Том VII 21 страница

За свою скромность, неискательство, мягкий характер о. Иг­натий был сердечно уважаем всеми посетителями Сергиевой пустыни. Он был принят во многих аристократических домах как друг и наставник, «не послабляя, впрочем, хозяевам ни в чем». Даже Императрица Александра Федоровна, приезжая в Пустынь, заходила в его келью посмотреть его живопись. Од­нажды он решился преподнести ей икону своей работы и удос­тоился получить от нее подарок.

В 1848 г. в Петербург была занесена холера. Не хватало свя­щенников для исполнения церковных треб и напутствия боль­ных. Потребовали монахов из монастыря, в числе их был о. Иг­натий (Малышев), который ревностно и бескорыстно исполнял все требы, разъезжая целый день с иконою в разные концы горо­да. Тогда же скончалась и его матушка.

Братья о. Игнатия, старший Макарий, в монашестве Моисей, в схиме опять Макарий, и младший Петр, в монашестве Платон, тоже к этому времени вступили в Сергиеву пустыню. Они прино­сили обители немалую пользу. О. Макарий, еще находясь в миру, пожертвовал в ее пользу весь свой благоприобретенный капитал в 50 тысяч рублей ассигнациями. На эти деньги в 1840 г. был вы­строен большой деревянный, на каменном фундаменте корпус братских келлий.

К 1850 г. маленького Игнатия начала преследовать мысль о необходимости перестройки теплой церкви во имя преподобного Сергия Радонежского. «Давно нуждалась Сергиева пустынь в пространной церкви. — писал он позже. — Помнят благочести­вые посетители, как бывало тесно в старой Сергиевской церкви в великие посты и в большие праздники. Многие богомольцы не могли вмещаться и оставались вне оной». Отец Игнатий начал подговаривать Архимандрита о постройке новой церкви. Кня­гиня 3. И. Юсупова согласилась, по его просьбе, пожертвовать на новое строительство 40 тысяч рублей. Но архимандрит Игна­тий испытывал большие сомнения: он понимал, что таких денег на строительство не хватит, не хватит и у него самого сил на организационные хлопоты и трудности, обязательно сопровож­дающие всякое новое дело. Маленькому Игнатию удалось все же убедить его, при условии, что все хлопоты он возьмет на себя. Архимандрит выбрал архитектора А. М. Горностаева, известно­го ему по постройкам в Валаамском монастыре, и утвердил раз­работанный им проект большого трехнефного храма.

Разборка старого здания и закладка нового состоялись в 1854 г. «Ревнуя с теплотой о благолепии храма преподобного Сергия, отца обители, и не желая ввести в затруднение настоятеля, о. Иг­натий [Малышев] начал заботиться о доставлении материалов экономическим образом. До тех пор известно было, что во всей окрестности не было найдено ни куска гранита. О. Игнатий, как бы по внушению, ежедневно рано утром отправлялся в лес для приискания гранита... Господь видимо помогал труженику. И вот, наконец, в ненастный ноябрьский день он хотел уже воз­вратиться в обитель, как почувствовал под палкой более твер­дую почву; разрыл мох и нашел кусок гранита самого лучшего качества. Немедленно приступили к раскопке и нашли огром­ного размера камень, вроде яшмы, которого хватило на все ко­лонны, и с этих пор недостатка в граните не было, и его хватило на все последующие постройки»[190].

Немало искушений претерпел о. Игнатий (Малышев) при стро­ительстве, немало труда и даже жертв пришлось ему понести. Из-за нехватки средств Архимандрит предлагал поставить резной дубовый иконостас, а маленький Игнатий, «желая, чтобы в храме все было великолепно, настаивал на мраморном иконостасе». Что­бы восполнить недостающую сумму, он решился продать пода­ренную ему картину Брюллова — «ракурс плащаницы», которую княгиня Юсупова купила за 1,5 тысячи рублей. Много потрудил­ся о. Игнатий непосредственно в храме: сам, подолгу ползая по полу, распланировал мозаичный гранитный паркет, изображе­ния святых в медальонах почти все написаны были его рукой, разноцветные стекла с узорами также были сделаны по его ри­сунку. Освящение храма состоялось уже после отъезда святите­ля Игнатия в Ставрополь, 20 сентября 1859 г.

Труды Игнатия (Малышева) по построению храма принесли пользу ему самому: будучи уже образован как живописец, он приобрел огромный опыт как архитектор, что сказалось на его последующей деятельности.

В 1857 г. бывший наместник Сергиевой пустыни иеромонах Иларион был переведен в Юрьевский монастырь, и 15 апреля на его место был назначен о. Игнатий (Малышев). Число брат­ства Пустыни состояло к этому времени из архимандрита, 14 иеромонахов, трех иеродиаконов, двух диаконов, шести мона­хов, 20 послушников и десяти богомольцев. Через несколько месяцев архимандрит Игнатий Брянчанинов был хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского. По его предложе­нию и по выбору всей братии Сергиевой пустыни новым насто­ятелем назначался Игнатий (Малышев). 17 ноября 1857 г. в Ка­занском соборе он был возведен в сан архимандрита. «Сердце нашего батюшки пребудет в Сергиевой пустыни», — писал в свя­зи с этим один из учеников святителя Игнатия.

Действительно так: будучи ближайшим учеником и, можно ска­зать, другом Преосвященного Игнатия в продолжение 24 лет, маленький Игнатий, став его преемником, ни в чем не изменил при­вычного уклада в жизни Пустыни. Не будучи таким образованным, он тем не менее многое перенял от учителя и в способе управления, и в манере поведения и общения с постоянными прихожанами мо­настыря и не растерял ее обычных благотворителей. По присуще­му ему смирению и доброте, для паствы он был скорее отцом, чем настоятелем. И паства относилась к нему с должным почтением. Таким образом, он оставался настоятелем Пустыни 40 лет и мно­гое сумел сделать на ее пользу и вообще на пользу Церкви.

После отъезда Преосвященного Игнатия в Ставрополь, Игна­тий маленький постоянно изъявлял желание приехать к нему. Епископ Игнатий, хотя и сам желал увидеться с ним, но из соб­ственного опыта зная, что из этого может получиться, предосте­регал его. В письме М. В. Чихачеву от 10 марта 1862 г. он писал: «Если встретил затруднение в получении отпуска, то лучше и не начинать, тем более, что в поездке никакой крайности нет. В осо­бенности же о. Архимандрит [Игнатий Малышев] должен быть осторожным и для себя и для обители». А в письме от 17 марта 1863 г.: «Очень буду рад посещению о. Архимандрита, но забла­говременно могу сказать, что к советам я потерял способность, если и имел ее». Но и эта предполагаемая встреча не состоялась.

Архимандрит Игнатий (Малышев) в письмах уговаривал Пре­освященного Игнатия издавать свои сочинения. «Передай о. Ар­химандриту, — отвечал Преосвященный в письме М. В. Чихаче­ву от 10 августа 1860 г., — что я никак не желаю, чтоб ныне они были напечатаны, по многим причинам, между прочим, и по той, что я их выправляю и пополняю.... У о. Архимандрита имеется снимок многих моих сочинений в память о мне грешном и в па­мять того, что я, хотя сам мало знал, но что знал, то братии сооб­щал в общее спасение. Почему прошу и молю о. Архимандрита моих сочинений не печатать ни в целом виде, ни в выписках, ни в переделанном виде». Но в 1865 г., когда уже вышли из печати первые тома «Аскетических опытов», святитель Игнатий писал брату — 1 мая: «Дай Бог, чтоб книга была сколько-нибудь полез­на современному христианству. Получил от Архимандрита Иг­натия и от Норова письма, в которых видно их сочувствие к уче­нию, изложенному в "Опытах"». Вероятно, речь идет о следую­щем письме о. Игнатия (Малышева):

«Ваше Преосвященство!

Лежу я в том самом углу, в котором Вы лежали, и почитываю книжки, которые Вы мне прислали. При чтении оных пришло мне на память библейское событие: «Бысть глад во Израиле при Илии пророце, заключися небо три лета и месяц шесть».

Тогда томилось человечество, томится и теперь, не гладом пищи, но гладом слышания слова Божия.

Вы отверзли небо — потекли воды, и жаждущие люди напоились. Вы дали пищу, которая алчущих питает. Так я разумею о Ваших творениях и от избытка чувств и душевной благодарнос­ти ничего более сказать не могу. Тот лучше знает, что дает бед­ной душе, кто, благодатно созерцая, уделяет от этой трапезы не­имущему.

Ваша книга — книга жизни! И учения воды живы, напоящие души человеческие. Это учение в наше скудное время необходи­мо, как вода во времена пророка. Хотя есть и другие источники, похожие на настоящие, но, к сожалению, — живописные, не уто­ляющие жажды; а сколько предлагается мутных, ядовитых для бедного человечества! Напившиеся из таких источников, хотя не поражаются смертью телесной, но смерть души приобретают.

Как бы мне хотелось, Владыко, вырваться к Вам, хотя бы на короткое время, но не предвижу возможности».

И когда чуть было не приостановилось издание следующих томов, святитель Игнатий писал С. И. Снессоревой — 25 января 1864 г.: «Богу угодно дозволить, чтоб и остальные два тома моих сочинений были напечатаны. Когда я прочитал в письме Вашем к Петру Александровичу намек на некоторую надежду склонить И. И-ча к исполнению намерения его, высказанного им с самого начала, то почувствовал побуждение написать об этом Отцу Игнатию. И Бог благословил начинание, истекшее от Вас»[191].

Также святитель Игнатий обращался к посредничеству свое­го бывшего ученика, когда начал хлопоты об увольнении от уп­равления Епархией. 31 июля 1861 г. он писал М. В. Чихачеву: «Попроси от меня о. Архимандрита Игнатия, чтоб он поговорил о мне Митрополиту, а если нельзя прямо, то через Преосвящен­ного Викария. <...> Прошение [об увольнении] послано 24 июля, следовательно, переговором надо поторопиться».

До конца своих дней святитель Игнатий не прерывал сноше­ний с Сергиевой пустынью и со своим первым учеником, ее тог­дашним настоятелем. В мае 1862 г. он переслал ему свой напер­сный крест, украшенный бриллиантами, розами и сибирскими аметистами, для употребления при богослужении им самим и последующими настоятелями.

Когда в Сергиевой пустыни было получено известие о кон­чине Преосвященного Игнатия, архимандрит Игнатий (Малы­шев) написал прошение Митрополиту Исидору об увольнении на погребение «Духовного Отца и Благодетеля, Преосвященно­го Игнатия». Но и тогда отпуск он не получил. 7 мая 1867 г., в день, на который первоначально были назначены похороны, он служил соборне Литургию и панихиду в Сергиевой пустыни.

В память о своем духовном отце архимандрит Игнатий (Ма­лышев) подготовил и опубликовал хранившиеся у него пись­ма (без указания адресата) в приложении к «Жизнеописанию Святителя, написанному его друзьями и близкими», изданно­му в 1881 г.

Как уже было сказано, благодаря трудам о. Игнатия (Малы­шева), Сергиева пустынь обрела новый прекрасный храм во имя преподобного Сергия Радонежского. В 1861 г. Андрей Никола­евич Муравьев пожертвовал для него «малый крест» с части­цею мощей Преподобного, который был помещен при его об­разе. А. Н. Муравьев, вообще, был очень расположен к о. Игна­тию. В 1864 г. он еще пожертвовал в обитель крест с частицами мощей разных угодников Божиих и между ними св. Игнатия Богоносца.

Интенсивная строительная деятельность продолжалась в Пу­стыни во все годы настоятельства архимандрита Игнатия (Ма­лышева). Несмотря на многие искушения, ему удалось закончить до 50 построек, некоторые из которых явились настоящими жем­чужинами архитектуры. В1862 г., по проекту А. М. Горностаева и на средства благотворителя М. В. Шишмарева был построен брат­ский корпус с надвратною церковью во имя святого Саввы Стратилата. А в 1884 г. было закончено строительство огромного хра­ма Воскресения Христова в византийском стиле по проекту са­мого отца архимандрита Игнатия (Малышева) и профессора Академии художеств А. А. Парланда. В нижнем этаже храма по­мещалась церковь во имя святого Архистратига Михаила, в па­мять погребенного здесь вице-адмирала М. П. Голицына. Увы! Эта жемчужина была уничтожена в 1962 г.

Обессмертило имя архимандрита Игнатия (Малышева) как архитектора другое строение. 1 марта 1881 г. случилось ужасное событие: смерть Царя-мученика Александра Николаевича. Че­рез некоторое время на рассмотрение Государя Александра III были представлены проекты предполагаемого храма-памятни­ка на месте страшного события. В составлении их участвовали все профессора Академии и многие иностранцы. Ни один из представленных проектов не был одобрен. В Жизнеописании архимандрита Игнатия Малышева рассказывается, что 25 мар­та, в день Благовещения, готовясь совершать Литургию, он си­дел у своего рабочего стола и машинально начал чертить каран­дашом; смотрит — выходит храм, продолжает и «в какой-нибудь час времени начертил фасад большого великолепного храма». Не имея времени, он пригласил архитектора Парланда составить чистовой план храма. Тот, не веря в успех, отказывался, но за приличное вознаграждение согласился отделать план. Когда рисунки были окончены, их представили на Высочайшее рас­смотрение. В ноябре месяце пришло известие, что проект одоб­рен и утвержден Государем Императором. Но пока ждали отве­та, у отца Архимандрита возникли новые идеи по более велико­лепному виду храма, и он снова принялся за рисунки и снова уговорил Парланда заняться отделкой плана. Одновременно он обратился к Великому Князю Владимиру Александровичу с письмом, в котором рассказал о случившемся. Великий Князь лично доложил о новом проекте Государю, которому он понра­вился больше первого. В сентябре 1883 г. назначена была зак­ладка храма, причем церемониал этого торжества поручено было составить архимандриту Игнатию. Также ему было поручено составить воззвание к русскому народу. При этом Великий Князь сказал ему: «О. Архимандрит, напишите нам воззвание, ведь вы у нас писатель и никто теплее вас не напишет».

Вышесказанное, как и многие другие факты, свидетельству­ет об исключительном благорасположении Царственной семьи к архимандриту Игнатию. Замечание Великого Князя указыва­ет, что он был известен и как автор «Слова в защиту русских монастырей» и других статей. А несколько позже он опублико­вал двухтомный труд «Краткие жизнеописания русских святых», переизданный уже в наши дни.

Следует также отметить, что архимандрит Игнатий (Малы­шев) был настоящим патриотом, что он с большим сочувствием относился к родственным славянским народам, страдающим от турецких нападений. Он деятельно участвовал в построении нового храма в Сараеве пожертвованием всего иконостаса. Ког­да началась война с турками за освобождение славян 1877-1878 гг., он принимал участие в проводах полков на славные под­виги. А когда начали прибывать раненые, он обратил один из корпусов монастыря в военный госпиталь и определил двоих из братии для ухода за ними. Великая Княгиня Александра Иоси­фовна приняла госпиталь под свое покровительство.

Приближался 40-летний юбилей настоятельства архиманд­рита Игнатия (Малышева) в Сергиевой пустыни. «Как бы не было со мной, как с охотником на медведя: 39 убьет, а с сороко­вым не сладит», — шутил он, когда ему напоминали об этом. Дей­ствительно, здоровье начало сильно изменять ему. В мае 1897 г. он тяжело заболел, и болезнь стремительно развивалась. «15-го вечером болящего посетил о. Иоанн Кронштадтский и, видя, что больной с трудом говорит, прочел разрешительную молитву». Ближе к ночи старец мирно почил на руках ближних учеников. Тело почившего было погребено в храме Воскресения Господня в приделе Архангела Михаила. Над могилой была поставлена мраморная гробница, на верхней стороне которой выгравирова­ны слова: «Твой есть аз, спаси мя».

В настоящее время честные останки архимандрита Игнатия (Малышева) обретены нынешним возродителем Пустыни, от­цом игуменом Николаем Парамоновым и в специально соору­женной раке покоятся в церкви преподобного Сергия для по­клонения богомольцев, которых все больше притекает в Пус­тынь, овеянную духом выдающихся подвижников Божиих.

***

Благодаря местонахождению Сергиевой пустыни, благочес­тивая, подвижническая жизнь архимандрита Игнатия (Малы­шева) не была скрыта за монастырскими стенами, была на виду у многих его поклонников. Наоборот, жизнедеятельность дру­гого замечательного ученика и сподвижника святителя Игна­тия Брянчанинова, отца Иустина (Татаринова), не менее люби­мого и близкого, проходила далеко от столиц, в уединенных Бабайках, где круг его общения был очень ограниченным.

Архимандрит Иустин (в миру Иван Григорьевич Татаринов) родился в 1827 г. в Петербурге. По-видимому, он рано осиро­тел, потому что уже с девятилетнего возраста находился в Ста­ро-Голутвинском монастыре, где приготовлялся к монашеству. Представляется вероятным, что святитель Игнатий Брянчанинов узнал его в 1847 г. во время пребывания в Москве по пути в Николо-Бабаевский монастырь. Во всяком случае, с конца этого года Иван Григорьевич находился в Сергиевой пустыни и по возвращении настоятеля из отпуска занял место его старшего келейника.

Несомненно, что в молодом послушнике внимание Святите­ля привлек его необыкновенно красивый и чистый голос — те­нор, и, взяв его в свои ученики, он, прежде всего, озаботился развитием его редкого дара. Несмотря на то, что в Пустыни были свои регенты и учителя пения, он упросил заниматься с Ива­ном Григорьевичем великого русского композитора М. И. Глин­ку. Михаил Иванович тоже полюбил способного молодого че­ловека: «...Оставляю это до приезда Ивана Григорьевича, кото­рого прошу по возвращении навещать меня...» — писал он архимандриту Игнатию; он с участием отнесся к его образова­нию и совершенствованию и приготовил из него «замечатель­ного певца и композитора духовных песнопений в чисто пра­вославном духе».

В 1854 г. Иван Григорьевич был пострижен в рясофор. В 1855 г. он отпросился у архимандрита Игнатия для посещения свя­тых мест. Архимандрит писал 20 июля этого года оптинскому старцу Макарию Иванову: «Не оставьте Вашим милостивым приемом и руководством моего келейного, рясофорного Иоан­на Татаринова»[192]. В этом же году Архимандрит начал перегово­ры о своем переходе в Оптину Пустынь. «Также примите и Иоанна, — писал он о. Макарию 10 ноября. —... Он редкий че­ловек и по душе и по уму и достоин того, чтоб Вы его приняли: ибо по своему таланту он мог бы иметь значительное земное преуспеяние, но оставил и желает и впредь оставлять все ради Бога. Понимая, как в настоящее время необходимо для него держаться благой дружины иноческой, он желает сопутство­вать мне, дабы и по моей смерти принадлежать к обществу спа­сающихся. Если Богу будет угодно, то мы не будем в тягость для уединенного скита, а может быть, и в некоторую, хотя и малейшую помощь. Иоанн не мог долее оставаться в Оптиной, ибо его пашпорта уже истек срок; но он был посреди учеников Ваших, как посреди своих и давнишних знакомых, — такое они преподали ему чувство; между тем как в прочих обителях все и всё ему было чуждо»[193].

Как известно, перемещение в Оптину не состоялось. После возведения в 1857 г. архимандрита Игнатия Брянчанинова во епископа Кавказского и Черноморского, рясофорный монах Иоанн последовал за ним в Ставрополь. Там, 17 апреля 1858 г. епископ Игнатий постриг его в монашество, о чем и сообщал своему постоянному корреспонденту, игумену Валаамского мо­настыря Дамаскину в письме от 21 июля 1858 г.: «Ивана Григо­рьевича постриг в монашество, нарек Иустином и посвятил в иеромонаха»[194]. В том же году отец Иустин был назначен эконо­мом архиерейского дома, а в 1859 г. возведен в сан игумена.

В июле 1861 г. епископ Игнатий Брянчанинов подал рапорт в Святейший Синод, а также обратился к Государю Императору с просьбой об увольнении, которое и последовало 5 августа. 13 ок­тября он прибыл в Николо-Бабаевский монастырь, который был дан ему в управление. Вместе с ним прибыли: игумен Иустин, ризничий иеромонах Каллист, иеромонах Феофан, бывший ду­ховник при Андреевской церкви Ставропольского архиерейс­кого дома, из иноков Никифоровской пустыни Олонецкой епар­хии, и еще несколько послушников.

30 октября 1861 г. святитель Игнатий писал М. В. Чихачеву: «Не могу нарадоваться настоящему моему положению. После дол­гих страданий среди бурного житейского моря Бог привел в тихое пристанище. Все устроилось как нельзя лучше. Еще прежде мое­го прибытия здешний настоятель[195] исходатайствовал себе другое настоятельское место, а потому естественно, что Иустин засту­пил его место к общему удовольствию братства, коего налицо бо­лее 80 чел<овек>. Монастырь удобный для монашеской жизни во всех отношениях! Воздух и вода прездоровые». О том же святи­тель Игнатий сообщал и игумену Дамаскину в письме от 16 нояб­ря 1861 г., в котором присовокупил: «Здесь все братские келлии пришли в ветхость и необходимо требуют перестройки: желаю, чтоб постройки здешния были сделаны прочно, с должною ино­ческою скромностию и удобством»[196]. Также собор был настолько ветхим, что в нем прекратились богослужения, хлебопашество было в упадке, необходимых припасов было очень мало. Поэтому и здесь приходилось начинать с того же, с чего начинал святитель Игнатий и в Лопотовом монастыре, и в Сергиевой пустыни.

Игумен Иустин был утвержден в должности наместника мо­настыря 28 октября 1861 г. И ему очень повезло, что в предстоя­щих трудах по восстановлению монастыря у него был такой ру­ководитель, как святитель Игнатий, который сразу же опреде­лил план действий, использовал свой авторитет для привлечения благотворителей, занимался необходимой перепиской с началь­ством. Он даже, для обеспечения монастыря средствами, решил­ся расстаться с очень дорогой для него вещью — драгоценной панагией, подаренной ему императрицей Александрой Федоров­ной. Он переслал ее в Петербург брату Петру Александровичу, чтобы тот вернул ее в Кабинет. На вырученные 3,5 тысячи руб­лей был произведен самый неотложный ремонт и куплены пред­меты первой необходимости. Также в целях увеличения монас­тырских доходов игумен Иустин, по предложению святителя Игнатия, поставил на Волге пристань против монастыря, у ко­торой останавливались все идущие мимо пассажирские парохо­ды. В пристроенной здесь же часовне во время остановок слу­жились молебны и продавались свечи, просфоры и образа. Кро­ме того, была произведена осушка заболоченных участков земли и восстановлено хлебопашество.

Святитель Игнатий был очень доволен деятельностью свое­го наместника, но особенно ценил его человеческие качества. Еще 12 мая 1860 г. он писал М. В. Чихачеву: «Пишешь, что о. Иустин редкой души человек. Точно: к нему имеется особенная милость Божия. Я должен благодарить Бога, что Он, по великой милос­ти Своей, послал мне на старость, при крайней немощи моей, человека, несущего о Господе тяготу мою». А брату, П. А. Брянчанинову, уже из Бабаек 20 февраля 1864 г.: «О. Иустин есть единственное лицо, вступившее со мною в единение по духу, имеющее самоотвержение и способное носить немощи ближних.

... Это тот человек, которому после меня, наиболее свойственно быть близким Тебе». Святитель даже считал, что как его ученик о. Иустин «далеко выше Сергиевского Игнатия [Малышева], который, впрочем, имеет особенную способность и находчивость в своих сношениях с светскими».

Отец Иустин проявлял свою незаурядность и чисто в челове­ческом плане, об этом свидетельствует его поступок во время ле­дохода 1864 г. 2 апреля этого года епископ Игнатий писал брату о своем донесении в Святейший Синод по поводу «спасения 14 че­ловек от потопления»: «Их принесло под монастырь на тихвинке и затерло льдом ближе к противоположному берегу. Поднялся вопль народа, находившегося на судне и увидевшего опасность своего положения; некоторые стояли с воздетыми к небу рука­ми, как видно, на молитве. Помощь казалась невозможною, по­тому что река была покрыта ледяными глыбами. Одно извест­ное тебе самоотвержение о. Иустина могло воодушевить неко­торых из братии. Они, имея во главе настоятеля, отправились на реку и, подвергая себя очевидной опасности, спасли жизнь 14-ти человекам».

В этом же году, сообщая Святейшему Синоду о заслугах о. Иус­тина, святитель Игнатий рекомендовал возвести его в сан архи­мандрита. 29 марта 1865 г. он писал брату: «О. Иустин принял отказ о возведении в сан архимандрита с таким благодушием, как подобает монаху. Промысл Божий ведет его не по цветам, а по пути прискорбному, посреди поношения человеческого, чем от­мечается человек, любимый Богом. Отказ этот душеполезен и для него и для меня. Принимаем его как от руки Божией». Впрочем, святитель Игнатий был не тот человек, чтобы отступать от дела, которое считал справедливым. В начале 1866 г. указ Синода был утвержден, и 2 марта он писал Высокопреосвященному Нилу, ар­хиепископу Ярославскому и Ростовскому: «... позволяю себе бес­покоить Вас покорнейшею моею просьбою. В ближайшее служе­ние мое подобает мне произвести своего игумена во архимандри­та, а архимандричий крест еще не прислан. Почему сделайте одолжение, повелите из подведомственных Вам мест выдать таковый крест сему письмоподателю, моему келейнику, монаху Никандру...» Отец Иустин был возведен в сан архимандрита 22 марта 1866 г.

Между тем приток богомольцев в Бабаевский монастырь с прибытием туда епископа Игнатия значительно увеличился и церковь Николая Чудотворца не могла всех вмещать. Монастырская братия и окрестные жители давно уже выражали жела­ние построить новый храм вместо обветшавшей Иверской цер­кви. Но святитель Игнатий, по опыту знавший, каких средств и каких трудов это будет стоить, сомневался, осилит ли их монас­тырь. Позже, 25 февраля 1864 г. он писал брату: «Тебе известно, как я не желал затевать в монастыре никакой постройки, но не­обходимость приводит к попечениям. Живем не так, как бы же­лалось, но как Бог приводит жить. Он ведает полезнейшее, и на­стоящее положение должно признавать Его великою милостью». Отец Иустин сумел убедить его, обещав, что все заботы возьмет на себя. И 11 мая 1864 г. Святитель писал брату: «Над построе­нием храма Богоматери очевиден перст Богоматери; даруется человекам, труждающимся в деле, помощь; вместе даруется им побороться с препятствиями и поскорбеть для их же душевной пользы, чтоб очистить дело от примеси тщеславия и других ув­лечений, чтоб оно было совершено в Богоугодном смиренномуд­рии. Таков обычный ход дел, покровительствуемых Богом».

Для подготовки места для строительства средства начали изыс­кивать еще с середины 1863 г. 29 августа святитель Игнатий на­писал Высокопреосвященному Нилу официальное отношение: «Николаевский Бабаевский монастырь имеет необходимую нуж­ду в построении новой соборной Церкви. А как к совершению такового дела собственные средства монастыря недостаточны: то оказалось необходимым прибегнуть к сбору. Не откажите, Ваше Высокопреосвященство, сборщику монастыря, иеромонаху Паисию, сему письмоподателю, дозволить сбор в Ярославской епар­хии, чем окажете монастырю истинное одолжение». Явились и благотворители: подрядчик каменных работ, ярославский меща­нин И. Ф. Федотов предложил всю каменную работу по соору­жению храма произвести безвозмездно своими рабочими, но из монастырского материала и на монастырских хлебах. А для на­чала пожертвовал 1000 рублей. В жизнеописании Святителя рассказывается, с какими трудностями пришлось столкнуться монастырю, чтобы получить разрешение на разборку ветхого и начало строительства нового храма. По Промыслу Божьему все окончилось благополучно. Составить проект храма святитель Игнатий поручил своему другу — академику архитектуры Ива­ну Ивановичу Горностаеву[197]. Для наблюдения за постройкой святитель Игнатий учредил особую комиссию из монастырской братии под председательством о. Иустина.

Многие искушения пришлось вынести архимандриту Иустину в связи со строительством. Несмотря на значительные по­жертвования благотворителей и на денежные сборы, нередко случалось, что средства на строительство совершенно истоща­лись. Особенно всем в монастыре запомнился один случай. Де­нежные средства совсем истощились, нечем было расплачивать­ся с рабочими. Те же, хотя не прерывали работу, но упрекали Архимандрита в неаккуратности платежа, ссылаясь на то, что им не на что кормить семьи. Придя в свою келлию, о. Иустин горько заплакал и до утра размышлял, как выйти из такого по­ложения. Утром ему доложили, что какая-то женщина хочет ви­деть его. Он, думая, что это жена рабочего, не решался принять ее. Но женщина настояла, и оказалось, что она принесла денеж­ное пожертвование, причем достаточное для расплаты с рабочи­ми. Умершая за 30 лет до этого бабушка этой женщины завеща­ла ей всё свое состояние с условием, что она передаст часть средств монастырю, который будет особенно нуждаться в них.

Скоро, однако, денежные средства опять истощились, а мо­настырь должен был закупать хлеб и продукты для рабочих. Отец Иустин обратился к торговцам с просьбой отпустить хлеб в долг, но те отказали, так как и прежний долг не был уплачен. Посове­товавшись с Федотовым, о. Иустин решился приостановить ра­боты и временно распустить рабочих. Выручил Петр Александ­рович Брянчанинов, принимавший в этом деле самое живое уча­стие: он пожертвовал на продолжение работ около 5 тысяч рублей — последнее свое состояние.

По мере продолжения строительства, епископ Игнатий на­чинал относиться к нему все с большим энтузиазмом. 30 июля 1865 г. он писал Высокопреосвященному Нилу: «Судьба сдела­ла Вас одним из первых ктиторов по построению Соборного Храма в Бабаевском монастыре. Также судьба даровала для по­строения этого Храма проект самый удачный — проект, кото­рый, будучи новостию в Российской церковной архитектуре, вместе с этим заимствован, по характеру своему, с древнейших храмов Палестины. Наконец: строится храм непостижимою Судьбою. Как он строится? Не могу дать ответа. Монастырь най­ден мною в состоянии разрушения, разорения и в долгу, строе­ние Храма начато при ничтожнейших средствах, но в настоящее время половина здания выведена вчерне, а к концу лета надеемся вывести под кирпич. Тут действует перст Божий и усердие благочестивых человеков». А 22 июня 1866 г. писал племяннице А. В. Жандр: «Церковь наша выходит необыкновенно хорошею, далеко лучшею, нежели какова она на чертеже, так что рука Божия выказывается в этом деле со всею очевидностию».

Высокопреосвященный Нил никогда не отказывал строитель­ству храма в своей поддержке. Он и сам был строителем многих храмов в Сибири. Поэтому ему были интересны подробности, о которых сообщал епископ Игнатий. Так, в Бабайках повтори­лось то же, что было в Сергиевой пустыни: при недостаточных средствах здесь также была обнаружена «гряда гранита, вроде сердобольского, голубого отлива, особенно приятного для глаз: из этого сделали цоколь под всею церковью в 13 вершков выши­ны.... Удивляюсь, как зиждется этот храм при ничтожных сред­ствах наших. Зиждет его невидимая Рука».

Дата добавления: 2015-06-04