Запасной выход 5 страница

“У меня не было и никогда не будет ничего подобного, потому что такая любовь возможна только между дочерью и отцом. Но как мне справиться с этим невыносимым страданием? Как?! Нет, я не выдержу! Это выше моих сил! Я готов убить кого-нибудь из тех, кто причиняет мне невыносимые муки, лишая меня любви. Но они далеко, и я бессилен что-либо сделать. Но как, как избавиться от этих мучений? Это выше моих сил! За что мне такое наказание? Почему всемогущий Бог допускает такую несправедливость? Ведь я так мечтал о ребенке, любил его еще неродившегося, задолго до моего знакомства с женой! Почему же у меня отбирают последнюю надежду на счастье?”

Дмитрий чувствовал, как ненависть все более замутняет сознание и подчиняет его волю, разжигая желание заглушить мучительную боль, причинив боль другому существу. И хотя он был убежден, что зло в ответ порождает только зло, однако в данный момент жаждал убийства. Он желал любви, считал любовь единственно верным средством решения всех проблем. Но сейчас ему хотелось родить смерть.

“Нет выхода, — подумал Дмитрий, но тут же возразил себе: — Нет, выход есть! Как же я забыл о нем?! Всегда есть запасной выход! Надо прекратить эти невыносимые страдания. И в данной ситуации этот выход для меня единственно возможный”.

Смерть, всегда казавшаяся далекой, теперь не только не страшила, но представлялась единственно возможным средством унять непереносимую боль. Дмитрий не видел смысла жить, поскольку был лишен надежды и веры, которые заключались для него в любви к дочери.

“А есть ли бог? Если он существует, то как допускает такую несправедливость? А если его нет, тогда и бояться нечего!”

В бумажнике лежало бритвенное лезвие. Другого средства покончить с собой не было.

“Зачем жить, если нет того, ради чего живешь, — уже совершенно спокойно подумал Дмитрий. — Воспользоваться случаем и перерезать себе вены. Это будет последняя ночь моего страдания и одиночества. Другого более удобного момента может не представиться. Лишь под утро обнаружат лужу крови. И ни к чему будет операция. Зачем лечить ноги, если я не хочу жить”.

Никогда прежде он не был так одинок. Никогда раньше отчаяние не подступало так близко. Впервые в жизни он желал собственной смерти. И хотя понимал, что это бегство и проявление слабости, но другого выхода не находил. Зачем, к чему все эти тревоги и волнения, когда за гранью смерти нет ничего, кроме покоя.

Дмитрий еще раз с облегчением подумал о смерти, но представить ее так и не смог. Страха не было — лишь отчаяние и полное безразличие к возможному исходу. Господствующий в душе смерч волнений от неразрешимых проблем охватил все его существо, и Дмитрий почувствовал, что вырваться из этого круговорота у него нет сил. Он искал спасения, облегчения своих страданий, что, наверно, делал бы каждый человек в его положении. Но не находил. Проще всего было расслабиться и смириться с собственной участью, но Дмитрия, почему-то, не покидала надежда освободиться из этого капкана, который он сам для себя сотворил.

Неожиданно в палату вошла Мария. В руках она держала шприц и ватку.

Не говоря ни слова, Дмитрий повернулся на бок и приготовился почувствовать облегчение от той маленькой боли, которая должна была проникнуть в него, почему-то подумав: “Разве спасение может быть болью?”

Укол был такой искусный, что Дмитрий почти ничего не ощутил. Разочарованный, он взглянул на медсестру, и та замерла под его вопрошающим взглядом.

— Я сделала вам больно?

— Нет, — отстраненно ответил Дмитрий.

— С вами что-то случилось? — с неподдельным участием спросила Мария.

— Ничего. Просто видел сон.

— И что же вам снилось?

— Жена.

По тому, как Дмитрий произнес это слово, медсестра поняла, что лучше ни о чем не расспрашивать.

Дмитрий лежал и чувствовал, как укол освобождает его от физической боли, отдавая всецело нестерпимым душевным мукам.

— Что вам еще? — грубо спросил Дмитрий.

— Мне нужно подготовить вас к операции, — спокойно ответила Мария.

— А когда операция?

— Завтра. Дело в том, что перенесли выходные, и поэтому нужно успеть сделать операцию до того, как начнутся праздники.

— А зачем делать операцию?

— Чтобы вы поправились.

— А зачем поправляться?

Вопрос застал медсестру врасплох, и она с недоумением посмотрела на Дмитрия.

— Как это зачем? Чтобы вернуться домой к своей семье, где, наверно, вас ждут жена и дети.

— А если никто меня не ждет, что тогда?

— Такого не бывает. Кто-то вас обязательно ждет. Есть же у вас родные или просто близкие люди?

— Есть. Но если честно — я всем чужой.

— Как это чужой?

— А вот как. Я лежу здесь уже неделю, а ко мне никто из родных не приехал, и даже не поинтересовались, где я и что со мной.

— А жена? Дети у вас есть?

— Да. Но жена отказывается приехать, и даже дать привезти ребенка.

— Почему? Разве она вас не любит?

— Похоже, что нет.

— Что же между вами произошло?

Дмитрий испытывал неодолимое желание поделиться с кем-то своей болью, но Мария была абсолютно чужой ему человек, и потому он не считал возможным взваливать на нее весь груз своих страданий и слез.

— Прежде всего не волнуйтесь, — удивительно участливо произнесла медсестра и улыбнулась. — Все будет хорошо, только не думайте о плохом.

— Не так-то это легко, — заметил Дмитрий.

— А вот если будете думать, то и будет плохо, — по-матерински посоветовала Мария, и двумя теплыми ладонями нежно погладила Диму по лицу.

Неожиданное и удивительно трогательное прикосновение поразило Дмитрия, отчего он невольно сразу весь расслабился и почувствовал необыкновенный покой. Прежде с ним так никто не обращался. Никто и никогда. Дмитрий чуть не заплакал, настолько непосредственность касания и то, как Мария посмотрела ему в глаза, тронули его до глубины души.

“Ну почему, почему никто прежде со мной так не обращался? Никто, даже мать”, — с горечью подумал Дмитрий.

Мария была тем типом женщины, которую он всегда хотел видеть своей женой или матерью. Но почему-то такие женщины всегда предпочитали выходить замуж за других.

— Вам, наверно, тяжело все время лежать в одном положении, — сказала Мария. — Снимите рубашку, я протру вам спину.

Дмитрия удивило такое участие, но без лишних слов он снял рубашку. Мария смочила ватку в какой-то жидкости и плавными движениями стала протирать Дмитрию спину. От того, как она это делала, он испытывал удивительное облегчение. Казалось, Мария гладила его. Касания рук медсестры были удивительно нежными.

Вдруг Дима ощутил пронзительность прихода давно забытого чувства, которое привело его в состояние онемения, заставив задержать дыхание и замереть. От волнения он содрогнулся, и сразу же мурашки пробежали по телу. Пытаясь понять свои переживания, Дмитрий в который раз ощутил безуспешность попытки выразить словами то, что жило лишь чувством.

Он как-то сразу позабыл о своих страхах, целиком доверившись этой вдруг переставшей быть чужой женщине. Не различая ничего, кроме теплых рук Марии на своей коже, почувствовал, как от неожиданной и нежданной ласки тает ледяная скорлупа его одиночества. Дмитрий испытал неодолимое желание превратиться в пар и подняться ввысь, чтобы плакать, плакать каплями дождя, целуя чьи-то незнакомые лица, и любить, любить, любить...

— Как это случилось? — спросила Мария и взглядом указала на перевязанные бинтами ноги Дмитрия.

— Мотоциклист сбил.

— Ты его простил?

Этот вопрос показался Диме неожиданным.

— Не знаю.

— А ты прости. И сразу станет легче.

— В душе-то я его давно простил, и нет у меня на него никакого зла, — попытался объяснить Дмитрий. — Но дело в том, что он поступает нечестно, отказываясь от ранее сделанного признания в собственной вине.

— Значит, на самом деле ты его не простил, — заключила Мария.

— Конечно, нет. Ведь в результате я потерял все: здоровье, работу, семью.

— А ты все же прости их: и мотоциклиста, и жену. Поверь, это нужно прежде всего тебе самому. Ведь именно тебе сейчас хуже всех.

— Но ведь это несправедливо!

— Мы судим о справедливости с точки зрения наших сиюминутных представлений о том, что есть благо для нас; но они столь ошибочны.

— Если делающий беззаконие остается безнаказанным, а невинный осужден, то в чем же тогда справедливость?

— Разве можно позавидовать тому, кто творит зло? Вряд ли он счастлив. Никакие выгоды не смогут компенсировать утраты совести. Тот, кто выбирает неправду, рано или поздно будет повержен собственной ложью. Униженность праведника прямо противоположна его последующей торжествующей славе.

— Значит, нужно терпеть, надеясь на последующее воздаяние? — со злой усмешкой спросил Дмитрий.

— Не в том ли состоит справедливость, что злом человек сам себя наказывает, а добром вознаграждает? — невозмутимо произнесла Мария.

— Как же жить без справедливости?

— В праведности. Любовь невозможна без правды, а без любви нет счастья. В этом, наверно, и состоит справедливость.

Дмитрий ощутил острую потребность поделиться всеми своими сомнениям и, набравшись смелости, задал вопрос, который терзал его последнее время.

— Как же мне простить жену, когда она предала меня, бросив в самую трудную минуту? Не только сама в больницу не приехала, но и ребенка не позволяет привезти.

— А вот когда простишь, тогда и поймешь. Все мы не без греха. Быть может, для того чтобы полюбить, нужно предать, отречься, изменить, а возможно, и умереть. Смысл общения с людьми как раз и состоит в прощении их недостатков. Только так можно спасти от окончательного падения. Путь сквозь ошибку лежит через прощение. Прости, если любишь. Любовь все искупает.

— Почему мне попалась такая жена!?

— Если бы хорошие жены доставались исключительно хорошим мужьям, то не было бы равновесия в мире. Каково детям в семьях, где хотя бы один родитель не любит? Кто будет любить плохих жен и мужей? Хотя... нет плохих ни жен, ни мужей, есть лишь те, кто не любит свою половинку.

— Любовь была для меня наивысшей ценностью. А теперь я просто не знаю, как жить дальше.

— Мало признавать ценность любви, желая ее лишь на словах. Невелика заслуга любить того, кто любит тебя. А ты полюби жену такой, какая она есть. Вот тогда и познаешь Истину.

— Как это?

— А как врага своего любить заповедовал нам Христос.

— Даже если она обманула меня и продолжает обманывать?

— Да. Если любишь, то люби несмотря ни на что. Пусть эта женщина оказалась недостойна твоей любви, но ты-то не стал от этого хуже. К тому же, другого способа преодолеть ненависть и не дать злобе разрушить себя просто не существует. Сохрани свою любовь, если ты ею дорожишь, и люби хотя бы для себя самого.

— Вряд ли я так смогу, — задумчиво произнес Дмитрий. — Не представляю, как это можно любить того, кто ненавидит тебя и презирает, издевается и оскорбляет на виду у всех, кто изменяет и при этом плюет тебе в глаза.

— Но именно это и есть настоящая любовь, не зависящая от обстоятельств и сама изменяющая любые обстоятельства, когда любишь и врага своего, причем не для себя, и не себя в нем, и даже не его самого, а просто любишь несмотря ни на что!

— Ничего себе просто. Я не представляю, как можно любить женщину, которая обманула и предала самое сокровенное. У нее не знаю уже какой по счету любовник, с которым она спит в присутствии моего ребенка. Когда я думаю об этом, то такая злость разбирает, что готов убить ее.

— Разве можно упрекать человека в том, что он не любит, даже если это твоя жена? Когда обида бушует в груди и кажется, что весь мир ополчился против тебя, откажись от мира, и найдешь помощь в себе.

— Но как простить? Ведь сказать “прощаю” недостаточно!

— Я знаю только, что ненавистью ничего не добьешься. Любовью же можно добиться всего. Попробуй, и убедишься сам. Местью ты можешь убить себя. Лучше простить.

— Можно простить, но забыть невозможно. Дело в том, что она предала меня, бросив здесь одного. А сама в это время...

— В тебе говорит уязвленное самолюбие, оттого что она предпочла другого.

— Хорошо если другого, а когда не одного, а многих?

— Возможно, что таким образом она ищет свое счастье.

— Когда женщина меняет любовников, это, как мне кажется, называется совсем иначе. А впрочем, все бабы одинаковы...

— Ты говоришь так, чтобы успокоить себя. Но уверяю, не все такие, как твоя жена. А может быть, она ищет любви у других, потому что ее не любишь ты?

— Но ведь я любил ее, любил.

— Тогда твою жену можно только пожалеть.

— Пожалеть? Я ее просто ненавижу!

— Значит ты все еще ее любишь.

— Не знаю. Вряд ли.

— Конечно, любишь, иначе бы так не страдал. Ведь мы расстраиваемся не потому, что любимый человек бросает нас, а потому, что уходя, уносит с собой нашу веру в любовь, лишая возможности доверять кому-либо. Но что лучше: бросить любящего тебя человека или оказаться брошенным самому?

— Я бы предпочел второе.

— Вот видишь. Кто умнее, тот и добрее, а кто добрее, тот и мудрее. Так уж устроен человек: чтобы творить добро, нужно вкусить зло, чтобы понять и оценить, необходимо обязательно с чем-то сравнить, и прежде чем найти свой дом, нужно устать и обить пороги множества временных пристанищ. Все мы нуждаемся в том, чтобы нас кто-то любил, причем такими, как мы есть, в любых наших проявлениях, как любит любящий отец. Но на это мало кто способен. Мы хотим капризничать, совершать ошибки, уходить и возвращаться, постоянно помня, что несмотря ни на что нас продолжают любить. Именно такая любовь нам необходима, ведь именно она воспитывает и учит любить, ничуть при том не развращая.

— Знаете, я жил спокойно один, и вдруг появилась она, принесла любовь, разбила мою жизнь, вызвала во мне желание умереть. Ну почему любовь всегда приводит к смерти? И почему особенно остро любовь переживается именно на границе жизни?

— Возможно, потому что смерть это лишь граница любви?

— После всего, что у меня было с женой, я не верю в любовь и вряд ли когда-нибудь захочу полюбить снова.

— Разочарование наступает, когда ждут чего-то и не получают. Но это разочарование не любовью, а ее объектом. Любовь здесь ни при чем.

— Я не разочарован, поскольку не считаю свой выбор ошибочным. Я знал, на что шел, и не сожалею о сделанном. Но почему жена не дает мне ребенка, почему лишает меня дочери?

— Она мстит вам за свои ошибки и несбывшиеся мечты.

— А почему не могу отомстить я?

— Мстит тот, кто не уверен в своей правоте.

— Но разве я должен испрашивать у нее разрешения на то, чтобы любить своего ребенка?

— Можно отнять ребенка, но никто не сможет лишить тебя любви к дочери. Недовольство другим есть, как правило, недовольство собой. Наверно, ваша жена не может простить себя. Ведь простить другого легче, чем себя самого. А может быть, ее никто не научил любить. Все проблемы в нашей жизни оттого, что в детстве нас никто не научил любить. И что есть жизнь, как не постоянное обучение любви?!

— Я готов согласиться с вами, хотя и не понимаю, как это возможно.

— Чтобы понять человека, нужно отнестись к нему с любовью. Все в наших силах, нужно только попробовать.

— Но кто же мне поможет?

— Просить помощи — значит проявлять неверие. Не ищи спасения в другом, но в себе самом для спасения другого.

— Как же можно научиться любить?

— Только любовью.

— Тогда научите меня.

— Научить любить невозможно. Это все равно что обучить письму, не давая карандаша и объясняя принцип написания на словах. Опыт любви у каждого свой, и его невозможно передать, как невозможно словами научить ходить. Падай, вставай и снова пробуй — другого пути нет. Каждый учится исключительно на своем собственном опыте.

— Чувствую, что вы правы, но согласиться почему-то не могу.

— Признать чужую истину своей, не пережив ее и не выстрадав, очень трудно. Любовь познается в муках. Не бывает любви без страдания. И потребность в страдании существует вместе с любовью. Дело даже не столько в том, кого и за что ты любишь, а в том — любишь ты или нет, любишь сам или любят тебя. Любовью может назваться только та любовь, когда любишь и врага своего. Это величайшее самопожертвование. Не каждый способен так любить, поскольку путь добродетели рано или поздно приводит к распятию.

— Но неужели нужно умирать, чтобы понять? Ведь это сумасшествие!

— Мои слова могут показаться странными, но понять их станет возможно, когда сам переживешь нечто подобное тому, что пережил Христос.

— Зачем же такая любовь, которая приводит к смерти?

— Тот, кто не захочет отказаться от любви, выбирает смерть. Таков выбор. Но настоящая любовь не боится смерти!

— Какой же в этом смысл?

— Смысл? — Мария в недоумении пожала плечами. — Ведь надобно же кого-то любить!

Неожиданно раздался звонок.

— Простите, мне нужно идти к другим больным, — сказала медсестра и вышла из палаты.

Дмитрию хотелось еще нескончаемо долго беседовать с Марией, искренне удивляясь состраданию, которое проявил к нему вроде бы посторонний человек. После откровенного разговора Дмитрий проникся необъяснимым доверием и симпатией к удивительной женщине, уже почему-то не казавшейся чужой.

Оставшись один, Дима не ощутил пустоты одиночества. Напротив, пространство палаты словно наполнилось чьим-то невидимым присутствием. Дмитрий настолько отчетливо это почувствовал, что вначале даже немного испугался. Но скоро страх сменился удивительным настроением, которое исключительно редко посещало его в минуты уединения.

За окном царила ночь. Свет лампы не мешал разглядеть луну и звезды, посетившие земной небосвод.

Диму не покидало предчувствие чего-то таинственного и значительного, что непременно должно произойти. Он вспомнил, что такое настроение бывало у него перед праздником Пасхи. И хотя в душе продолжал бушевать смерч разрушительных мыслей от нерешенных проблем, Дмитрий неизвестно почему ждал непонятной радости, ощущением которой было наполнено окружающее пространство.

За окном жили сосны.

Вдруг Дима почувствовал невидимое присутствие чего-то удивительно приятного и до боли знакомого, от чего защемило в груди, а на глазах выступили слезы. Он не знал, что именно это было. Но это было, было!

Неожиданно Дмитрий вспомнил, что среди прочего Вольдемар привез Библию. Дима с необъяснимым трепетом, словно это была драгоценная сокровищница, взял в руки Священное Писание и почувствовал, как пальцы теплеют. Ему хотелось гладить эту книгу, вертеть в руках, но открыть ее он почему-то не решался. Библия представлялась собранием ответов на все мучившие его вопросы.

Неожиданно в памяти всплыло когда-то прочитанное в Евангелии: “...богатство славы в тайне сей для язычников, которая есть Христос в вас”.

Смысл этого высказывания, как, впрочем, и многих других, вычитанных в Новом Завете, Дмитрий не понимал, хотя немало размышлял о них, — казалось, что-то не позволяло постигнуть тайну чужих слов, которые скрывали чьи-то мучительные переживания и тяжелейшие страдания.

С необъяснимым волнением, как всегда наугад, Дима открыл Библию, загадав найти ответ на мучающий его вопрос. Книга, словно давно готовая к этому, мягко раскрылась, и взгляд упал на строки:

Дата добавления: 2015-05-09