Песнь двадцать седьмая

Круг восьмой — Восьмой ров (окончание)

1

Уже горел прямым и ровным светом

Умолкший пламень, уходя во тьму,

Отпущенный приветливым поэтом, —

4

Когда другой, возникший вслед ему,[367]

Невнятным гулом, рвущимся из жала,

Привлек наш взор к верховью своему.

7

Как сицилийский бык, взревев сначала

От возгласов того, — и поделом, —

Чье мастерство его образовало,

10

Ревел от голоса казнимых в нем

И, хоть он был всего лишь медь литая,

Страдающим казался существом,[368]

13

Так, в пламени пути не обретая,

В его наречье, в нераздельный рык,

Слова преображались, вылетая.

16

Когда же звук их наконец проник

Сквозь острие, придав ему дрожанье,

Которое им сообщал язык,

19

К нам донеслось: «К тебе мое воззванье,

О ты, что, по‑ломбардски говоря,[369]

Сказал: «Иди, я утолил желанье!»

22

Мольбу, быть может, позднюю творя,

Молю, помедли здесь, где мы страдаем:

Смотри, я медлю пред тобой, горя!

25

Когда, простясь с латинским милым краем,

Ты только что достиг слепого дна,

Где я за грех содеянный терзаем,

28

Скажи: в Романье[370]— мир или война?

От стен Урбино[371]и до горной сени,

Вскормившей Тибр, лежит моя страна».

31

Я вслушивался, полон размышлений,

Когда вожатый, тронув локоть мне,

Промолвил так: «Ответь латинской тени».

34

Уже ответ мой был готов вполне,

И я сказал, мгновенно речь построя:

«О дух, сокрытый в этой глубине,

37

Твоя Романья[372]даже в дни покоя

Без войн в сердцах тиранов не жила;

Но явного сейчас не видно боя.

40

Равенна — все такая, как была:

Орел Поленты в ней обосновался,

До самой Червьи распластав крыла.[373]

43

Оплот, который долго защищался

И где французов алый холм полег,[374]

В зеленых лапах ныне оказался.[375]

46

Барбос Верруккьо[376]и его щенок,

С Монтаньей[377]обошедшиеся скверно,

Сверлят зубами тот же все кусок.

49

В твердынях над Ламоне и Сантерпо

Владычит львенок белого герба,

Друзей меняя дважды в год примерно;[378]

52

А та, где льется Савьо, той судьба

Между горой и долом находиться,

Живя меж волей и ярмом раба.[379]

55

Но кто же ты, прошу тебя открыться;

Ведь я тебе охотно отвечал, —

Пусть в мире память о тебе продлится!»

58

Сперва огонь немного помычал

По‑своему, потом, качнув не сразу

Колючую вершину, прозвучал:

61

«Когда б я знал, что моему рассказу

Внимает тот, кто вновь увидит свет,

То мой огонь не дрогнул бы ни разу.

64

Но так как в мир от нас возврата нет

И я такого не слыхал примера,

Я, не страшась позора, дам ответ.

67

Я меч сменил на пояс кордильера[380]

И верил, что приемлю благодать;

И так моя исполнилась бы вера,

70

Когда бы в грех не ввел меня опять

Верховный пастырь[381](злой ему судьбины!);

Как это было, — я хочу сказать.

73

Пока я нес, в минувшие годины,

Дар материнский мяса и костей,

Обычай мой был лисий, а не львиный.

76

Я знал все виды потайных путей

И ведал ухищренья всякой масти;

Край света слышал звук моих затей.

79

Когда я понял, что достиг той части

Моей стези, где мудрый человек,

Убрав свой парус, сматывает снасти,

82

Все, что меня пленяло, я отсек;

И, сокрушенно исповедь содеяв, —

О горе мне! — я спасся бы навек.

85

Первоначальник новых фарисеев,[382]

Воюя в тех местах, где Латеран,[383]

Не против сарацин иль иудеев,

88

Затем что в битву шел на христиан,

Не виноватых в том, что Акра взята,

Не торговавших в землях басурман,[384]

91

Свой величавый сан и все, что свято,

Презрел в себе, во мне — смиренный чин

И вервь[385], тела сушившую когда‑то,

94

И, словно прокаженный Константин,

Сильвестра из Сираттских недр призвавший,[386]

Призвал меня, решив, что я один

97

Уйму надменный жар, его снедавший;

Я слушал и не знал, что возразить:

Как во хмелю казался вопрошавший.

100

«Не бойся, — продолжал он говорить, —

Ты согрешенью будешь непричастен,

Подав совет, как Пенестрино[387]срыть.

103

Рай запирать и отпирать я властен;

Я два ключа недаром получил,

К которым мой предместник[388]был бесстрастен».

106

Меня столь важный довод оттеснил

Туда, где я молчать не смел бы доле,

И я: «Отец, когда с меня ты смыл

109

Мой грех, творимый по твоей же воле, —

Да будет твой посул длиннее дел,

И возликуешь на святом престоле».

112

В мой смертный час Франциск[389]за мной слетел,

Но некий черный херувим[390]вступился,

Сказав: «Не тронь; я им давно владел.

115

Пора, чтоб он к моим рабам спустился;

С тех пор как он коварный дал урок,[391]

Ему я крепко в волосы вцепился;

118

Не каясь, он прощенным быть не мог,

А каяться, грешить желая все же,

Нельзя: в таком сужденье есть порок».

121

Как содрогнулся я, великий боже,

Когда меня он ухватил, спросив:

«А ты не думал, что я логик тоже?»

124

Он снес меня к Миносу; тот, обвив

Хвост восемь раз вокруг спины могучей,

Его от злобы даже укусив,

127

Сказал: «Ввергается в огонь крадучий!»

И вот я гибну, где ты зрел меня,

И скорбно движусь в этой ризе жгучей!»

130

Свою докончив повесть, столб огня

Покинул нас, терзанием объятый,

Колючий рог свивая и клоня.

133

И дальше, гребнем, я и мой вожатый

Прошли туда, где нависает свод

Над рвом, в котором требуют расплаты

136

От тех, кто, разделяя, копит гнет.[392]

Дата добавления: 2015-06-25