Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 15 страница

выберется на свободу. Ты же знаешь, какие еноты умные.

А я, видишь, что здесь придумал? Завинчивается и опускается вниз.

Ты бы и сам оттуда не выбрался.

- Я же не такой умный, как енот. Но, пожалуй, ты действительно все

предусмотрел. Будь другом, сынок, сходи на конюшню, снаряди мне Акафиста, а

я пока предупрежу мать, что уезжаю.

- Моя на блицке плиехала,- сказал Ли.

- Но мне же надо будет и домой как-то вернуться.

- Моя отвезет.

- Вздор,- возразил Самюэл.- Я привяжу Акафиста к бричке, а назад

вернусь верхом.

Самюэл уселся на козлы рядом с Ли, и лошадь Самюэла, неуклюже перебирая

сбитыми ногами, поплелась за бричкой.

- Как тебя зовут? - дружелюбно спросил Самюэл. - Ли. Есть и длугая имя,

много. Ли - это моя папа имя. Вся семья Ли зовут.

- Я о Китае немало читал. Ты в Китае родился?

- Нет. Здесь.

Самюэл надолго замолчал; бричка, кренясь, ползла по колее, спускавшейсй

в пыльную долину.

- Ли,- наконец нарушил он молчание,- я и в мыслях не держу тебя

обидеть, но мне все же непонятно, почему вы, китайцы, до сих пор говорите на

какой-то тарабарщине, тогда как даже неграмотный пень из черных ирландских

болот, деревенщина, у которого башка забита гэльским <Гэльский - язык из

группы кельтских, распространенный в Ирландии и Шотландии.>, а язык, как

лопата, и тот, пожив десяток лет в Америке, более-менее сносно говорит

по-английски. Ли усмехнулся. - Моя говоли, как китайца.

- Что ж, наверно, у тебя есть на то причины. Да и не мое это дело.

Только ты уж извини, я тебе не верю.

Китаец хмыкнул, посмотрел на него, карие глаза под полукружьями век

словно открылись шире, утратили чужеземную отстраненность, в них появилось

тепло и понимание.

- Во-первых, нам так удобнее,- сказал он.- Во-вторых, это своего рода

самозащита. Но дело не в этом. Мы вынуждены говорить так главным образом

потому, что иначе нас не поймут вообще.

Самюэд и виду не подал, что заметил происшедшую с Ли перемену.

- Два первых объяснения я могу понять,- кивнул он.- Но третье до меня

как-то не доходит.

- Я знаю, вам трудно поверить, но и со мной, и с моими друзьями

подобное случалось так часто, что мы уже привыкли. Если бы мне понадобилось,

например, что-то спросить и я бы подошел к людям и заговорил так, как

сейчас, они бы меня не поняли.

- Господи, да почему?

- Потому что они уверены, что я буду лопотать "твоя-моя", и ухо у них

уже настроено на эту тарабарщину. А заговори я на нормальном английском, их

слух его не воспримет, и они меня не поймут.

- Неужели правда? А как же я тебя понимаю?

- Поэтому я с вами и разговариваю. Вы из тех редких людей, чье

восприятие не замутнено предвзятостью. Вы видите то, что есть, а большинство

видит то, что хочет увидеть.

- Мне его не приходило в голову. На себе я ничего такого не испытывал,

но в твоих словах есть зерно истины. Я рад, что мы с тобой разговорились. У

меня к тебе множество вопросов.

- Отвечу с удовольствием.

- Даже не знаю, с чего начать... Вот, например, ты носишь косу. Я

слышал, коса у китайцев - символ рабства, навязанный им маньчжурами после

завоевания Южного Китая.

- Да, правильно.

- Тогда скажи на милость, зачем ты носишь косу здесь - ведь в Америке

маньчжурам до тебя не добраться.

- Моя по-китайски говоли. Моя - китайца, а китайца долзна с косой ходи,

понимай?

Самювл расхохотался.

- Твой маскарад и впрямь надежное удобство. Жаль, у меня нет прикрытия

вроде твоего.

- Не знаю, сумею ли вам объяснить,- сказал Ли. Кто не познал это на

собственном опыте, тому трудно в такое поверить. Вы, как я понимаю, родились

не в Америке.

- Я родился в Ирландии.

- И тем не менее через несколько лет в вас перестали видеть иностранца;

а мне, хоть я и родился здесь, в Грасс-Валли, ходил в местную школу, а потом

несколько лет учился в Калифорнийском университете - мне никогда не слиться

с окружением.

- А если ты отрежешь косу и начнешь одеваться и разговаривать как все?

- Это ничего не даст. Я пробовал. Для так называемых белых я все равно

оставался китайцем, только уже не внушающим доверия; а мои китайские друзья

начали меня избегать. Пришлось отказаться от этой затеи.

Ли натянул вожжи, остановил бричку под деревом, вылез и распряг лошадь.

- Пора перекусить,- сказал он.- Я кое-что захватил.

- Поедите со мной?

- Охотно, только сначала сяду в тень. Странно, но порой я забываю про

еду, хотя вообще-то есть хочу всегда. Мне очень интересно тебя слушать.

Внимать умудренному жизнью приятно. Я вот сейчас подумал, а не вернуться ли

тебе в Китай?

Ли саркастически улыбнулся.

- Немного терпения, и вы поймете; в поисках своего места в жизни я

перепробовал все. Я ведь ездил в Китай. Мой отец располагал солидными

средствами. Но и в Китае меня не признали своим. У тебя чужеземное обличье,

говорили мне там, и речь у тебя чужеземная. Я делал ошибки в этикете, я

нарушал правила хорошего тона, потому что со времени отъезда моего отца они

усложнились. Меня не хотели принять обратно. Вы не поверите, но здесь я не

так остро ощущаю себя иностранцем, как в Китае.

- Все, что ты говоришь, разумно, и я не могу тебе не верить. Но пищу

для ума ты дал мне надолго, этак до конца февраля. Скажи, я не докучаю тебе

расспросами?

- Нет, нисколько. Когда все время говоришь на этой нашей тарабарщине,

то и думать на ней привыкаешь. Чтобы не забыть нормальный английский, я

много пишу. Слышать и читать - это одно, а говорить и писать - совсем

другое.

- А с тобой не случается казусов? Не бывает, что ты вдруг переходишь на

обычный английский язык?

- Нет, такого не случается. Я думаю, все дело в том, чего от тебя ждут.

Посмотришь человеку в глаза и видишь: он ждет, что ты будешь пищать

"твоя-моя", семенить в кланяться - ну и пищишь, кланяешься, семенишь.

- Пожалуй, это верно,- согласился Самюэл.- Я ведь тоже сыплю шутками,

потому что люди приезжают ко мне посмеяться. Ради них стараюсь быть веселым,

даже когда на сердце тоска.

- Но я слышал, ирландцы народ жизнерадостный и любят пошутить.

- Это такой же маскарад, как твоя тарабарщина и твоя коса. Ирландцы

вовсе не такие уж весельчаки. Они люди угрюмые и умеют обрекать себя на

страдания, которых не заслужили. Это ведь про них говорят, что они бы сами

себя порешили, да благо есть виски, а с ним и мир краше, и на душе легчает.

И балагурят они лишь потому, что именно этого от них ждут. Ли достал из

свертка небольшую бутылку.

- Хотите попробовать? Китайский напиток "уцзяпи".

- А что это такое?

- Китайская бленди. Клепкая стуцка... Это действительно бренди с

добавкой полыни. Очень крепкий напиток. И на душе от него легчает.

Самюэл отпил из бутылки.

- По вкусу немного похоже на гнилые яблоки.

- Да, на яблоки, которые подгнили, но все же хороши. Вы не глотайте

сразу, а попробуйте ощутить вкус гортанью.

Самюэл приложился к бутылке основательнее, потом откинул голову назад.

- Да, теперь понимаю. И впрямь, отменно.

- Если хотите, вот сандвичи, пикули, а в этой бутылке - пахта.

- Какой ты, однако, хозяйственный.

- Да, стараюсь предусмотреть все.

Самюэл надкусил сандвич.

- У меня к тебе с полсотни вопросов, не меньше, и я только что думал,

какой из них задать следующим, а ты сам подсказал главный. Спрошу, не

возражаешь?

- Пожалуйста. Единственное, о чем я вас прошу: не разговаривайте со

мной так в присутствии других людей. Они страшно удивятся и не поверят своим

ушам.

- Постараюсь. Но если случайно забуду, не волнуйся: все же знают, что я

мастер шутить. Когда человек открылся тебе в двух ипостасях, трудно потом

воспринимать его только в одной.

- Мне кажется, я догадываюсь, что вы хотите у меня спросить.

- Что?

- Почему я довольствуюсь положением слуги?

- Как ты прочел мои мысли?

- По-моему, этот вопрос логичен.

- Но он тебе неприятен?

- Нисколько, потому что меня спрашиваете вы. Неприятны лишь те вопросы,

которые задают снисходительным тоном. Не понимаю, почему профессию слуги

считают недостойной. Для философа она убежище от мирской суеты, для ленивого

- легкий хлеб; толковый слуга может добиться большой власти и даже любви.

Удивляюсь, почему до сих пор так мало умных людей избирают это поприще - в

совершенстве овладев ремеслом слуги, они пожинали бы прекрасные плоды.

Хороший слуга всегда уверен в завтрашнем дне, и не потому, что хозяин добр к

нему, а потому что люди - рабы привычек и склонны к праздности. Нелегко

отказаться от вкусных блюд или привыкнуть самому за собой убирать. Чем

менять свою натуру, проще держать слугу, пусть даже плохого. Что до хорошего

слуги - а я слуга превосходный- то он может командовать своим хозяином во

всем: может диктовать ему, о чем думать и как поступать, на ком жениться и

когда развестись; он может наказывать своего хозяина, превращая его жизнь в

кошмар, а может и дарить радость, и в результате попадает в число упомянутых

в завещании. Если бы я захотел, я мог бы обобрать любого, у кого работал,

снять с него последнюю рубашку, наплевать ему в лицо, и на прощание мне бы

еще сказали "спасибо". Ну и, наконец, в силу причин, о которых мы говорили,

я человек беззащитный. Хозяин же всегда за меня вступится, убережет от

нападок. Вам вот приходится много работать, и у вас много тревог. Я же и

работаю меньше и меньше тревожусь. При этом я хороший слуга. А плохой слуга

и не работает и ни о чем не тревожится, но все равно сыт, одет и огражден от

опасностей. Не знаю, в какой другой сфере деятельности вы насчитаете столь

великое множество бездарей и так редко встретите подлинного мастера своего

дела.

Самюэл сидел подавшись вперед и внимательно его слушал.

- Пожалуй, я вздохну с облегчением, когда снова перейду на "твоя-моя,

хоцет-не хоцет",-заметил Ли.

- Отсюда до поместья Санчеса рукой подать. Почему ты решил сделать

здесь привал?- спросил Самюэл.

- Все влемя только говоли-говоли. Моя, китайский слуга, свое дело знай

отлицио. Твоя готова ехать?

- Что? А да, конечно, Но жить так, должно быть, очень одиноко.

- Да, это единственный недостаток,- кивнул Ли. Я давно собираюсь уехать

в Сан-Франциско и открыть там свое небольшое дело.

- Что-нибудь вроде прачечной? Или ресторанчик? - Нет. Китайских

прачечных и ресторанов и так развелось слишком много. Может быть, книжную

лавку. Книги мне по вкусу, да и конкурентов было бы не так много. Но боюсь,

дальше слов у меня не пойдет. Когда работаешь слугой, теряешь

предприимчивость.

После полудня Самюэл и Адам проехали по участку. Как бывало каждый

день, к этому времени поднялся ветер и в небо летела желтая пыль.

- Прекрасное ранчо!- воскликнул Самюэл.- Вам досталась на редкость

хорошая земля.

- Боюсь, ее скоро всю сдует,- заметил Адам.

- Нет, она просто передвигается. Часть ее уходит от вас на ранчо

Джеймсов, а взамен вам перепадает кое-что с участка Сауди.

- И все же этот ветер мне не нравится. От него как то не по себе.

- Да, ветер быстро всем надоедает. Он и на скот действует, животные

покой теряют. Не знаю, обратили вы внимание или нет, но в северной части

Долины начали для защиты от ветра сажать эвкалипты. Их из Австралии завезли.

Говорят, за год вырастают на десять футов. Почему бы и вам не посадить для

пробы несколько рядов? Со временем полоса станет смягчать натиск ветра, а

кроме того, эвкалиптовые дрова - отличное топливо.

- Хорошая мысль. Но что мне действительно нужно, это вода. При таком

ветре насосы с приводом от ветряных мельниц накачают воды сколько угодно. Я

и подумал: если пробурить несколько скважин и наладить поливное орошение,

землю никуда уже не сдует. Можно заодно для укрепления почвы посеять бобы.

- Если хотите, я помогу вам найти воду,- жмурясь от ветра, предложил

Самюэл.- К тому же я смастерил небольшой насос, он качает довольно быстро.

Мое собственное изобретение. А ветряки - штука дорогая. Но, может быть, я

сумею построить их для вас сам, тогда обойдется дешевле.

- Замечательно. Если ветер будет работать на меня, то бог с ним, пусть

дует. А если будет вода, я, возможно, начну сеять люцерну.

- На люцерне больших денег не заработать. - Дело не в деньгах. С месяц

назад я объезжал окрестности Гринфилда и Гонзалеса. В тех местах поселилось

несколько швейцарцев. У них по десять-двадцать хороших дойных коров, и в год

они собирают четыре урожая люцерны.

- Да, я слышал. Коров они вывезли из Швейцарии. Глаза у Адама

восторженно блестели. - Вот и я хочу заняться тем же. Масло и сыр буду

продавать, а молоком отпаивать поросят.

- Чувствую, долина будет вами гордиться,- сказал Самюэл.- Такие люди

украсят наше будущее.

- Была бы только вода.

- Если она тут есть, я ее вам добуду. Отыщу обязательно. Я прихватил с

собой мою волшебную палочку. Он похлопал по сухой рогатой лозе,

притороченной к седлу.

Адам показал рукой налево, туда, где широко раскинулся ровный пустырь,

поросший чахлой полынью.

- Вот,- сказал он,- тридцать шесть акров, земля ровная, как пол.

Толщину почвы я проверял. Пахотный слой под песком - в среднем три с

половиной дюйма, лемех будет доходить до суглинка. Найдете здесь воду, как

Вы думаете?

- Не знаю. Увидим.

Самюэл спешился, передал поводья Адаму и отвязал от седла лозу. Взял ее

обеими руками за расходящиеся концы и не спеша побрел вперед: локти у него

были разведены в стороны, хвостик У-образной рогульки смотрел вверх.

Внезапно Самюэл нахмурился, вернулся на несколько шагов назад, но потом

покачал головой b пошел дальше.

Адам медленно ехал следом и вел за собой на поводу лошадь Самюэла.

Глаза Адама не отрывались от лозы. Он увидел, как она задрожала и

мотнулась вниз, в точности как удочка когда клюет рыба. Лицо у Самюэла

сосредоточенно застыло. Он продолжал идти вперед, пока лозу не потянуло вниз

с такой силой, словно она пыталась вырваться из его напряженных рук. Самюэл

медленно описал круг, вырвал кустик полыни и бросил его на землю. Потом

отошел подальше в сторону, опять выставил перед собой рогульку, повернулся и

зашагал к отмеченному месту. Едва он к нему приблизился, лозу снова дернуло

вниз. Самюэл облегченно вздохнул и опустил свою волшебную палочку в траву.

- Вода здесь есть,- сказал он.- И даже не очень глубоко. Тянуло сильно,

а значит, воды много.

- Отлично,- кивнул Адам.- Я хочу показать вам еще два места.

Самюэл выбрал стебель полыни потолще, обстругал его и воткнул в землю.

Чтобы опознавательный знак был заметнее, он расщепил ножом верхушку стебля и

вставил туда поперечину. Потом для верности притоптал вокруг сухую полынь.

Когда он проверял второе показанное Адамом место, лоза чуть не вылетела

у него из рук.

- А вот тут воды целый океан,- заметил он.

В третьем выбранном Адамом месте поиск ничего не дал. За полчаса лоза

дернулась всего один раз да и то совсем слабо.

Мужчины повернули лошадей и неторопливо двинулись к дому Траска. Воздух

был словно соткан из золота: желтая пыль, летя ввысь, золотила свет,

лившийся с неба. Как обычно, ветер на исходе дня начал утихать, впрочем,

бывали вечера, когда пыль держалась в воздухе долго и оседала только за

полночь.

- Я знал, что здесь хорошая земля,- сказал Самюэл.- Это любому видно.

Но я не подозревал, что она настолько хороша. Должно быть, с гор сюда идет

мощный отток грунтовых вод. Вы умеете выбирать землю, мистер Траск. Адам

улыбнулся.

- У нас была ферма в Коннектикуте. Шесть поколений Трасков очищали ее

от камней. Одно из моих первых детских воспоминаний - груженная камнями

волокуша, которую тащат к стене на краю поля. Я думал, земля всюду такая. А

здесь... мне это странно, и даже такое чувство, словно жить на этой земле -

грех. Тут, пока найдешь хотя бы один камень, все ноги оттопчешь.

- Любопытная это штука, чувство греховности, заметил Самюэл.- Если бы

человеку пришлось отказаться от всего, что у него есть, остаться нагим и

босым, вытряхнуть и карманы, и душу, он, думаю, и тогда бы умудрился

припрятать где-нибудь пяток мелких грешков ради собственного беспокойства.

Уж если мы за что и цепляемся из последних сил, так это за наши грехи.

- Может быть, сознание нашей греховности помогает нам проникнуться

большим смирением. И вселяет в нас страх перед гневом Господним.

- Да, наверно. Я думаю, ощущение собственной ничтожности дано нам тоже

не без доброго умысла, потому что едва ли найдешь человека, лишенного этого

ощущения напрочь; но что касается смирения, то его ценность понять трудно,

хотя, наверно, логично допустить, что муки, принимаемые со смирением,

сладостны и прекрасны. Что есть страдание?.. Не уверен, что его природу мы

понимаем правильно.

- Расскажите мне про вашу лозу,- попросил Адам. В чем ее секрет?

Самюэл погладил сухую рогульку, привязанную к седлу.

- В ней самой, я думаю, никакого секрета нет, она лишь орудие.- Он

улыбнулся Адаму.- Может быть, тут другое. Может быть, это я знаю, где вода,

как говорится, нутром чую. Есть же люди, наделенные необычными

способностями. Предположим, что некая особенность моей натуры... назовем

это, к примеру, сознанием собственной ничтожности или глубоким неверием в

себя, заставляет меня творить чудеса и выявлять то, что скрыто от других.

Вам понятно, о чем я?

- Я должен поразмыслить.

Лошади шагали, сами выбирая дорогу; головы их были низко опущены,

поводья свободно свисали полукружьями.

- Останетесь у нас ночевать?- спросил Адам.

- Вообще-то мог бы, но, думаю, не стоит. Я не предупредил Лизу, что

уеду с ночевкой. Не хочу, чтобы она волновалась.

- Но она же знает, где вы.

- Знает, конечно. И все-таки я вернусь домой. Пусть попозже, это не

суть важно. А вот поужинаю у вас с удовольствием. Да, кстати, когда вы

хотите, чтобы я взялся за колодцы?

- Сейчас... то есть, как только сможете. - Вода, знаете ли,

удовольствие не из дешевых. Я буду брать с вас по пятьдесят центов за фут, а

возможно, и больше, если упремся в известняк или камень. Так что работа

встанет вам в приличную сумму.

- Деньги у меня есть. Мне нужны колодцы. Понимаете, мистер Гамильтон...

- Зовите меня Самюэл, так будет проще. - Понимаете, Самюэл, я решил

превратить эту землю в сад. Ведь меня зовут Адам, не забывайте. Но мой рай,

мой Эдем, еще даже не создан, так что об изгнании думать рано.

- Превратить свою землю в сад, чтобы почувствовать себя в раю - лучше,

пожалуй, и не сказать!- воскликнул Самюэл. Потом усмехнулся: - Ну и где же

будут расти плоды познания?

- Яблони я сажать не буду. Зачем искушать судьбу?

- А что по этому поводу говорит Ева? У нее ведь есть и собственное

мнение, вы же помните. Все Евы страсть как любят яблоки.

- Все, кроме моей.- Глаза у Адама сияли.- Такую Еву вы еще не видели.

Она с радостью одобрит любое мое решение. Никто и представить себе не может,

какая это чистая душа!

- Вам досталось редкое сокровище. Даже не знаю, что сравнить с таким

щедрым подарком небес.

Они подъезжали к входу в лощину, где стоял дом Санчеса. Вдали уже

виднелись круглые кроны могучих виргинских дубов.

- Подарок небес,- тихо повторил Адам.- Вам не понять. Этого никто не

поймет. Вся моя жизнь была серой и унылой, мистер Гамильтон... Самюэл. Не

то, чтобы я жил хуже других, но моя жизнь была... никакой. Даже не знаю,

почему я вам это рассказываю. - Может быть, потому что мне интересно. - Моя

мать... она умерла, когда я был младенцем, я се не помню. Мачеха у меня была

женщина хорошая, но издерганная и больная. Отец был суровый, правильный...

возможно, он был даже великий человек.

- Но любви к нему вы не питали?

- Он вызывал у меня чувство, схожее с тем, что испытываешь в церкви,

своего рода благоговение, смешанное с изрядной долей страха.

Самюэл кивнул.

- Понимаю. Некоторые любят, когда к ним так относятся.- Он грустно

улыбнулся.- А вот меня такое никогда не привлекало.- Лиза говорит, в этом

моя слабость.

- Отец отдал меня в армию. Я воевал на западе, с индейцами.

- Да, вы говорили. Но склад ума у вас не военный.

- Я был плохим солдатом. Ох, кажется, я вам все про себя выложу!

- Значит, вам это сейчас нужно. Без причины не бывает.

- Необходимо, чтобы солдат сам хотел делать все то, к чему нас

принуждали на войне... необходимо по меньшей мере испытывать удовлетворение

от того, что ты делаешь. Я же не мог объяснить себе, почему я обязан убивать

людей, и я не мог понять те объяснения, которые нам предлагали.

Несколько минут они ехали молча. Потом Адам снова заговорил;

- Когда я расстался с армией, мне казалось, будто я выполз из трясины,

будто я весь в грязи. И я долго бродяжил, прежде чем вернулся домой, в то

место, которое я помнил, но не любил.

- А ваш отец?

- Он к тому времени умер, дом был для меня лишь пристанищем, где можно

коротать время или работать в ожидании смерти, тоскливом, как ожидание

безрадостной встречи.

- Вы в семье один?

- Нет, у меня есть брат.

- А он где?.. Дожидается "встречи"?

- Да... да, вот именно. А потом появилась Кэти. Но об этом, наверно, в

другой раз, когда у меня будет настроение рассказывать, а у вас - охота

слушать.

- Слушать мне всегда охота,- сказал Самюэл.- Меня хлебом не корми,

только бы послушать какую-нибудь историю.

- От нее будто исходил свет. И все вокруг расцвело. Мир открылся мне

навстречу. Каждое утро прочило славный день. И все стало возможно, доступно.

И люди вокруг стали добрые и красивые. И у меня пропал страх.

- Мне это состояние знакомо,- кивнул Самюэл. Я давно с ним в дружбе.

Посетив человека раз, оно уже не умирает, но иногда куда-то уходит, или,

может быть, ты сам от него уходишь. Да, узнаю... знакома каждая черта.

- И все это принесла с собой маленькая изувеченная девушка.

- А может, то раскрылась ваша собственная душа?

- Нет-нет. Если бы это во мне было заложено, оно бы проявилось раньше.

Нет, чудо принесла с собой Кэти, без нее не было бы ничего. Теперь вы

понимаете, зачем мне колодцы. Я должен чем-то отплатить за этот бесценный

дар. И потому я создам здесь прекраснейший, великолепный сад, достойный

стать ее домом, чтобы здесь сиял ее свет.

Самюэл с трудом проглотил подступивший к горлу ком, и, когда заговорил,

голос его звучал хрипло.

- Я понимаю, этого требует мой долг,- сказал он. Да, если я честный

человек, если я друг вам, я обязан выполнить свой долг. - О чем вы?

- Мой долг,- саркастически продолжал Самюэл, растоптать вашу светлую

мечту, вывалять ее в грязи, чтобы опасный свет не пробивался сквозь налипшую

мерзость.- Он говорил с нарастающей страстью, все громче и громче.- Мой долг

ткнуть вас носом в эту мерзость, чтобы вы поняли, сколь порочно и страшно

то, что вы замыслили. Мне следует призвать вас вглядеться в вашу мечту и

увидеть, что на самом деле она непотребна. Мне следует принудить вас

задуматься о непостоянстве чувств и привести примеры. Подкинуть вам платок

Отслло. Да, я знаю, к чему меня обязывает долг. Мне следует прояснить

сумбур, царящий у вас в голове, доказать, что ваш порыв убог и свежести в

нем не больше, чем в дохлой корове. Если я исполню свой долг добросовестно,

мне удается вернуть вам вашу прежнюю дрянную жизнь, и я буду доволен, а вас

радостно примут в свое общество заплесневевшие неудачники.

- Это что, шутка? Вероятно, я зря вам рассказал...

- Таков долг друга. Когда-то у меня был друг, который исполнил свой

долг и наставил меня на путь истинный. Но я плохой друг. И я не снищу за это

похвалы среди себе подобных. Ваша мечта прекрасна, так сберегите же се,

ПУСТЬ она озарит вашу жизнь. А я - я выкопаю для вас колодцы: надо будет,

дойду до самого чрева земли. И выжму оттуда воду, как сок из апельсина.

Они проехали под высокими дубами и повернули к дому.

- Вон она, сидит на лужайке,- сказал Адам. И громко крикнул:

- Кэти, он говорит, здесь есть вода... много!- Повернувшись к Самюэлу,

он взволнованно прошептал:

- Она ждет ребенка, я вам не говорил?

- Даже издали видно, какая она красивая,- сказал Самюэл.

Жара не спадала весь день, и Ли накрыл стол на воздухе, под дубом;

солнце приближалось к западным горам. Ли все быстрее сновал между кухней и

столом, вынося приготовленные к ужину холодное мясо, пикули, картофельный

салат, кокосовый торт и пирог с персиками. В центре стола стоял огромный

глиняный кувшин с молоком.

Адам и Самюэл вышли из бани, на лице и волосах у них поблескивали капли

воды, борода у Самюэла распушилась. Мужчины встали у стола, дожидаясь, пока

подойдет Кэти.

Она шла медленно и смотрела под ноги, словно боялась упасть. Пышная

юбка и передник отчасти скрывали ее беременность. В безмятежном лице было

что-то детское, руки она держала перед грудью, сцепив их в замочек. Лишь

дойдя до стола, она подняла глаза, взглянула на Самюэла, потом посмотрела на

Адама. Адам подвинул ей стул.

- Это мистер Гамильтон, дорогая. Познакомься. Она подала Самюэлу руку:

- Здравствуйте.

Самюэл внимательно разглядывал Кэти.

- Да вы красавица,- сказал он.- Рад знакомству. Вы, надеюсь, чувствуете

себя хорошо. - Спасибо. Грех жаловаться. Мужчины сели за стол.

- Она всегда так чинно держится, иначе просто не умеет,- заметил Адам.-

С ней самый обычный ужин превращается в целое событие.

- Ну зачем ты так говоришь?- возразила она.- Это неправда.

- Самюэл, разве у вас нет ощущения, что вы на званом приеме?

- Да, есть, и могу вам сказать, что я великий охотник ходить по гостям.

А мои дети, они и того хуже. Том, например, очень к вам напрашивался. Ему

только бы не сидеть на ранчо.

Внезапно Самюэл понял, что нарочно говорит так долго, потому что иначе

за столом воцарится молчание. Он закрыл рот, и наступила полная тишина. Кэти

смотрела себе в тарелку на кусочек жареной баранины. Вонзив в мясо острые

мелкие зубы, она подняла взгляд. Ее широко посаженные глаза не выражали

ничего. Самюэл поежился.

- Вам что, холодно?- спросил Адам.

- Холодно? Нет. Просто вдруг мурашки по коже побежали.

- Понимаю, со мной тоже иногда бывает. И снова повисла тишина. Самюэл

ожидал, что завяжется какой-нибудь разговор, но понимал, что надеется

напрасно.

- Наша Долина вам нравится, миссис Траск?

- Что? А, да, конечно.

- Уж не сочтите за дерзость, но когда вы ждете маленького?

- Месяца через полтора,- ответил Адам.- Кэти у меня из тех образцовых

жен, которые больше молчат, чем говорят.

- Иногда молчание красноречивей слов,- сказал Самюэл.

Кэти вновь подняла и тотчас опустила глаза, и Самюэлу показалось, будто

шрам у нее на лбу потемнел. Что-то заставило ее насторожиться - так

настораживается лошадь, стоит щелкнуть кнутом. Самюэл не мог припомнить, что

он сказал такого, отчего она внутренне вздрогнула.

Он почувствовал, что цепенеет, почти так же, как недавно, когда понял,

что лозу вот-вот потянет вниз; он словно ощущал рядом с собой присутствие

чего-то постороннего, напряженно затаившегося. Самюэл посмотрел на Адама и

увидел, что тот глядит на жену с восхищением. Если во всем этом и было

что-то странное, Адаму так не казалось. Он светился счастьем.

Кэти ела мясо, жевала его передними зубами. Самюэл впервые видел, чтобы

человек так жевал. Но вот она проглотила, и маленький язычок, быстро

пробежав по губам, юркнул обратно. "Что-то не так... не так... но что?.. не

Дата добавления: 2015-06-26