать свои утверждения. Вместо этого все, что ос­
тается в нашем распоряжении, - это нечто куда более тонкое и куда
в большей степени разоблачающее наши индивидуальные и соци­
ально-культурные предубеждения и предположения. Позвольте мне,
привести, я надеюсь, забавный пример для прояснения этого аргу- I
мента. I

Дата добавления: 2015-05-08