Антропологические взгляды преп. Иосифа Волоцкого

Религиозно-политические воззрения преп. Иосифа Волоцкого

Религиозно-политические воззрения преп. Иосифа Волоцкого вряд ли представляют собой что-то оригинальное. Иосиф всегда оставался в своих рассуждениях на почве православного вероучения, и его взгляды были скорее типичными для Руси того времени, чем оригинальными. На это указывают многие авторитетные исследователи. Так, И. Хрущов писал, что в своей деятельности «Иосиф держится преимущественно на почве Священного Писания и отцов церкви… что касается до его [Иосифова – авт. ] направления, то в борьбе с ересью, равно как и в прениях с чисто православными нововводителями, он явился защитником укоренившихся на Руси верований и порядков» [10, С. 5-6]. Аналогично размышлял и М.В. Зызыкин [3, С. 154-160]. Схожую оценку сочинений Иосифа дает и митр. Макарий: «Не все сочинения преподобного Иосифа имеют одинаковое достоинство, но все показывают в нем человека высокого ума и глубокого благочестия, знатока священных книг, правил церковных и творений отеческих, писателя, которому равного не было между его современниками» [4, С. 332]. Думается, что центр тяжести вопроса о «новизнах» преп. Иосифа, о которых говорят некоторые историки [8, С. 19; 1, С. 140-143], находится в связи с тем несомненным фактом, что Волоцкий впервые привел церковные предания своих соотечественников в строгую систему, подкрепив их авторитетом Св. Писания и Св. Предания. Эта система наглядно и была представлена преподобным в «Просветителе» – «первом русском своде православного богословия» [5, С.15-16]. Разберем ключевые положения его системы.

Человек в православии определяется как образ и подобие Божие. «По образу Божию, – писал Иосиф, – в человеке душа, которая также называется умом, подражающим в действии своем Богу» [5, С. 60]. Кроме этого, он говорил: «Еще по образу Божию человек создан самодержавным и господствующим. Нет никого более Бога – так и на земле нет никого более человека». Таким образом, Иосиф как будто указывал, что в обладании свободой воли есть богообразность человека. Однако вряд ли здесь свобода понималась в том смысле, какой ей приписывает А. Ф. Замалеев, а именно как свобода выбора [1, С. 141]. Говоря о богоподобии человека, Иосиф указывал на «душу, слово и дух» [5, С. 60]. Получается, что человеческая свобода выбора как будто бы во всем подобна Божией. Исходя из этого, Замалеев делает вывод: «Иосиф Волоцкий, признавая вслед за Иоанном Дамаскиным человека одушевленным, самовластным и разумным, именно эти качества провозглашал свидетельствами его подобия Богу, в силу чего и само зло оказывалось сущностным атрибутом божественной Троицы» [1, С. 142]. Но дело все в том, что свобода выбора человека и свобода Бога – не совсем сопоставимые понятия. Здесь мы сошлемся на авторитет Максима Исповедника. Он различал два понятия: воля и избрание (или произвол). По его словам, свобода воли не есть произвол. Более того, свобода выбора не только не принадлежит к совершенству свободы, но, наоборот, умаляет и искажает ее. Подлинная свобода есть безраздельное, непоколебимое, целостное устремление и влечение души к Благу [9, С. 580]. Именно об этой свободе воли и говорил Иосиф, когда указывал на богоподобие в человеке души, слова и духа. «И как сам Господь – Отец, Сын и Святой Дух – бессмертен и бесконечен, – пиcал преподобный, – так и человек, созданный по образу Божию, носит в себе подобие Бога: душу, слово и дух. Если даже расстанется человек с телом, но его троица по образу Божию – душа, слово и дух – воспевает и прославляет Господа, ибо она привыкла [курсив – авт. ], находясь в благочестивом теле, приносить моления и молитвы и совершать другие добрые дела – и не в мечтании, но истинно [курсив – авт. ]» [5, С. 60]. Более конкретно о богоподобии человека как о его стремлении к Благу, преподобный говорил в следующем месте: «По подобию Божию человек создан быть милостивым и щедрым ко всем, в особенности же к врагам, как Бог, который озаряет солнцем и злых и добрых» [5, С. 61]. Как видно, глубоко сомнительным и недоказанным является тот факт, что якобы Иосиф считал зло «сущностным атрибутом божественной Троицы». Это тем более выглядит очевидным, когда сам преподобный писал: «Нет неправды у Бога, и когда мы творим зло – не по Его воле творим» [5, С. 110].

Это рассуждение нам было необходимо для того, чтобы опровергнуть тот взгляд, по которому Иосиф через уподобление Бога человеку стремился к «обмирщению» христианства, к проведению «идеи равноценности евангельского и мирского» [1, С.139].

В своем рассуждении о богообразности и богоподобии человека Иосиф отнюдь не стремился максимально приблизить Бога к падшему человеку. Напротив, он во многих местах своего «Просветителя» обозначал ту безграничную пропасть, которая отделяет человека от Бога, например: «так и ты [человек – авт. ], подобно глине, пребывай безгласным, что бы не делал Бог» [5, С. 249]. Исходя из этого, он указывал на опасность собственной мыслительной деятельности, совершаемой без опоры на Откровение Божие: «Ибо она [душа – авт. ]в мгновение облетает все, что на земле и на небе, не существом своим, но умной мыслью, она, однако, уклоняется с пути, ибо она создана [курсив – авт. ]. Один Бог объемлет все своим существом, мудростью и силой – Он не создан и не уклоняется [курсив – авт. ]» [5, С. 60]. Отсюда Иосиф довольно жестко требовал максимального соответствия человека тем требованиям, которые к нему предъявляет Церковь: «Да будет ключом твоим страх Божий: пусть он отворяет уста твои, он же и затворяет» [5, С. 212]. Таким образом, Иосиф отказывался признать за человеком права самостоятельно мыслить. Человек – существо греховное, но, кроме этого, еще и сотворенное Богом; поэтому он должен сообразовывать, считал преподобный, не только свои действия, но и мысли с церковными требованиями. Все самостоятельные, «творческие» мысли и действия человека оказываются шагом к диаволу. Не зря Флоровский в свое время писал: «При всей своей книжности, Иосиф равнодушен к культуре. Или, точнее сказать, в культуре он только то приемлет, что подходит под идеал благочиния и благолепия, но не самый пафос культурного творчества» [8, С. 19]. Иосиф вообще говорил о том, что человек не способен положительно творить, будучи сам сотворен, поскольку не является вполне самостоятельным в любых своих действиях. Все предметы, окружающие его, созданы Богом, и практически все человеческие действия в окружающем мире есть многочисленные комбинации из этих предметов или их разрушение. «Человеческие же душа, слово и дух не являются сущими естествами и не совершают самостоятельного действия. Если кто и скажет: «Пусть будет это и это!» – ничто не возникнет так, как все возникло Божьим Словом и Духом» [5, С. 61].

В связи с вышесказанным стоит еще прояснить, насколько это будет возможно, мнение преподобного о так называемом «Божественном коварстве» [5, С. 102]. Замалеев считает, что это мнение возникло вместе с приписыванием Св. Троицы зла, как сущностного Ее атрибута. Но как мы это уже попытались показать, вряд ли такой взгляд справедлив. У самого Иосифа можно найти этому следующее объяснение. Говоря о «коварстве» Бога, он, вероятнее всего, имел в виду взгляд человека на Его действия. Человек настолько погряз в своих грехах, что порой самые благие действия Бога кажутся ему чем-то вроде хитрости, сопряженной со злом. «И святые люди по Божественному повелению делали как будто бы плохое, но для Бога благое и угодное», – писал Иосиф. Кроме того, преподобный указывал, что Бог в некоторых случаях делает попущение людям, ввиду их греховности, ради предотвращения их окончательной гибели. Говоря о жертвоприношениях иудеев, он, например, писал: «Не ради жертв и музыки Бог повелел совершать жертвоприношения и играть на музыкальных инструментах, но снисходя к слабости иудеев… Поэтому изначально Бог не хотел заповедовать иудеям приносить жертвы. Но когда больной в горячке просит холодной воды и грозит, что если не дадут ему, то он повесится или бросится в реку, то врач, желая предотвратить большее зло и избавить больного от преждевременной кончины, позволит ему меньшее зло. Также и Бог поступил» [5, С. 91]. Примерно об этом же говорил Иосиф в другом месте: «Истинно сказали святые отцы, что добро, не вовремя приходящее, превращается в зло, но не из-за своей природы, а из-за неразумия принимающих его. По словам Иоанна, автора божественной Лествицы, если принять лекарство в нужное время, то лечение идет на пользу, если же не вовремя, то оно может убить человека» [5, С. 127]. Как иллюстрацию к этой мысли можно привести следующую выдержку из «Просветителя»: «поначалу божественные апостолы не налагали на верующих тяжкого ярма, но во многом снисходили к немощам человеческим. Ибо разумный хозяин не сразу запрягает скотину для тяжелого дела, но сначала приучает к малому, а потом к тяжелому… Потом, когда вера утвердилась и все пришло в порядок, святые апостолы стали говорить об иноческом образе и житии, – тем, кто хочет и желает его. Тому же, кто не мог выдержать иноческой жизни, дали послабление, нужды ради, и повелели быть епископом, оставаясь женатым… Видя, что это в претыкание людям и в соблазн и во вред Церкви, божественные отцы Шестого Вселенского Собора повелели, чтобы с того времени ни в коем случае не было женатых епископов. Не для отвержения или разрушения прежде установленных апостольских правил, но думая о спасении и о том, как лучше послужить людям» [5, С. 294-295]. Именно так и думал Иосиф, когда писал: «Истинно сказали святые отцы, что добро, не вовремя приходящее, превращается в зло». Он говорил здесь лишь о снисхождении к падшему человеку ради предотвращения его конечной гибели, а не о том, что нужно подчинять свои действия греховности человека и в своих поступках «руководствоваться только тем, что в свое время приемлемо», как думает Замалеев [1, С. 143]. К тому же преподобный в своих наставлениях давал довольно жесткий императив поведения, мало согласующийся с конкретными ситуациями: «Не живи как ленивые, но стремись жить, как святые» [5, С. 210]; «Не подобает писать о том, что не засвидетельствовано святыми книгами» [5, С. 233]; «Если даже и умереть придется, не ленись учить брата своего» [5, С. 319]; «Как не можем мы насытиться любовью ко Христу, так и ненавистью к врагу Его не можем насытиться» [5, С. 320]. Но особенно выделяются на этом фоне следующие слова Иосифа: «то, что происходит по воле Божией, хотя и может казаться злом, есть наибольшее добро; а то, что против воли Божией и не угодно Ему, хотя и может казаться хорошим, – наибольшее зло и законопреступное дело. Если кто-нибудь убьет по воле Божией – убийство это лучше всякого человеколюбия. Если же кто-нибудь и окажет милость, из человеколюбия, но вопреки воле Божией, – милость эта недостойнее всякого убийства. Не природа вещей, но Божий суд делает их добрыми или дурными» [5, С. 326]. Таким образом, преподобный проповедовал четкое императивное поведение, мало связанное с ситуативными соображениями. Единственная пружина, учил Иосиф, которая должна руководить всеми нашими действиями, есть Св. Писание и Св. Предание. У самого Иосифа в этом плане слова никогда не расходились с делом. Соблюдая суровый Устав своего монастыря, он отказался встретиться с престарелой матерью. Следуя все тому же Уставу, преподобный более двадцати лет не выходил за пределы стен своего монастыря. Пожалуй, единственный случай, где можно попытаться обнаружить его своеволие, - это конфликт Иосифа со своим непосредственным епархиальным начальником – архиепископом Новгородским Серапионом. Причиной для конфликта послужило обращение Волоцкого игумена, помимо Серапиона, к московскому митрополиту и великому князю с просьбой взять его монастырь под власть Москвы, в связи с притеснениями местного удельного князя Федора Борисовича. В ответ на это Новгородский владыка прислал Иосифу неблагословенную грамоту, в которой запрещал ему священнодействовать и причащаться Св. Тайн. Многое в этом деле является запутанным. Для нас же представляет интерес тот факт, что преподобный, вплоть до разрешительной грамоты митрополита, а затем и церковного Собора, считал себя связанным запрещением и отлучением Серапиона, не позволяя себе священнодействовать и причащаться, даже несмотря на то, что находился при смерти. Об этом он писал в ответ на требование своего покровителя Ивана Ивановича Третьякова просить прощение у Серапиона. Там же он писал о невозможности просить прощение у отлученного пастыря, поскольку таким образом бесчестился бы весь церковный Собор [10, С.220]. Как видно, даже здесь Иосиф вряд ли поступился теми принципами, проповедником которых сам выступал.

Следует рассмотреть также еще одно замечание преподобного, которое трактуется некоторыми как своеобразный манифест ситуативного поведения в учении Волоцкого. Речь идет о следующей фразе: «многое есть такого, что делал Христос, а нам не подобает делать, и такого, чего Христос не делал, а нам подобает делать» [5, С. 289]. «Тем самым он [Иосиф – авт. ] по существу разрушал сам камень веры средневекового мышления – его абсолютный императив подражания Христу», – пишет Замалеев [1, С. 138]. Но, однако, оснований для такого категорического вывода здесь нет. Сам преподобный чуть ниже этой фразы пояснял, что он имел ввиду: «Так, Христос был обрезан, нам же не подобает обрезываться; Христос почитал субботу, но нам не подобает почитать ее… И много есть такого, что Иисус делал, нам же не подобает делать» [5, С. 289-290]. Ясно, что здесь говорится о Моисеевом законе, который нужно было соблюдать (и Спаситель своим примером это показывал), пока не свершилось Искупление и победа над смертью. Ведь лишь после этого Моисеев закон был оставлен, поскольку Христос указал путь к спасению. Иосиф пояснял и вторую часть своей фразы: «Послушаем и о том, чего Христос не делал, но нам следует делать: Христос не произносил, крестясь, символ веры…, нам же подобает его произносить; Христос, когда принимал крещение, не обращался на запад, чтобы отречься от дьявола, и не поворачивался обратно, чтобы давать обет Богу, потому что Он сам был истинным Богом, – но нам следует все это делать; Христос, крестившись, не причащался Своего Тела, нам же следует не только после крещения, но и всегда причащаться Его Божественной Плоти и Крови» [5, С. 289-290]. Таким образом, нам подобает совершать определенные действия, которые в свою очередь не совершал Христос, поскольку мы не Боги. Не о произвольности поведения человека, который может не согласовывать свои действия с Евангелием, говорил Иосиф. Напротив, через весь текст «Просветителя» проходит мысль о необходимости максимального уподобления Божеству. Другое дело, что человек не способен стать как Христос в буквальном смысле. Человек может приобщиться к Нему, но не стать, как Он. Здесь вряд ли присутствует какое-либо противоречие с учением Церкви.

Итак, Иосиф Волоцкий проповедовал для человека императивный тип поведения, безусловно согласующийся со Св. Писанием и Св. Преданием.

Дата добавления: 2015-06-26