Борьба за неопределенность: истоки русской революции

(Из воспоминаний Е. Н. Водовозовой и Л.А. Тихомирова)

В России по настоящему начал развиваться дух революционности в 60-70-е гг. XIX в. Эти годы «можно назвать… эпохою рассвета духовных сил и общественных идеалов, временем горячих стремлений к свету и к новой, не изведанной ещё, общественной деятельности», это время, когда «начал складываться новый порядок вещей: распадались некоторые старые формы жизни и постепенно созидались иные основы общественности, вырабатывались новые принципы…, русских людей охватило лихорадочное движение вперёд… молодежь, страстно стремилась к самообразованию и просвещению народа, выражая непреклонную решимость сразу стряхнуть с себя ветхого человека, зажить новою жизнью, сделать счастливыми всех нуждающихся и обременённых» [4, С. 28-29]. Так охарактеризовала этот период российской истории Е.Н. Водовозова непосредственный участник молодежного движения 60-х. Судя по этим строкам, перед нами предстает образ пламенных борцов за идею. За этими людьми прочно закрепилось представление о том, что это – «один из самых героических, самоотверженных и идейных отрядов русской интеллигенции» [4, С. 95]. Но мы должны понимать, что «реальность лишь частично и к тому же в превращенной форме отражается в словесном потоке своего времени. Не всегда речи деятелей эпохи,… газетные статьи и книги адекватно отражают глубинное течение истории. Иногда бурное кипение страстей происходит в стороне от главного течения и на мелком месте, а мощное скрытое течение остается незамеченным на поверхности. Преувеличение роли словесной формы истории и игнорирование ее неадекватности скрытой сущности процесса имели следствием то, что второстепенные личности и события занимают больше внимания людей, чем реально первостепенные, их роль сильно преувеличивается в ущерб исторической правде» [6, С. 13-14]. Поэтому нам необходимо спокойно и холодно, как исследователям, рассмотреть наиболее характерные черты той социальной общности, в которой зародился революционный радикализм, изучить человеческий материал, послуживший основой, питательной средой для событий, которые потрясли Россию в начале XX века и определили ход её исторического развития. В этом нам помогут современники той эпохи, причем как из числа поклонников «прогрессивной» среды (Водовозова Е.Н.), так и из числа людей, негативно относившихся к радикализму (Тихомиров Л.А.). Благодаря их воспоминаниям мы сможем скорректировать стереотипные представления о «революционной молодежи».

Первой и очень яркой её чертой является предельная идеализация действительности, непонимание и неприятие реальности. Наиболее ярко это иллюстрирует следующий случай из жизни самой Е.Н. Водовозовой: в борьбе за независимость от своих родственников (тети и дяди), у которых Елизавета Николаевна жила во время своей институтской учебы, Водовозова решила прокатиться на пролётке, что ей запрещали делать одной. Добравшись, наконец, до института, куда она направлялась, Водовозова проявила исключительное незнание простейших бытовых норм и не заплатила извозчику. «Вдруг я услыхала неистовый крик моего возницы: «Деньги, что же деньги?», а затем ряд ругательств, которые он посылал мне вдогонку. «Господи! Как он бесцеремонно требует у меня денег! Значит, он простой разбойник и решил ограбить меня среди белого дня!.. Наверно, сейчас бросится на меня! И я опрометью побежала дальше» [4, С. 23]. На счастье, Водовозовой ей навстречу попалась «тётка подруги», которая, с трудом разобравшись в чём дело и заплатив извозчику, решила выяснить у Елизаветы Николаевны, как она могла вообразить, что извозчик повезет её даром. Поразителен ответ Водовозовой! «Я думала, что извозчики представляют своего рода общественное учреждение, которым желающие пользуются бесплатно» [4, С. 23]. «Тётка подруги», Луиза Карловна, разъясняет Водовозовой ошибочность её представлений. И как откровение в Елизавете Николаевне рождается мысль: «Правда, тысяча раз правда!.. Ведь живя в деревне, я это прекрасно понимала, но как-то это все перезабыла за время институтского воспитания…» [4, С. 24]. Водовозова ясно осознает причину неадекватного отношения к происходящему – «институтское воспитание». Именно светское воспитание, а не традиционно семейное либо церковное перевернуло в Елизавете Петровне сообразное понимание реальности. Заметим, что именно такие люди, плохо осознававшие, что же происходит в реальном мире, собирались создавать новое общество, новую Россию. Весьма любопытна реакция извозчика – простого русского мужика – на поведение «барышни»: «Я тоже смекаю: не то она придурковата, не то блажная какая… на дороге из-за пьяного на всю улицу орала, а тут ещё какой-то офицер повстречался, так тот прямо из саней хотел её высадить: видно, из-за придурковатости такую боязно из дому пускать!..» [4,С. 23]. В свете приведенного случая неудивительна реакция крестьянства на просветительскую агитацию «хожденцев в народ» и на то, что «баринов», послушав, сдавали властям. Простому народу были чужды идеи, мало соотносившиеся с реальным положением дел, с насущной действительностью.

Следующей интересной чертой радикалов является их отношение к прежней, пока ещё традиционной России. Очернению подвергалась российская история и основы государственности, «лекторы должны были указывать на те стороны нашей жизни, о которых до тех пор приходилось умалчивать, обращать внимание на всё то, в чем могла проявиться самодеятельность общества, если бы наш государственный строй этому не препятствовал, выдвигать тяжелое экономическое положение народа, одним словом раскрывать прежде всего мрачные стороны нашей прошлой жизни» [4, С. 87]. Восхищаться перед прошлым, признавать его ценность, нужность, не порывать с ним считалось дурным тоном в интеллигентской молодежной среде. Как говорил один из студентов, «мы, молодая Россия, обязаны повергать во прах старые идолы и разрушать старые храмы, чтобы на их развалинах создавать новую жизнь, и эта новая жизнь ничего не должна иметь общего с жизнью старого поколения» [4, С. 55]. Но к чему все это вело? К тому, что из общественного сознания изымались некие общие универсальные категории, касавшиеся, в частности, вопросов морали и нравственности. Взамен же категориям универсальным, имеющим обоснование в религии, приходили индивидуалистические представления о том, что хорошо, а что плохо. Взамен нравственному универсализму приходил нравственный релятивизм. А это значило, что у молодого поколения фактически не существовало моральных, нравственных, этических ориентиров, революционеры и нигилисты легко, без колебаний, вырывали корни духовности в русском обществе, «непринуждённо» свергая с пьедесталов прежних кумиров, заменяя их на новосотворенные «мамоны» социализма, анархизма и проч. «Правильно! К черту авторитеты!.. – на все лады кричала молодежь» [4, С. 50]. Сама Е.Н. Водовозова отмечает, что «разрыв молодого поколения со старым был самою характерною чертою шестидесятых годов» [4, С. 271], что находило, в частности, отражение в том, что «молодежь обоего пола уходила из-под родительского крова даже там, где детей страстно любили».

«Наши отцы и деды были ворами, стяжателями, тиранами и эксплуататорами,… они с возмутительным произволом относились даже к родным детям», - под таким лозунгом просвещенная молодежь начала декларировать свои идеалы устройства «Града Божьего» на земле. Какие же решения они предлагали взамен? Парадокс – взамен практического ничего не было предложено. Водовозова по этому поводу отмечает: «… сердце, как горящий костёр, пылало страстной любовью к ближнему, голова была переполнена идеями» [4, С. 39], но при этом «по части идей стоял тогда в моей голове невообразимый сумбур» [4, С. 34]. Литературные критики, анализируя особенности поэзии этого периода, отмечают, что она «отражает… раздвоенность: народ в ее изображении все более абстрагируется, тускнеет свет реализма в описании его жизни, он превращается в некий горний символ» [2, С. 13]. Именно так кажущаяся нам парадоксальной сумятица в умах молодого поколения у него самого ощущение дискомфорта не вызывала. Они вольны были спорить на кружках и вечерах на самые разнообразные темы, высказывая при этом противоречивые точки зрения. Например, на одном из многочисленных собраний «людей молодого поколения» зашел спор о нравственности и о том, насколько человек должен ограничивать свои желания. Один из студентов заявил: «если у человека не слякотная натура, он восторжествует над всеми своими пошленькими чувствицами и вожделениями, он будет их царем, а не рабом» [4, С. 75]. Но почти тут же прозвучала совершенно противоположная мысль: «В нравственной области: если вы желаете сделать то или другое и идете наперекор своей природе, будьте уверены, что на ваших поступках, на ваших идеях будет лежать печать Каина, печать раба» [4, С. 79]. И, как озарение, мысль самой Водовозовой: «Значит, делай что вздумается?». Но ответ на эту дилемму был дан ещё в начале спора: «Понятия и взгляды на нравственность меняются сообразно с духом времени» [4, С. 53]. То есть мы с вами видим все тот же релятивизм, умение (или желание) обосновать любую позицию в зависимости от выгоды той или иной ситуации.

Ещё одной очень интересной чертой образа жизни молодой интеллигенции являлась повсеместная страсть к «упрощению», появившаяся в стремлении сближения с народом. Мужчины начали усиленно отращивать бороды, не желая походить на так называемых «чинодралов». Женщины перестали затягиваться в корсеты, надевали простые черные платья без украшений, с узкими белыми воротничками, стригли волосы, не желая походить на «кисейных барышень». «Опрощение во всем обиходе домашней жизни и в привычках считалось необходимым условием для людей прогрессивного лагеря, особенно для молодого поколения. Каждый должен был одеваться как можно проще, иметь простую обстановку, наиболее грязную работу, обыкновенно исполняемую прислугою, делая по возможности самому, – одним словом, порвать со всеми привычками, привитыми богатым чиновничеством и барством» [4, с. 40]. Однако мы должны помнить, что в принципе интеллигенция являлась как бы «элитным слоем», образцом для подражания другим социальным группам. Но каким же образцом для подражания могут быть люди, стремящиеся сами подражать низшим слоям?! Соответственно, чем ниже планка требований, чем меньше качественных характеристик предъявляется элите, тем меньшего приходится ожидать от менее привилегированных слоев. Получалось движение «противохода», молодая интеллигенция начинала идти на поводу «масс», странным образом полагая, что эти самые «массы» обладают более качественным знанием о нормах и ценностях, нежели она сама.

Другим аспектом является быт, повседневная жизнь, в которой человек не покрыт налетом бравады, а предстает таким, какой он есть. Вот как охарактеризовал жизнь интеллигентов Л.А. Тихомиров: «немного лекций, а затем сожительство с модистками, ходьба за ними по бульварам, карты, кутежи». Именно так. Мы видим, что во многом жизнь революционного студента, проникнутая идеей отказа от существующей социальной действительности, от циркулирующих в обществе норм, ценностей, правил поведения превращалась в нечто довольно странное, прямо говоря, напоминающее состояние деградации. Особенно же ярко заявленный аспект проступал в беспробудном пьянстве, которому были подвержены молодые революционеры. Тихомиров по этому поводу отмечает, что «пили вообще очень много… Шульга выпивал на пари сразу 20 бутылок пива. Приходишь к Швембергеру и Гудковскому: смотришь, кто-нибудь сидит утром и дерет водку, закусывая солью… тут же кучи рвоты: пили, дескать, весь вечер, ночью так начало рвать такого-то – беда!». Вот такая неприглядная картина предстает нашему взору – революционная молодежь заливает непонятное, смутно ощущаемое горе реками «горькой». Причем якобы горе действительно смутно осознаваемо, точнее даже сказать, практически неосознаваемо большинством из «наипьянейшей братии», поскольку Лев Александрович отмечает, что «это делалось для шику: дескать, как настоящие горчайшие пьяницы». Не ясно – зачем?! Возникает «прекраснодушный» образ человеко-героя, осознающего свое бессилие и ищущего ответа на вопрос «что делать?» на дне бутылки. Причем Тихомиров указывает: «Не следует видеть во всем этом, строго говоря, разврата. Нет, это было наполнение чем-нибудь жизни». То есть революционная молодежь, говоря “нет” старому, не видела, не находила взамен ничего нового, за их нигилизмом была пустота, наполненная стремлением реализовать хоть в чем-то свои неистраченные, пока еще жизненные потенциалы. Но что же являлось идейной базой, оправдывавшей такое поведение, «что … служило путеводной звездой в их нелегком и опасном движении»? Цели и задачи молодые революционеры знали, или, по крайней мере, о них догадывались, благодаря обильной «цепляющей» литературной деятельности их идейных кумиров. Н.С. Русаков вспоминал: «Многие из нас … не расставались с небольшой, истрепанной, исчитанной, истертой вконец книжкой. Она лежала у нас под изголовьем и на неё падали при чтении ночью наши горячие слезы идейного энтузиазма, охватившего безмерною жаждою жить для благородных идей и умереть за них». Что же касается путей достижения целей, то разночинная интеллигенция, «по–видимому, не задумывалась над вопросом о том, через какие именно местности пролегает этот исторический проселок» [5, С. 19], по которому крестьянский мир придет к социализму, а всё человечество – к всеобщему благоденствию.
В.О. Ключевский, анализируя тип воспитания, который сложился в России после XVIII века, сказал по этому поводу следующее: «… отвлеченной идеей человечества мутило живое историческое чутьё родины, а от холодной мысли о схематической добродетели застывала живая, нравственная потребность простого доброго дела. Гуманный космополит мог с размеренным вздохом скорбеть о противоречиях мироздания, даже грациозно плакать стереотипными слезами о страданиях человечества и не утереть ни одной конкретной, неопрятной слезы, встреченной на улице. В таком миросозерцании нравственное чувство разлагается в формулы, мораль заменяется кодексом правил, побуждения – принципами» [7].

Таким образом, благодаря мемуарам мы можем воспроизвести образ радикала в истинном облике, без прикрас, порожденных идеологическими особенностями историографии. Молодые радикалы, порвав с традицией, были неизбежно оторваны от народа, за благо которого боролись, тянули общество в своё смутно представляемое будущее, не останавливаясь ни перед чем. Они ломали общество, «насиловали» его, оно было послушным материалом в их руках. «Бакунинцы», освобождая арестантов, так объясняли свои действия: «нам нужен народ, который готов решиться на всё, а народа этого легче подобрать из острожников. Из свободного народа решительных подобрать трудно» [5, С. 19]. При этом, во-первых, новый строй, будущее «государство всеобщего благоденствия» действительно представлялись весьма смутно, а во-вторых, революционное сознание насыщало жизнь нравственным и ценностным релятивизмом. Люди теряли предельную, связанную с религией точку отсчета, которая позволяла бы определить место, «координату» любого явления, события жизни. В итоге такой релятивизм вылился в знаменитую и страшную нечаевскую формулу: «нравственно для революции всё, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно всё, что мешает ему». Революционность, нигилизм, радикализм выплавляли в своем горниле нового человека, безапелляционно порвавшего с прошлым, но не сумевшего ничего создать взамен, кроме хаоса и неопределенности.

Список литературы:

1. Аникин А.В. Элементы сакрального в русских революционных теориях // Отечественная История. - 1995 № 1., с.78-91.

2. Асанов Л. С думой о Родине / И будет вечен вольный труд… М., 1988.

3. Беленький В. Х. Еще раз об интеллигенции // СОЦИС. – 2004 № 4., с. 94-102.

4. Водовозова Е. Н. На заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. – М.: «художественная литература», 1964. – 589с.

5. Ермолов В.А. Фанатики революции // Преподавание истории в школе. - 1998 № 7., с.16-18.

6. Зиновьев А. Сталин – нашей юности полет. – М.: ЭКСМО «Алгоритм», 2002г.

7. Ключевский В.О. О двух типах воспитания // Полное собрание сочинений в 9-ти томах. Т. 9.

8. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. Воспоминания. – Л.: ГИЗ, 1927.

«Теперь можно утверждать, что учение, которое удовлетворительно объяснит прошлое, неизбежно завоюет благодаря одному этому доказательству главенствующие позиции в организации будущего!»

Огюст Конт

Сборник статей

Цивилизация определенности: сборник статей, посвященный 10-летию научного объединения «Философия истории»

Ответственный редактор: – Уваров П.Б., канд.ист.наук, доцент

Редакторы: Чарыков Д.В.

Издательство ЧГПУ

454080 г. Челябинск, пр. Ленина, 69

Дата добавления: 2015-06-26