КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Лось иметь дело, будь то неврозы, сновидения, ошибочные действия, религия или искусство. 1 страница
Тайная надежда на философское понимание исследуемых им явлений, скрытая Фрейдом от взора неискушенных в этой области читателей и почитателей психоанализа, как бы незримо, но с удивительным постоянством и завидным упорством пробивала себе дорогу сквозь дебри психопатологии, пока не завершилась созданием целостного учения о человеке и культуре, по широте обобщений и глубине мыслей не уступающего, пожалуй, наиболее известным философским системам прошлого. Выразив в психоаналитической форме собственное понимание феноменологии духа, происхождения религии и искусства, формирования нравственных и социальных установлений жизни людей, а также истории, развития человеческой цивилизации, Фрейд тем самым не только задал мировоззренческие ориентиры для новой психоаналитической философии, но и незаметно, под видом психоанализа как науки, ввел ее в западную культуру. Почему же Фрейд признавался лишь в тайной надежде, которую он возлагал на философию, в то время как в своих публичных выступлениях стремился отмежеваться от какой-либо философской системы и всячески настаивал на том, чтобы психоанализ не воспринимался в качестве какого-то особого мировоззрения? Во-первых, Фрейд хотел отвести от себя любые подозрения о связях психоаналитического учения о человеке с метафизическими спекуляциями о нем. Это можно было сделать, с одной стороны, путем критики предшествующих философских представлений о сознании и психике, а с другой — благодаря подчеркиванию связи с наукой и рассмотрению психоанализа в качестве таковой. Тенденция к онаучиванию психоаналитических идей привела, помимо всего прочего, к умалчиванию тех философских истоков, которые лежали в основе психоанализа. Во-вторых, считаться философом в глазах окружающих — это отнюдь не лучшая характеристика для практикующего врача, репутация которого тем выше, чем чаще его имя ассоциируется с высококвалифицированным специалистом в конкретной области врачевания и ученым, открывшим новое направление в науке и медицине. «Бытьфилософом — хорошо, слыть им — не слишком полезно» [60. С. 425]. Это изречение французского писателя XVII века Жана Лабрюйера как нельзя лучше проясняет вопрос, почему обращение Фрейда к философии выступало в качестве тайной надежды, а не явного, открытого для понимания всех намерения и почему созданная им психоаналитическая философия, будучи действенной в рамках западной культуры, оказалась тем не менее спрятанной за ширмой психоанализа как науки. В своем скрытом виде философское понимание человека было у Фрейда тем центром, благодаря которому происходило как теоретическое, так и организационное оформление психоанализа. В теоретическом плане философская интенция означала не только внутренний переход самого Фрейда от медицины к психологии, а затем и к метапсихологии, но и внешнее структурирование психоанализа, связанное с переносом психоаналитических методов исследования человеческой психики на историю, мифологию, религии, культуру, художественную литературу. Причем это внешнее структурирование психоанализа не было плодом более поздней теоретической деятельности Фрейда. Подобно тому, как философская интенция его мышления в своей завуалированной форме изначально наложила отпечаток на становление психоаналитических идей, так и внешнее структурирование психоанализа с его постоянным соскальзыванием в различные области гуманитарного знания было задано уже первыми публикациями Фрейда, знаменовавшими собой рождение психоаналитического учения о патологической и нормальной деятельности человека. Сам Фрейд по этому поводу писал: «Толкование сновидений» и книга об остроумии изначально показали, что психоаналитические теории, не ограничиваясь областью медицины, могут быть использованы в разнообразных областях гуманитарного знания» [61. С. 165]. Последующее обращение основателя психоанализа к художественным произведениям, религиозным верованиям и истории развития человечества не было каким-то неожиданным-отходом от медицины в сторону философского понимания тех или иных явлений, а представляло собой логически последовательное и заранее целенаправленное их изучение, предопределенное внутренней ориентацией Фрейда на психоаналитическую философию, то есть ту
его первоначальную цель, которую он втайне от других лелеял и тщательно скрывал. Философская направленность мышления Фрейда дала о себе знать и при организационном оформлении психоанализа. Оно началось с образования в 1902 году маленького кружка единомышленников, собиравшихся в доме Фрейда на Берггассе, 19, затем переросло в Венское психоаналитическое общество и, наконец, выйдя на международную арену, завершилось распространением психоаналитического движения в различных странах мира. Причем буквально с первых своих организационных шагов руководимый Фрейдом психоаналитический кружок был призван объединить в своих рядах не только врачей, интересующихся клинической практикой, но и философов, юристов, писателей, художников, музыковедов, не знакомых с техническими приемами психоанализа и акцентирующих внимание на мировоззренческой стороне психоаналитического учения. Не случайно на заседаниях психоаналитического кружка, а позднее и Вен-скогр психоаналитического общества обсуждались как сугубо медицинские темы, так и широкий круг проблем философского, этического и эстетического характера. Особый интерес проявлялся к творчеству писателей и поэтов, мифологическим сюжетам и сказкам. Философская проблематика занимала важное место на заседаниях психоаналитического кружка и Венского психоаналитического общества. Были даже специальные заседания, посвященные не только чтению и обсуждению отдельных философских трудов или соответствующих концепций некоторых философов, но и рассмотрению взаимосвязей между философией и психоанализом, выявлению роли философских идей в дальнейшем развития психоаналитических концепций. Весьма показательно в этом отношении то, что один из первых биографов Фрейда, лично принимавший участие в различных психоаналитических дискуссиях и являвшийся свидетелем раннего этапа развития психоанализа, то ли с горечью, то ли с недоумением вынужден был заметить: «Медицинский элемент отошел на задний план. Доминируют философы» [62. С. 118].. Все это свидетельствует о том, что, подобно теоретическому развитию психоанализа с его скрытой философской интенцией, организационная его составляющая также носила философски ориентированную направленность. Бо- лее того, по своему замыслу и реальному претворению в жизнь организационное оформление психоанализа характеризовалось явно выраженной склонностью к возрождению некогда существовавших философских школ с их собственной традицией, методами ведения дискуссий и техникой обучения. Думается, что в этом отношении прав американский исследователь Г. Элленбергер, считающий, что возникновение психоаналитического движения напоминает собой древние школы пифагорейцев, стоиков и эпикурейцев. Возрожденная Фрейдом тенденция к организованной форме единомышленников является, по мнению Г. Элленбергера, «несомненно заслуживающей внимания в истории современной культуры» [63. С. 550]. Не собираюсь дискутировать по поводу того, насколько психоаналитическое движение вписывается в традицию древнегреческих философских школ или, напротив, выпадает из нее. Но вряд ли приходится сомневаться в том, что по степени организованности и масштабности распространения идей психоаналитическое движение не только не уступает современным философским течениям, будь то неопозитивизм, экзистенциализм, неотомизм или феноменология, но и во многом превосходит их. В самом деле, несмотря на постоянные разногласия, существовавшие и имеющие место до сих пор между ведущими психоаналитиками, отход некоторых из них от классического учения Фрейда с целью образования своих собственных школ и школок, в своем организационном отношении психоанализ оказался столь целенаправленным, что ему могут позавидовать многие современные философские направления, чьи усилия ограничивались в лучшем случае с объединением сравнительно небольшого круга единомышленников, сплоченных вокруг издаваемого журнала или какого-то лидера. Таким образом, как в теоретическом, так и в организационном плане с момента своего возникновения психоанализ был ориентирован на создание не просто психоаналитической философии, а целой школы, в основе которой лежали философски осмысленные представления о человеке и культуре. И хотя сама психоаналитическая философия нередко выпадала из поля зрения целого ряда психоаналитиков, отдававших предпочтение клинической практике, и исследователей, прошедших мимо философских истоков психоанализа, тем не менее именно
она служила тем организующим началом, благодаря которому число приверженцев психоаналитического учения Фрейда о человеке и культуре пополнялось за счет гуманитариев. То обстоятельство, что довольно часто психоанализ воспринимается рядом исследователей в качестве естественнонаучной дисциплины, ничего общего не имеющей с философией, является закономерным результатом «большой политики», проведенной и тонко осуществленной самим Фрейдом, а также подхваченной многими ныне здравствующими психоаналитиками с целью придания психоанализу статуса научности. В этом отношении надо отдать должное Фрейду, так как в результате его обостренного чутья на психологию восприятия психоанализа в мире, все более и более уповающем на достижения науки и техники, ему удалось не только внушить мысль относительно научного статуса его психоаналитического учения о человеке и культуре, но и добиться широкого распространения психоаналитических идей среди значительной части интеллигенции. Можно предположить, что если бы Фрейд не скрывал своих истинных намерений и открыто заявил о своей изначальной цели — философии, то дальнейшее развитие психоанализа, несомненно, встретило бы значительные препятствия со стороны не только врачей и философов, но и всех тех, кому чужды любые поползновения в дебри отвлеченного мышления. Судя по всему, Фрейд это прекрасно осознавал. Не случайно последовательно придерживаясь своей философской интенции, он всячески пытался создать видимость внефилософской направленности психоанализа. Другое дело, что он, быть может, несколько переусердствовал в своих стремлениях публично и во всеуслышание отмежеваться не только от метафизики, с которой отождествлял все предшествующие философские системы, но и от философии как таковой. В результате такого отмежевания часть психоаналитиков, уверовавших в провозглашенные Фрейдом истины, действительно повернулась спиной к философской проблематике и углубилась в свои клинические разработки. В свою очередь, ряд исследователей, апеллирующих к его односторонним негативным высказываниям в адрес предшествующих философских спекуляций, сосредоточил свое внимание на научном ста- тусе психоанализа и прошел мимо фрейдовской психоаналитической философии. В связи с проявляющейся в клинической практике антифилософской направленностью современного психоанализа следует, как мне представляется, не упускать из вида то обстоятельство, что порой сам Фрейд был вынужден приподнимать завесу над своим психоаналитическим учением о человеке, с тем чтобы дать понять, какова истинная его цель. Те, кому довелось общаться и беседовать с основателем психоанализа, имели возможность убедиться в этом. Так, по свидетельству одной из его бывших пациенток — X. Дулит, ставшей впоследствии писательницей, в частной беседе, состоявшейся в начале 30-х годов, Фрейд недвусмысленно заявил: «Мои открытия являются основой для вполне серьезной философии. Немногие поняли это, и немногие способны это понять» [64. С. 18]. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы в свете высказанных выше соображений философские истоки возникновения психоанализа воспринимались как наиболее важные, умаляющие значимость естественнонаучной основы его. Если я уделил, быть может, чрезмерное внимание рассмотрению этих истоков, то только потому, что во многих автобиографических и концептуальных исследованиях, посвященных Фрейду, возникновению и развитию психоанализа, о них не говорится ни слова, или в лучшем случае содержатся незначительные упоминания о философских предшественниках. Полагаю, что философские истоки возникновения психоанализа заслуживают того, чтобы на них обратили внимание. Они являются не менее важными и существенными для понимания истории становления психоанализа, чем другие истоки, включая, ранее рассмотренные — естественнонаучные и те, к раскрытию которых перехожу.
Глава 6 САМОАНАЛИЗ 1. Временные рамки самоанализа Один из истоков возникновения психоанализа — это самоанализ Фрейда. Если частная практика предоставила ему обширный материал для изучения причин возникновения заболеваний и понимания коллизий и драм, разыгрывавшихся в жизни людей, а знакомство с философской литературой дало обильную пищу для выдвижения психоаналитических идей о роли бессознательного в жизнедеятельности человека, то обращение к своему собственному миру с целью познания самого себя открыло перед ним новые горизонты для глубинного проникновения в тайны души. Во всяком случае самоанализ явился для Фрейда той составной, необходимой и во многом определяющей частью его исследовательской и терапевтической деятельности, без которой вряд ли бы появился психоанализ как таковой. Исследователи жизненного пути Фрейда и истории возникновения психоанализа не обходят стороной этот вопрос. Напротив, многие из них высказывают твердое убеждение, что именно самоанализ стал тем великим подвигом Фрейда как человека, который вознес его на вершину прозрений, открывших путь к психоанализу. Принято считать, что начало самоанализа Фрейда датировано 1895 годом, когда ему.приснился ставший сегодня классикой психоанализа сон об инъекции, сделанной Ирме. Самоанализ же в собственном смысле этого слова относят к 1897 году, то есть к тому времени, когда Фрейд уделял основное внимание не столько анализу пациентов, сколько познанию самого себя. Многие исследователи единодушны в констатации этих отправных по времени точек начала и осуществления Фрейдом самоанализа. Мнения расходятся лишь относительно завершения им анализа. Так, французский исследователь Р. Дадун полагает, что самоанализ Фрейда, оттачиваясь, двигался вперед к своему завершению, которое, вероятно, можно датировать началом февраля 1898 года, поскольку в одном из писем Флиссу того периода основатель психоанализа недвусмысленно заявил об отходе от самоанализа с целью посвящения себя книге о сновидениях [1. С. 97]. Иную позицию занял Э. Джонс, который, указав дату начала проведения Фрейдом самоанализа (1897), оставил открытой дату его завершения по той причине, что, как ему однажды сказал сам основатель психоанализа, он никогда не прекращал себя анализировать и посвящал этой цели ежедневно полчаса перед сном [2. С. 182]. Не думаю, что, приступив к написанию «Толкования сновидений», Фрейд прекратил самоанализ в 1898 году. Полагаю, что само написание данной книги явилось для него продолжением того самоанализа, который осуществлялся им на протяжении многих лет. Не исключено, что,* поглощенный нашедшими отражение в «Толковании сновидений» идеями, сам Фрейд не осознавал происходящего. Лишь окончание работы над рукописью и публикация книги дали возможность взглянуть ему на свой труд под углом зрения самоанализа. Действительно, в «Толковании сновидений» содержится такой уникальный материал, добытый Фрейдом тяжким трудом самоанализа, интерпретация которого им самим в тексте книги свидетельствует о не прекращавшейся его самоаналитической работе. Не случайно, в предисловии ко второму изданию «Толкования сновидений», написанному в 1908 году, Фрейд подчеркнул, что для него лично эта книга имела субъективное значение, которое он сумел понять лишь по завершении работы над ней. «Она, — писал основатель психоанализа, — оказалась отрывком моего самоанализа...» [3. С. 18]. Аналогичная ситуация имела место и при работе Фрейда над следующей книгой «Психопатология обыденной жизни». В ней также содержались материалы личного, подчас интимно-личного характера, всплывшие на поверхность его сознания в процессе предшествующего самоанализа. Кроме того, ему пришлось исправлять допущенные в «Толковании сновидений» ошибки, что невозможно было сделать без самоанализа.
Одним словом, независимо оттого, как долго впоследствии Фрейд прибегал к самоанализу, ясно одно: его самоаналитическая работа не исчерпывается деятельностью, относящейся к периоду времени, ограниченному 1897—1898 годами. Другое дело, что в 1897 году он не только систематически занимался самоанализом, но и уделял ему все свое свободное время. Впоследствии же его самоанализ мог носить эпизодический характер, и Фрейд в большей степени занимался психоанализом пациентов, нежели своей собственной персоной. Мне представляется, что временные рамки самоанализа Фрейда открыты в направлении не только его завершения, но и его начала. 1895 год, когда Фрейду приснилось сновидение об инъекции Ирмы, действительно является весьма знаменательным для самого Фрейда, так как осуществленная им интерпретация этого сновидения послужила отправной точкой для последующего систематического самоанализа. Но эта дата не может быть рассмотрена, на мой взгляд, в качестве исходного пункта самоанализа Фрейда. Когда я выше написал о том, что в процессе работы над «Толкованием сновидений» основатель психоанализа продолжил самоанализ, который осуществлялся им «на протяжении многих лет», то это не было небрежностью выражения или допущенной мной неточностью. Напротив, мне думается, что выражение «на протяжении многих лет» как раз наиболее точно отражает суть дела, связанного с началом Фрейдом самоанализа. По моему убеждению, будущий основатель психоанализа начал заниматься самоанализом не во второй половине 90-х годов, после приснившегося ему сновидения об инъекции Ирме, как это принято обычно считать в исследовательской литературе о Фрейде, а значительно раньше. По крайней мере склонность к самоанализу отчетливо обнаружилась у него за де-сять-двенадцать лет до того, как ему приснился столь знаменательный сон, открывший Фрейду глаза на возможность психоаналитического толкования сновидений. 2. Начало самоанализа Когда читаешь письма Фрейда к невесте, никак не можешь избавиться от впечатления, что это не только любов- ная лирика юноши, прибегающего к возвышенному слогу под влиянием крылатого Эроса, но и отражение мучительной внутренней работы человека, находящегося во власти глубоких переживаний и стремящегося разобраться в самом себе. В этом плане его письма к невесте являются не менее ценными для понимания самоанализа Фрейда, чем письма к Флиссу, которые становятся, как правило, объектом пристального внимания со стороны исследователей, стремящихся раскрыть содержательную сторону фрейдовского самоанализа. Письма Фрейда к невесте — это уникальные исторические документы, чудом сохраненные Мартой Бернайс для потомков. Они дают возможность лучше узнать характер Фрейда до того, как он стал известным психоаналитиком. Они способствуют пониманию того, какие страсти разгорались в его душе в период выяснения отношений с девушкой, прежде чем она стала его женой. Эти письма дают представление о начале карьеры Фрейда как врача и о его пребывании в Париже. И наконец, они позволяют приоткрыть тот таинственный и неизведанный мир юноши, вступившего на путь поиска истины, который становится видимым лишь благодаря аналитической работе, время от времени совершаемой им самим. Последнее соображение напрямую соотносится с самоанализом Фрейда. Дело в том, что в письмах к невесте он подчас настолько откровенно раскрывал перед ней свою душу, что это никак не может быть воспринято только и исключительно в плане эротических влечений, сопровождавшихся восхвалением в ее адрес и воспеванием ее достоинств, что свойственно слепой любви. При всем своем увлечении «принцессой», как он нередко называл свою невесту, и изъявлениями перед ней возвышенных чувств любви он могдопускать по отношению к ней такие критические замечания и упреки, которые свидетельствовали о его мятежной и в то же время ранимой натуре, независимо от того, проявлялись ли у него чувства ревности или гордости, отверженности или признательности, горечи или радости. Но главное состоит, пожалуй, в том, что в письмах к невесте Фрейд нередко говорил о таких чертах своего характера и давал самому себе такие характеристики, которые могли быть им выявлены и осознаны только в процессе самоанализа.
В самом деле, наряду с пылкими признаниями в любви и благодарностью невесте за то, что она «спасла и осчастливила» его душу, Фрейд по своей собственной инициативе представал перед ней человеком, наделенным различными пороками, включая лень, легкомысленность, упрямство, зависть, раздражительность, обидчивость, злопамятство, мстительность, честолюбие и многие другие, характеризующие его отнюдь не с лучшей стороны в глазах любимой девушки. В частности, он писал невесте о том, что именно в интересной работе находит спасение от своей «сильной обидчивости и раздражительности». Выражал надежду на то, что Марта будет отвлекать его «от всех пороков, от мелкой злобы, зависти, пустой алчности». Говорил о «деспотических свойствах» своей личности. В письме к невесте от 29 августа 1883 года подчеркивал: «... я решил признаться тебе, что в моей натуре есть склонность деспота и мне ■страшно тяжело управлять собой» [4. С. 73]. Зачем Фрейду нужно было обнажать перед любимой девушкой свои пороки? С какой стати он признавался в них, вместо того чтобы оттенить перед ней свои достоинства? Разве так поступают молодые люди, тем более сомневающиеся в том, как это имело место у Фрейда, любят ли их те, к кому они испытывают пылкую страсть? Не является ли такое поведение, мягко говоря, странным, требующим разумного объяснения? Конечно, легче всего объяснить странное поведение Фрейда тем, что в период переписки со своей невестой он принимал незначительные дозы кокаина. Если придерживаться данной точки зрения, то этим отчасти можно объяснить как многостраничные послания к любимой девушке, насчитывающие порой до 12 страниц, написанных мелким почерком (по свидетельству Э. Джонса, объем одного из писем достигал 22 страниц), так и пылкие, не свойственные его сдержанному характеру, объяснения в любви. Поэтому признания Фрейда невесте в присущих ему пороках можно списать на то действие, которое оказывал на него кокаин. Тем более, что он сам давал повод к подобного рода объяснениям. Например, в писвме к невесте от 2 ноября 1886 года по поводу одного вырвавшегося у него «глупого признания» Фрейд заметил, что оно высказано им «собственно, без всякого повода, если не считать кокаина, который помогает мне расслабиться, выговориться» [5. С. 132—133]. Однако, я полагаю, что дело не в кокаине, к малым дозам которого прибегал Фрейд, или во всяком случае не только в нем. Апеллируя к подобному объяснению, легко попасть в ловушку упрощенного взгляда на историю становления психоанализа, так как в этом случае все можно списать на действие кокаина — и интерес к проблеме сексуальных извращений, и сексуальную этиологию неврозов, и все последующие представления Фрейда о роли сексуальности в жизни человека. Именно это имело место в одном из исследований, посвященных рассмотрению психоаналитических идей и концепций через призму увлечения Фрейда кокаином до того, как он стал основателем психоанализа [6]. Сделаю небольшое личное отступление. По иронии судьбы много лет тому назад у меня была невеста, с которой я был в разлуке, как и Фрейд. Я переписывался с ней на протяжении пяти лет. Писал ей весьма пространные, многостраничные письма, в которых были и пылкие признания, и нежные обращения, и сообщения как о своих успехах, так и неудачах, и оправдания по поводу некоторых неблаговидных поступков, и размышления о возможном совместном будущем. Но, если исключить то обстоятельство, что в моих письмах, в отличие от Фрейда, не содержалось детального перечисления долгов и денежных расходов, в этих письмах не было только одного: признания в своих собственных пороках. И не потому, что я "не обладал ими. Как и простому смертному, ничто человеческое, включая пороки, мне не было чуждо. Просто в голову не приходило не то, чтобы обременять невесту признаниями в собственных пороках, но и вообще говорить на эту тему. Сейчас, вспоминая о тех давних годах и проводя параллели с письмами Фрейда к невесте, я задаюсь вопросом, почему подобные сюжеты отсутствовали в моих письмах? Потому, что я хотел выглядеть в глазах невесты лучше, чем есть на самом деле? Вроде бы нет. Напротив, были такие моменты, когда мне, в отличие от Фрейда, хотелось порвать отношения с невестой, и описание собственных пороков, могло бы способствовать менее болезненному расставанию с ней или во всяком случае давало бы ей возможность подумать над тем, стоит ли. связывать свою судьбу с
человеком, обладающим недостойными качествами и сомнительными чертами характера. Почему же я не воспользовался такой возможностью? Не хватило мужества? Не хотелось обидеть невесту? Думаю, ни то, ни другое не повлияло на то, что в моих письмах к невесте не было признания в присущих мне недостатках. Скорее всего это произошло по одной причине. В то время, будучи студентом, я впитывал в себя разнообразные знания, но не испытывал потребности в самоанализе. Или, точнее, в то время я не обладал, в отличие от Фрейда, способностью к самоанализу как таковому. Разумеется, мой личный опыт, связанный с пятилетней перепиской с невестой, ни о чем не говорит. У кого-то подобные отношения с любимым человеком могут складываться совсем по-иному. И тем не менее мне представляется, что содержащиеся в письмах Фрейда к невесте признания в его собственных пороках обусловлены именно тем, что, обладая задатками исследователя и обуреваемый страстью к разгадкам человеческих тайн и поиску истины, будущий основатель психоанализа уже в то время эпизодически занимался самоанализом. Собственно говоря, его письма к невесте — это беспрецедентный по своей обнаженности пример самоанализа человека, готового ради истины поступиться ложным стыдом. В данном случае невеста Фрейда являлась катализатором его последующих прозрений, в результате которых со временем он не только пришел к систематическому самоанализу, но и к открытию психоанализа, как нового взгляда на внутренний мир других людей и самого себя. Можно, пожалуй, без преувеличения сказать, что, будучи невестой Фрейда, Марта Бернайс сыграла в истории возникновения психоанализа не меньшую роль, чем Вильгельм Флисс, переписка с которым документально свидетельствует о переживаниях, сомнениях и поисках человека, интеллектуальные и терапевтические усилия которого привели к возникновению психоанализа. В самом деле, как и в посланиях Флиссу, в письмах Фрейда к невесте находили отражение высказывания о состоянии здоровья, перепадах в настроении, успехах и неудачах в исследовательской и терапевтической работе. В одних письмах он сообщал о том, что «здоров, как лев», является «веселым и жизнерадостным», нашел «новый метод лечения, который обещает быть более долговеч- ным и надежным, чем прежде» [7. С. 86, 98]. В других — писал о «сильной мигрени», «лютом отчаянии», «ужасном страхе перед будущим» [8. С. 116, 137, 138]. Наряду с этим он признавался в том, что находится в состоянии «чрезмерной обидчивости и нервозности», испытывает «заболевание неврастенией в легкой форме» [9. С. 129, 130]. Надо полагать такие высказывания признания не делались просто так. Они свидетельствовали о той внутренней работе, которая осуществлялась Фрейдом по отношению к самому себе. Одним словом, речь идет о его самоанализе, имевшем место во время переписки с невестой. Том самоанализе, который он назвал «строгим исследованием себя». Фрейд и его невеста вели записи о своей помолвке, дав им название «Секретная хроника». Эти записи представляли собой одновременно и дневник, и нечто вроде исповеди. Первая же запись Фрейда свидетельствовала о самоанализе, осуществляемом им в тот период. «Когда, — писал он, — я строго исследую себя, более строго, чем это делает моя любимая,-я нахожу, что Природа отказала мне во многих талантах и даровала мне очень мало, из той разновидности таланта, который завоевывает признание. Но она наделила меня бесстрашной любовью к истине, острым глазом исследователя, правильным восприятием ценностей жизни и даром много работать и находить в этом удовольствие. Для меня достаточно этих наилучших отличительных черт, чтобы считать терпимым свое жалкое положение в других аспектах» [10. С. 77—78]. В тот период, когда Фрейд стремился завоевать любовь Марты, он испытывал муки ревности и приступы гнева от того, что другие молодые люди обращали внимание на девушку. Его страдания сопровождались отчаянием и яростью, доводившими его до полного иступле-ния, когда он терял контроль над собой и мог, по его собственному признанию, уничтожить весь мир, включая самого себя и Марту. Тогда ему было не до самоанализа, хотя отдельные его элементы так или иначе вплетались в его мышление.
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 455; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |