Лось иметь дело, будь то неврозы, сновидения, ошибочные действия, религия или искусство. 2 страница

Позднее, когда Марта ответила на его чувство, они были помолвлены и он несколько успокоился, Фрейд все чаще стал прибегать к «строгому исследованию себя». Именно в этот период он выявил в себе такие неблаговид­ные черты характера, как зависть, раздражительность, обидчивость и другие. Дело доходило до того, что подчас

Фрейд утрачивал интерес к своей терапевтической деяте­льности и готов был всецело заняться исследованием са­мого себя. По этому поводу он писал невесте: «Так как моя персона стала более важной даже для меня самого, после завоевания тебя я теперь больше думаю о своем здоровье и не хочу себя изнашивать. Я предпочитаю обходиться без своего честолюбия, производить меньше шума в мире и считаю, что лучше быть менее известным, чем повредить свою нервную систему» [ 11. С. 103].

Правда, как показывает эпизод с открытием анестези­рующих свойств кокаина, Фрейд переживал по поводу того, что уже в то время не приобрел известность. Вполне очевидно, что, мечтая о признании, он не мог ограничить­ся только самоанализом и проявлял повышенную актив­ность в исследовательской и терапевтической деятельно­сти, связанной с изучением и лечением истерии. Но оче­видно и то, что во время переписки с невестой Фрейд пе­риодически прибегал к самоанализу. Не исключено, что этот опыт пригодился ему впоследствии, когда десять лет спустя он приступил к систематическому самоанализу, ак­центируя свое внимание на собственных сновидениях, детских воспоминаниях, переживаниях.

Фрейд интересовался сновидениями задолго до того, как приступил к самоанализу. По данным Э. Джонса, он всегда имел много сновидений и уже в детстве записывал их. Позднее Фрейд обзавелся записной книжкой, специа­льно предназначенной для записи своих сновидений. В письмах к Марте он сообщал о том, что ему снятся раз­нообразные, буйные, красочные сновидения и что на основании личного опыта он мог определить значение не­которых из них. По прошествии некоторого времени он научился разбираться в сновидениях пациентов и однаж­ды, еще до опубликования совместно с Брейером напи­санной работы по исследованию истерии, сообщил ему о том, что способен толковать сновидения.

Хотя Фрейд с ранних лет интересовался сновидения­ми, тем не менее только в 1895 году произошло знаменате­льное событие, положившее начало его систематическому толкованию сновидений. Ему приснился сон, который впервые он подверг детальному анализу и который вошел в историю психоанализа под названием «сна об инъекции Ирме».

Это случилось летом, когда семья Фрейда поселилась недалеко от Вены, в замке Бельвю, стоящем на небольшом возвышении. Там, в ночь с 23 на 24 июля 1895 года ему приснился сон, описание и подробный анализ которого нашли свое отражение в «Толковании сновидений». Хотя для ознакомления с этим сновидением читатель может об­ратиться непосредственно к данной работе Фрейда, тем не менее ввиду того, что оно стало классическим, несомнен­но, заслуживает внимания и до сих пор вызывает разнооб­разные отклики, не лишним будет, пожалуй, воспроизве­сти его.

В пересказе Фрейда содержание этого сновидения та­ково:

«Большая зала — много гостей. Среди них — Ирма: я беру ее под руку, точно хочу ответить на ее письмо, — упрекаю ее в том, что она не приняла моего «решения». Говорю ей: «Если у тебя есть еще боли, то ты сама виновата». Она отвечает: «Если бы ты знал, какие у меня боли в горле, в желудке и в животе, мне все прямо стягива­ет». Я пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное, опухшее лицо. Мне приходит в голову, что я мог не заметить какого-нибудь органиче­ского заболевания. Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы. Я думаю, что ведь ей это нужно. Рот открывается, я вижу справа бо­льшое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину; я вижу его сероватую кору. Я подзываю тот­час же доктора М. Тот смотрит и подкрепляет мое мнение... У док­тора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно. Он очень бле­ден, хромает и почему-то без бороды... Мой друг Отто стоит подле меня, а друг Леопольд исследует ее легкие и говорит: «У нее при­тупление слева внизу». Он указывает еще на инфильтрацию в ле­вом плече (несмотря на одетое платье я тоже ощущаю ее, как и он...). Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Но ничего: у нее будет дизентерия, и инфекция выйдет...» Мы почему-то сразу понимаем, откуда эта инфекция. Отто недавно, когда она себя по­чувствовала нездоровой, вспрыснул ей препарат пропила — про­пиле... пропиленовую кислоту... триметиламин (формулу его я вижу ясно перед глазами)... Такой инъекции нельзя делать легко­мысленно... По всей вероятности, и шприц был не совсем чист» [12. С. 110-111].

Само сновидение занимает чуть меньше книжной страницы. Зато анализ его Фрейдом в «Толковании снови­дений» составляет девять страниц. Имеются еще дополни­тельные комментарии, следующие сразу же за анализом, а также разбросанные по разным местам текста книги. Само по себе это говорит о многом, как, впрочем, и то, что дан­ное сновидение является, фактически, первым, с разбора

которого начинает Фрейд при рассмотрении метода тол­кования сновидений.

Несколько месяцев спустя после публикации «Толко- § вания сновидений» в письме к Флиссу от 12 июня 1900 го- | да Фрейд в полушутливой форме спросил его о том, не ду­мает ли тот, что когда-нибудь на том месте, где.ему при­снился сон об инъекции Ирме, на мраморной доске мож­но будет прочитать:

«ЗДЕСЬ 24 ИЮЛЯ 1895 ГОДА ДОКТОРУ ЗИГМУНДУ ФРЕЙДУ ОТКРЫЛАСЬ ТАЙНА СНОВИДЕНИЯ» [13. С. 417].

Полушутливое вопрошание Фрейда было, конечно, игрой его воображения, и он мог себе позволить некото­рую фантазию, свидетельствующую, впрочем, о том, ка­кое большое значение он придавал сну. об инъекции Ирме и тому анализу его, которое он дал в «Толковании сновидений». Шутка шуткой, но впоследствии его фан­тазия воплотилась в реальность. 82 года спустя, после того как Фрейду приснилось данное сновидение, 6 мая 1977 года на фасаде замка Бельвю действительно появи­лась памятная мраморная доска, дословно воспроизво­дящая то, что было некогда игрой воображения основа­теля психоанализа.

Нельзя сказать, что после приснившегося Фрейду зна­менательного сна, он с головой окунулся в снотолкование. Понадобилось по меньшей мере два-три года, прежде чем он приступил к работе над своим фундаментальным тру­дом «Толкование сновидений». Промежуток времени между 1895—1898 годами был заполнен интенсивной ис­следовательской и терапевтической деятельностью, в про­цессе которой Фрейд многого достиг. Частично об этом уже говорилось, когда рассматривались естественнонауч­ные и философские истоки психоанализа. Напомню толь­ко, что в тот период Фрейд ввел в употребление само поня­тие психоанализа, обратился к рассмотрению сексуальной этиологии неврозов, выдвинул идею о травмирующих си­туациях в детстве, обусловливающих возникновение исте­рии в более поздний период жизни человека, сконцентри­ровал внимание на бессознательных процессах, протека­ющих в глубинах психики.

Наряду с этими новациями, Фрейд также выступил с такими представлениями о природе психических рас­стройств, сексуальных сценах и их вытеснении из созна-

ния, периодизации психосексуального развития человека, которые легли в основу многих психоаналитических кон­цепций. В этот же период он пересмотрел ранее выдвину­тые им идеи о сексуальных травмах, что, фактически, пре­допределило направленность развития психоанализа. Не последнюю роль в его новых открытиях сыграло эпизоди­ческое исследование самого себя, вскоре переросшее в систематический самоанализ. Или, если быть более точ­ным, без всякого преувеличения можно сказать, что именно самоанализ помог Фрейду выйти на новые рубе­жи понимания психической реальности.

3. Совращение ребенка и невротика

Развивая идею о сексуальной этиологии неврозов, Фрейд исходил из того, что в раннем детстве ребенок под­вергался сексуальному совращению (соблазнению) со стороны взрослых, это оставило глубокий шрам в его пси­хике и, хотя сами сцены совращения оказались вытеснен­ными из сознания, в конечном счете они предопределили возникновение и развитие психического заболевания. Сексуальное совращение ребенка со стороны взрослых, чаще всего со стороны отца, могло осуществляться, по мнению Фрейда, в извращенной форме, так как рот и анус представляют собой эрогенные зоны, привлекающие к себе внимание тех, кто стремится к получению сексуаль­ного удовлетворения.

Какое-то время Фрейд был убежден в том, что он нашел единственно правильное объяснение причин возникнове­ния истерии. Он был по-своему счастлив и горд, что ему удалось раскрыть тайну неврозов. Наконец-то появилась законченная теория, расставляющая все по своим местам и способствующая пониманию природы невротических за­болеваний. Эта теория не была абстрактной конструкцией, построенной на вымышленной гипотезе, возникшей в рас­паленном уме ученого. Она базировалась на фактах клини­ческих наблюдений за больными, которые благодаря мето­ду свободных ассоциаций вспоминали травмирующие си­туации в детстве и неоднократно сообщали Фрейду об имевшем место сексуальном совращении их.

Выдвинутая им теория совращения ребенка основы­валась не только на клиническом материале, которым он

располагал. Она подкреплялась также результатами са-^: моанализа, включающими в себя воспоминания детства; и толкование Фрейдом собственных сновидений. К сере-; дине 1897 года его самоанализ достиг кульминационной' точки, когда исследование им самого себя поглощало все его свободное время. Так, в письме Флиссу от 14 августа^: того же года Фрейд то ли с гордостью, то ли с известной долей юмора, но на полном серьезе сообщил: «Основной пациент, которым занимаюсь, — я сам» [14. С. 261]. У это­го пациента, по его собственному выражению, «незначи­тельная истерия», анализ которой осуществляется с боль­шими трудностями, «парализует психические силы», но он составляет «необходимую промежуточную стадию в моей работе», и, следовательно, этот анализ надо продол­жить.

Трудности самоанализа состояли в том, что он затра­гивал чувства Фрейда, связанные с его отношением к отцу. Собственно говоря, систематический самоанализ на­чался у него после смерти отца, последовавшей в октябре 1896 года. Как подчеркивал Фрейд в предисловии ко вто­рому изданию «Толкования сновидений», эта книга яви­лась «отрывком моего самоанализа — реакцией на смерть моего отца, на крупнейшее событие и тягчайшую утрату в жизни человека» [15. С. 18]. Смерть отца вызвала в нем острые переживания и в то же время освободила его от ав­торитета, внутренней цензуры, в результате чего у него появились сны и воспоминания детства, связанные с умершим отцом.

Самоанализ позволил заглянуть в такие глубины пси­хики, которые до смерти отца оставались камнем преткно­вения для самого Фрейда. Казалось бы, со смертью отца утратили силу былые запреты и, следовательно, самоана­лиз Фрейда должен проходить легче и свободнее, чем это было раньше, в период его переписки с невестой. И тем не менее он порой сетовал на то, что его «незначительная ис­терия» с большим трудом поддается анализу.

Дело в том, что, придерживаясь своей теории совраще­ния ребенка со стороны взрослых, в процессе своего само­анализа Фрейду пришлось проверить эту теорию на себе. И как бы по-человечески ему не хотелось рассматривать через призму этой теории «незначительную истерию», а также нечто такое, что, как он писал в письме Флиссу от 7 июля 1897 года, проистекало из «потаенных глубин мое-

го собственного невроза» [16. С. 255], страстное стремле­ние к истине толкнуло его в пучину детских воспоминаний и толкования собственных сновидений. Тогда-то Фрейд допустил крамольную мысль, что его собственный отец не составляет исключения и, подобно другим отцам, мог вы­ступать по крайней мере по отношению к дочерям в роли «извращенного совратителя». Приснившийся ему сон об его американской племяннице Гелле также вызвал глубо­кие переживания. Интерпретация этого сновидения, с точки зрения подавленных бессознательных сексуальных влечений к его старшей дочери, сопровождалась, с одной, стороны, чувством удовлетворения, так как на собствен­ном опыте подтверждалась теория совращенния, а с дру­гой — внутренним неприятием своих собственных инцес-туозных желаний. Отсюда становится понятным, почему анализ «незначительной истерии» наталкивался у Фрейда на сильное сопротивление и проходил с большими затруд­нениями.

Выдвинутая Фрейдом теория совращения ребенка вос­принималась им как полный триумф, достигнутый им в процессе кропотливой работы с пациентами и трудоемко­го самоанализа. Однако в один прекрасный, лучше ска­зать, ужасный для него момент, казалось бы, надежная почва зашаталась под ним, и он оказался низвергнутым в бездну сомнений и разочарований. То ли он осознал, что пациенты, сами не желая того, обманывают аналитика, то ли собственный анализ вывернул наизнанку его «правиль­ное восприятие ценностей жизни», поставив перед ним дилемму служения истине или следованию нравственно­сти, но так или иначе он неожиданно для себя осознал ложность своей собственной теории. Здание первых пси­хоаналитических построек безнадежно рухнуло, и Фрейд оказался в интеллектуальном тупике. 21 сентября 1897 го­да в очередном письме Флиссу он удрученно поделился с ним «великим секретом», который относился к его теории неврозов и который привел его в отчаянное состояние: «Я больше не верю в мою невротику» [17. С. 264].

Пациенты рассказывали о сценах их совращения от­цом, дядей или братом. Однако в большинстве случаев все это оказалось не более чем вымыслом. На самом деле ниче­го подобного не было. То есть в отдельных случаях совра­щение ребенка допускалось, но оно не было типичным и широко распространенным явлением. Скорее имело место

нечто другое. Коль скоро пациенты охотно соглашаются признать реальный факт совращения, то не является ли это свидетельством того, что сами они готовы были в детстве выступить в роли соблазнителей или, точнее, имели бессоз­нательные инцестуозные влечения к своим родителям? Стоял ли этот вопрос перед Фрейдом именно в такой фор­ме или был сформулирован несколько иначе, это не столь уж важно. Главное, что, следуя стремлению к достижению истины, он пришел к выводу, согласно которому пациен­ты в своих воспоминаниях о детских годах жизни предают­ся скорее фантазии, нежели апеллируют к реальности, вы­дают желаемое за действительное.

Доверие к только что созданной психоаналитической технике и ее результатам подверглось сокрушительному удару. Фрейд был, видимо, в шоке. Во всяком случае, как впоследствии он говорил, крушение основанной на идее совращения ребенка теории неврозов вызвало у него та­кое разочарование и такую апатию, в результате которых он даже хотел бросить свою работу. Но он не бросил ее, объясняя это тем, что не имел в перспективе никакого другого занятия.

Так ли это было на самом деле, трудно сказать. То, что Фрейд был удручен, — это несомненно. Ведь его первона­чальная теория неврозов действительно рухнула. Но вот его объяснение, почему он не бросил в отчаянии свою ра­боту, выглядит, на мой взгляд, неполным. Не случайно, семнадцать лет спустя, раскрывая историю психоанали­тического движения и описывая этот тяжкий для него пе­риод жизни, ссылка на то, что у него не было в перспекти­ве никакого другого занятия, сопровождалась таким обо­ротом речи, как «вероятно». Полагаю, что в его решении не оставлять начатую им работу не последнюю роль сыг­рал самоанализ.

4. Между истиной и нравственностью

Выявленные в процессе самоанализа воспоминания об отце как возможном совратителе и вскрытые анализом собственные сексуальные влечения к дочери не могли оставить Фрейда равнодушным к тому, с чем он согласил­ся в теории, но что вызывало сопротивление на практике, особенно по отношению к самому себе. Поддержать тео-

рию значит сохранить в муках выстраданные идеи психоа­нализа, но тем самым разрушить образ отца как добропо­рядочного человека (об умерших говорят или только хоро­шее, или вообще ничего не говорят) и признать свою соб­ственную извращенную сексуальность (запретное инце-стуозное влечение к дочери). Отвергнуть теорию значит оказаться на высоте в нравственном отношении, но при этом потерпеть крах в исследовательской и терапевтиче­ской деятельности. И в том, и в другом случае Фрейду предстояло чем-то поступиться. Выбор, фактически, стоял между истиной и нравственностью.

Надо полагать, что для Фрейда этот выбор был не сто­лько мучительным, сколько вообще неприемлемым. «Бес­страшная любовь к истине» не оставляла сомнений насчет того, что он не мог поступиться ею. «Правильное восприя­тие ценностей жизни» не допускало мысли, что он отка­жется от нравственности. Фрейд оказался в тупиковой си­туации, что породило у него растерянность и отчаяние. Но тут, как это может быть ни странно на первый взгляд, на помощь пришел самоанализ. Тот самый самоанализ, бла­годаря которому как раз и обнаружилось противоречие, между истиной и нравственностью.

Обладая «острым глазом исследователя», Фрейд сумел найти выход, казалось бы, из совершенно безвыходного положения. Пожалуй, только гений способен превратить явно беспроигрышную для себя ситуацию в триумфальное победоносное шествие, возвестившее о возрождении пси­хоанализа из пепла неразрешимого противоречия. Испо­льзуя шахматную терминологию, можно сказать, что Фрейд сделал такой ход конем, в результате которого он не только не принес в жертву истину или нравственность, но и выиграл неудачно начатую партию. Тем самым он сохра­нил психоанализ. Более того, придал ему новое направле­ние движения и одновременно сохранил верность своим жизненным принципам.

Примирение истины и нравственности лежало на пути признания сексуальных травм вымышленным фактом. Если невротики предаются своим фантазиям, выдавая их За реальность, то это вовсе не означает, что фантазии не оказывают на них никакого влияния. Если в процессе са­моанализа выявились инцестуозные желания, то, не буду­чи воплощенными в реальность, они все же действенны в психическом отношении. Таким образом, психоаналити-

меское объяснение причин возникновения неврозов не только сохраняет свою значимость, но и дает новый ключ к пониманию неврозов как таковых. Это новое понимание связано с признанием психической реальности важным и определяющим фактором развития человека. Именно к это­му выводу и пришел Фрейд.

Обманувшись в своих первоначальных ожиданиях, он переосмыслил свою теорию неврозов и выдвинул на пе­редний план значение психической реальности в образо­вании невротических заболеваний. Позднее, вспоминая драматические перипетии тех лет, Фрейд по этому поводу писал: «Придя в себя, я сделал из своего-опыта правиль­ный вывод, что невротические симптомы связаны не пря­мо с действительными переживаниями, а с желательными фантазиями и что для неврозов психическая реальность значит больше материальной» [18. С. 114].

Дальнейшее становление и развитие психоанализа шло по пути учета и исследования психической реально­сти. Собственно говоря, в этом и состояла одна из несо­мненных заслуг Фрейда, подвергшего сомнению ранее выдвинутую им теорию совращения ребенка и обративше­го внимание на противоположную сторону отношений между родителями и детьми, а именно, на те фантазии, ко­торые на бессознательном уровне возникают у детей по от­ношению к их родителям.

Для большинства психоаналитиков упразднение Фрейдом ранее выдвинутой им теории совращения ребен­ка — это радикальный поворот к новым психоаналитиче­ским идеям, которые как раз и легли в основу психоанали­за. И это, действительно, так, поскольку отныне в поле зрения исследователя и аналитика оказывается ранее не принимаемая во внимание психическая реальность. Одна­ко при этом остается открытым вопрос, можно ли все сооб­щения пациентов о сексуальных травмах воспринимать в качестве их бессознательных фантазий или, действительно, могли иметь место случаи реального совращения ребенка и насилия над ним.

Для Фрейда решение в пользу признания психической реальности было исключительно важным с точки зрения устранения личного конфликта между истиной и нравст­венностью. Если бы не самоанализ, то неизвестно, обна­ружил ли бы он этот конфликт в себе и пришел бы к идее о важной роли бессознательных фантазий в жизни человека.

В своих собственных глазах он вроде бы не поступился ни истиной, ни нравственностью. Но вот по мнению некото­рых исследователей, упразднив теорию совращения ре­бенка, Фрейд тем самым отступил от истины.

Так, психоаналитик и преподаватель санскрита, быв­ший член Международной психоаналитической ассоциа­ции и содиректор архива Зигмунда Фрейда Джефри Мэс-сон опубликовал наделавшую много шума в психоанали­тических кругах работу «Насилие над истиной» (1984), в которой подверг сомнению привычные представления о Фрейде, как поборнике истины. Имея доступ к архивным материалам и ознакомившись с неопубликованными письмами Фрейда, он пришел к выводу, что упраздне­ние теории совращения ребенка было уступкой основа­теля психоанализа научному сообществу, не принявше­му данную теорию. Если честность, храбрость и беском­промиссность Фрейда были действительно отличитель­ными чертами его характера, то в истории с упразднени­ем теории совращения ребенка он проявил себя не с луч­шей стороны, поступившись истиной. «По моему мне­нию, фактически, Фрейд упразднил важную истину: сексуальное, физическое и эмоциональное насилие, ко­торое является реальной и трагической частью жизни многихдетей» [19. С. 190].

Не имея возможности ознакомиться с архивными ма­териалами и неопубликованными письмами Фрейда, не берусь судить о том, действительно ли они дают основание для осуждения основателя психоанализа за то, что он по­ступился истиной. Бесспорным для меня является другое: история, связанная с первоначальным выдвижением Фрей­дом теории совращения ребенка и последующим пересмот­ром ее, имеет принципиально важное значение для понима­ния становления и развития психоанализа.

В самом деле, признание психической реальности в ка­честве детерминирующего фактора возникновения невро­зов послужило отправной точкой для выдвижения наибо­лее существенных идей, предопределивших становление психоанализа. Выявление ранней сексуальности детей, рассмотрение психосексуального развития ребенка, пред­ставления об Эдиповом комплексе, учет не только внеш­них (материальных) обстоятельств жизни, но и внутрен­них (психических) состояний, обусловливающих невро­тические заболевания, — все это оказалось объектом ис-

следовательской и терапевтической деятельности Фрейда после того, как он пересмотрел свои предшествующие взгляды на теорию совращения ребенка.

Что касается действительного положения вещей, свя­занного с личностными переживаниями Фрейда по пово-» ду пересмотра им теории совращения ребенка, то, опира- «ясь на доступную ему информацию, исследователь может | лишь выдвигать свои предположения по поводу того, что в то время творилось в душе основателя психоанализа. Лич­но я придерживаюсь того мнения, что, подвергнув пере­смотру теорию совращения ребенка, Фрейд не столько от­ступил от истины, сколько оригинальным образом нашел возможность примирить ее со своими нравственными устоя­ми жизни.

Не могу поручиться за то, что именно так мыслил Фрейд, когда подвергал свою теорию пересмотру. Как го­ворится, чужая душа потемки, и пути господни неиспове­димы.,Но мне представляется, что, наделенный «острым глазом исследователя», способного к осуществлению трудного и мучительного самоанализа, Фрейд вряд ли раз­делял точку зрения, согласно которой истина должна быть абсолютной. Ведь в действительности, судя по эмпириче­ским материалам, в одних семьях имеются тайны, связан­ные с реальными случаями совращения детей и насилия над ними со стороны взрослых или старших детей, в то время как в других — этого не происходит, но подобные мотивы находят свое отражение в фантазиях и сновидени­ях, как взрослых, так и детей. Поэтому истина относится не к признанию дилеммы «или-или», а к пониманию того, что нечто подобное может иметь место и в материальной, и в психической реальности. К этому, собственно говоря, и пришел Фрейд, сделав лишь одно, но весьма существен­ное дополнение, согласно которому для невротиков психи­ческая реальность является более значимой, чем материаль­ная.

В контексте рассмотрения самоанализа Фрейда как одного из истоков возникновения психоанализа не вижу смысла в дальнейшем обсуждении вопроса, связанного с пересмотром им теории совращения ребенка. Замечу лишь, что по прошествии времени в «Автобиографии» основатель психоанализа писал: «Соблазнение в детском возрасте также осталось элементом этиологии, хотя и в более скромных масштабах» [20. С. 114].

Стоит, пожалуй, еще раз подчеркнуть то, что именно в процессе самоанализа Фрейд пришел к таким новым представлениям о неврозе, которые действительно легли в основу психоанализа. Это касается прежде всего понима­ния Эдипова комплекса и детской сексуальности.

5. Систематический и эпизодический самоанализ

В письме Флиссу от 3 октября 1897 года он сообщал, что за последние четыре дня самоанализа ему удалось многое прояснить, но писать об этом нелегко. В частно­сти, он поделился с Флиссом тем, что в последнее время его самоанализ продолжается во сне и что он получил от него весьма ценные результаты и выводы. Последующее содержание письма не оставляет сомнений относитель­но того, что результаты и выводы относились к таким интимным подробностями его детства, которые стали доступными ему самому только благодаря самоанализу. Так, в краткой форме он поведал о том, что во сне старик (отец) не играл какой-либо активной роли. Более значи­мой для него была «прародительница», некрасивая, но умная женщина (няня), рассказывавшая ему многое о Боге, аде и зародившая в нем высокое мнение о его спо­собностях. Одновременно Фрейд написал о вспомнив­шемся ему путешествии вместе с матерью из Лейпцига в Вену, когда он провел в купе с ней ночь и, возможно, ви­дел ее обнаженной и когда, по его собственному выра­жению, его «либидо повернулось к матери». В этом же письме он рассказал об умершем брате, своих пережива­ниях в связи с его смертью, детских желаниях и угрызе­ниях совести. И наконец, коснулся своих детских отно­шений с племянником и племянницей. При этом он от­метил, что племянник и младший брат предопределили его невротичность и последующие дружеские отноше­ния с людьми и что, если ему удастся добраться до ка­ких-либо сцен, лежащих на дне души, то он сможет из­бавиться от своей истерии [21. С. 268—269].

Примечательно в этом письме и другое. Фрейд написал Флиссу о том, что он еще не разобрался до конца в тех сце­нах, которые предстали перед ним в процессе самоанали­за. При этом он подчеркнул, что, если ему удастся разобра­ться в этих сценах и выявить «истоки собственной исте-

рии», то он будет обязан этим старухе, которая в раннем детстве способствовала его вхождению в жизнь.

В письме Флиссу от 4 октября Фрейд приводит прис­нившийся ему накануне сон, в котором она (няня) просве­щает его в сексуальных вопросах, поскольку он неспосо­бен что-либо сделать сам. Еще одна картина сна — она (няня) моет его в «красной воде», в которой до этого мы­лась сама. Она также заставляет его украсть деньги и пере­дать их ей.

Я поставил слова «отец» и «няня» в круглые скобки не случайно, поскольку в вышеприведенных отрывках из двух писем вместо них Фрейд написал «старик», «пра­родительница», «она». Это говорит о том, что в тот мо­мент Фрейду самому не все было ясно. Отсюда его свое­образная интерпретация отдельных элементов сновиде­ния. В частности, по поводу сцены, где она (няня) учит его сексуальным премудростям, он дает такую интерп­ретацию, согласно которой невротическая импотенция всегда происходит из этого источника, страх в связи с неспособностью что-либо сделать в школе имеет сексуа­льный субстрат, а данный кусок сновидения в целом свидетельствует о его импотенции как терапевта. По по­воду части сна с «красной водой» Фрейд говорил, что ин­терпретация его не представляет никакой трудности, но он ничего подобного не нашел в своих воспоминаниях и поэтому эпизод с «красной водой» следует отнести к древней истории. И наконец, сюжет с деньгами интерп­ретируется в плане того, что он берет деньги за плохое лечение пациентов [22. С. 269].

Трудно сказать, был ли Фрейд неудовлетворен сделан­ными им интерпретациями данного сна или его самоана­лиз вызвал потребность еще глубже погрузиться в свое бессознательное. Но, независимо от этого, он обратился к своей матери, которая рассказала ему о событиях, связан­ных с няней. Тогда-то он смог многое понять для себя и в следующем письме Флиссу от 15 октября 1987 года внес некоторые.поправки в предшествующую интерпретацию своего сна. Правда, эти поправки касались только той час­ти сна, которая была связана с няней и деньгами. Не иск­лючено, что с учетом полученной от матери информации Фрейд под иным углом зрения взглянул и на другие сюже­ты сна, включая «красную воду» и его сексуальное обуче­ние. Но они не нашли отражения в письме к Флиссу. Зато

Дата добавления: 2015-06-04