КАНДИНАЛЬ 13 страница. Последние донесения сильно раздражали Ер­молова, кружились в голове, как рой мух

Последние донесения сильно раздражали Ер­молова, кружились в голове, как рой мух. Гене­рал Лисаневич заколот ножом каким-то повстан­цем-деревенщиной прямо в своей чертовой кре­пости! Уму непостижимо! Разве можно было выдумать что-нибудь глупее? Этот напыщенный болван вызвал к себе жителей Аксая и устроил им разнос за то, что они, присоединившись к повстанцам, участвовали в осаде гарнизона Его Императорского Величества... Будто эти варвары - всего лишь кучка нашаливших школяров, а не жестокие туземцы, которые вообще не умеют мыслить! Ну и что же? Один из них просто прыгнул вперед и всадил кинжал ему в живот!

И вот ушел приказ о смене командующих. Эффект будет огромный. Ермолов знал, что среди горцев поползут злорадные разговоры да слухи...

Лихорадка одолевала, Ему казалось, что чьи-то нежные пальцы с острыми маленькими ногтя­ми примеряются к его спине. Воспаленный мозг помимо воли представлял картины прошлого. Вот Мехтули в Дагестане, где пару лет назад он за­мечательно провел зиму (после осенней горячки), скрывшись ото всех в этом горном ауле, там они с офицерами имели предостаточно местных «жен», с которыми приятно коротали долгие зимние дни и ночи.

- Нет, нет... - шептала маленькая блудница, не позволяя ему ни под каким видом приподнять вуаль, но вовсе не мешая при этом наслаждаться своим телом. - Ты ставишь меня на колени... пожалуйста, вот моя плоть. Воля Аллаха на то, чтобы ты насладился мнош Я всего лишь женщи­на. Но учти - мужчины моего племени никогда не сдадутся. Каждый раз, когда овладеваешь мною, ты отдаешь мне свою силу... Ну, войди в меня, - поддразнивает она и закрывает черные очи... голова перекатывается из стороны в сторону. - Разве ты можешь сопротивляться мне Ермол? Нет. Нет...

В спину Ермолова уперся ее маленький твер­дый кулачок, напоминающий удар бандитской кама. Он тогда весело рассмеялся. Время летело птицей. Она доставила ему много радостных мгно­вений. Вполуха слушал ее болтовню. Но теперь он понял: ведя себя столь нарочито развратно, попирая традиционную мораль, она будто бы намекала ему на то, что грядет... Она показала на собственном примере, как безграничная нена­висть позволяет соблазнить врага самыми изо­щренными способами и одновременно оскорбить. Ему потребуется еще много времени на выздоров­ление...

Хотя Ермолов пытался научиться держать язык за зубами, ему так и не удалось совладать со своим высокомерием. Он был совершенно уверен, что гораздо умнее всех, кого ему довелось встре­чать на жизненном пути, включая царей, князей и, особенно, генералов... И еще долго горцы не посмеют открыто бросить ему вызов.

Минуло еще немало дней, прежде чем генерал Ермолов оправился после лихорадки. Наконец, он, здорово ослабевший и мрачный, продолжил свой путь в Грозный. Приближаясь к линии ме­нее значительных укреплений между Назранью и Грозным на Тереке, Ермолов решил, что сейчас было бы лучше вовсе отказаться от них.

- Надо отступить, собрать силы в более круп­ных гарнизонах, - давал он указания. - Не хочу, чтобы в руки противника продолжали попадать наши люди и пушки. Эти сволочи научились пользоваться нашими пушками...

Как только проехала его коляска, солдаты при­нялись быстро снимать пушки и нагружать повоз­ки самым ценным скарбом, зерном, порохом, солью и ружьями. Уж коли Ермолов сказал, что нечего тут делать, то не стоит терять времени на сборы. Дело ясное.

Ермолов прибыл в Грозный, и через несколько дней Вельяминов явился на его командный пункт, который от остальных отличался лишь запахом водки и ароматами дорогого табака. На этот раз они оба находились в более подавленном состоя нии духа, чем в предыдущие встречи.

- Итак, генерал, нам с вами немало работы предстоит.., - промолвил главнокомандующий
низким голосом.

- Нам нужно лишь затянуть гайки,- прогово­рил Вельяминов.

- Это безусловно, так, - раздраженно бросил Ермолов. - Но мне потребуются еще люди...

Вельяминов нахмурился:

- Наша последняя возможность - вызвать во­йска из Грузии. Мои части здесь почти полностью развернуты...

Ермолов откинулся на спинку кресла в глубо­ком раздумье. Его непропорционально большая голова утонула в стоячем воротничке мундира, он стал похож на рассерженного медведя.

- Это меня не устраивает. Персы очень беспокоят. Их все время гложет обида за потерянные земли, и вы прекрасно знаете, что англичане до
сих пор не оставили попыток подстегнуть их воинственность: обучают их армию, засылают туда своих высокопоставленных военных советников... Боже мой, какое вероломство! Из Тегерана сооб­щают, что у них там только и разговоров, что о войне. Этот чертов князек Аббас Мирза положил глаз на персидский трон, и я не удивлюсь, если в один прекрасный день он соберет армию. Про­клятый мусульманский фанатик... Вот-вот он может заморочить голову своему отцу - шаху. Нам следует сохранять значительные силы на юж­ных границах.

- У вас нет выбора, Алексей Петрович, - на­пористо проговорил Вельяминов. - Если мы хо­тим укрепить, наконец, Линию, нам необходимо доставить сюда до зимы не менее десяти тысяч человек.

- Я знаю! И намерен снести эту деревушку Аксай и построить там вместо Герзель-аула новую, более мощную крепость. Лисаневич был полным дураком, но и за него должно отомстить... Я подвешивал людей за ноги и за менее тяжкие преступления и, видит Бог, поимею удовольствие сделать это снова... Я знаю не хуже Вашего, что нам следует неустанно добиваться здесь военного преобладания. Но мне потребуются люди, боеп­рипасы и, черт побери, охранники для этих бо­еприпасов!

- Разрушать и создавать... Это главное в на­шей политике.., - согласился Вельяминов.

Ермолов сделал несколько больших глотков:

- Они доставляют мне слишком много хлопот, господин Вельяминов. Всякий противник, застав­ляющий меня нести потери в живой силе, должен быть уничтожен!

В ярости он грохнул кулаком. Вельяминов не­часто видел командующего столь возбужденным. А тот с каждой минутой распалялся все больше.

- Я лично займусь этим.., - выпалил он. – Это нападение лишний раз подтверждает, что у гор­цев нет серьезной опоры. Это просто букашки, путающиеся у меня под ногами, и я не остановлюсь ни перед чем! - зарычал генерал. - Никакой пощады, Вельяминов! Вы понимаете? Никакой!

Вельяминов чувствовал, как бешено пульсиру­ет кровь у него в жилах. Он не обладал таким сильным темпераментом, однако был полностью согласен с последними указаниями Ермолова, теперь он сможет выполнить их с особым удо­вольствием - более хладнокровно и безжалостно. В душе он никак не мог понять, что заставляет этот сброд так неистово сопротивляться неумоли­мому наступлению русских. У них нет законов: правосудие вершат порочные и темные люди, у них нет священников, нет достойной религии. Своих пленников они продают в рабство, такая участь постигла и многих солдат, украденных на Линии специально для этого. Они постоянно во­евали между собой, среди них процветало взяточ­ничество, сплетни - все это плодило раздоры и вражду. Миру не нужны были эти выродки, осо­бенно же они вредны для России: та не могла ощущать себя хорошо защищенной, пока с юж­ных границ не будет выметен весь этот сор - чеченцы, ингуши, лезгины... и многие прочие.

- Вы должны просить государя о подкреплени­ях, - настойчиво проговорил он.

- Кроме того, посмотрите на этот план местности. У меня есть определенные разведывательные сведения, и я полагаю, что нам следует восстанавливать утра­ченную крепость Герзель-аул вот здесь, видите? Напротив Таш-Китчу. Это на равнине, вдали от гор и лесов... Оборонять ее будет значительно легче.

Ермолов одобрительно воспринял эти идеи:

- Действуйте. Будем надеяться, что государь поймет серьезность нашего положения.

Вельяминов вышел из землянки не слишком окрыленный этим разговором. Его мучили тайные сомнения в том, что Ермолов действительно был болен все эти дни и изнурен недугом. В ближнем окружении императора имелось немало генера­лов, которые были бы рады падению Ермолова...

Это относилось в основном не к трезво мыслящим военным в Москве, но к прогерманской элите, толкущейся в Петербурге. Для него, Вельямино­ва, было уже слишком поздно запрягать в свою кибитку другого коня, подыскивать новую восхо­дящую звезду. Его последняя надежда была на то, что Ермолову удастся задуманное.

* * * * *

Всю оставшуюся часть года до того, как снега укрыли военные позиции, генерал Ермолов сосре­доточивал войска, устанавливал пушки в самых надежных крепостях, снаряжая время от времени отряды карателей мстить непокорным чеченцам и перебрасывал из Грузии тысячи солдат для укреп­ления передовой Линии к северу от гор.

Однако не зима и не повстанцы послужили препятствием для осуществления: этих планов. Этому помешала смерть, но не его собственная. Судьба не даровала шайтану Ермолову блестящей возможности героически пасть на поле брани. Император Александр Павлович неожиданно скон­чался в Таганроге, расположенном на Азовском море на юге России.

- Какого дьявола он там делал? – рявкнул Ермолов, получив это известие. Морозным днем в конце декабря они с Вельяминовым собрались на совещание.

- Инспектировал войска, - сухо отозвался Вель­яминов. - Я слышал, что покойный государь всерьез подумывал о возобновлении войны с Тур­цией.

- Ему надо было не о турках думать, - бросил Ермолов, - а о персах. Не думаю, что с его братцем Константином будет легче иметь дело. Этот глупец предпочитает спокойную жизнь в Польше восшествию на русский престол! Как всегда, голубчик Вельяминов, нам приходится служить отнюдь не лучшим.

Вельяминов глянул на часового, стоявшего у дверей генеральской землянки. Его взгляд на мгновение задержался на солдате - это был тот пустой, и все же, странным образом, выражаю­щий угрозу взгляд, который так ненавидели его подчиненные. После наполненной особым смыс­лом паузы он снова повернулся к генералу:

- Конечно же, Алексей Петрович, я понимаю, что Ваше замечание выражает полнейшую пред­анность престолу, и мне лестно, что именно мне вы доверяете свое мнение. Но посудите... ведь еще не наверняка известно, что трон достанется Константину.

- О чем вы говорите? Он законный наследник. Я уже передал ему заверения в моей преданнос­ти!

Вельяминов закрыл глаза и глубоко вздохнул:

- Направив их Великому Князю Константину, вы сделали то, чего от Вас ожидали. За вами твердо стоит вся Кавказская армия. Но что-то мне подсказывает... У нас давно не было новос­тей. Уже две недели. Возможно, до Вас дошли слухи о недовольстве среди некоторых молодых офицеров в столице... Они стремятся к рефор­мам. Как знать, может быть, после смерти госу­даря они предпримут какие-либо действия?

Ермолов покачал головой:

- Это немыслимо. Я знаю, что эти люди впи­тали европейские идеи в плоть и в кровь. Я сам был таким какое-то время. Но здесь Россия, Третий Рим. Я, пожалуй, разделяю до некоторой степени их идеи, их стремление к прогрессу, но отнюдь не приветствую эти модные тайные об­щества. Это все не для русских. Законопослушание, преданность, служение Отечеству, способ­ствующие постепенным преобразованиям - это
пожалуйста. Все прочее есть мятеж, бунт.

Вельяминов помолчал. Он был заинтересован. Казалось, Ермолов не осознавал власти, которой был наделен. Если произойдет переворот, он при­обретет огромное влияние здесь, на Юге, ведь он распоряжается этим краем, словно какой-нибудь паша - это всем известно.

- Послушайте, - заключил Ермолов, - Я знаю, что в армии хватает дурней. И негодяев тоже. Какая-то толика их находится и на Кавказе. Но преданность России и государю для меня превы­ше всего. Я знаю, что говорю. Я тоже был в молодости бунтарем, и дорого заплатил за это. Ради Бога, голубчик, оставим философию и за­ймемся делом.

Вельяминов понял, что командующий был слишком возбужден, чтобы воспринять его наме­ки. Он знал также, что Ермолов ищет способ облегчить свое ощущение огорчения и обиды. Из России не присылали новых полков. Связь между столицей и линией боевых действий была так слаба, что приходилось только гадать, что проис­ходило в Петербурге.

Вельяминову оставалось только сменить пред­мет разговора:

- Алексей Петрович, осмелюсь обратить Ваше внимание на небольшое дело, - начал он. У Вель­яминова был подлинный дар переходить от фор­мальных отношений с вышестоящим начальством к менее формальным, и наоборот. Ермолова ни­ сколько не заботили внешние атрибуты чина, как роскошь апартаментов или услуги особого повара. Единственное, что могло произ­вести на него впечатление, была душа человека.

- Согласно имеющейся у меня записке, Вы еще никак не воспользовались трофеями, захва­ченными на прошлой неделе в чеченском ауле. Как Вы, должно быть, помните, прежде чем селение было сожжено, из него были вывезены свыше двухсот женщин.

- Да, и что же?

- Что Вы прикажете с ними делать? - спросил Вельяминов холодно.

Он сам мог бы отдать приказ, но счёл, что напоминание об успешно выполненной операции сможет отвлечь Ермолова от мрачных мыслей.

Генерал помедлил некоторое время.

- Думаю, лучше всего было бы пожаловать по жене наиболее достойным полевым офицерам. Это поднимет боевой дух. Отберите самых красивых, - он посмотрел на своего собеседника. - Если вам не хочется этим заниматься, поручите это генера­лу Давыдову. Он хорошо разбирается в лошадях.

- Хорошо, Ваше превосходительство. А осталь­ные? - Вельяминов пожевал кончик своей незаж­женной сигары.

- Пусть этот надоедливый армянин - как бишь его? Он называет себя сыном Артюняна - пусть продаст остальных. Не дороже, чем по рублю за каждую. Кое-кто из линейных казаков не прочь купить здоровую чеченку. А если нет - пусть армянин делает с ними, что хочет. Как знать, может быть наша мягкость приятно удивит этот сброд. Не помешает сделать добро. На всякий случай.

- Вы правы, Ваше превосходительство. Вельяминов собрался было выйти, когда со­лдат объявил о прибытии вестового.

- Прекрасно. Надеюсь, в послании подтвер­ждается, что к нам вскоре прибудет подкрепление, - Ермолов изучал сургучную печать. Письмо было от самого императора.

Он открыл конверт, и лицо его побагровело. Вельяминов вскочил:

- Что произошло?!

Ермолов сполз со стула и встал на колени на земляном полу. Он несколько раз перекрестился, бормоча что-то, затем с трудом поднялся:

- Нам следует прибыть в Тифлис для офици­ального обращения к Южной армии. Великий Князь Константин отрекся от престола. Произош­ла попытка мятежа, поднятого офицерами из тайных обществ. Мятежники были схвачены. Великий князь Николай Павлович провозглашен государем Императором. Я должен сообщить об этом войскам.

- Простите, что противоречу вам, Ваше превосходительство, медленно сказал Вельяминов, - но мне кажется, что прежде вам следует ото­слать вестового обратно в Петербург с заверени­ями в вашей преданности новому государю.

Ермолов впервые в своей жизни почувствовал себя неловко:

- Разумеется, разумеется. Не думаю, что мои действия будут неправильно истолкованы.

- Надеюсь, что нет, - сказал Вельяминов. - Но вы ведь помните, что произошло в Париже? У Великого князя Николая была своя маленькая война, и он крепко сдружился с одним довольно докучливым молодым генерал-лейтенантом. Вы не припоминаете его имени?

Ермолов медленно поднял свою тяжелую голо­ву и посмотрел на своего заместителя. Тревога мелькнула в его взгляде:

- Припоминаю. Этот надменный выскочка из второго гренадерского. Генерал-лейтенант Иван Федорович Паскевич.

* * * * *

Аслан Гирей ехал вдоль Терека, любуясь зеле­ными лугами и тучными полями, покрытыми зеленым пушком пробивающихся ростков нового урожая. Он ехал из Аравии через побережье Черного моря. По пути с запада на восток он пересек горы в стране абхазов и в тамошних долинах встретил нескольких кабардинцев, кото­рые предпочли бежать в Нижерат, нежели поко­риться русским.

Их жизни, как и его собственная, теперь были посвящены борьбе. Однако Аслан Гирей не мог не восхищаться мирной красотой Малой Кабарды. Теперь он понимал, какая трудная стоит перед ним задача.

Он прибыл в деревню Казбека, и его встрети­ли слуги друга. В усадьбе царили тишина и спо­койствие, необычные для такого чудесного утра.

- А где все? - спросил он.

- Казбек в поле, мы послали за ним...

- Сообщите ему, пожалуйста, что я собираюсь посетить князя Хапца, чтобы повидаться с ма­терью, и передайте мое почтение вашему хозяи­ну-

- Он присоединится к вам, Тхамада, - сказали слуги и поспешили отправиться к Казбеку, чтобы сообщить ему новость.

Аслан Гирей, будучи скромным от природы, улыбнулся новому обращению. Став хаджи - мусульманином, совершившим паломничество в Мекку - он начал носить другую одежду и был безоружен. Теперь он вовсе не походил на крым­ского наследника престола или благородного во­ина. На нем был белый тюрбан, легкий белый халат и накидка из грубой черной шерсти: Вмес­то шелковистых усов Аслан Гирей носил теперь аккуратную бороду, которую он, впрочем, под­стригал довольно коротко. Его темные глаза блис­тали еще более чарующе, ибо он стал сильнее духом. Он не был уже таким тонким, как когда-то, первые морщины пересекли его лицо - новые отметины жизни. Сила его шла изнутри, от со­знания его большой цели, и вовсе не была вызва­на внешними переменами.

Аслан Гирей дожидался в гостиной князя, пока о нем объявят. Вскоре появился Омар:

- Слава Аллаху! Добро пожаловать! Ваша мать будет несказанно рада увидеть Вас, хаджи. Вы оказали мне честь своим посещением. Не хотите
ли чаю?

Они опустились на подушки.

- Вас долго не было с нами, Аслан.

- Я много путешествовал во время моего па­ломничества... Набирался ума у многих учителей. Постижение мудрости - одна из высших форм служения Аллаху. Ибо сказано: «Час поисков истины важнее семидесяти часов молитвы.»

Князь Омар кивнул. Но Аслан Гирей поспе­шил разрядить атмосферу святости, созданную его словами. Он не хотел выглядеть напыщенным или быть неправильно понятым.

- Конечно, Ваше высочество, - добавил Аслан уважительно, - есть множество видов знания. Вот почему я ездил так долго и так далеко. Тот, кто
хочет принести пользу, должен многое понять...

Мягкий голос Аслана Гирея заставил сердце князя Омара сжаться. Он интуитивно чувствовал, что этот блестящий молодой хаджи не совсем тот человек, каким кажется.

- Нам есть, что обсудить, - сказал он с явным удовольствием. - Но думаю, прежде, вам хоте­лось бы увидеть Ханум. Я уже сообщил ей, что вы прибыли. Оставлю вас с ней наедине, Аслан.

Вскоре тихо вошла старая госпожа. Даже бу­дучи закаленным в лишениях паломником, Аслан Гирей не смог удержаться от слез при встрече с матерью. Годы, проведенные в покое, стерли выражение ужаса с ее лица. Она казалась более хрупкой, спина ее еще больше согнулась, но как всегда, она была роскошно одета. Блеск ее наря­да только подчеркивал слабость. Золотые оже­релья и серьги казались несоразмерно тяжелыми и слишком сверкающими на фоне ее полупро­зрачной кожи. Она тяжело опиралась на руку красивой женщины - сначала Аслан не узнал ее, но потом вспомнил, что это жена Казбека, Нур­сан.

Как тщательно Нурсан поправила складки платья Ханум! Она велела служанке принести еще подушек и, как следует усадив госпожу, собралась выйти, застенчиво улыбнувшись Асла­ну.

- Не уходите, Нурсан. Как вы добры, что помогаете моей матери...

Ханум также подняла руку, задерживая Нур­сан:

- Сын мой, ты должен поблагодарить мою под­ ругу. Она спасла мою жизнь. Без нее я была бы одинокой старухой...

Нурсан тихонько засмеялась, скорее от застен­чивости:

- Нет, это вы, Ваше высочество, принесли счастье в мою маленькую жизнь... Прощайте, Аслан, мы еще увидимся.

В долгих странствиях Аслану редко встреча­лись женщины подобной красоты. Прежде ему доводилось видеть многих богатых женщин, жен султанов и пашей, невольниц из гаремов. Но у Нурсан было природное превосходство над други­ми, которое нельзя было победить никакими дра­гоценностями, ни златотканой одеждой, ни любой другой роскошью. Он подумал, что Казбек счас­тливчик.

- Сын мой... Лицезреть тебя - праздник для моих глаз, - голос его матери был слаб и звучал надтреснуто. - Как ты добр, что позволил своей старой матери взглянуть последний раз на своего любимца...

- Не говори так... Ты будешь жить еще долго, и мы еще много раз увидимся!

- Нет, не думаю. Мы с Нурсан чувствуем такие вещи, - голос Ханум сорвался на шепот.

Он нежно склонился к ней, чтобы слышать ее
слова:

- Скажи мне, Аслан, куда ты направишься отсюда? На газават?

Аслан вздрогнул:

- На священную войну? Мама, откуда ты зна­ешь, что у меня такие намерения? Я теперь опытный человек, хаджи... Таким, как я, запре­щено носить оружие.

- Мне достаточно посмотреть тебе в глаза, чтобы понять, что ты ищешь праведного мщения. Тебе присуща праведная вера. Ты всегда был очень требователен к себе... Почему?.. Почему?.. - старая женщина начала слегка раскачиваться в отчаянии.

Аслан взял ее руки в свои:

- Не говори никому ни слова об этом. Время еще не пришло. Его мать прикрыла глаза, словно бы молясь:

- Я знаю, сынок.

Аслан считал, что в беседе все высказано и не знал, что добавить к сказанному. Они понимали друг друга без лишних слов.

Ханум открыла глаза:

- Я не могла сказать тебе раньше... Однажды в наш дворец в Бахчисарае пришел один человек, перс... Он открыл редкое знание Гиреям. Это знание раньше хранилось в тайниках мечетей и медресе, в священных библиотеках древних жре­цов... Я стояла за ширмой, со стороны женской половины, и все слышала...

Аслан наклонился еще ближе к ней и прошеп­тал:

- Шариат - закон, Тарикат - путь, Хакикат - правда...

Ханум кивнула:

- У него был другой Тарикат: Накшибандие - вера в священный огонь и меч.

При упоминании об этой древней секте фана­тиков, находящихся вне закона, Аслан нежно прикрыл рот матери рукой:

- Я тоже знаю об этом, мама. И об этом, и о многом другом. Но я не должен обсуждать это с тобой. Я приехал только для того, чтобы ты убедилась, что я здоров и счастлив, что и впредь буду тебе преданным сыном и буду заботиться о тебе, как велит Аллах каждому.

Он встал перед ней на колени, и она косну­лась его тюрбана со смешанным чувством любви и страха.

- Что будет с тобой, Аслан? Ты мой младший сын, ты всегда был не таким сильным и смелым, как твои братья, и все же, я уверена, что ты превзойдешь их...

- Верь в меня, мама. И да будет это тебе утешением.

Он нежно поцеловал ее и вышел. Снаружи его ожидал Казбек, сидя верхом на красивой лошади. В первое мгновение Аслан не мог понять, что же в нем изменилось. Потом догадался. Казбек утра­тил тот ореол благополучия, которым он всегда был окружен благодаря своей красоте. Теперь был очевиден его настоящий возраст.

- Клянусь, жизнь милостива к тебе, Казбек! - сказал Аслан, чтобы скрыть свое истинное впе­чатление. - Теперь ты выглядишь настоящим кабардинским уорком.

- И ты, друг мой, прекрасно выглядишь, слава Аллаху.

Казбек также был поражен видом своего кров­ного брата. Однако когда Аслан продолжил свою речь, восхищенно поглаживая последнее произве­дение конюшен Ахмета, он понял, что в душе его друг остался прежним. Аслан уже вел жизнь
человека, постоянно исчезающего для выполне­ния каких-то важных, но тайных заданий. То, что он стал хаджи, никоим образом не разрушило окутывающую его атмосферу таинственности. Может быть, ее создавали изысканность его платья или кошачья грация его движений. Или всего лишь его манера точно и доверительно выражать свои мысли..

- Мне так много надо сказать тебе, друг мой, - вырвалось у Аслана.

Казбеку приятно было это слышать. Внезапно он понял, как он, в сущности, одинок. Было нечто такое, о чем он не мог говорить с родными - тайные надежды, тайные разочарования. К Аслану он относился по-особому, не только пото­му, что они вместе провели детские годы, но и потому, что он был сторонним человеком, и с ним Казбеку гораздо легче было быть откровен­ным. Он целиком и полностью доверял Аслану,
ибо не раз им случалось вверять другу свою жизнь.

Вечером князь Хапца устроил пир в честь Ас­лана в соответствии с обычаями. Присутствовали все старейшины селения, в том числе и Ахмет с Мурадом,

- Твой Хабза не позволяет мне спросить о здоровье твоей семьи, - сказал Аслан Казбеку, когда они сидели за обильным столом. Казбек улыбнулся:

- Ты не сможешь сглазить меня, Аслан. Ви­дишь того парня за спиной моего отца? - он
указал на красивого мальчика, стоящего позади Ахмета и изо всех сил старающегося не глазеть на почетного гостя, хотя его явно распирало любопытство. - Это мой сын, - с гордостью сооб­щил Казбек.

Аслан был удивлен:

- Он живет дома, с тобой? А ведь ему уже лет тринадцать-четырнадцать. Он что, уже закончил учебу у аталика?

Казбек поморщился:

- Нурсан и слышать об этом не хочет. Мы использовали последнее средство: мой отец в кон­це концов объявил, что он научит мальчика все­му тому, чему обычно учит аталик, так что те­перь сын живет с ним и Цемой. Он уже в совер­шенстве овладел искусством наездника. У него к этому настоящий талант, даже больше, чем у моего брата Анвара.

Аслан помедлил. Его следующий вопрос был бы слишком явным вторжением в личную жизнь друга.

- Других детей у меня нет, - резко сказал Казбек. - Такова воля Аллаха.

Аслан не позволил себе напомнить, что Аллах позволяет мужчине взять еще одну жену, если он того хочет. Он знал, что черкесы не придержи­ваются этого обычая. Но существование нации следует поддерживать...

Казбек изучил лицо своего друга и понял, о чем тот думает. Когда затрагивались подобные темы, становилось очевидным бурное, чтобы не сказать, разгульное прошлое Аслана. Казбек рас­смеялся:

- Друг, если бы мы все брали двух жен, жен­щин бы на всех не хватило, - он понизил голос

и быстро добавил, - я достаточно любил в свое время. Мне хватит.

Аслан дотронулся до его руки:

- В таком случае, если ты покончил с подо­бными удовольствиями, подобно мне... Почему бы и нет, Казбек? Ты создан для того, чтобы вести людей за собой. Еще в детстве, когда мы стали кровными братьями, мы знали твою судьбу. Тебе надо многому научиться. Почему бы тебе не пойти со мной? Оставь эту мирную жизнь...

Казбек был удивлен:

- Для чего, Аслан? - он всмотрелся в лицо своего друга. - Ты что-то задумал. Прости меня, я обязан с уважением относиться к тебе, хаджи, но я не понимаю...

- Поговорим позже, наедине, - Аслан взял немного кушанья из теста и мяса со специями и аккуратно положил в рот.

Казбек недоумевал, что же задумал предпри­нять его друг. Его собственная жизнь была полна сложностей. Нурсан явно отдалилась от него в последнее время. Имама пестовали дед с бабкой. Ужасающая жестокость, которую ему довелось увидеть в Траме и в Чечне, продолжала давить на его душу, словно тяжелая скорбная ноша. Как бы ни изматывал он себя работой в усадьбе, он все же чувствовал пустоту в глубине сердца. Он понимал, что ему требовалось нечто большее, чем работа, и все же что-то удерживало его от того, чтобы прислушаться к речам Аслана и к заклю­ченному в них соблазну и вызову. Он хотел мира и гармонии, а не воинственных замыслов.

Теперь Аслан прочел его мысли:

- У тебя есть долг, друг мой. Я не преумень­шаю его важность: у тебя прекрасная семья, и ты должен хранить непрочный мир.

Он поднял чашу к губам и встретился взгля­дом с Ахметом, сидящим как раз напротив, ря­дом с князем Хапца Омаром и его младшим братом, Мурадом. Ахмет приветствовал его улыб­кой, но его темные глаза были непроницаемы. Возможно, он догадывался, что влияние Аслана на его сына разрушительно, несмотря на одежды святого. Старик выглядел обеспокоенным. Его друг Мурад попытался заговорить с ним, но Аслан заметил, что Ахмет не слышит ни слова.

Позже, когда комната опустела, Казбек про­тянул другу свой великолепный чубук и откинул­ся на подушки, приготовившись курить и вести беседу всю ночь.

- Ну, расскажи мне, Аслан, что было с тобой в Аравии?

Аслан наклонился вперед и невольно перешел на шепот, хотя в селении Хапца не нужно было опасаться быть подслушанным врагами:

- Я встретился со многими мудрыми людьми, великими мыслителями. Я многое узнал о том, что происходит в мире. Самое важное - я узнал, что единственный путь противостояния врагам, вторгшимся в наши земли, есть Единственная Истинная Вера. Мало быть смелыми воинами и погибнуть во славе. Вера учит нас, что все люди равны. И с помощью этого учения мы должны подняться и одолеть наших врагов. Только благо­даря чистому и последовательному учению Алла­ха сможем мы объединиться и победить гяуров.

Казбек покачал головой:

- Люди вовсе не равны. У них разные ценнос­ти и разные обязанности. То, что ты говоришь, Аслан, не отвечает правде жизни. Мой народ не
захочет разделить такие убеждения.

На мгновение лицо Аслана потемнело от гне­ва. Это был ответ уорка, а не самого Казбека. Однако он быстро взял себя в руки и продолжил свою речь, пытаясь убедить своего собеседника:

- Но ведь ты согласен, что людям Кавказа необходимо объединиться?

Казбек покачал головой:

- Не знаю, как это можно было бы сделать. Кроме того, Аслан, ведь это вовсе не твоя мис­сия, не так ли?

Дата добавления: 2015-06-04