Символический язык бессознательного

Фрейд исходил из того, что элемент сновидения — это символ бессознательной мысли сновидения. Для различных элементов сновидения можно найти одни и те же перево­ды или замещения, являющиеся постоянными, неизмен­ными. То есть существует такое постоянное отношение между элементом сновидения и его переводом, замещени­ем, которое он назвал символическим. Это означает, что частичное толкование сновидений может быть достигнуто без помощи свободных ассоциаций. Скажем, если при ис­пользовании ассоциативной техники все же не удается вы­звать ассоциации, позволяющие понять смысл какого-то элемента сновидения, то можно попытаться самому ис­толковать этот элемент, опираясь на знание символики и

не расспрашивая видевшего сон о том, что, на его взгляду
означает данный элемент. |

Если между сновидением и бессознательным суще-| ствует символическое отношение, то это означает, что! толкование сновидений должно опираться на знание*! символики бессознательного. В таком случае психоана-| литический подход к толкованию сновидений становить­ся разновидностью того толкования, которое использо­валось в древности и опиралось на различного рода сон­ники. Но это не совсем так, поскольку, с одной стороны, Фрейд, как уже подчеркивалось, акцентировал внима­ние не на будущем, а на прошлом, и, с другой стороны, он опирался преимущественно на ассоциативную тех­нику толкования. Опора на символическое отношение; между сновидением и бессознательным представлялась ему важной, но все же не основной, а, скорее, дополни­тельной составляющей частью толкования, исходящего из ассоциативной техники. Давая разъяснения по этому поводу, Фрейд писал: «Толкование, основанное на зна­нии символов, не является техникой, которая может за­менить ассоциативную или равняться с ней. Символи­ческое толкование является только дополнением к ней и дает ценные результаты лишь в сочетании с ассоциатив­ной техникой» [7. С. 94].

Как уже отмечалось, Фрейд не являлся первооткрыва­телем бессознательного. Он не был первым и среди тех, кто открыл наличие символического отношения между сновидением и бессознательным. Задолго до Фрейда пытливые умы человечества обратили внимание на сим­волическую деятельность человека, а некоторые из них — на символику, находящую свое отражение в сновидени­ях. Сам Фрейд ссылался на философа Шернера, опубли­ковавшего в 1861 году работу «Жизнь снов», в которой были рассмотрены различные символы и, в частности, такой наиболее типичный и постоянный символ, как дом, отображающий в сновидении, по мнению автора данного труда, человека в его целостности. По его собст­венному выражению, «психоанализ только подтвердил открытия Шернера, хотя и основательно видоизменил их» [8. С. 94].

Мир символики многообразен. Однако проявление сим­волов в сновидениях ограничено. Точнее было бы сказать, что число символически изображаемых в сновидении пред-

метов не так велико, как это может показаться на первый взгляд. Например, рождение изображается, как правило, разнообразным отношением к воде, смерть — отъездом или уходом, женское начало — землей или деревом. Но боль­шинство символов используется в сновидении для выраже­ния сексуальных объектов, отношений, действий. Во всяком случае, Фрейд исходил из того, что между символами и сексу­альностью существуют самые тесные отношения, и сексуаль­ная символика играет важную роль в сновидениях. Так, свя­щенное число три, разнообразные виды оружия, типы пис­толетов, автоматов или копий, различной формы ключи — все это изображает в сновидениях мужские гениталии. Все­возможные сосуды, бутылки, коробки, раковины, шкатулки для драгоценностей — изображение женских половых орга­нов. Полеты на самолетах, гонки на машинах, нахождение в лифтах, парения в воздухе — сексуальное возбуждение. Тан­цы, подъемы, насильственное применение оружия, ритми­ческая деятельность — сексуальные акты. Срывание веток — онанизм, а выпадение или вырывание зубов — кастрация как наказание за онанизм.

На первый взгляд, все это может показаться неким бредом, вызванным к жизни сексуально озабоченным человеком. На самом деле, сексуальные символы не яв­ляются произвольной выдумкой Фрейда. Знание этих символов почерпнуто из различных источников, вклю­чая сказки, мифы, народные обычаи, фольклор, пого­ворки, поэтические сравнения. Исторические материа­лы свидетельствуют, что в примитивных культурах по­ловым органам и функциям приписывалась чуть ли не божественная роль. Мужские и женские половые орга­ны возводились в культы, которым поклонялись люди. Этнографические исследования и археологические на­ходки свидетельствуют о том, что в примитивных произ­ведениях искусства находили свое отражение сексуаль­ные символы. Сохранились наскальные рисунки, древ­ние памятники, всевозможные брелки и украшения, в основе изображения которых лежали мужские генита­лии и женские половые органы. Шутки и анекдоты, в основе которых лежит сексуальная тематика, свойст­венны и современным людям.

Во многих культурах добывание огня непосредственно соотносится с сексуальностью. У древних индусов и юж­ных африканцев добывание огня символизирует половой

акт. Для них кусок дерева с небольшой выемкой являе символом женских половых органов или богини, стоящ* кусок дерева или обломанная ветка — половой орган м> чины или бога. В истории о рождении Александра Велико! го повествуется о том, что вдень перед свадьбой его матер Олимпии приснился сон, в котором она увидела, как ш пала в бурю, сверкнувшая молния попала в ее лоно, откуд вырвался огонь. У некоторых народов был обычай при за*; севании земли зернами совершать половой акт на пахот-1 ной земле, чтобы был богатый урожай. Отождествление! оплодотворения у человека и природы нашло свое отраже­ние в языке многих народов мира — мать-земля, семя, па-| хотьба как символизация полового акта. Так, в восточных,! греческом и латинском языках слово «пахать» чаще всего! употреблялось в значении «совершать коитус» (91 С. 44-46].

Во многих древних мифах и легендах огонь является! символом фаллоса. Такое понимание можно обнаружить^? например, в легенде о римском царе Сервии Туллии. Мать| царя, Окрисия, ранее была рабыней в доме царя Таркви-| ния. В ее обязанности входило подносить жертвенные ле-1 пешки и вино к царской печи. Однажды, когда она испол- } няла возложенную на нее обязанность, из печи вырвалось ■ пламя. Это пламя было в форме мужского полового орга­на. Так Окрисия зачала отдуха огня и по истечении поло­женного времени родила Сервия Туллия. Ссылаясь на эту легенду, Фрейд заметил: «Не может быть сомнений отно­сительно мифологического значения огня — безусловно, это фаллос» [10. С. 60].

С древних времен многие вещи и понятия включали в себя сексуальную символику, которая уходит своими кор­нями в историческое прошлое человечества. В виде гени­талий изображались декоративные украшения и домаш­няя утварь, будь то вазы или обычные чашки для питья. Сексуальные символы встречаются и в различного рода религиозных текстах, несмотря на то, что на основе рели­гиозных воззрений сексуальность осуждалась как нечто греховное и демоническое. Ссылаясь на статью Л. Леви «Сексуальная символика библии и талмуда» (1914), Фрейд привел несколько примеров подобной символики. В Но­вом завете женщина — «сосуд скудельный». Священное писание евреев насыщено сексуально-символическими выражениями, а в поздней еврейской литературе распро-

странено изображение женщины в виде дома, в котором дверь — это половое отверстие. В свою очередь, ближай­ший соратник основателя психоанализа Карл Абрахам, со ссылкой на труд Р. Клейнпауля «Жизнь языка» (1893) от­мечал, что в книге Бытия змей как символ мужского поло­вого органа — соблазнитель Евы и что в различных культу­рах сексуальная символика сплошь и рядом пронизывает собой самые обыденные представления о мире. Плод гра­ната служит символом плодородия, наполненная семена­ми головка мака — атрибут Венеры, обилие икринок, ко­торые мечет самка карпа, — вошло в древнюю поговорку, осыпание новобрачных рисом — обычай, существующий во многих странах [ 11. С. 80].

Одним словом, сексуальная символика в жизни человека связана с историей становления человечества. Она распро­странена в мифах, религии, искусстве, языке и в общем-то не вызывает какого-либо активного неприятия у людей. Но признание сексуальной символики в сновидениях, как это сделал Фрейд, опираясь на историю культуры и работы своих предшественников, до сих пор встречает упорное сопротивление у современников. При этом существует расхожее представление, что Фрейд настолько сексуали-зировал сновидения, что вроде бы в них не остается места ни для чего другого.

На самом деле, он только подчеркнул, что сексуальная символика в сновидениях — это важный объект исследо­вания бессознательного, игнорирование или недооценка которого отнюдь не способствуют пониманию смысла сновидений. Причем он не считал, что буквально каждый элемент сновидения следует рассматривать исключитель­но через призму сексуальности. По этому поводу он как-то заметил, что в одном контексте сигара может означать по­ловой орган мужчины, в то время как в другом — это может быть просто сигара. В том-то и дело, что бессознательное в сновидениях пользуется древним, но утраченным спосо­бом выражения. Оно говорит на таком древнем языке, по­нимание которого затруднено для современного человека. В этом состоит, помимо всего прочего, трудность, испы­тываемая человеком при толковании сновидений. Но бла­годаря параллелям в символике сновидений психоанализ оказывается близким по духу многим гуманитарным от­раслям знания. «При психоаналитической работе, — пи­сал Фрейд, — завязываются отношения с очень многими

1 другими гуманитарными науками, с мифологией, а такжел

с языкознанием, фольклором, психологией народов и ре-1
лиговедением, изучение которых обещает ценнейшие ре-1
зультаты» [12. С. 105]. I

Символический язык сновидений свидетельствует о] том, что во время сна человек находится в таком состоя-* нии, при котором он как бы регрессирует на более ниж- -; ние ступени своего развития. Бессознательная символи­ка — это некий архив примитивной культуры, который не попадает в поле сознания бодрствующего человека, но к которому он обращается во время сна. Обращению к это* му архиву способствует работа сновидения, являющая-' ся, по сути дела, архаической. Благодаря этой работе разнообразные символы вплетаются в канву сновиде­ния, в результате чего подавленные и вытесненные и* сознания асоциальные, неприличные влечения и жела­ния человека оказываются приемлемыми, хотя и неуз­наваемыми. То, что в сновидении современного челове­ка выступает как символ, на предшествующих ступенях развития человечества имело реальную ценность и явля­лось составной частью жизни.

Толкование сновидений предполагает обращение к символическому языку бессознательного с целью пере­вода его на доступный для современного человека язык. Перевода на тот понятный для него язык сознания, к ко-. торому он апеллирует в повседневной жизни. Но для;| этого необходимо иметь представление о символике, то есть обладать необходимыми знаниями об архаических, примитивных ступенях развития, где естественные же­лания и влечения человека выражались открыто. Другое дело, что современный человек оторван от своих корней, не понимает языка бессознательного, что вызывает зна­чительные трудности при его попытках понять свое соб­ственное сновидение. Чаще всего подобные попытки за­вершаются неудачей, поскольку человек оказывается не в состоянии распознать то, что скрывается за явным со­держанием сновидения.

Если человек не знает, допустим, китайского языка, то из написанной на этом языке книги он не сможет почерп­нуть для себя никакой информации. Причем речь идет даже не о том, что он не сможет узнать ничего нового для себя. Даже то, что он в принципе знает, окажется недо­ступным для его понимания, поскольку за иероглифами,

как некими символами, он не увидит никакого смысла и значения.

Я вспоминаю, как несколько лет тому назад мне пере­дали переведенную на арабский язык одну из моих книг. Я держал ее в руках и не мог не только ее прочесть, но и со­образить, как следует читать — с начала или с конца, спра­ва налево или наоборот. До сих пор эта книга стоит у меня как некая реликвия, и, хотя я знаю, о чем она написана, так как являюсь ее автором, ни одной строчки из нее про­читать не могу.

Точно так же и сновидение, являющееся собственным продуктом бессознательной деятельности человека, чаще всего оказывается для него непрочитанной книгой, поско­льку он не знаком с тем символическим языком, на кото­ром написан ее текст.

&. Сновидения пациентов и аналитический процесс

Толкование сновидений составляет основу психоана­литической работы. Его результаты оказались настолько важными и существенными, что фактически предопреде­лили дальнейшее направление развития психоанализа. Представления о бессознательной деятельности человека, цензуре, вытеснении, механизмах искажения и замеще­ния, превращении логической мысли в различные образы, сопротивлении, символике — все это дало возможность навести мост между здоровой и расстроенной психикой человека. На основе толкования сновидений было, факти­чески, осуществлено приближение к пониманию патоло­гических явлений. Фрейд считал, что психоаналитическое понимание сновидений и соответствующая техника тол­кования их дали возможность получить ключ ко многим загадкам психических заболеваний. Сновидение явилось своеобразным окном, через которое был прорублен доступ к психологии неврозов. Оно стало, используя его выражение, «широко применяющейся моделью всех психопатологи­ческих проявлений». Оценивая значимость сновидения для понимания психопатологии человека, Фрейд замечал: «Тому, кому понятно сновидение, будут ясны и психиче­ские механизмы неврозов и психозов» [13. С. 15].

При терапевтической работе средствами психоанализа сновидениям пациентов уделяется самое пристальное внимание. Нередко бывает так, что из одного рассказан­ного пациентом сновидения аналитик узнает о его психи­ческом состоянии значительно больше, чем из многочис­ленных сессий, предшествовавших рассказу сновидения. Обладая необходимой для лечения информацией, почерп­нутой из общения с пациентом, аналитик может составить определенное представление об истоках заболевания и пе­реживаниях обратившегося к нему за помощью человека. Но пациент далеко не сразу готов сообщить о себе то важ­ное и существенное, что привело его к бегству в болезнь. Он не осознает причины своего заболевания и поэтому не в состоянии чем-либо помочь ни себе, ни аналитику, пы­тающемуся разобраться в запутанном клубке внутрипси-хических конфликтов, разыгрывающихся в душе пациен­та. Но то, о чем он не в состоянии поведать в бодрственном состоянии, когда находится под контролем со стороны своего сознания, может в завуалированной для него само­го, но в более или менее явственной форме для аналитика проявиться в сновидении.

Вспоминаю сновидение одной пациентки, которое прояснило для меня многое из того, что было не совсем понятно из материала предшествующих встреч и что вы­зывало у меня определенные сомнения по поводу расска­занных ею и реально существовавших конфликтных ситу­аций, обусловленных ее взаимоотношениями с мужем, матерью и свекровью. Приведу его полностью, поскольку оно представляет, на мой взгляд, несомненный интерес не столько в плане возможной интерпретации, сколько в ди­дактических целях.

Месяц спустя после начала совместной работы, на од­ном из сеансов пациентка, молодая женщина, находя­щаяся замужем и имеющая ребенка, рассказала о своем, как она выразилась, жутком сновидении:

«Мы ссоримся с мужем, ругаемся, кричим друг на друга. У меня начинает пульсировать живот. Я говорю об этом мужу, показываю на живот. Думаю, что умираю. Муж неожиданно наносит удар кула­ком. Из живота полилась слизь. Я говорю мужу: «Что ты делаешь?!!». В ответ он рассмеялся и вышел из комнаты. Мне больно. Я набираю 03, рассказываю врачу. Она выслушала и говорит: «Уже не помо­жет». У меня снова пульсирует живот. Идет кровь. Я зову мужа и прошу, чтобы он позвонил моей маме. Он набирает номер телефона мамы. Долго разговаривает с ней о чем-то постороннем. Я преры-

ваю его. Хочу поговорить с мамой. Муж ездит на стуле по комнате и ухмыляется. Мне плохо, я умираю, падаю. Муж подхватывает меня на руки. Я тянусь к его губам. Он тоже тянется к моим губам. Еще не­много, и мы поцелуемся. Но в последний момент муж плюет мне в лицо и уходит».

Даже не зная предыстории отношений между моло­дой женщиной, ее мужем и ее матерью, на основании данного сновидения любой аналитик сможет выдвинуть предположение о тех конфликтных ситуациях, которые видны невооруженным глазом. Он, несомненно, обра­тит внимание на такие детали сновидения, как пульса­ция живота, слизь и кровь у пациентки, ее стремление призвать на помощь мужа, врача и маму, реакция мужа на сообщение жены о пульсации живота и возможной смерти, формы поведения мужа, проявляющиеся в на­несении удара кулаком, разговоре о чем-то постороннем с тещей, езде на стуле, ухмылке и завершающем дейст­вии, сопровождающемся плевком в лицо жены. Многие содержательные детали сновидения являются столь красноречивыми, что само собой напрашиваются соот­ветствующие интерпретации, выявляющие смысл и от­дельных его деталей, и сновидения в целом. Трудно устоять перед искушением сразу же дать толкование это­му сновидению, тем более что оно было рассказано па­циенткой в начале сеанса, и было достаточно времени, чтобы заняться непосредственным его разбором.

Но, исходя из наблюдений, почерпнутых из самоана­лиза и терапевтической деятельности, я взял за правило не спешить с толкованием сновидений пациентов, даже если они представляются простыми, не требующими, на пер­вый взгляд, какой-то особенной расшифровки. Ведь ана­литик осуществляет работу по толкованию сновидений не для того, чтобы поразить пациента своей прозорливостью и тем самым показать, какой он умный и всезнающий. Эта работа осуществляется им постольку, поскольку совмест­но с пациентом он выявляет нечто такое, что скрыто от со­знания больного и что привело к обостренным пережива­ниям и страданиям. Но это не допускает спешки и требует вдумчивого отношения буквально к каждой мелочи, в том числе находящей свое отражение в сновидении. Поэтому я всегда следую установке, в соответствии с которой лучше еще раз попросить пациента, чтобы он снова пересказал свое сновидение, чем давать поспешную интерпретацию,

даже если она представляется мне приемлемой и адекват­но отражающей его психическое состояние.

Я придерживаюсь этой установки не только потому, что психоаналитик может ошибаться в своих интерпрета­циях и заблуждаться насчет своего знания психического состояния пациента. Подобное часто случается в терапев­тической практике, особенно тогда, когда аналитик счита­ет себя непогрешимым. Я придерживаюсь данной уста­новки в силу того, что, как показал мой предшествующий опыт, пересказ пациентом одного и того же сновидения может не только внести дополнительные штрихи в пони­мание противодействующих в его психике сил, тенден­ций, желаний, но и привести к радикальному пересмотру первоначально возникших у аналитика предположений, гипотез, интерпретаций.

В этом отношении приведенное выше сновидение яв­ляется весьма показательным. Оно может служить нагляд­ным примером того, почему аналитику не следует спешить со своими интерпретациями и лучше лишний раз пере­проверить и свои собственные гипотезы, и сообщаемую пациентом информацию о его переживаниях, ощущениях, сновидениях.

В конкретно описанном случае я поступил следую­щим образом. Не стал акцентировать внимание пациен­тки на бросающиеся в глаза детали сновидения, кото­рые, казалось бы, говорили сами за себя и на основании которых можно было бы дать, возможно, безошибочную их интерпретацию. Но на следующей сессии я попросил ее пересказать полностью сновидение, хотя это могло вызвать у нее неудовольствие по поводу моей забывчи­вости или плохой памяти. Пациентка без восторга от­неслась к моей просьбе, но, понимая, что это необходи­мо для нашей дальнейшей совместной работы, вновь рассказала о своем сновидении. При повторном расска­зе оно выглядело так:

«Мы ругаемся с мужем. Я осознаю, как далеко мы с ним зашли. Пульсирует живот. Ощущаю боль. Потом боль проходит. Первая мысль: «Я беременна». Хочу рассказать об этом мужу в надежде, что мы помиримся. Я поднимаю рубашку. Появляется слизь и что-то красное в виде розочки. Я набираю 03, рассказываю медицинской сестре о случившемся. Она выслушала, заплакала и сказала, что вы­зывать врача уже поздно. Я прошу мужа, чтобы он позвонил своей маме. Перед этим у меня пошла кровь из груди. Муж говорит о чем-то со своей мамой. Я не выдерживаю, вырываю у него трубку.

Начинаю говорить по телефону, но его мама плохо слышит. Она спрашивает меня о чем-то, но я не понимаю, о чем именно. В это время муж садится на табуретку и начинает ездить по комнате. Про­тивный звук. Муж ездит и улыбается. Я говорю или думаю: «Мне плохо, умираю, а ты делаешь все назло». И я его ударяю или хочу ударить. Он схватил меня за руку. Я падаю, умираю. Муж подхваты­вает меня, держит на руках. Мы тянемся губами друг к другу. Вдруг он плюет, нет не плюет, а делает губами так — «Пфи!»

Одно и то же сновидение. Одни и те же события в нем. Но какие дополнительные элементы и смысловые разли­чия обнаружились при повторном пересказе пациенткой своего сновидения!

Мысль о том, как далеко она с мужем зашла в их от­ношениях, что скоре всего было навеяно первым расска­зом о сновидении и связанными с ним переживаниями. Еще одна мысль о беременности, которая не присутст­вовала в сновидении при первом рассказе, не осознава­лась пациенткой. Та мысль, которая мне сразу же при­шла в голову, но с которой я не стал делиться с пациент­кой на предшествующей сессии. Во втором пересказе сновидения помимо слизи появляется что-то красное в виде розочки (тема аборта, более конкретизированная, но скрыто звучавшая при первом рассказе). Просьба па­циентки, обращенная к мужу, чтобы он позвонил маме. Но в этой просьбе произошло замещение. При первом рассказе рновидения речь шла о матери пациентки, при повторном пересказе — о матери мужа. Это существенно, поскольку у пациентки сложные отношения как со своей матерью, так и со свекровью. В первом рассказе снова пуль­сирует живот и идет кровь, во втором — вносится уточнение, так как кровь идет из груди. При первом рассказе сновиде­ния, узнав о болях в животе жены, муж наносит ей удар кула­ком. При повторном пересказе — пациентка ударяет или хо­чет ударить мужа.

В контексте рассмотрения психоаналитического под­хода к сновидениям в мою задачу не входит подробный анализ данного сновидения. В дидактических целях мне хотелось бы только обратить внимание на то, какие под­водные камни могут встречаться при работе со сновидени­ями пациентов и с какой осторожностью, исключающей поспешные интерпретации, следует подходить к их толко­ванию.

Важно также иметь в виду, что анализ сновидения здо­рового человека предполагает подробную и детальную

проработку всех его элементов, в то время как толкование сновидения больного ограничено терапевтическими зада­чами. Рассмотрение сновидения пациента осуществляется не с точки зрения демонстрации того, насколько аналитик владеет искусством толкования, ас учетом того, какой ма­териал сновидения требует проработки, способствующей лечению. Это не означает, что аналитик может спокойно отбросить все то, что представляется ему ненужным или неважным в рассказе пациента о своем сновидении. В принципе он обязан принимать во внимание буквально все, вплоть до незначительных мелочей и едва уловимых тонкостей. Он сохраняет их в памяти, поскольку может оказаться так, что именно они помогут лучше и глубже по­нять внутриличностные конфликты пациента. Другое дело, что подчас аналитика подстерегают такие искуше­ния, когда, не осознавая того, он может увлечься искусст­вом интерпретации сновидения и выдвижением логиче­ски стройных и эстетически красивых интерпретаций, за­вораживающих своей изысканностью и неожиданностью пациента, но имеющих весьма отдаленное отношение к лечению.

Дата добавления: 2015-06-04