Лось иметь дело, будь то неврозы, сновидения, ошибочные действия, религия или искусство. 3 страница

дальнейшее погружение на дно бессознательного вывело его на проблему Эдипова комплекса.

Систематическое занятие самоанализом поставило пе­ред Фрейдом вопрос о возможности, по его собственному выражению, «быть предельно честным перед самим со­бой». Это трудно сделать, но он решился идти до конца, чтобы тем самым раскрыть перед собой все тайны, все то сокровенно сокрытое, что не поднимается на поверхность сознания человека и остается в глубинах его бессознатель­ного. Фактически, по отношению к самому себе Фрейд на­чал осуществлять не столько самоанализ, сколько психоана­лиз, ранее применяемый им к пациентам. Полагаю, что, благодаря обращенному на себя психоанализу, Фрейд от­крыл свой Эдипов комплекс.

В том же письме Флиссу от 15 октября 1897 года он признался в том, что обнаружил у себя «любовь к матери и ревность по отношению к отцу». При этом он подчерк­нул, что отныне считает это явление «универсальным со­бытием раннего детства», хотя и не настолько ранним, как это имеет место у детей, страдающих истерией. И ес­ли это так, то теперь можно понять могущественное воз­действие на людей древнегреческой легенды об Эдипе, вопреки всем объяснениям, исходящим из неизбежности «драмы судьбы». Одновременно Фрейд отметил, что то же самое можно сказать и о шекспировской трагедии Гамлета. По его мнению, в этой трагедии Шекспир отра­зил «свое бессознательное понимание бессознательного своего героя». В этой связи интересно отметить, что, на­ходясь под воздействием своего открытия любви к мате­ри и ревности по отношению к отцу и увлеченный раз­мышлениями о трагедии Шекспира, Фрейд даже не заме­тил того, что допустил в письме Флиссу ошибку — напи­сал об убийстве Гамлетом Лаэрта, а не Полония [23. С. 272-273].

На протяжении нескольких месяцев Фрейд продол­жал свой систематический самоанализ, который, по сути дела, являлся для него психоанализом. В письмах Флиссу он сообщал о том, как трудно осуществляется эта работа. Он открыл в себе многое из того, что ранее наблюдал у своих пациентов. Открытия приводили его то в подавлен­ное состояние, поскольку он многое не мог понять из своих сновидений и фантазий, то поражали своей обще­значимостью, когда прозрения способствовали установ-

лению единой связи между событиями детства и пережи­ваниями взрослого человека, между личностным рас­стройством психики и невротичностью больных, кото­рые находились у него на лечении.

Фрейд возлагал большие надежды на самоанализ. В его собственном понимании самоанализ обещал стать для него величайшей ценностью, если он будет доведен до конца. Вот почему в течение нескольких месяцев конца 1897 — начала 1898 года Фрейд постоянно делился с Флис-сом результатами своего анализа. «Мой самоанализ являет­ся, фактически, наиболее существенным делом». «Мой ана­лиз продолжается и остается моим главным интересом». Эти и подобные им выражения неоднократно встречаются в письмах Флиссу того периода.

Если сравнить переписку Фрейда с его невестой Мар­той и его другом Флиссом, то можно обнаружить по мень­шей мере два общих для них момента.

Во-первых, и в том, и в другом случае Фрейд нередко ссылался¹ на свою истерию, свой невроз. В процессе эпи­зодического самоанализа (письма к невесте) он не только выявил свои пороки, но и связал некоторые из них со своей «незначительной истерией». По ходу систематиче­ского самоанализа (письма к другу) он не только как бы спроецировал невротические состояния нервнобольных на самого себя, но и занялся изучением своего невроза. Как в первом случае, так и во втором его самоанализ со­провождался сменой настроения и самочувствия, край­ними полюсами которых было безмерное отчаяние и без­граничная уверенность в успехе, глубокое уныние и по­трясающая работоспособность, смятение души, сопро­вождающееся блужданием в потемках бессознательного, и внезапные озарения, приводящие к появлению новых идей.

Но стоило только Фрейду отвлечься от самоанализа, как его истерия и невроз отходили на задний план. Такое случалось не раз в его жизни. Типичным примером в этом отношении являлось его пребывание в армии ле­том 1886 года, где ему приходилось участвовать в манев­рах, маршировать, выполнять надлежащую работу в ка­честве офицера медицинской службы и даже читать лек­ции по гигиене, но где он не мог заниматься исследова­тельской деятельностью. Когда-то в юности, увлекшись подвигами Гарибальди и Наполеона, он мечтал о воен-

ной карьере. Но кратковременное пребывание в армии показало, что офицеры являются несчастными создани­ями. Фрейд обнаружил, что среди них царит зависть друг к другу, страх перед старшими по званию, несправедли­вость по отношению к подчиненным. Во время пребы­вания в армии он чувствовал себя утомленным и устав­шим от физических нагрузок. Зато он не наблюдал у себя никаких невротическцх расстройств. В одном из писем Брейеру от 1 сентября 1886 года он писал по этому пово­ду следующее: «Но было бы неблагодарным не признать, что военная жизнь с ее неизменным «должен» очень по­лезна для исчезновения неврастении. Она полностью исчезла у меня в первую же неделю» [24. С. 115].

Нечто аналогичное наблюдалось и в том случае, когда, на волне очередного успеха, Фрейд был увлечен своей ис­следовательской и терапевтической деятельностью. Но стоило только с головой уйти в самоанализ, как тут же он обнаруживал у себя какой-нибудь вид психического рас­стройства. Во время переписки с невестой «незначитель­ная истерия» обостряла его восприятие собственных по­роков. В письмах Флиссу находили свое отражение его сомнения и мучительные переживания, обусловленные выявившимся конфликтом между истиной и нравствен­ностью.

И хотя самоанализ Фрейда, несомненно, сопровож­дался позитивными результатами, позволившими ему разобраться в собственном бессознательном, тем не ме­нее он вызывал очевидные, но неприятные болезненные состояния, которые не доставляли никакого удовольст­вия. Самоанализ может привести к болезненному само­копанию, приносящему мазохистское удовлетворение, усугубляющее болезненное состояние индивида. Но он может сопровождаться и интеллектуальными прозрени­ями, выводящими человека на новые рубежи познания внутреннего и внешнего мира, как это имело место у

Фрейда.

Возможно, почувствовав для себя опасность или увлекшись новыми идеями, связанными с пересмотром теории совращения ребенка, Фрейд не то, чтобы отстра­нился от самоанализа, но, проделав трудную и мучитель­ную для себя работу, в дальнейшем превратил его в допол­нительное средство к тому психоанализу, который осуще­ствлялся им по отношению к его пациентам. Не случайно

уже в конце 1897 года он начинал говорить о том, что мо­жет анализировать себя только с помощью знания, полу­ченного объективным путем, то есть не изнутри самого себя, а извне. В письме Флиссу от 14 ноября того же года он высказал мысль, что «подлинный самоанализ невозмо­жен» [25. С. 281]. И наконец, в очередном письме к другу, написанном 2 февраля 1898 года Фрейд сообщил: «Мой са­моанализ оставлен в покое, чтобы заняться книгой о сно­видениях» [26. С. 299].

В дальнейшем мысль Фрейда о том, что подлинный самоанализ невозможен, положила начало дискуссиям о соотношении самоанализа и психоанализа. Это не про­стой вопрос, требующий специального рассмотрения. К нему еще придется вернуться. А пока, в рамках обсуж­дения истоков возникновения психоанализа достаточно будет только обозначить эту проблему. В данном кон­тексте важно иметь в виду то, что эпизодический и сис­тематический самоанализ Фрейда, с одной стороны, вы­звал у него потребность разобраться в его собственных невротических состояниях, а с другой — способствовал возникновению новых идей, вызвавших к жизни психо­анализ.

Во-вторых, эпизодический и систематический само­анализ Фрейда действительно способствовал возникнове­нию у него таких идей, которые впоследствии нашли свое отражение в его работах. Уже говорилось о том, что в пись­мах Флиссу содержался целый комплекс идей, почерпну­тых им в процессе систематического самоанализа и поло­женных в основу психоанализа. К их числу относились прежде всего выявленные в процессе систематического самоанализа представления Фрейда об Эдиповом комп­лексе, детской сексуальности, оральных и анальных эро­генных зонах, психической реальности, роли фантазий в жизни человека и необходимости толкования сновиде­ний.

К некоторым важным идеям Фрейд пришел также и в период осуществления им эпизодического самоанализа во время переписки с невестой. И действительно, в письмах к невесте содержались такие его размышления, которые по­ложили начало его дальнейших психоаналитических раз­работок.

Так, в письме невесте от 23 июля 1882 года Фрейд зат­ронул несколько тем, оказавшихся впоследствии в центре

его внимания. Одна из них касалась ранних его интен­ций, свидетельствующих о его понимании важности ис­следования «мелочей» жизни и символов с точки зрения выявления скрывающегося за ними смысла. Речь шла о характеристике Фрейдом самого себя, дающей пред­ставление о направленности его мышления. «Я жаждал, — писал он, — чего-то исключительного, требовал от жизни великого и в малом хотел увидеть символы значи­тельных явлений» [27. С. 51]. Полтора десятилетия спус­тя Фрейд опубликует статью об ошибочных действиях, а затем книгу «Психопатология обыденной жизни», в ко­торых сосредоточит внимание на изучении забывания имен, оговорок, описок и других «мелочей», редко при­влекающих к себе интерес, но являющихся важными для понимания подлинных мотивов поведения человека. В это же время он будет работать над трудом «Толкова­ние сновидений», где значительное место в его исследо­вании будет уделено символике снов.

Другая тема, затронутая Фрейдом в том же письме к невесте, представляла для него столь значительный инте­рес, что он не замедлил сообщить: «Вообще, это может стать предметом глубоких размышлений» [28. С. 54]. Речь шла о религии и религиозных заповедях. Фрейд воспроизвел невесте свой разговор со старым евреем, которому он заказал необычную бумагу для переписки, содержащую внутри каждого листа монограммы «М» и «3» — начальные буквы их имен (Марта и Зигмунд), и который в его присутствии рассуждал о религии. При этом, ссылаясь на Лессинга, говорившего о религиоз­ном воспитании и влиянии религии на сознание челове­ка, Фрейд привел в письме к невесте свои размышления на эту тему. Два из высказанных им соображений, несо­мненно, заслуживают внимания.

Первое соображение касалось значения религии в истории человечества. «Действительно, — писал Фрейд, — человечество в течение столетий верит. Следователь­но, веру, религию ни в коей мере нельзя считать безрас­судством. Напротив, в религии есть некий высший смысл» [29. С. 54—55]. Другое соображение соотноси­лось с теми сомнениями, которые возникали у него по поводу авторитарности, имевшей место в религиозных учениях. «Святое писание, — подчеркнул Фрейд, — пре­тендует исключительно на истинность и предполагает

7. Леййнн В. М.

покорность и послушание верующих. Но все это никак не связано с неотъемлемым правом человека на сомне­ния и уж тем более на ниспровержение каких бы то ни было авторитетов» [30. С. 55].

Несколько десятилетий спустя высказанные Фрей­дом в письме к невесте оба соображения о религии и ре­лигиозных учениях получили свое дальнейшее развитие в его работах. В частности, в более развернутой форме они нашли свое отражение в таких его книгах, как «Бу­дущее одной иллюзии» (1927) и «Недовольство культу­рой» (1930).

В письме к невесте от 29 августа 1883 года Фрейд вы­сказал несколько мыслей, также получивших дальней­шее развитие в его последующих работах. «Мы осознан­но стремимся к тому, — писал он, — чтобы поменьше страдать от жизни и побольше получать удовольствия от нее» [31. С. 71]. И еще одно высказывание Фрейда о жиз­ни, «которая для каждого из нас завершается смертью, то есть небытием» [32. С. 72].

В дальнейшем, в процессе развития психоаналитиче­ских взглядов о человеке и его влечениях, Фрейд будет го­ворить о стремлении людей к получению удовольствия и избежанию различного рода страданий, выдвинет идеи о принципе удовольствия и принципе реальности, изложит свои представления об инстинкте жизни и инстинкте смерти. Все это найдет свое отражение в различных рабо­тах основателя психоанализа, включая такие из них, как «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), «Недово­льство культурой» (1930), «Зачем война?» (1932).

Таким образом, в письмах Фрейда к невесте и к его другу Флиссу, имевших место на протяжении двух десяти­летий в период с 1882 по 1904 годы, содержатся в зародыше многие идеи, послужившие толчком к становлению и раз­витию психоанализа. Совершаемый им в тот период вре­мени эпизодический и систематический самоанализ дей­ствительно оказался одним из важных источников воз­никновения психоаналитических концепций.

Наряду с естественнонаучным, философским и только что рассмотренным самоанализом еще одним источником возникновения психоанализа был тот, который непосред­ственно связан с художественной литературой. К его об­суждению я и перехожу.

Глава 7 ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОКИ

1. Пристрастие к художественной литературе

В работах Фрейда имеются многочисленные ссылки на писателей и поэтов. В его эпистолярном наследии, представленном ныне в виде опубликованных писем к различным людям, также встречаются имена всемирно известных и менее известных современникам авторов ху­дожественных произведений. Трудно, пожалуй, перечис­лить все имена, так как подчас упоминание о каком-либо писателе и поэте можно встретить в подстрочнике, а не в основном тексте. Имеют место и такие случаи, когда основатель психоанализа апеллирует к отдельным худо­жественным произведениям, не называя их авторов.

Разумеется, после того, как психоанализ вышел на международную арену и многие деятели культуры считали своим долгом установить с его основателем дружеские от­ношения или по крайней мере засвидетельствовать ему свое почтение, Фрейд познакомился со многими писате­лями, получившими всемирную известность. Среди них были такие писатели, как Стефан Цвейг, Арнольд Цвейг, Томас Манн, Герберт Уэллс, Ромен Ролан, Артур Шниц-лер и другие. Поэтому нет ничего удивительного, что в ра­ботах Фрейда позднего периода встречаются подчас имена тех писателей, с которыми он вел переписку. Но это не тот литературный источник, о котором можно говорить, что он оказал влияние на становление психоанализа.

Другое дело ранние работы Фрейда, в которых содер­жатся упоминания о различных писателях и поэтах. И хотя ссылки на них могут свидетельствовать о его общем куль­турно-образовательном уровне, ничего не говорящем о соответствующем, в плане истоков возникновения психо­анализа, воздействии на его мышление, тем не менее сами по себе они представляют определенный интерес и заслу-

живают внимания. Так, уже в «Толковании сновидений» Фрейд упоминает о таких писателях и поэтах, как Гейне, Гете, Гюго, Сервантес, Софокл, Твен, Шекспир. В других работах раннего периода встречаются имена Голсуорси, Гомера, Данте, Ибсена, Иенсена, Келлера, Мультатули, Пушкина, РаблеДолстого, Флобера, Франса, Шиллера, Шоу, Элиота и многих других.

Многие из этих имен встречаются в переписке Фрейда с его корреспондентами до того, как Фрейд выдвинул пси­хоаналитические идеи и ввел само понятие психоанализа. В частности, в его письмах к невесте упоминаются имена Гете, Гюго, Лессинга, Мольера, Элиота. В письмах Флис-су, которые, в отличие от переписки с невестой, представ­ляли собой по большей части научные отчеты, лишенные какого-либо налета романтизма, встречаются ссылки на Вергилия, Золя, Киплинга, Мейера, Мопассана, Шилле­ра, Шекспира и имеются многочисленные выдержки из «Фауста» Гете.

Все это свидетельствует о том, что, помимо естествен­нонаучных и философских трудов, Фрейд не только читал разнообразную художественную литературу в целях отдох­новения от трудов праведных, но и впитывал в себя лите­ратурные образы и сюжеты, которые при случае мог испо­льзовать в качестве иллюстрации к клиническому матери­алу или собственным размышлениям о тех или иных явле­ниях жизни. И он не был зацикленным на своей работе врачом и кабинетным ученым, не получавшим наслажде­ния от чтения художественной литературы. Проявившееся еще в детские и юношеские годы пристрастие к художест­венной литературе сохранилось у него на всю жизн-ь. При­ходится только удивляться тому, как, будучи столь заня­тым своей исследовательской и терапевтической деятель­ностью, он умудрялся находить время для чтения художе­ственных произведений.

Поданным Э. Джонса, в восьмилетнем возрасте Фрейд начал читать Шекспира и впоследствии неоднократно пе­речитывал его. При удобном случае он использовал соот­ветствующие цитаты из шекспировских пьес и, как свиде­тельствуют его письма различным корреспондентам, а также психоаналитические работы, ссылки нате или иные произведения Шекспира, будь то «Гамлет», «Король Лир» или «Леди Макбет», являлись составной частью его раз­личных текстов.

Если в письме Флиссу от 15 октября 1897 года Фрейд посвятил лишь один абзац рассмотрению образа Гамлета, причем сделал это в основном в форме постановки раз­личных вопросов типа «не является ли его сексуальное отчуждение при разговоре с Офелией типично истериче­ским?», то в «Толковании сновидений» он специально уделил внимание раскрытию психологии поведения шек­спировского героя. Фрейд попытался перевести в осоз­нанную форму то, что, по его мнению, таилось в душе Гамлета. В интерпретации основателем психоанализа психического состояния Гамлета это звучало следующим образом: «Ненависть, которая должна была бы побудить его к мести, заменяется у него самоупреками и даже угры­зениями совести, которые говорят ему, что он сам, в бук­вальном смысле, не лучше, чем преступник, которого он должен покарать» [1. С. 231].

В дальнейшем Фрейд выдвинет идеи, согласно кото­рым совесть или Сверх-Я может выступать в качестве та­кого внутреннего тирана, под неустанным оком и давле­нием которого человек спасается «бегством в болезнь», становясь невротиком. Не присутствуют ли в предложен­ной им в «Толковании сновидений» интерпретации пси­хологии поведения Гамлета элементы того, что в после­дующих работах Фрейда нашло детальное психоаналити­ческое обоснование? Не являются ли его рассуждения о самоупреках и угрызениях совести шекспировского ге­роя исходными положениями, осмысление которых при­вело к психоаналитическим идеям о карающей совести, способствующей невротизации человека? Не исключено, что именно размышления над данной трагедией Шекс­пира подтолкнули Фрейда к мысли о рассмотрении пси­хических расстройств через призму угрызений совести человека. Не случайно, в «Толковании сновидений» он подчеркнул, что «если кто-нибудь назовет Гамлета исте­риком, то я сочту это лишь выводом из моего толкова­ния»^. С. 231].

Впоследствии Фрейд неоднократно будет обращаться к творчеству Шекспира. В работе «Мотив выбора ларца» (1913) он сосредоточит свое внимание на рассмотрении пьесы «Венецианский купец» и драмы «Король Лир». В ра­боте «Некоторые типы характеров из психоаналитической практики» (1916) он даст свою интерпретацию пьесы «Леди Макбет». И хотя в том и другом случае речь идет

скорее о психоаналитическом прочтении пьес Шекспира, то есть использовании психоаналитических идей при рассмотрении художественных произведений, нежели о выдвижении новых концепций на основе литературного материала, тем не менее даже в этих работах подспудно продолжается подготовка к дальнейшему развернутому обоснованию ранее высказанных Фрейдом представле­ний о смерти («Мотив выбора ларца»), угрызениях совес­ти и раскаянии («Леди Макбет»).

Как уже отмечалось, Фрейд с детства читал Шекспира на английском языке. Надо сказать, что шедевры мировой литературы инициировали изучение им иностранных язы­ков. Так, чтение книг Сервантеса побудило Фрейда к изу­чению испанского языка. Это имело место в то время, ког­да он учился в гимназии и дружил с Зильберштейном. В зрелые годы основатель психоанализа не рассказывал об этом, и о его пристрастии к произведениям Сервантеса стало известно лишь после того, как была опубликована его переписка с невестой. В одном из писем, датиро­ванном 7 февраля 1884 года, Фрейд написал своей невесте о том, что его снова навестил Зилберштейн, и в связи с этим сообщил: «Мы проводили вместе все время, свобод­ное от школьных занятий. Вместе изучали испанский, придумывали загадочные истории и таинственные имена, почерпнутые из книг великого Сервантеса» [3. С. 95].

Однажды в хрестоматии по испанской литературе Фрейд со своим другом нашли повествование Сервантеса, героями которого были две собаки. Расположившись воз­ле дверей госпиталя в Севилье, эти собаки вели философ-ско-юмористический диалог". Фрейду и его другу так по­нравился этот диалог, что они решили присвоить себе имена собак. Фрейд назвал себя Сципионом, его друг —■ Берганзой. Осваивая испанский язык, читая работы Сер­вантеса, оставляя друг другу записки на испанском языке, чтобы их содержание не могли прочитать посторонние, они так и называли себя. В конце записок своему другу Фрейд подписывался: «Твой верный Сципион ждет тебя возле госпиталя в Севилье».

Начиная с отрочества, чтение художественной литера­туры было неотъемлемой частью жизни Фрейда. Он любил дарить книги своим близким, друзьям и сам с удовольст­вием получал подобные подарки. Марте и своим сестрам он часто дарил книги, среди которых были «Одиссея» Го-

мера, «Коварство и любовь» Шиллера, «Дэвид Коппер­фильд» Диккенса и многие другие. Как старший брат, Фрейд давал своим сестрам советы относительно того, что следует им читать в соответствующем возрасте, а от зна­комства с какими романами, например, Бальзака и Дюма, следует пока воздержаться.

Имеются упоминания о том, что до того, как Фрейд стал основателем психоанализа, он читал «Ярмарку тще­славия» Теккерея, «Миддлмарч» Элиота, «Освобожден­ный Иерусалим» Тоссо, «Историю Тома Джонса, найде­ныша» Фиддинга, «Холодный дом» Диккенса и многие другие, включая произведения Дизраэли, Келлера, Твена, Байрона, Скотта, Гете, Гейне, Лессинга, Кальдерона, Хаг-гарда.

Надо полагать, что чтение художественных произведе­ний, особенно шедевров мировой литературы, не только доставляло Фрейду эстетическое удовольствие. Оно обо­гащало его мышление и давало пищу для серьезных разду­мий, в том числе и тех, которые имели непосредственное от­ношение к появлению психоаналитических идей. Ведь в сво­их художественных произведениях писатели и поэты под­час настолько глубоко вторгаются во внутренний мир че­ловека, что их образное описание разнообразных конф­ликтов и драматических развязок нередко способствует лучшему пониманию человеческой психики, чем сухие, лишенные эмоций и логически выверенные исследования ученых. Это прекрасно понимал Фрейд, считавший, что писатели и поэты знают, по его собственному выражению, «множество вещей между небом и землей, которые еще и не снились нашей школьной учености». В опубликован­ной в 1907 году работе «Бред и сны в «Градиве» В. Иенсе-на» он писал: «Даже в знании психологии обычного чело­века они далеко впереди, поскольку черпают при этом из источников, которые мы еще не открыли для науки» [4. С. 139].

Очевидно, что, помимо естественнонаучной и философ­ской литературы, Фрейд мог черпать недостающие ему для понимания глубин человеческой психики знания именно из художественных произведений. И, видимо, не случайно его описание историй болезней не является сухой констата­цией фактов, а часто оказывается почти что детективным жанром интригующего расследования, в конце которого

раскрывается тайна жизни человека, уходящая своими корнями в раннее детство.

2. Еще раз о криптомнезии

Правда, очевидность того, что Фрейд мог многое по-черпнушиз художественной литературы, далеко не всегда оказывается в поле сознания исследователей. Ведь, за иск­лючением естественнонаучных работ, основатель психоа­нализа редко ссылался на другие источники. Чаще всего он просто излагал те или иные идеи, не считая нужным раскрывать совершаемую внутри его переработку ранее освоенного им материала. Да и действенность вытеснен­ного бессознательного давала знать о себе, так как, не­смотря на феноменальную память, которой он обладал с детства, Фрейд допускал ошибки в текстах своих работ и не помнил многое из того, что имело место быть.

Весьма показательным в этом отношении является следующее совпадение.

Американский психоаналитик Александр Гринштейн опубликовал в 1968 году книгу «О сновидениях Зигмунда Фрейда» [5], в которой обратил внимание на приключен­ческий роман английского писателя Райдера Хаггарда «Сердце мира». На страницах этого романа развертывают­ся различные сцены и действия опасного путешествия ге­роев, в которых не последнюю роль играют листья кокаи­на. Исследуя свойства кокаина, в 1884 году Фрейд в одной из своих статей, посвященных, по его выражению, этому «волшебному средству», описывал историю проникнове­ния чудесного растения в Европу. При этом он использо­вал материалы каталога, содержащие обзор научной лите­ратуры о кокаине и находящиеся в библиотеке Венского медицинского общества. Но только после публикации «Толкования сновидений» стало очевидным, что Фрейд читал романы Хаггарда, включая «Сердце мира» и «Она». Упоминание о них осуществлялось в контексте интерпре­тации им сновидения о препарировании нижней части его собственного тела. После разбора части сновидения Фрейд сослался на то, что дальнейшие мысли слишком глубоки, чтобы быть сознательными, и что «многочислен­ные элементы самого сновидения заимствованы из обоих фантастических романов» [6. С. 355].

Еще более показательным представляется другой слу­чай, который относится непосредственно к истории воз­никновения психоанализа. Речь идет о методе свободных ассоциаций, использование которого в клинической практике соотносится с появлением психоанализа. Фрейд ставил себе в заслугу то, что именно благодаря методу сво­бодных ассоциаций ему удалось совершить прорыв в ис­следовании истоков возникновения невротических забо­леваний. Работа со сновидениями также основывалась на этом методе, который всегда считался тем основным нов­шеством Фрейда, благодаря которому психоанализ полу­чил статус самостоятельного существования.

Между тем идея свободного, произвольного изложе­ния мыслей была высказана немецким писателем и пуб­лицистом Людвигом Берне, который в статье «Искусство стать в три дня оригинальным писателем» (1823) предла­гал начинающим авторам записывать все то, что прихо­дит в голову. Венгерский врач Хьюго Дубович обратил внимание Шандора Ференци на эту небольшую статью, включенную в первый том полного собрания сочинений Берне, изданного в 1862 году. Эта статья заканчивалась следующим пассажем: «А тут следует обещанное полез­ное применение. Возьмите лист бумаги и записывайте три дня подряд без фальши и льстивости все, что вам при­дет в голову. Пишите все, что думаете о себе, о ваших же­нах, о турецкой войне, о Гете, о криминальном процессе Фукса, о дне великого суда, о ваших начальниках — и по прошествии трех дней вы будете страшно поражены и удивлены своими новыми невероятными мыслями. Вот оно искусство стать в три дня оригинальным писателем» [7. С. 150].

Когда Фрейду показали статью немецкого писателя, то, прочитав ее, он рассказал, что в 14 лет получил в пода­рок томик сочинений Берне и что это был первый писа­тель, к произведениям которого он отнесся с особым вни­манием и интересом. Основатель психоанализа никак не мог вспомнить именно эту статью, но сообщил о том, что содержащиеся в данном томе другие статьи, включая «По­вар», «Шут в белом лебеде», на протяжении многих лет не­однократно всплывали в его памяти. Кроме того, он был чрезвычайно удивлен, когда, вновь перечитав статью Бер­не о том, как стать оригинальным писателем, обнаружил высказывания, которые соответствовали его психоанали-

тическому мышлению. Среди них особенно примечатель­ным в плане выявления литературных истоков психоана­лиза было такое высказывание немецкого писателя: «У всех у нас замечается постыдная трусость перед мышле­нием. Цензура общественного мнения над произведени­ями нашего собственного духа подавляет нас больше, чем цензура правительства». И еще одно высказывание: «Откровенность — источник гениальности, и люди были бы умней, если бы были нравственней».

В опубликованной Фрейдом работе «Заметки из ран­ней истории психоаналитической техники» (1920) содер­жатся воспроизведенные выше высказывания Берна, на­шедшие отражение в его статье «Искусство стать в три дня оригинальным писателем». Работа заканчивается следую­щими словами: «Не исключается, по-видимому, возмож­ность того, что этим указанием вскрыта, может быть, часть криптомнезии, которую можно допустить во многих слу­чаях кажущейся оригинальности» [8. С. 150].

Напомню, что несколько лет спустя при рассмотрении сходства между психоаналитическими концепциями ин­стинкта жизни и инстинкта смерти и идеями древнегрече­ского философа Эмпедокла о Любви и Вражде Фрейд так­же говорил о криптомнезии. Видимо, на этот же счет сле­дует отнести и его представления о цензуре, первоначаль­но высказанные в некоторых письмах Флиссу, получив­шие дальнейшее развитие в «Толковании сновидений» и получившие концептуальное оформление в работах, по­священных рассмотрению соотношений между сознани­ем и бессознательным. Как и идея о свободных ассоциаци­ях, его представления о цензуре были почерпнуты из того ли­тературного источника, с которым он ознакомился за неско­лько десятилетий до возникновения психоанализа.

Судя по тому, что, по данным Э. Джонса, во время пре­бывания во Франции и посещения кладбища Пер-Лашеза Фрейд искал там лишь могилы Берна и Гейне, можно представить себе, какое воздействие на него оказали рабо­ты этого немецкого писателя. И если учесть, что подарен­ный ему в 14 лет томик сочинений Берне был единственно уцелевшей с юного возраста книгой, которую он сохранял на протяжении пятидесяти лет, то не остается никаких со­мнений относительно его пристрастия к работам немец­кого писателя. Во всяком случае история, связанная с пони­манием того, откуда берут свое начало идеи Фрейда о сво-

Дата добавления: 2015-06-04