Песня «19 октября». Пушкинская композиция,

Из лицейской

Сцены

жизни»

Пушкин ская композиция,

составленная для поездки в Пушкин ские Горы зимой 1998 года.

Проходит Малиновский - сын. Вбегают Яковлев и Пущин.

Яковлев: Как будто бы сквозь землю провалился. (Подойдя к Пушкину) Не видел: здесь не проходил Казак? (Пушкин, думая о своем, не отвечает.) Смотри, как он похож на обезьяну. Вернее, обезьяна на него! (Изображает повизгивающую обезьяну.)

Пушкин: Паяц! Загну сейчас тебе салазки! (Бросается на Яковлева.)

Малиновский-сын: (Вбегает.) Жанно, что смотришь? Помоги унять.

Яковлев: Не обезьяна, обезьяна с тигром!

Пущин: Нельзя так, Саша! Вдруг вскипел. Ну, право... (Пушкин убегает) Мишель, прошу, не задирай его.

Яковлев: Нет, буду задирать!

Малиновский-сын: (Показывает кулак) А это - видел?

Яковлев: О, сколько раз!.. Какие чудаки...

Полезны были б ваши кулаки,

Когда бы Пушкина я ненавидел!

Появляются Кюхельбекер и Дельвиг.

Кюхельбекер: Что учит нас, барон?.. Судьба народа,

Семья, наставники и круг друзей!..

Дельвиг: И все-таки не менее — природа.

Я многому в себе обязан ей.

Яковлев: Султан и Кюхля! Нам они не рады!

У Дельвига опять счастливый сплин?

Дельвиг: Мне радостно среди скульптур Эллады,

Здесь мнится мне величие Афин...

Яковлев: (Поет, пританцовывая вокруг Дельвига) Разрешаю: век ленись,

Попусту хлопочешь.

Все спи, любезный, не учись,

Делай то, что хочешь.

В классах рифмы прибирай.

С ленью здесь дружися.

Все: Вилей — Клопштока читай,

С нами — веселися!

Смеясь, уходят.

Пилецкий: Вольтер? И впрямь: фернейский вольнодумец. Но как узнать, откуда он и чей?

Пушкин: (вбегает.) Прошу, верните.

Пилецкий: (взяв книги) Это ваши книги?

И ваша рукописная тетрадь?.. Стихи по содержанию пристойны.

Я сам хотел бы учредить кружок,

Где всякий сочинял бы, что он хочет,

Не в классе у Кошанского, на воле.

Но что мне делать, если Разумовский

Не поддержал хотенья моего.

Все это отвлекает от занятий.

Пушкин: И книги тоже?

Пилецкий: Книга книге рознь...

Лицей не беден ими: государь

Нам подарил свою библиотеку.

Откуда, кстати, этот фолиант?

Пушкин: Из дома.

Пилецкий: Принужден его забрать.

Сомнительно вас одарил родитель.

Пушкин: Как вы посмели! Это мой отец!

Пилецкий: В обед, за эту грубость в наказанье,

Вы сядете последним за столом.

Пушкин: Блажен муж, иже

Сидит к каше ближе.

В класс заглядывает дядька Фома. Звонит и исчезает. Читая письмо, входит Горчаков.

Пилецкий: Князь Горчаков, что пишут вам из Вены?

Горчаков: Погода серая. Maman хандрит.

Входит Комовский.

Пилецкий: А к вам, Комовский, приезжал отец?

Комовский: Он мне привез домашнего печенья.

Входят Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин и Малиновский-сын.

Пилецкий: (Малиновскому-сыну.) С кончиной матери вы повзрослели. (Вбегающему Яковлеву.) Опять нет пуговиц на сюртуке? (Входит Вольховский) К Вам я без нареканий, как всегда. С пяти утра в занятиях Вольховский.

Вольховский: Вскрывают паши письма, господа. Но знает ли об этом Малиновский.

Пилецкий: Прошу меня внимательно послушать.

Иконников, ваш бывший гувернер,

Придет сейчас проститься... Он уволен.

Малиновский-сын: Уволен?

Пилецкий: Мы тем самым, господа,

Вас охраняем от дурнык привычек,

Которые он мог бы вам привить.

Уходит. Молчание.

Комовский: Я думаю; Иконников уволен

За странности и дерзкие слова...

Пушкин: Жестоко.

Пущин: Это недоразуменье!

Не вижу для изгнания причин.

Дельвиг: Мы всей душой Иконникова любим!..

Комовский: Ты прав, Султан...

Да он не любит нас.

Пущин: Иконникова не дадим в обиду.

Горчаков: Иди, Жанно, лови вчерашний день.

Он внук актера... С этой родословной...

Пущин: Он образован сердцем и умом.

Пушкин: (Горчакову) Иконников всегда был добр с тобою.

Горчаков: Из-за кого нам заводить разлад?

Лицейский рай не превращайте в ад!

Шум, крики. Входит худой человек в черном сюртуке, шея повязана черным изорванным платком, лицо бледное, волосы не острижены. Стал, задумавшись. Стоят и лицеисты.

Иконников: Простите, господа... Прошу садиться.

(Все сели. Он поднял кипу тетрадей.) Я с трепетом читал сии стихи.

Мне их разбор позволил сам Кошанский.

Я вас совсем недолго задержу.

Вильгельм, возьмите ваши переводы...

И выспренно, да и преслабо, сударь.

Кюхельбекер: Но я таки поэзиёю ранен.

Горчаков: Нет, Виля, ты не ранен, а убит.

И бог насмешек Мом тебя заране

Ждет в жертву вековечную, пиит.

(Яковлев заливается смехом)

Иконников: (Подает Яковлеву тетрадь) Но ваша басня более дурна:

У Дмитриева списана она.

(Дельвигу) Пиеса первая, барон, глупа.

А вот вторая гением писалась,

Хотя еще и требует отделки.

Запомните: поэзия есть труд!

Дельвиг: Вот почему она мне часто в тягость.

Иконников: Пиесы Пушкина...

Одна без мысли,

Все низко во второй...

Но есть и третья.

Написана не без воображенья,

Без коего не может быть пиес.

Оно, не станем спорить, дар небес,

Но дар небес - залог земного зренья!

(Он поднял палец к губам. Стало тихо.)

Ты ль передо мною,

Делия моя?

Разлучен я с тобою —

Сколько плакал я!

Ты ль передо мною,

Или сои мечтою

Обольстил меня?

Ты узнала ль друга?

Он не то, что был,

Но тебя, подруга!

Все ж не позабыл —

И твердит унылый:

«Я любим ли милой,

Как, бывало, был?»

Что теперь сравнится

С долею моей!

Вот слеза катится

По щеке твоей —

Делия стыдится?

Что теперь сравнится

С долею моей!

(Подходит к Пушкину.)

Пиеса эта музыки достойна!

(Кидается на шею Пушкину. Жмет его руку. Хохочет.)

Горчаков: У Пушкина есть знания и вкус.

Иконников: Отменный вкус — гармонии начало.

Яковлев: А у Лисички впрямь слеза катится.

Комовский: Спасибо, Пушкин... Ах, как хорошо!

(Целует Пушкина в плечо.)

Пушкин: Ну, право же, посредственные строчки.

Кюхельбекер: Мом лопнул, малый не найдя изъян

В родившейся из пены Афродите.

А я от строчек безупречных пьян:

Пиит увидит доброе в пиите! (Аплодирует Пушкину.)

Иконников: (Трет себе лоб, ерошит голову.)

Ну-с, а теперь простимся, господа. (Нюхает табак из коробочки.)

Дельвиг: Забавно.

Пушкин: (Малиновскому-сыну.) Как все просто.

Пущин: С кем считаться?!

Горчаков: (Тихо.) Мне тоже жаль. Но ты ли это, Пущин? Где сдержанность хваленая твоя?

Простившись поклоном с Иконниковым, уходит.

Иконников: Два слова на прощание скажу...

Не хочется, чтобы с моим уходом

Вдруг прервалась и наша с вами связь...

Прошу меня считать корреспондентом

Любого рукописного журнала. (Задумался. Все встали.)

Малиновский-сын: Вас проводить?..

Дельвиг: Но надо ль вам помочь?

Иконников: (Выйдя из задумчивости, на томик в руке, грубо.) Все состояние мое - Гораций.

А потому прошу вас не стараться. (Поклонившись, уходит.)

Пушкин: Никто не заступился за него.

Иконников, как видно, не имеет

При бедном положении своем.

Ни покровительства и ни друзей.

Ну а теперь - ни денег и ни места!

До Петербурга побредет пешком,

О чем-то бормоча с самим собою.

Вообразите: он в ночи один!.. А кто виной всему?

Малиновский-сын: Мартыш Пилецкий.

Пушкин: Мартын, как хочет, оскорбляет всех.

Родители и те обиды сносят.

И я его отныне ненавижу!

Кюхельбекер: Ты не один!

Инспектор наш - тиран!

Комовский: Вильгельмушка, прошу тебя, потише!

Малиновский-сын: Я с Пушкиным.

Яковлев: И я, я тоже с ним!

Комовский: Но так легко прийти к непослушанью.

Мы ныне за вечернею молитвой

Все будем думать только лишь о нем,

Лишь об Иконникове. Бог поможет. (Уходит.)

Малиновский-сын: Не знаю что, но надо что-то делать!

Пушкин: Да изгонять инспектора сейчас же!

Пущин: Младенчество.

Так, братец мой, нельзя!

Мы это все должны разумно сделать.

Пушкин: Ах, ты желаешь шума избежать?

Друзья мои, он вас увещевает,

А вы и слушаете?

Вольховский: Пущин прав!

Пушкин: Вольховский, ты боишься потерять

Свое добропорядочное имя?

Вольховский: Нет, я в запасе. Я вам помогу.

Пушкин: Он за Пилецкого! Он за Мартына!

Вольховский: Кто за Пилецкого?! Да ты безумец!

Пушкин:Легко прослыть в лицее Мудрецом. Вы трусы!

Пущин: Саша!

Пушкин: Трусы! Первый - Пущин!

Вам грех непослушания отпущен! (Убегает.)

Пущин: (Вольховскому, погрузившемуся в книгу)

Ты что нам посоветуешь, Вольховский?

Вольховский: А здесь суждений может быть до ста...

За этим всем - директор Малиновский. Мы в западне. Задача непроста.

Появляется Пилецкий. Слышен колокольный звон.

Пилецкий: Ступайте на вечернюю молитву.

Яковлев: Идемте, Братья... Где же ваши четки,

Брат кармелит и брат картезианец? (Запевает тоненьким голоском.)

«Страх при звоне меди заставляет народ устрашенный

Толпами стремиться в храм священный...»

Лицеисты (Перебирая воображаемые четки.) «Зри, боже, число, великий, унылых, тебя просящих...» Кюхельбекер: Мои гекзаметры пошли в молитвы?

Малиновский-сын: (Тихо) Брат, потерпи: нас ждут мирские битвы.

Пилецкий: За вольности в церковных песнопеньях

Стоять вам всю молитву на коленях. (Уходит за лицеистами.)

Пушкин: (Входит; прислушивается к молитве)

Живем монаками... И поделом... (Входит Куницын)

Куницын: А отчего же вы не на молитве?

Пушкин: Что будет там, я знаю наперед.

Мне стало за Иконникова больно... Вы, говорят, просили за него?

Куницын: Иконников Пилецким аттестован

Пушкин: А сам он за себя просить не мог?

Куницын: Он мнителен.

Ему мешает гордость.

Пушкин: Пусть негодует на услуги наши,

Мы за него стеною постоим...

Куницын: В борениях рождается характер,

В уединеньи зреет интеллект.

Весьма понятны вы и остроумны,

Но неприлежны к лекциям моим.

Пушкин: Сухие силлогизмы мне невнятны,

Куницын: Я сух на лекциях? Что ж, вдохновлюсь.

И все ж прошу прилежней стать в предметах, Где трудно без большого напряженья.

Пушкин: Я вдохновлюсь.

Куницын: На том и порешим. (Уходит.)

Пушкин: Нет, а лицей не вовсе монастырь.

Входят Вольховский и Пущин

Пушкин: Я давеча, друзья, погорячился.

(Вольховский подает ему руку. Пушкин молчащему Пущину)

А я-то думал, ты великодушен.

Пущин: Скажи мне, Саша, друг ли я тебе?

Пушкин: Ты первый друг! Ты первый друг мне, Пущин!

Прости меня... Я знаю, что неправ! (Ilущин молчит.)

Суворочка, меня никто не любит.

Вольховский: Да помиритесь, ради всех святых!

(Пущин и Пушкин подали друг другуруки.)

Пушкин: Как поступить с Пилецким, решено. (На Вольховского.)

Игру в парламент вспомнили мы с ним.

Идем к барону, все обговорим!

(Обнявшись, втроем уходят.)

Дядька Фома: (Проходит с колокольчиком.) Спать, господа! Спать, господи помилуй!

Лицейский садик - березовая рощица. Утро. Где-то слышится сигнал военной трубы. На скамье в глубине сада, читая книгу, сидит де Будри. В окружении лицеистов появляется Куницын.

Куницын: И право: объяснять свободно мысли,

Тобою властвующие, другим,

Коль разум мы и впрямь боготворим,

Есть право всех, кого ни перечисли...

На том закончим наши рассужденья.

Вы поняли услышанного суть?

Да, будут с вами ваши убежденья.

Лицеисты аплодируют Куницыну. Поклонившись им, Куницын уходит

Яковлев: На рекреации он всем приятель.

Кюхельбекер: Он мне открыл великого Руссо.

Дельвиг:Коснулось нас фортуны колесо:

Он не крестов, а истины искатель.

Пущин: Все лекции его проникновенны,

В восторге от Куницына и я.

Кюхельбекер: Что говорит он, схоже со стихами.

«Отечество», «гражданство», «договор»,

«Служение», «Век золотой - свободы»:

Слова как будто созданы для оды.

Яковлев: (Вырывая из рук Кюхли тетрадь.)

Могила поэтических потуг?

Гекзаметры? Ты презираешь ямбы.

Кюхельбекер: Отдай словарь! Отдай словарь, паяц!

Яковлев: (Отбегая, вскакивает на скамейку.)

Послушаем Вильгельмушкину чушь...

На букву «о»... «Об образе правленья»...

«Пусть мненье общее, не личный суд,

Гражданские решает несогласья...»

Комовский: Но это не гекзаметр и не проза.

Горчаков: Из лекции Куницына цитата.

Пущин: Словарь Вильгельма далеко не чушь.

(Лицеисты склонились над словарем.)

Яковлев: «В класс, господа! В класс, господи помилуй!»

Комовский: Фома!

Лицеисты вскакивают.

Пущин: Мишель!.. Отменно разыграл!

Горчаков: Хоть номер старый.

Яковлев: Есть и номер новый.

Пушкин: Мы просим!

Яковлев: Не просите, господа!

Мой номер далеко не безобиден.

Кюхельбекер: Все просим! (Аплодирует)

Яковлев: «Кюхель и мадмуазель».

(Пантомима. Рев стоит в садике.)

Кюхельбекер: Кривляка грубый! Площадной буффон!

(Разъяренный бегает за Яковлевым.)

Горчаков: Подобья редкого добился он!

Яковлев: (Забегает, подставив ножку Кюхельбекеру.)

Ах, тошно мне

На чужой скамье;

Все не мило, все постыло,

Кюхельбекера там нет —

Не глядел бы я на свет,

Все скамейки, все линейки

О потере мне твердят!

Кюхельбекер: Безжалостно! Я не могу так, Пушкин!

(Ударяется головой о землю, рыдает.)

Пушкин: Нам от Мишеля достается всем.

(Гладит Кюхлю пo голове, дирижируя лицеистам ногой.)

Все: (Поют хором.) Ах, не скучно мне

На чужой скамье,

И все мило, не постыло —

Кюхельбекера здесь нет.

Я гляжу на белый свет.

Все скамейки, все линейки

Мне о радости твердят.

Дельвиг: (сдерживает Кюхельбекера) Их шутки ниже твоего ума...

Кюхельбекер: Я всех паясников готов убить

Тебя за полноту зовут Султаном!

Дельвиг: Любой из нас по-своему смешон.

Пушкин: Кто в чехарду? Яковлев: Я - первый!

(Все прыгают через сидящего на траве Кюхлю.)

Пушкин: Прыгай, Виля.

Кюхельбекер: Прошу, избавьте!!

Пущин: (Нагнувшись.) Прыгай, Кюхельбекер!

Кюхля прыгает. Входит Пилецкий. Кюхля, поскользнувшись неловко, ударяется в его живот головою. Все замирают.

Пилецкий: На рекреации я допускаю,

Порядочные игры, господа.

А впрочем, развлекайтесь, как хотите...

(Уходит медленно. Яковлев тут же копирует его.)

Яковлев: «Черт с вами, развлекайтесь как хотите. Условие: потом меня любите!»

Хохот. Дельвиг достает из-за спины свиток. Дельвиг: Петиция директору готова.

Пущин: О господи, чего же ты молчал?

Дельвиг: В ней все, что высказал тогда парламент.

Пилецкий: (Незаметно появившись вновь - Дельвигу)

Прошу вас, дайте ваше сочиненье...

Я повторяю, дайте!

Дельвиг: Не отдам.

Пилецкий: Коль прячете, так, значит, это пасквиль.

Пушкин: Не отступаться... Слышите меня?

Горчаков: Комовский, мне пора уроки делать.

Я ничего не вижу вечерами...

Кюхельбекер: Бежите? Испугались, п-подлецы?

Горчаков: Пугаться? Мне? Инспектор есть инспектор.

Пушкин: Он постоянно обижает нас,

Родителям нанес обид несчетно!

Горчаков: Все разрешится и само собой.

Пущин: Любезный Горчаков, не разрешится,

Коль розно жить и ничего не делать.

Комовский: Вы дурно поступаете, друзья.

Горчаков: Подобное могу сказать и я. (Уходят.)

Малиновский-сын: Ребята, не робейте! Не сдавайтесь!

Пилецкий: Одумайтесь, прошу я, господа!

Все это явное непослушанье,

Которое нетрудно осудить,

А потому и наказать нетрудно.

Пилецкий пытается вырвать рукопись. Дельвиг отдает ее рядом стоящему Жанно, тот - следующему, и она исчезает.

Пушкин: Не ваша рукопись! Мы не позволим...

Вы так и письма станете читать?

Пилецкий: Пусть нас рассудит господин директор.

Сию минуту я его найду.

И, думаю, поблажки вам не будет. (Уходит.)

Пушкин: И мы все это терпим от него?

Пущин: Что ж, защитимся круговой порукой. (Протягивает руку. Все кладут на нее свои.) Малиновский-отец: (Появившись сзади лицеистов.) Какое утро ныне, господа...

Прогулка — отдых, если ты трудился,

И скука, если лодыря гонял.

Прошу вас, полминуты помолчите... (Слышно пение птицы.)

Кому из вас удастся угадать,

Что это за пичуга на березке?

(Останавливая Малиновского-сына.)

Вы знаете, поэтому молчок.

Ну? Красногрудка.

Так-то, господа. Вы что-то мнетесь?

Пущин: Господин директор,

Мы просим удаленья из лицея

Инспектора Пилецкого.

Малиновский-отец: (После молчания.) Кого?

Я не ослышался? В толк не возьму...

Нет, право, господа...

Пущин:Я повторяю:

Мы просим удаленья из лицея

Инспектора Пилецкого.

Малиновский-отец: Кто — мы?

Кто это — мы?!

Малиновский-сын:

Мы, господин директор...

Он говорит по порученью всех.

Пушкин: Инспектор проверяет паши письма

И постоянно оскорбляет нас.

Так продолжаться более, не может!

Дельвиг: Из-за него Иконников ушел.

Пущин: Петиция... Мы просим вас, прочтите. (Подает петицию.)

Малиновский-отец: Опять, как в прошлый раз, игра в парламент?

(Пробежав глазами петицию.) Что мне сказать на это, господа...

Петиция толкова, но... наивна.

Как назначать, а так и удалять

Наставников лицея я не вправе.

И все это, поверьте, господа,

Ничто иное, как непослушанье,

Которое к добру не приведет,

А посему прошу: ступайте с миром. (Молчание.)

Наслышан я, что многие из вас

Стихи по дортуарам сочиняют?

Ну что же, сочиняйте, господа.

Послал о сем прошение министру...

Я жду от вас не жалоб, а поэм.

Пущин: (Тихо.) Обезоружены...

Пушкин: (Тоже тихо.) А где Вольховский?

При нем и Горчаков не будет нем,

И вновь нас выслушает Малиновский!

Лицеисты уходят. Задерживается Малиновский – сын.

Малиновский-сын: Отец...

Малиновский-отец: Мне кажется, что мы не дома.

Малиновский-сын: Простите вольность, господин директор...

Как все, на слово я имею право?

У вас есть сердце, вы должны понять:

Лицей терпеть Пилецкого не может.

Малиновский-отец: Ступайте... Малиновский!

Вы свободны!

Малиновский-сын: Я был уверен в вас.

Ошибся! Каюсь! (Убегает.)

Малиновский-отец: Вот он, товарищества общий дух!

Добро бы сын, так все неколебимы.

В сердцах порочных дружба не живет;

Владеть судьбою их — святое бремя,

Хоть и неласково к лицею время...

Парк. Где-то играет полковая музыка. Читая, проходит Наташа, за нею идет Пушкин. Входит княгиня Волконская с племянницей. Навстречу им идет юная графиня Наталья Кочубей с гувернанткой - француженкой. За ними следует поодаль Горчаков. Наталья Кочубей и гувернантка, раскланявшись с Волконскими, садятся на скамью. Появляются Первая и Вторая дамы. Подходят к Волконским.

Волконская: Ваш Nicolas, я слышала, кузина,

Вступил в лейб-гвардии гусарский полк?

Он юн.

Племянница: А выйдет из гуляки толк?

Вторая дама: Гусары храбрость чтут, не только вина.

Первая дама: Все о войне твердят да о французе.

Волконская: И двор о том же самом говорит.

Послу в Париже Бонапарт грозит,

Хоть мы с Тильзита с Францией в союзе.

Уходят. Горчаков подходит к Наталье Кочубей, раскланивается.

Кочубей: Я часто вижу вас. Горчаков: Князь Горчаков. Гувернантка: Вы не семинарист? Горчаков: Я из лицея. (Вдруг убегает.)

Гувернантка: Раскланялся и тут же был таков.

Кочубей: Видать, не обольстительна Цирцея.

Гувернантка: Знакомства светские всегда нелишни.

Горчаков: (Вбегает с кульком вишен, раскланивается.) Позвольте угостить вас ранней вишней?

Проходят. С книгой появляется плачущая Наташа. За нею Пушкин.

Пушкин: (Спрятавшись за скамью.) Ах, как вам горько плачется!

Наташа: Кто это?

Пушкин: (Выскакивает из-за скамьи, изображая черта.) Черт! Право же, мне хочется узнать, Над кем вы плачете? Прошу, скажите. (Наташа протягивает ему книгу.) Вы плачете над карамзинской Лизой.

Наташа: Виной страданий Лизиных - Эраст. Я видела вас как-то в городке.

Пушкин: Бродил я там от скуки.

Наташа: Вы военный?

Пушкин: (Басит.) Да, я гусар!.. О нет, я вам солгал.

Наташа: А кто же вы?

Пушкин: Ну, как бы вам сказать?

Я царскосельский роковой затворник...

По воле государя я - монах.

Наташа: Монах... и черт?

Пушкин: Угу... Я из лицея.

(Быстро, неловко целует Наташу.)

Наташа: Монах совсем не по-монашьи смел.

Пушкин: Как вы красивы...

Наташа: Нет, я так одета,

Вот вам и правлюсь...

Велено ходить

Как барышне, хоть я и крепостная.

Пушкин: А кто же барин ваш? Наташа: Да граф Толстой.

Приписана актеркою к театру.

В деревне белошвейкою была,

Но в тот приезд понравилася графу... (С.мутилась.)

Пушкин: Как вас зовут?

Наташа: Наташей.

Пушкин: Не забуду.

Теперь-то я спектакль не пропущу.

Наташа: Коль граф пришлет билеты для лицея...

Пушкин: Мне помнятся домашние спектакли. Отец и ставил их, и сам играл.

А то и просто так читал Мольера. Вы что, уже пошли?

Наташа: Я не вольна.

Граф отпускает нас, но только с дядькой,

Да нынче я сбежала от него.

Пушкин: В четверг у нас катание на лодках.

Я буду ждать вас!

Наташа: Может, прибегу,

(Загадав, открыла книгу, прочла, усмехнулась.)

Счастливый тоже часто одинок...

У мостика я буду, баринок! (Уходит.)

Пушкин: Я - Саша Пушкин!..

Что это со мною?

Как будто бы в простуде весь горю.

Наташа убегает. Входит Горчаков.

Горчаков: Кто пробежал?

Пушкин: Не знаю.

Горчаков: Рад поздравить:

Директор впредь позволил пьесы ставить!

Пушкин: Ура! (Ест снег.)

Горчаков: Простудишься.

Пушкин: Не простужусь!

Снежинки тают на моей руке...

Ты ждешь кого-то?

Горчаков: (Бросает в Пушкина снежок.) Наконец заметил.

Пушкин: Свиданье в этом дивном уголке.

В сопровождении гувернантки входит Наталья Кочубей.

Горчаков: Довольны вы увиденным, не так ли?

Кочубей: (Поблагодарив кивком.) Нам подана, карета у дворца.

Гувернантка: Жаль, затемно кончаются спектакли.

Горчаков: Зачем же было ждать его конца?..

Я счастлив своего представить друга. •

Кочубей: Замерз он, как на ветке воробей. Пушкин, потрясенный встречей, молчит.

Горчаков: Ты очарован или же напуган?

Наталья Викторовна Кочубей.

Наталья Кочубей, гувернантка и Горчаков, раскланявшись, уходят.

Пушкин: Наталья эта, но и та Наталья.

Но право же, мне дорога одна,

Которой покровительствует Талья,

Хоть часто невпопад поет она.

Следы ее... И вот следы другие.

В какие же мне хочется ступить?

Те свежие, а эти — дорогие.

Ступать в них — с каждым шагом жить!

(Уходит, ступая в следы Наташи)

Вбегает Пушкин. За ним входят Пущин, Дельвиг, Малиновский - сын и Кюхля.

Комовский: А наш Француз записку получил,

И тут свиданье у него с актеркой.

Дельвиг: А любопытство низкое — порок.

Пущин: Уйдемте-ка, друзья, имейте совесть.

Малиновский-сын: В беде оставить друга? Ни за что.

Горчаков: Наш век, друзья, век томных героинь

И славою блистающих героев.

Мой идеал, не скрою, — государь.

Малиновский-сын: А мой герой — украинский казак.

«Хвала тебе, наш вихорь-атаман,

Вождь невредимых Платов!»

Пущин: Мне по душе простые ополченцы.

Горчаков: Я не хочу любовью к государю

Принизить восхитивший вас народ...

Не хвалится Вильгельм своим героем.

Комовский: Барклай изменник, папенька сказал.

Все говорят: в народе и в сенате.

Кюхельбекер: Барклай-де-Толли чист перед Россией.

Горчаков: Ну, как Вильгельму не хвалить Барклая.

Он им и был определен в лицей.

Кюхельбекер: Я не скрывал и не скрываю это!

Пущин: Не вижу в том худого: род Вильгельма -

Род, потерявший случай, но не честь. (Обнимает Кюхельбекера.)

Мой друг, не принимай все к сердцу близко. (Кюхля скрывается за колонну.)

Комовский, поступил ты очень низко.

Комовский: Побей меня, Вильгельмушка, побей!

Малиновский-сын: (Басом.) Разрушься от трубы иерихонской!

(Все смеются. Слышится вальс.)

Горчаков: Танцую вальс с графиней Кочубей,

Чтобы мазурку танцевать с Волконской

ВАЛЬС

Пушкин: Наташа! Несказанно хороша...

(Все, кроме Пушкина, смотрят в сторону Наташи.)

Дельвиг: Она прелестна.

Малиновский-сын: Дельвиг, осторожней.

Иначе тут же вызов на дуэль.

Пушкин: (Вдруг обнаженно и свободно.) Да, я люблю.

Люблю впервые в жизни.

Спасенья от любви живому нет.

Влюбляйтесь и любите — мой совет!

Умру, любовью вспомните на тризне! (Молчание.)

Малиновский-сын: Ах, как ответил!.. Братцы, мы взрослеем.

Пущин: Так будем же галантными, друзья.

В достоинство мужское верю я.

Дельвиг: Мы ревность низменную одолеем.

Быстро входит Наташа. В белом платье она кажется воздушной. Аплодисменты.

Кюхельбекер: Брависсимо!

Дельвиг: Блистательно!

Малиновский-сын: Чудесно!

Наташа: С победой, господа!

Малиновский-сын: (Многозначительно.) С победой вас.

Кюхельбекер: Кю-кюхельбекер!

Пушкин: Ну, а это Дельвиг.

Наташа: Читала оду в «Вестнике Европы», Которая прославила поэта...

Дельвиг: Забавно... Я Султан во цвете лет,

Я стихоткач, но только не поэт!

Пушкин: Известные Жанно и Малиновский.

Малиновский-сын: Найду отца. Он нынче нездоров... (Уходит.)

Дельвиг: Вильгельмушка, молю тебя: исчезнем. (Утаскивает Кюхлю.)

Пушкин: Жанно, прошу...

Пущин: Я буду верным стражем. (Уходит.)

Пушкин: Я глаз сегодня не сводил с тебя.

Наташа: Я, думая о вас, в дуэте сбилась,

Сфальшивила, а вы кричали «бис».

Пушкин: (Достал из кармана мундира лист. Подает ей.)

Ты все равно достойна удивленья.

Наташа: (Развернув лист, читает.)

Так и мне узнать случилось,

Что за птица Купидон.

Сердце страстное пленилось;

Признаюсь — и я влюблен!

Ну что вы, право, Александр Сергеич...

(Прячет стихи за корсажик.)

Пушкин: Ну, поцелуй же... Я устал желать.

Ты - Делия, мое воображенье.

Ты явь, безумие, самосожженье,

Ты посланная богом благодать!

Поцелуй. Вбегает Мишель Яковлев, за ним Пущин.

Пущин: Мишель!

Яковлев: Здесь рандеву?

Пущин: Какой ты, право!

Яковлев: Простите, от Волконской убегал!

Пушкин: Нет, чтобы вдруг обрадовать княгиню,

Поволочившись день за протеже.

Яковлев: Поволочись-ка сам! Я сыт уже!

Тебе-то что, ты повстречал богиню. (Исчезает.)

Наташа: Граф и Волконские. Бегу от бед.

Пушкин: Надолго, Галич?

Галич: Как всегда, на сутки.

Привез с собою «Вестника Европы».

(Открыл журнал, читает.)

«Артист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы.

Забудь ручьи, леса, унылые могилы,

В колодных песенках любовью не пылай;

Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!

Довольно без тебя поэтов есть и будет:

Их напечатают — и целый свет забудет...»

(Закрыв журнал, отдает Пушкину.)

«Н.К.Ш.П.», вам от меня подарок

В дни первого явления в печати.

Пушкин: Мои стихи?

Кюхельбекер: Ты все не посылал,

А мы с бароном взяли и послали,

Хотя Артист — двойник того же Клита.

Обнимает Пушкина. Вбегает запыхавшийся Горчаков, раскланивается с наставниками.

Дельвиг: Ты, Горчаков?

Пушкин: Смотрите, он вернулся!

Горчаков: Вернулся и, по-моему, не зря.

На рауте любой бы задохнулся

Что вы друзьям читали в лазарете?

Пушкин: Больной, я им посланье сочинил.

Галич: Любой из нас запечатлен в куплете.

Пушкин: Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен,

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Все те же мы, нам целый мир чужбина,

Отечество нам Царское Село!

«Друзья,

Дата добавления: 2015-06-26