КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Мидраш и неокантианство на фоне Русской поэзии и Филологии. Английской социологии и этнографии, на которую в свою очередь опирался Кассирер
МИДРАШ И НЕОКАНТИАНСТВО НА ФОНЕ РУССКОЙ ПОЭЗИИ И ФИЛОЛОГИИ английской социологии и этнографии, на которую в свою очередь опирался Кассирер. Кадушин ссылается на английские переводы Э. Дюркгейма и Л. Леви-Брюля, а также на Э. Б. Тейлора в изложении Дюркгейма. Есть также ссылки на работы американских психологов (Кадушин был профессором психологии религии в Еврейской теологической семинарии в Нью-Йорке). Известна нелюбовь неокантианства к «психологизму». Тем не менее схождения Кадушина с неокантианцами вообще и с Хай-неманом в частности поразительны. Не только в Палестине, но и в Америке неокантианство нашло прибежище в такой маргинальной науке, какой были в 30-50-6 гг. «раввинистические исследования». Как и положено неокантианцу, Кадушин изучает ценности и категории мышления, причем в их историческом развитии. Более того, он берет эти категории в их первичной форме как ценности-понятия (value-concepts). В отличие от абстрактных и когнитивных понятий, ценности-понятия находятся между собой в органическом единстве, как органы человеческого тела, не подчиняясь логическим правилам субординации. Они не могут быть логически выведены друг из друга. Ценностная ситуация это — законченное и гармоническое целое, как и произведение искусства. В искусстве, однако, нет генерализирующих идей, каковыми все же являются ценности-понятия. Нет подобных понятий и в первобытном обществе, описанном Леви-Брюлем, их появление свидетельствует о наличии цивилизации. Мысль Хайнемана о переходном характере культуры мидраша Кадушин отвергает (в рецензии на «Пути аггады»). Ни о каком зарождении научного мышления у мудрецов Талмуда, по его мнению, говорить не приходится1. Если, по Хайнеману, мудрецы Талмуда близки к «органическому обществу», то, по Кадушину, они целиком этому обществу принадлежат.
Из 1990 г. Кадушин подвергся той же критике, что и Бахтин и Хайнеман. Его также упрекали за редкость обращений к исто- 1 См. рецензию Кадушина на книгу Хайнемана в журнале «Jewish Social Studies», 13, 2 (1951). Р. 183. Хайнеман в свою очередь сослался в своей «Аллегористике» (с. 79, примечание 24) на работу Кадушина «Теология Сейдера Элияху», вышедшую в 1932 г. Раздел 3. век XX и после
рическому и социальному контексту. По мнению Р. Д. Сарасона, Кадушин по большей части рассматривал раввинистическую мысль в ее собственных понятиях — «классический формальный метод философского богословия»1. Как бы предвидя будущие упреки такого рода (и на практике гонимая за «формализм»), Ольга Фрейденберг писала: «Если я не опираюсь на социальную историю, то вовсе не потому, что не хочу, но потому, что не верю сегодняшним результатам»2. По замечанию Н. В. Брагинской, многие из результатов социальной истории, с которыми не соглашалась Фрейденберг, были пересмотрены наукой3. Я все же думаю, что позиция Фрейденберг не так «невинна». В основе ее — представление об автономии «форм идеологии» не только от социальной истории, но и друг от друга. Кадушин вполне сопоставим с Фрейденберг. Оба исследователя занимались историей понятий, еще не вполне оформившихся как понятия, сохраняющих свое родство с мифом, не могущих быть логически сведенными и соподчиненными. Во вводном разделе книги «Образ и понятие» Фрейденберг заявила: «Основное, что здесь нужно сказать, — это то, что данная работа представляет собой опыт по исторической эстетике; а ее главный тезис заключается в следующем: возникновение античных поэтических категорий обязано становлению понятий, так как античное понятие есть еще только форма образа; и в этой форме образа понятие имеет функцию "перенесения", перевода конкретных образных смыслов в смыслы отвлеченные, "переносные", чем и вызывает появление метафоры и поэтического иносказания»4. Во «Введении в теорию античного фольклора» мы читаем: «Еще раз я подчеркиваю невозводимость метафор друг к другу, их смысловое равноправие как разновидностей го-
1 R. D. Sarason. Kadushin's study of Midrash: Value Concepts and Their 2 О. М. Фрейденберг. Миф и литература древности. С. 108. 3 Там же. С. 553. 4 Там же. С. 173. верящего в них образа. Тем самым нет (по отношению к одному и тому же образу) архетипных метафор или метафор, происшедших друг от друга. Марр не прав, когда говорит об образах-архетипах»1. И тут мы подходим к сути тех «занятий философией», которым предавались Хайнеман, Фрейденберг, Бахтин, Кадушин и Кассирер. Фрейденберг четко и ясно говорит, что ее работа «представляет собой опыт по исторической эстетике». Но и для остальных неокантианцев философская эстетика, в сущности, была главной дисциплиной. Как бы ни настаивали все они на различии между мифом и искусством, искусство воспринималось как «символическая форма» («форма идеологии»), наиболее близкая к мифу. Через понимание искусства как игры, загадки, тайны, радости и т. п. пытались понять миф и экзегезу. На «эстетизм» неокантианства еще в 1922 г. указал Эрнст Трельч. По его мнению, Георг Зиммель, пытаясь спастись от Сциллы социологического объективизма Спенсера, стал жертвой Харибды эстетизма. «И в этом можно было бы видеть истинную сущность современности: натуралистическая связанность и в возмещение — суверенная игра фантазии, свойственная эстетизму». И далее Трельч пишет: «Учение Зиммеля лишает историю ее связи с реальностью и превращает ее в свободную игру ее логических форм»2. Единодушная и построенная по единому образцу критика позитивизма вела неокантианцев (от Хайнемана до Бахтина) прямо в сферу философской эстетики и в объятия эстетизма. И здесь они смыкались (особенно в отрицании «объективной» истории) с последователями философии жизни, с Дильтеем и Георге. Судьбы неокантианства оказались тесно связаны с судьбами философской эстетики (и «наук о духе» вообще). Еще задолго до постмодернистской революции интерес к философской эстетике был утрачен, а немецкие «науки о духе» вытеснены англофранцузскими «гуманитарными дисциплинами». Как заметил
1 О. М. Фрейденберг. Миф и литература древности. С. 22-23. 2 Э. Трельч. Историзм и его проблемы: Логическая проблема философии
Раздел 3. век XX и после Дэвид Симпсон, «этот поворот прочь от эстетики был в значительной степени реакцией на традицию идеализма, в основном ассоциировавшегося с интерпретаторами Гегеля... Взамен возникла дисциплина "литературного критицизма" и заняла большую часть территории, которую могла бы исследовать философская эстетика»1. Возникновение «литературного критицизма» не было одномоментным актом. Послевоенный «новый критицизм» в Америке был далек от философских претензий. Претензии возникли значительно позже, в ходе поворота к постмодернизму, пост-структурализму, постколониализму, феминизму и прочим измам восьмидесятых годов. Одним из манифестов новой литературной теории и стала книга Боярина, упомянутая выше. Во введении к ней Боярин писал: «В определенном смысле литературная теория сегодня является дискурсом, в котором мыслятся фундаментальные проблемы, когда-то принадлежавшие теологии и другим ветвям философии: язык, субъект, само определение и понимание человеческой природы»2. Основа этого дискурса для Боярина — труды Деррида. Но если Деррида, как обнаружил Брандист, черпал из неокантианства (и оттуда же черпал другой кумир постмодернизма — Фуко), то в чем же отступление от завоеванных неокантианством позиций? Не пытался ли Фуко вслед за Кассирером увидеть смену категорий мышления и познания (взамен описания Weltanschauung -«мировоззрения» мыслителей прошлого, чем занималась наука девятнадцатого века и ее эпигоны в двадцатом)? Даниэль Боярин, может быть сам того не желая, раскрывает тайну отличия «литературного критицизма» от философской эстетики: «Литературная теория сегодня сосредоточена не на красоте, но на значении»3. В работах Хайнемана слова «радость», «очарование», «подлинная художественная ценность» были частыми терминами. Найти эти слова у современных ис- 1 D. Simpson. Introduction // German Aesthetic and Literary Criticism: Kant, 2 D. Boyarin. Intertextuality and the Reading of Midrash. P. X. 3 Там же.
Дата добавления: 2015-05-09; Просмотров: 257; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |