Договоров и применение к ним императивных норм 2 страница

--------------------------------

<1> Аристотель. Этика. М., 2010. С. 136 - 143.

Фома Аквинский на основе этих замечаний Аристотеля построил теорию, согласно которой договор может либо подчиняться идее коммутативной справедливости и оформлять взаимный обмен эквивалентными благами, либо являться актом щедрости и представлять собой дарение <1>. Тем самым выделялось два основных вида договора: дарение, в рамках которого одна сторона за свой счет обогащает другую сторону, и взаимный синаллагматический договор, в рамках которого происходит обмен равноценными встречными предоставлениями. В рамках такого обобщения взаимный договор мог оформлять обмен любыми встречными предоставлениями, что формировало базу под признание универсального понятия договора и идеи свободы определять предмет взаимных предоставлений. Применительно к двусторонним договорам то, что имело значение, - это эквивалентность и, соответственно, справедливость обмена, а не соответствие сделки каким-либо сложным древнеримским типам или соблюдение средневековых формальностей.

--------------------------------

<1> Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 13 ff.

Эта теория была окончательно оформлена поздними схоластами <1> и сторонниками естественного права (Гроций <2>, Пуфендорф <3> и др.), что способствовало окончательному утверждению доктрины непоименованных договоров <4>. Аристотелевские идеи позволили сформировать некие новые концептуальные рамки договорного права. Такие правоведы, как Гуго Гроций или Самуэль Пуфендорф, в силу отказа от использования строго догматической методологии глоссаторов и постглоссаторов могли позволить больше не тратить усилия на то, чтобы привести букву римского права к разумному виду скрытым образом, посредством различных герменевтических ухищрений в ее толковании. В XVII в. правовед, работающий в естественно-правовой научной парадигме, мог просто объявить, что римско-правовая идея не придавать судебную защиту "голым" пактом не основана на естественном праве и поэтому отвергается. Существовавшая в римском праве классификация договоров представлялась лишь как отражение специфики римского позитивного права, не имевшая под собой объективных, разумных оснований, и как таковая перестала быть составной частью европейского права <5>.

--------------------------------

<1> Об отвержении идеи numerus clausus в трудах поздних схоластов см.: Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 41.

<2> Grotius H. On the Law of War and Peace. 2004. P. 108 ff.

<3> Pufendorf S. Of the Law of Nature and Nations. B. III. 1729. P. 253 ff.; B. V. P. 471 ff. (доступно в Интернете на сайте: www.archive.org).

<4> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. P. 544, 545.

<5> Gordley J., Von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 418.

В итоге всех этих процессов сначала римская классификация договоров была официально отменена в отдельных регионах (например, в Кастилии, где непоименованные договоры получили признание на уровне закона). Затем, начиная приблизительно с XVI в., юристы, обосновывавшие юридическую силу непоименованных договоров, ссылались на обычаи судов <1>. Так или иначе право заключать непоименованные договоры к XVII в. было окончательно укоренено в догматике континентального частного права <2>.

--------------------------------

<1> The Enforceability of Promises in European Contract Law / Ed. by J. Gordley. Cambridge University Press. 2004. P. 7.

<2> Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник. М., 2005. С. 595; Новицкий И.Б. Основы римского гражданского права. М.: Зерцало, 2000. С. 204.

Причем такие договоры долгое время продолжали рассматриваться в правоприменительной практике в качестве непоименованных, даже несмотря на то что со временем они получали устойчивое название в коммерческом обороте и судебной практике (например, permutatio - мена или aestimatum - комиссия) <1>.

--------------------------------

<1> У самих римских юристов встречается лишь противопоставление таких договоров договорам, которые имеют свое название (nomen suum habent) (D.19.4.1.2).

"Pacta sunt servanda" стал новым общим принципом договорного права, что, однако, не означало, что всякое соглашение приобретало юридическую силу "автоматически".

Во-первых, важным ограничением свободы заключения непоименованных договоров стала доктрина каузы договора. Стало считаться, что непоименованный договор имеет достаточное основание (каузу) для его судебной защиты, если он либо оформляет взаимный обмен некими благами (например, купля-продажа или мена), либо структурирует некую благотворительность (например, дарение). Эта идея, в частности, была зафиксирована в ведущем французском трактате по гражданскому праву XVII в. Жана Дома <1>. Впоследствии данный взгляд был поддержан ведущим французским цивилистом XVIII в. Робером Потье, который считал идею о непризнании непоименованных договоров не основанной на естественном праве и отвергнутой французским правом, но отмечал, что для заключения договора необходимо не только свободное волеизъявление сторон, но и законная кауза сделки <2>. К тому времени этот подход стал общепринятым <3>. Доктрина каузы была взята на вооружение в связи с тем, что юристам, которые подошли близко к признанию идеи о неограниченной свободе заключать любые непоименованные договоры, было необходимо очертить хотя бы какие-то пределы, позволяющие исключить вероятность заключения неформализованных договоров "в горячке", и убедиться в том, что намерения сторон серьезны <4>.

--------------------------------

<1> Domat J. The Civil Law in Its Natural Order. Vol. I. 1850. P. 162, 163 (доступно в Интернете на сайте: http://www.archive.org).

<2> Pothier A. Treatise on the Law of Obligations or Contracts. Vol. I. 1806. P. 4, 8, 24.

<3> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Capetown; Wetton; Johannensburg, 1990. P. 539, 540.

<4> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. P. 553.

Во-вторых, несмотря на снятие проблемы непоименованных договоров, само содержание контрактов находилось под достаточно пристальным контролем судов. Ведь, как уже отмечалось, фактор справедливости сделки в средневековом праве имел огромное значение, и патернализм был в почете (например, борьба с несоразмерными неустойками, законы против ростовщичества и т.п.).

Несмотря на эти оговорки, вполне очевидно, что большая заслуга средневековых юристов состояла в том, что кажущаяся сейчас самоочевидной идея о придании юридической силы непоименованным договорам к началу Нового времени была окончательно утверждена. Экономические потребности и этические принципы в конечном счете подорвали авторитет догматических установок. Без этой реформы правовой надстройки в недрах средневекового права последовавший затем капиталистический рывок ведущих западных экономик и промышленная революция были бы существенно затруднены.

Развитие непоименованных договоров

в эпоху экономического либерализма

"Золотой век" принципа свободы договора приходится на период с конца XVIII по конец XIX в., в эпоху laissez-faire. В этот период господствовали те или иные формы волевой теории, которые вытеснили на периферию аристотелевские идеи эквивалентного и справедливого обмена. Договор в новых условиях стал рассматриваться как результат совпадения воль. Разумеется, на фоне такого подхода вопрос о допустимости заключения сторонами непоименованных договоров отпадал сам собой, что, как будет показано далее, нашло отражение в основных кодификациях того периода.

Доктрина каузы сделки, в свое время помогшая европейским юристам решиться на признание универсальной модели консенсуального договора, вводившая некую видимость пределов свободы договора и казавшаяся инструментом предотвращения заключения непродуманных договоров, уже к XVII - XVIII вв. потеряла популярность во многих странах. Ведь если кауза сделки, как считали Дома и Потье, состоит либо в обмене, либо в акте щедрости, то такое понимание каузы в некотором смысле тавтологично. Такой вывод показался вполне логичным, учитывая то, что развитие экономической теории подорвало веру в саму возможность выявления эквивалентности на основе оценки объективной стоимости благ. Как только факторы эквивалентности и справедливости цены теряли свою аргументационную силу по мере развития идеологии laissez-faire, из классификации Аквината выпадала важнейшая этическая составляющая, и доктрина каузы стала казаться бессмысленной. Ведь практически любой договор либо оформляет обмен, либо является инструментом одностороннего обогащения одного из контрагентов (дарение). Соответственно, доктрина каузы сделки стала во многих странах выходить из моды. В частности, от данной доктрины отказалось немецкое право, которое сместило вопрос о серьезности намерений в область судебного процесса и доказательств. В то же время доктрина каузы попала во французский ГК и до сих пор признается в праве ряда стран с романской правовой традицией, провоцируя постоянные научные споры об оправданности ее сохранения в догматике права <1>.

--------------------------------

<1> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. P. 553.

Другой тенденцией рассматриваемой эпохи, косвенно повлиявшей на режим непоименованных договорных конструкций на практике, стало возрастание интенсивности законодательного регулирования договорных отношений и увеличения доли диспозитивных норм. Увеличение количества применимых к договорам норм и их систематизация в конечном счете способствовали окончательному оформлению системы регулирования поименованных договорных типов и общих норм договорного права в европейском праве и ее закреплению на уровне законодательства в ряде европейских стран <1>. Постепенно формировалась знакомая нам система общих норм договорного права и специальных норм, относящихся к конкретным типам договоров. Непоименованные договоры считались подпадающими под действие общих норм обязательственного права, но не подчиняющимися нормам специальным.

--------------------------------

<1> Lenhoff A. Optional Terms (Jus Dispositivum) and Required Terms (Jus Cogens) in the Law of Contracts // Michigan Law Review. Vol. 45. 1946 - 1947. P. 40.

Новые тенденции нашли свое отражение в ряде кодификаций времен экономического либерализма, наиболее показательной из которых является ФГК.

В ст. 1134 ФГК закреплена цитата из сочинения Фомы Аквинского, впоследствии использованная Жаном Дома: "соглашения, заключенные надлежащим образом, имеют силу закона для тех, кто их заключил" <1>. Данная статья санкционировала заключение любых договоров, имеющих законное основание. Такое основание имеется как в случае, когда договор оформляет взаимный обмен благами, так и в случае сделок, направленных на дарение. Юридической силе непоименованных договоров посвящена непосредственно ст. 1107 ФГК, в соответствии с которой "договоры, как те, которые имеют определенное наименование, так и те, которые такового не имеют, подчиняются общим правилам, содержащимся в настоящим титуле". Столь существенное для античного права различие между поименованными и непоименованными договорами было устранено: любой договор, имеющий законную и не противоречащую добрым нравам и публичному порядку каузу, получал судебную защиту <2>.

--------------------------------

<1> Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона) / Пер. с фр. В. Захватаев. Киев, 2006. С. 385.

<2> Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М., 1948. С. 34.

Несмотря на то что Германское гражданское уложение не содержит отдельную статью или параграф, посвященные свободе заключения непоименованных договоров, системное толкование положений норм Уложения не оставляло никаких сомнений в юридической силе любых соглашений, соответствующих общим требованиям, предъявляемым к порядку заключения договора. Этот вопрос к тому времени был уже настолько бесспорен, что в отличие от французских коллег, кодифицировавших гражданское право в начале XIX в., авторы немецкой кодификации посчитали лишним это прямо фиксировать в Уложении, ограничившись указанием на такое право в подготовительных материалах <1>. Это в некотором смысле символизировало тот факт, что к концу XIX в. вопрос о праве заключать непоименованные договоры был окончательно разрешен.

--------------------------------

<1> Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 127.

Подытоживая, заметим, что договорное право эпохи экономического либерализма, проникнутое теорией воли, окончательно "освятило" на законодательном уровне, в судебной практике и научной доктрине возможность заключения сторонами договоров, прямо не поименованных в позитивном праве. Но одновременно с развитием системы поименованных договоров сама актуальность проблемы заключения непоименованных договоров постепенно "затухала". Безусловно, позитивное право не могло охватить все новые договорные модели, возникающие в рамках бурно развивающихся капиталистических экономик, и, соответственно, пространство для непоименованных договоров всегда оставалось. Но чем большее количество поименованных договоров признавалось позитивным правом, тем чаще новая договорная конструкция представляла собой не столько непоименованный договор как таковой, сколько смешение отдельных элементов разных поименованных договоров. Соответственно, к XX в. сформировались условия для актуализации проблематики смешанных договоров, которым предстояло играть в наши дни роль основного "отклонения" от классических поименованных договорных моделей.

Непоименованные договоры в англо-американском праве

Англо-американскому праву в целом не свойственно деление договоров на поименованные и непоименованные. Дело в том, что данное деление имеет под собой реальную почву только в том случае, когда в позитивном праве в принципе признается сама идея консенсуального договора, порождающего обязательства самим фактом достижения соглашения, и существует некая система поименованных договоров такого типа. Эти условия исторически сложились в римском праве, которое еще в классический период выделило несколько типов поименованных консенсуальных договоров, что и обусловило дальнейшие споры о юридической силе непоименованных консенсуальных договоров.

Однако всех этих условий не было на заре возникновения английского права. Отказ от эволюционного развития римских источников привел к тому, что средневековое английское право не восприняло саму римскую конструкцию двустороннего консенсуального договора. Соответственно, в результате не была воспринята и римская numerus clausus консенсуальных договоров <1>.

--------------------------------

<1> Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 146, 147.

В средневековом английском праве с его приоритетом процесса перед материальным правом и средств защиты - перед субъективными правами судебное признание контрактных обязательств было ограничено не numerus clausus поименованных договорных моделей, а ригидностью процессуальных форм защиты договорных прав. Договоры порождали право на иск (о взыскании долга или компенсации убытков) в основном только тогда, когда кредитор уже осуществил свое встречное исполнение (доктрина quid pro quo) <1>, или речь шла о формализованном одностороннем обязательстве "за печатью" уплатить деньги (bond) <3> или совершить некие иные действия (covenant) <2>. Когда же в период XVI - XVII вв. английское право постепенно признало идею о том, что договор, опосредующий взаимный обмен благами, порождает право на иск самим фактом взаимного согласования воль сторон и утвердилась теория консенсуального договора (executory contract), никакой необходимости фиксировать лишь ограниченное число признаваемых правом договоров такого типа не было. Идея numerus clausus договорных типов была особенностью исторического развития римского права, и к тому времени была отвергнута даже континентально-европейскими юристами <4>. В этих условиях никаких причин ограничивать список обеспеченных судебной защитой консенсуальных договоров английские суды не видели.

--------------------------------

<1> Кредитор, передавший товар, оказавший услуги, или давший заем, или совершивший иное предоставление (с учетом ряда ограничений), мог требовать от должника погашения денежного долга. Подробнее см.: Street T.A. The History and Theory of English Contract Law. 1906. P. 21 ff.; Simpson A.W.B. A History of the Common Law of Contract. A Rise of the Action of Assumpsit. 1996. P. 193 ff.

<2> Когда такое обязательство было направлено на уплату точной суммы денег (в том числе в качестве неустойки), английские юристы использовали понятие "debt sur obligation", отличая такое обязательство от "debt sur contract". Если в отношении первого взыскание долга посредством debt writ не требовало доказывания факта осуществления встречного исполнения, то в отношении второго (за рядом исключений) до момента получения такого предоставления от кредитора встречное обязательство должника не имело судебной защиты. См.: Teeven K.M. A History of the Anglo-American Common Law of Contract. 1990. P. 9 ff.

<3> Такие формализованные односторонние неденежные обязательства назывались ковенантами (covenant), но использовались они нечасто, будучи в некоторой степени вытеснены формализованными обязательствами по уплате конкретной суммы неустойки, чья судебная защита осуществлялась посредством иска о взыскании долга (debt writ). См.: Simpson A.W.B. A History of the Common Law of Contract. A Rise of the Action of Assumpsit. 1996. P. 117.

<4> В англо-американской литературе по истории договорного права отражен спор о том, когда конструкция консенсуального договора появилась (в XVI - XVII вв. или только в XVIII в.). Тем не менее авторы обычно не подвергают сомнению то, что такие договоры фактически распространились именно к концу XVIII в. См.: Horwitz M. The Historical Foundations of Modem Contract Law // 87 Harvard Law Review. 1974. P. 920; Simpson A.W.B. The Horwitz Thesis and the History of Contracts // 46 University of Chicago Law Review. 1979. P. 543 ff.; Simpson A.W.B. A History of the Common Law of Contract. A Rise of the Action of Assumpsit. 1996. P. 465 ff.

Принцип, согласно которому для применения принуждения к должнику нужно, чтобы кредитор уже осуществил свое встречное предоставление, к XVII в. трансформировался в современную доктрину consideration. Если в неформализованном договоре подразумевается обмен встречными обязательствами передать некие экономические блага или претерпеть некое неудобство, суды XVII - XVIII вв. стали придавать обязательствам судебную защиту независимо от того, осуществила ли другая сторона свое обязательство или нет. Аналогичным образом суд не анализировал на соответствие некому списку поименованных договорных моделей предмет одностороннего обязательства, закрепленного в документе "за печатью" (например, covenant). Иначе говоря, если договор носил двусторонний характер и подразумевал взаимный обмен или речь шла об одностороннем обязательстве, оформленном в "документе за печатью", суд по общему правилу придавал судебную защиту любым обязательствам <1>.

--------------------------------

<1> Buckland W., McNair A. Roman Law and Common Law. 1936. P. 154.

Соответственно в контексте английского или американского права (за исключением, пожалуй, права Луизианы) вопрос о том, является ли данный договор поименованным или непоименованным, просто не имел смысла. Право вплоть до XVI - XVII вв. ограничивало свободу договора (посредством отказа в защите требований, не основанных на формализованном документе "за печатью" или не подкрепленных осуществлением кредитором фактического исполнения, а также косвенно - посредством ограниченных процессуальных возможностей и средств защиты) и, видимо, даже более интенсивно, чем на континенте. Но эти ограничения были иного рода. Вопрос не стоял в поименованности или непоименованности договорного типа в позитивном праве. Речь шла о наличии ограниченных процессуальных возможностей обеспечить судебное признание неформализованного консенсуального договора. Поэтому как только в дополнение к не покрывающим все случаи необходимой защиты искам о взыскании долга (debt) и искам о взыскании убытков, вызванных нарушением формализованных ковенантов (covenants), в XVI - XVII вв. добавился еще и универсальный иск assumpsit, позволяющий взыскать убытки от нарушения консенсуального договора (executory contract), в котором имеется достаточное встречное предоставление (consideration), эта защита стала распространяться на любые типы договоров.

Как мы видим, европейское и английское право пришло к идее о том, что стороны могут заключить любой консенсуальный двусторонний договор разными путями. Но некоторые вехи этого пути крайне схожи. По обе стороны Ла-Манша договорное право изначально было строго формализовано. Отказ от формализации под давлением политики права (в первую очередь потребностей все более коммерциализировавшегося оборота) происходил постепенно. Обычным промежуточным этапом на этом пути была идея о защите обязательств из такого договора при условии либо особого оформления требуемого обязательства, либо фактического исполнения встречного обязательства кредитором. И в позднеримском праве, и в англосаксонском праве такой компромисс был вполне достаточным. Но к началу Нового времени обе правовые традиции были готовы заимствовать идею о праве заключать любой двусторонний договор, порождающий признаваемые судами обязательства одним лишь фактом согласования воль (при наличии законной каузы в европейском праве или consideration - в общем). Разница лишь в том, что в европейском праве эта идея выводилась средневековыми юристами из расширительного толкования списка уже признанных в классическом римском праве поименованных консенсуальных договоров, что облегчило юристам задачу, но на некоторое время актуализировало проблематику непоименованных договоров. В то же время английским юристам, не имевшим такой опоры в догматике римского права, пришлось несколько сложнее, так как концепцию консенсуального договора им в каком-то смысле пришлось создавать с чистого листа.

В конце концов ранее (континентальная юриспруденция) или несколько позднее (англосаксонское право) возможность заключать любые типы имеющих судебную защиту неформализованных (нотариально не удостоверенных и не оформленных "за печатью") консенсуальных договоров, опосредующих взаимные обязательства сторон, была бесповоротно признана. К моменту расцвета рыночной экономики в XVIII в. эта догматическая проблема более не стояла.

Дореволюционное российское и советское гражданское право

В дореволюционной доктрине российского гражданского права, как правило, не ставилась под сомнение возможность заключения договоров, прямо не указанных в Своде законов Российской империи или иных законодательных актах, но не противоречащих императивным нормам при условии законности преследуемой ими цели. Так, Д.И. Мейер, анализируя дореволюционное гражданское законодательство России, писал, что оно допускает любые договоры, не противоречащие закону, и потому в практике встречается множество не определенных им договоров <1>. К таким же по сути выводам приходили М. Гредингер <2>, К. Анненков <3> и другие юристы.

--------------------------------

<1> Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2 ч. М., 1997. Ч. 2. С. 158.

<2> Гредингер М. Опыт исследования безымянных договоров. Рига, 1893. С. 111, 113.

<3> См.: Анненков К. Система русского гражданского права. СПб., 1904. Т. IV: Отдельные обязательства. С. 395.

Свод законов Российской империи (ст. ст. 569 и 570) хотя прямо и не затрагивал вопрос о непоименованных договорах, но достаточно ясно указывал на то, что "всякий договор", если он правильно составлен, налагает обязанность его исполнять и дает право на иск.

Судебная практика Правительствующего Сената также в основном разделяла позицию о допустимости существования непоименованных договоров. В решениях Сената отмечалось, что закон указанием в нем определенных типов договоров не исчерпывает тем самым всех видов возможных соглашений, а также не указывает, что договоры, не подпадающие под такие типы, должны признаваться недействительными <1>. В сенатской практике встречались редкие "обратные" решения. Но они подвергались критике в научной литературе и не формировали доминирующую тенденцию <2>.

--------------------------------

<1> См.: Анненков К. Система русского гражданского права. СПб., 1904. Т. IV: Отдельные обязательства. С. 395.

<2> См.: Брагинский М.И. Основы учения о непоименованных (безымянных) и смешанных договорах. М., 2007. С. 38; Исаченко В.Л., Исаченко В.В. Обязательства по договорам. Опыт практического комментария русских гражданских законов. СПб., 1914. Т. I: Общая часть. С. 52.

Безусловно, вряд ли стоит считать, что в дореволюционной практике стороны непоименованных договоров чувствовали себя абсолютно комфортно. Так, например, Д.И. Мейер отмечал, что нередко на практике суды прилагали все усилия, чтобы с какими-нибудь натяжками подвести "безымянный" договор к тому или иному виду договора, указанному законодательством, и, как следствие, применить к нему положения, "чуждые его существенному характеру" <1>. Тем не менее как минимум на официальном уровне право сторон заключить непоименованный договор не ставилось под сомнение и судами, как правило, открыто не отвергалось.

--------------------------------

<1> Мейер Д.И. Русское гражданское право. М., 2003. С. 500.

В этой связи неудивительно, что ст. 1570 проекта Гражданского уложения Российской империи прямо закрепляла свободу выбора сторонами типа договора, в том числе и возможность заключать непоименованные договоры с распространением на них общих положений об обязательствах. Данное положение закрепило сложившийся в доктрине и судебной практике подход "во избежание всяких сомнений" <1>.

--------------------------------

<1> Гражданское уложение: Проект / Под ред. И.М. Тютрюмова. СПб. 1910. Т. II. С. 177.

Первым по счету кодификационным актом советского государства был Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. Вполне понятно, что о свободе договора в нем не говорилось ни слова. Напротив, как отмечается, своеобразие данного Кодекса состояло в том, что в нем не был закреплен принцип дозволенности заключать любой договор <1>. Народный комиссариат юстиции в Циркуляре от 3 марта 1922 г. разъяснил, что практика регистрации нотариатом договоров, содержание которых составляют отношения, не известные действующему праву, является неправомерной. Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 7 февраля 1927 г. (Протокол N 1) указывало в качестве одного из оснований применения ст. 30 ГК РСФСР 1922 г., посвященной недействительности незаконных сделок, ситуацию, когда хозорган заключил с частным лицом договор, не предусмотренный ни ГК РСФСР, ни специальными законами.

--------------------------------

<1> Новицкая Т.Е. Гражданский кодекс РСФСР 1922 года. М.: Зерцало, 2002. С. 91.

В то время как во всех рыночных странах свобода заключения непоименованных договоров давно превратилась в банальную истину, для советских цивилистов середины XX в. этот вопрос вновь приобрел спорный характер. Так, например, В.А. Рясенцев ставил это право применительно к сделкам советских предприятий под сомнение, указывая, что "недопустимость заключения не предусмотренных законом договоров" обусловлена необходимостью избежать нарушения правоспособности предприятий <1>. Тем не менее, к чести советских цивилистов, большинство из них (в частности, И.Б. Новицкий, А.М. Винавер, М.М. Агарков, О.С. Иоффе, Р.О. Халфина, О.А. Красавчиков и др.) исходили из прямо противоположной идеи и допускали заключение непоименованных договоров <2>.

--------------------------------

<1> Рясенцев В.А. Вопросы недействительности сделок в судебной практике // Социалистическая законность. 1950. N 8.

<2> Обзор советской литературы по этому вопросу см.: Брагинский М.И. Основы учения о непоименованных (безымянных) и смешанных договорах. М., 2007. С. 44, 45.

Судебная практика по данному вопросу была долгое время неустойчивой. Некоторые виды непоименованных договоров суды постепенно признавали (например, договоры хранения и ссуды), но встречались случаи признания непоименованных договоров незаконными сделками <1>. Данный подход был неудивителен в свете бытовавшего в тот период воззрения о том, что договорные отношения между государственными предприятиями будут вытесняться по мере дальнейшего расширения и укрепления планового начала <2>.

Дата добавления: 2015-06-04