Февраля 1928 года Эпизод VII. Бильярдная

Репетилов пришел с заднего крыльца. Это даже психологически верно. Он опоздал, и ему неловко показаться. Если он придет с парадного крыльца, то придется о нем доложить, а если он придет с заднего крыльца, то он прямо примажется к толпе гостей.

Февраля 1928 года IV акт, явление 4 эпизод XVI. Каминная Репетилов — Сибиряк

После «… свояченицы детки…» — Фамусов приглашает Скалозуба играть.

«Довольно счастлив я в товарищах моих» — Скалозуб идет натирать мелом кий, Фамусов делает удар и тоже идет натирать кий мелом.

«Откладывать бы дальше…» — нужно, чтобы Скалозуб ходил, а Фамусов за ним. Тут получается такая аллегория: Фамусов ходит за женихом, который ускользает.

«В Москве ведь нет невестам перевода» — Фамусов берет кий на плечо и ходит с ним, как с ружьем.

Теперь во время монолога удары должны быть более решительными. Там только начиналась игра, а тут вы игру поведете интенсивнее.

Нужно еще обязательно, чтобы в бильярдной был столик не то с вином, не то с бутербродами, чтобы можно было вести игру так, что они подходят и закусывают.

Для того чтобы не пропадал текст, Фамусов может прицелиться, потом поворачивается к Скалозубу, говорит и потом уже ударяет. Так же и Скалозуб. Скалозуб может прицелиться, потом слушать, что говорит Фамусов, а потом уже ударяет.

«Ирина Власьевна, Лукерья Алексевна…» — хорошо, если бы перечисления были на ударах.

После игры Фамусов на минуточку приглашает Скалозуба к низенькому столику, где стоят вина, немного подзакусить и выпить. Потом опять продолжают игру. Во время закусывания можно прогнать много текста. Столик должен быть низенький, такой турецкий, они приседают на корточках перед столиком. Маркер держит над ними кии. Нужно, чтобы стояло несколько бутылок. Скалозуб пробует, какое вино выпить, и только тогда выпивает. Тут может быть спор двух гурманов, какое вино лучше.

После «… с тех пор дороги…»^[cclxxvii] — выбирают кии и идут играть.

В начале монолога — быстрая игра. Потом уже выходит Чацкий со своим монологом, во время которого вы играете.

(Повторение.)

Всякий неудачный ход Фамусова нужно подхватывать смехом.

Нельзя делать удары на «Ирина Власьевна…», а то получается очень медленно, приходится ждать, пока шары успокоятся.

При словах «… французские романсы вам поют…»^[cclxxviii] — чокаются.

Мейерхольд. […] Эта сцена происходит в каминной комнате. Здесь сервированный стол, где стоят бутылки с вином, фрукты. Я хочу, чтобы этот монолог был интимным, вот я его и изолирую. Я колеблюсь, стоит ли вводить сюда людей. Здесь нужно, чтобы был такой заброшенный угол в доме, где царствует Петрушка.

Здесь должен быть камин, кресло, в котором сидит Репетилов, люди только проходят мимо него, так как через эту комнату можно пройти.

В этой комнате находится большой круглый стол, на котором стоит большой серебряный поднос, на котором стоят бутылки. Репетилов знает, что если сюда проникнуть, то он получит лучшие вина. Сцену можно начать с того, как Петрушка проводит Репетилова. Репетилов входит на цыпочках, снимает перчатки и сразу начинает у стола что-то есть. Чацкий сюда случайно может забрести. Потому что он все время бродит по комнатам. И вот он где-то здесь проходит — и вдруг: «Сердечный друг…»

Репетилов вошел полупьяный, идет как «денди». Он мистифицирует Чацкого. Нужно в стиле Диккенса дать этот выход. Это будет загадочная фигура. Пусть нас обвиняют в мистицизме.

Репетилова еще не видно, Петрушка смотрит во все стороны, зовет его рукой, потом показывает бутылку и наливает стакан. Вот тогда Репетилов выходит. Он идет крадучись, сразу начинает что-то есть. У Домье есть такая сцена. Он ест так утонченно, смакует какие-то мокрицы в миндале (это как у китайцев — ведь черт знает что они едят). Потом он пьет. Потом вдруг сразу выходит Чацкий и Репетилов говорит: «А, друг сердечный», «… а у меня к тебе [влеченье]…» — идет раскрыв руки, тянется к Чацкому, обнимает его — «… любовь какая-то…» — отклоняется — «… и страсть…». Несколько раз делает наклоны. Стихи не порвутся от этого. После «… и страсть» — бухнулся в кресло. Пауза. Правой рукой щелкнул Петрушке, тот наливает ему стакан. Он пьет, держит все время стакан, в который время от времени Петрушка подливает.

Цилиндр лучше дольше не снимать, это заинтригует публику. После «… зови меня вандалом» на минуточку снимает цилиндр, но сейчас же надевает. Публика опять заинтригована.

Кресло имеет здесь огромное значение. Это должно быть стариннейшее вольтеровское кресло с большой спинкой. Это кресло должно стоять перед камином, и мы дадим из камина рыжевато-красный луч и осветим его. Можно будет лунный свет бросить на натюрморт. Будет смесь лунного света из верхнего окна со светом из камина. Нужно репетировать вечером со световыми эффектами, тогда сцена сразу пойдет. Должно быть ощущение ночи, ощущение световых бликов, это имеет колоссальнейшее значение для этой сцены. Здесь должна быть координация света и актера.

«… Зови меня вандалом» — говорит сразу, не надо рвать фразу. Он держит в левой руке перчатки и после «вандалом» закрывает рот перчатками. Должна быть сплошная закутанность, это еще больше заинтригует публику. Такое интимное построение сцены дает нам страшную свободу действий. Если бы это было в вестибюле, его бы вывели. А в этой комнате можно себя держать свободно — в каминной комнате, где каждый может выпить стакан редерьера^[cclxxix].

После «… чтоб исповедь начать…» подходит в Петрушке, вытурил его ногой, потом садится на ручку кресла, чтобы быть ближе к Чацкому, и говорит ему почти на ухо. Репетилов закрывает правую часть лица цилиндром и начинает: «… Пожалуйста, молчи…» — говорит быстро, «у нас есть общество…» — страшно заглушенно, но напряженно. Репетилов {231} встает, обнимает Чацкого и, крепко держа его, жарит в ухо. «… у нас тебя недоставало…» — целует его несколько раз. После «Сок умной молодежи» — валится снова в кресло. После слов Чацкого: «Шумите вы, и только» — Репетилов свистнул Петрушке, чтобы тот ему налил еще вина. Когда он свистнул, он правой рукой снял цилиндр, но не отдает его — это важно, чтобы цилиндр был все время у него в руках, он может с ним играть, это очень важный аксессуар.

После «Как он поет…» он должен построить отдельную сцену, чтобы зазвучала какая-то ария. После «О! Диво!» — переход. Становится в позу, надел цилиндр на затылок, поет… При повторении этой фразы он опять садится. Тут можно сделать так, чтобы цилиндр у него скатился с головы, Петрушка поднял его, он опять надел, и опять цилиндр скатывается. Он роняет три раза цилиндр — в это время нужно прогнать текст не менее десяти — пятнадцати строчек. Это даст такую бесшабашность, это очень подходит к его характеристике. Это можно скомпоновать с эпизодом в кабачке. Певица поет в кабачке, и во время пения он вспомнит: «А нон лашьяр…»^[cclxxx]. После падения цилиндра он ему надоедает, и он надевает его на ногу.

Когда он говорит «… читал ли что-нибудь, хоть мелочь», — он вынимает из кармана тетрадочку стихов, маленькую тетрадочку, как тогда издавали. Когда он говорит «… да он не пишет ничего…», это значит, что он написал одну книжку и больше не пишет. Как я написал одну книжку в тринадцатом году^[cclxxxi] и больше не пишу.

Мейерхольд. Хорошо было бы Скалозубу выработать намеренную склонность к басу. Теперь определилось, что у Скалозуба во всех эпизодах некий комический план будет обретаться в склонности говорить басом. Конечно, у него не бас, но есть люди, которые форсят тем, что у них бас, когда на самом деле у них никакого баса нет. Этому нужно учиться у протодьякона. Все знают, что у него бас, но он форсит, что у него бас в мировом масштабе. Мне кажется, что находили этот бас в сцене обморока («Ирритация»)^[cclxxxii]. Все время так говорить не надо, это надоест. Нужно так говорить на каких-то отдельных фразах, словах, на отдельных рифмах. Тогда фраза Чацкого «Геройский голос, бас звучнее барабана» будет на чем-то основана. У тебя эта склонность уже имеется, но не хватает какой-то красочки.

В спектакле элементы комические имеются, собственно говоря, только у Фамусова, ему надо помочь: надо комический элемент получить и от Скалозуба.

Чтобы научиться басить, нужно пригласить на репетицию протодьякона (если их еще не всех перебили), и мы послушаем, как он говорит.

В фразе «… а после в сорок пятом» «пятом» нужно пробасить.

Я помню, как я хорошо научился басить, когда играл принца Арагонского^[cclxxxiii]; я всю эту роль построил на склонности к басу. Некоторые, которые видели только принца Арагонского, думали, что у меня бас, как у Шаляпина.

Дата добавления: 2015-06-04