Договоров и применение к ним императивных норм 4 страница

Алгоритм выявления квалифицирующих признаков

поименованных договоров

При разрешении вышеупомянутых коллизий можно предложить использовать следующий алгоритм анализа.

Для начала необходимо выявить ту поименованную договорную модель, по отношению к которой следует проводить "дифференциальную квалификацию" заключенного сторонами соглашения. Следует определить, имеется ли среди поименованных договоров тот, который prima facie столь близок заключенному сторонами договору, что могут возникнуть веские основания предполагать наличие воли сторон на заключение именно такого поименованного договора.

Если такой поименованный договор обнаружен, возникает необходимость либо подтвердить, либо опровергнуть данную гипотезу. Для этого следует выявить его квалифицирующие признаки и сопоставить с ними заключенный сторонами договор, руководствуясь следующим алгоритмом телеологического толкования.

Во-первых, необходимо выяснить, закреплены ли в специальных нормах законодательства (с учетом существующей судебной практики их применения) о соответствующем поименованном договоре правила, которым заключенный сторонами договор противоречит. Если таких правил нет и заключенный договор соответствует общей дефиниции данного поименованного договора и оговаривает тот же самый предмет договора, есть все основания считать договор относящимся к данной поименованной договорной модели.

Во-вторых, если некое противоречие выявлено, следует определить природу нормы, по отношению к которой имеет место такое противоречие. В частности, необходимо определить, нацелена ли специальная норма, которой заключенный договор противоречит, на закрепление существенных условий такого рода договоров или обязательных формальностей, необходимых для того, чтобы правовая система считала такой договор заключенным. При этом в случае неоднозначности самой нормы суду при ее толковании следует оценивать, имеются ли у разумного законодателя веские основания предъявлять такого рода формальные требования или ограничивать суды в праве заполнить пробел в контракте. Если да, то такая норма действительно может быть признана императивной и не должна считаться квалифицирующей. Соответственно, если других оснований считать договор непоименованным не найдется и договор будет соответствовать собственно квалифицирующим признакам данной поименованной модели, то противоречие такой норме будет в той или иной форме порочить договор.

В-третьих, если соответствующая специальная норма явно не нацелена на установление требований к форме сделки, процессу ее заключения или минимальному набору ее условий, необходимо выяснить, не направлено ли включение в законодательное регулирование данной нормы, в противоречие с которой вступает договор, на ограничение свободы определения содержания уже заключенного договора данного типа. При очевидной императивности нормы (например, выражение ее в качестве однозначного запрета) такой вопрос не возникает. В случае применения предписывающей нормы, не оговаривающей прямо законодательный запрет, но при этом не устанавливающей прямо право сторон оговорить иное, у суда могут возникнуть некоторые сомнения в ее природе. При этом суду стоит определить, имеются ли очевидные политико-правовые цели, ради которых государству стоит ограничивать конституционный по своему статусу принцип свободы определения содержания договора. Если да и такие цели очевидны (например, защита слабой стороны договора, интересов третьих лиц или публичных интересов), то такая норма в результате телеологического толкования должна быть признана императивной. Соответственно, она не носит квалифицирующий характер, а составляет императивный правовой режим соответствующего договора. Поэтому противоречие этой норме не выводит заключенный договор в ранг непоименованных. При соответствии договора квалифицирующим признакам данного договорного типа, отраженным в других специальных нормах закона или судебного правотворчества, договор будет подчинен этой императивной норме и соответственно в этой части будет считаться недействительным.

В-четвертых, если конкретная специальная норма, которой заключенный договор противоречит, не была отнесена ни к одному из вышеуказанных видов, следует выяснить, не является ли она диспозитивной. Если диспозитивность прямо выражена в соответствующей норме, проблема не возникает: такая норма не является квалифицирующей. Соответственно, условие договора, который соответствует квалифицирующим признакам этой договорной модели, но противоречит такой норме, будет иметь приоритет перед ней. Сам же договор, соответствующий истинным квалифицирующим признакам данной договорной модели, будет отнесен именно к ней. Если же диспозитивность эксплицитно не зафиксирована, возникают некоторые сложности. Если исходить из того, что отсутствие в тексте нормы явного атрибута диспозитивности (фразы о праве сторон оговорить иное) отнюдь не означает автоматическое признание нормы императивной, то следует допускать возможность ее имплицитной диспозитивности. Соответственно, в ряде случаев суду будет необходимо выбрать между признанием нормы диспозитивной или квалифицирующей. Для разрешения этой проблемы суду следует временно "забыть" об этой норме и определить, не противоречит ли здравому смыслу применение специального законодательного регулирования соответствующего поименованного договора в целом к заключенному сторонами договору. Если большинство норм, составляющих правовой режим соответствующего поименованного договора с точки зрения здравого смысла и целей законодательного регулирования, без особых проблем применимо к квалифицируемому договору, то тогда есть достаточно веские основания такой договор квалифицировать в качестве поименованного, а спорную норму - в качестве диспозитивной. Ведь в ином случае, как мы далее покажем, часто не остается ничего иного, кроме как признать норму квалифицирующей. А это означало бы признание противоречия договора данной норме в качестве основания для признания его непоименованным и отсечения возможности применения всего блока специальных норм. Применяя "бритву Оккама", мы приходим к выводу, что без наличия серьезных политико-правовых оснований формировать новые договорные модели не стоит. Диспозитивная квалификация спорной нормы позволяет оставить договор в рамках данной поименованной договорной модели и не провоцировать ненужный правовой вакуум.

В-пятых, если отсутствуют убедительные основания считать такую норму императивной или диспозитивной, то имеются веские основания считать данную норму устанавливающей квалифицирующий признак поименованной договорной модели, а противоречие договора такой норме рассматривать как условие признания договора непоименованным. Но прежде чем делать такой вывод, необходимо исключить возможность того, что норма, закрепляющая соответствующий квалифицирующий признак, допускает расширительное толкование. В некоторых случаях такая квалифицирующая норма оказывается выраженной недостаточно емко, и политико-правовые соображения допускают возможность телеологической расширительной интерпретации. Последняя в некоторых случаях может привести к тому, что заключенный договор окажется вполне соответствующим расширительно интерпретированной квалифицирующей норме и в итоге подпадающим под действие режима данного поименованного договора. При решении вопроса о необходимости расширительного толкования квалифицирующей нормы может оказаться полезным вышеприведенный прием мысленного сопоставления специального законодательного режима данного поименованного договора с заключенным сторонами договором, который хотя и не укладывается в буквальное значение соответствующей квалифицирующей нормы, но может быть признан относящимся к категории данного поименованного договора при ее расширительной интерпретации. Если выяснится, что подавляющая часть норм специального режима данной поименованной договорной модели в полной мере применима к такому договору, это должно свидетельствовать в пользу расширительного толкования соответствующей квалифицирующей нормы и соответственно признания договора поименованным. Если же такой мысленный эксперимент приводит к тому, что специальный законодательный режим данного поименованного договора с точки зрения логики, политико-правовых соображений и здравого смысла начинает серьезно "конфликтовать" с договором, который подпал бы под действие этого режима при расширительной интерпретации соответствующей квалифицирующей нормы, это свидетельствует против возможности расширительного толкования. В последнем случае не остается ничего иного, кроме как признать договор не соответствующим квалифицирующим признакам данной поименованной договорной модели и рассматривать его в качестве непоименованного (или, возможно, отнести к некой другой поименованной модели).

Имеет смысл проиллюстрировать применение такого алгоритма телеологического толкования на примерах.

Примеры квалификации

Вышеприведенная методология выявления непоименованных договоров применительно к случаю спорной квалификации нормы ГК РФ о реальности договора денежного займа в связи с заключением сторонами договора консенсуального займа дает следующие результаты.

Очевидно, что договор займа, построенный сторонами по консенсуальной модели, по своей экономической и правовой природе крайне близок к предусмотренному законом реальному договору займа. При этом норма о том, что договор займа считается заключенным с момента его предоставления, явно не направлена на установление существенных условий или ограничение свободы определения содержания уже заключенного договора, но по своей природе вполне может быть признана устанавливающей обязательные требования к порядку заключения такого договора. Тем не менее элементарный политико-правовой анализ демонстрирует, что нет весомых оснований для отказа от признания такого договора действующим с момента заключения договора, обязывающего займодавца предоставить заем. Некоторые сомнения, предопределенные патерналистскими соображениями, могут вызвать консенсуальные договоры займа, в которых займодавцем является гражданин. Но применение этого же требования к сугубо коммерческим займам вряд ли может быть обосновано с точки зрения политики права. Реальный характер договора денежного займа, отраженный в ст. 807 ГК, является просто данью исторической традиции и постепенно отвергается многими развитыми правопорядками как на уровне национального законодательства, так и на уровне актов международной унификации договорного права <1>.

--------------------------------

<1> Реальные договоры были одним из видов древнеримского "пантеона" признаваемых правом договорных форм. Но после повсеместного утверждения универсальной модели консенсуального договора реальность договора с точки зрения политики права может быть оправдана только при наличии очень веских политико-правовых резонов. Ситуация, когда закон навязывает такую аномалию, как вступление договора в силу с момента передачи вещи, в современных условиях если и может быть объяснена, то в очень редких случаях. Подробнее об исторических корнях конструкции реального договора и постепенном отказе западных правопорядков от императивной реальности некоторых ранее считавшихся не имеющими силы до момента передачи вещи договоров см.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник для вузов. М., 2005. С. 550; Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Ч. 3: Договоры и обязательства. С. 108 - 109; Principles of European Contract Law. P. I - II / Ed. by O. Lando and H. Beale. The Hague: Kluwer Law International, 2000. P. 141; The Principles of European Contract Law and Dutch Law. A Commentary / Ed. by D. Busch, E.H. Hondius, H.J. van Kooten, H.N. Schelhaas, W.M. Schrama. Nijmegen, 2002. P. 77, 78.

С учетом изложенного остается выбрать между квалификацией данной нормы понимать ее либо в качестве диспозитивной, либо в качестве квалифицирующей. Большинство норм о займе вполне логичным образом применимо к договору займа, построенному по консенсуальной модели. На это указывает и то, что нормы о займе в силу прямого указания в ГК РФ применяются и к бесспорно консенсуальным договорам банковского или товарного кредита. Соответственно, замена реальности договора на его консенсуальность не меняет его природу настолько значительно, что предложенное законодателем специальное регулирование теряет свою адекватность. В таких условиях есть все разумные основания признать соответствующую норму не квалифицирующей, а просто диспозитивной. В результате такой телеологической интерпретации консенсуальный договор займа как минимум тогда, когда займодавцем не является гражданин, следует считать договором займа, а не непоименованным договором. В рамках идущей сейчас реформы ГК РФ именно такая идея и предлагается для прямого закрепления в Кодексе <1>.

--------------------------------

<1> http://www.privlaw.ru

Что касается нормы о том, что платежная функция задатка реализуется в рамках обеспеченного договора, мы можем достаточно легко отвергнуть ее квалификацию в качестве императивно устанавливающей формальные требования к заключению договора или его существенные условия, а также с достаточной уверенностью не признать ее направленной на ограничение свободы уже заключенного договора. Последнее связано с тем, что нет никаких убедительных политико-правовых оснований ограничивать право сторон отложить платежный эффект задатка до момента заключения основного договора <1>. Выбор же между расширительной интерпретацией данной нормы (и соответственно признанием за такого рода соглашением природы именно особой формы задатка) или признанием ее квалифицирующей (с вытекающим отсюда признанием задатка в предварительном договоре непоименованным способом обеспечения) менее принципиален в силу крайне скудного законодательного регулирования института задатка. "Цена вопроса" оказывается не столь высока.

--------------------------------

<1> Практика Президиума ВАС РФ по этому вопросу пока строится на обратной позиции и признает задаток в предварительном договоре ничтожным в силу противоречия закону (Постановление Президиума ВАС РФ от 19 января 2010 г. N 13331/09). Критику этого подхода см.: Карапетов А.Г. Есть ли смысл в запрете обеспечения задатком обязательств из предварительного договора? // Вестник ВАС РФ. 2010. N 8.

Тем не менее, взвешивая все за и против, считаем, что удобнее признать, что стороны могут оговорить в договоре отложенный эффект платежной функции и при этом продолжать называть соответствующее средство обеспечения задатком. Отложенный эффект платежной функции не меняет в конструкции задатка ничего настолько существенного, чтобы лишить смысла применение к этому соглашению таких норм, как нормы о его письменной форме (п. 2 ст. 380 ГК), о необходимости вернуть задаток при прекращении обеспеченных обязательств невозможностью исполнения или по соглашению сторон (п. 1 ст. 381 ГК), о зачетном соотношении с убытками (п. 2 ст. 381 ГК). В принципе при признании задатка в предварительном договоре законным, но непоименованным средством обеспечения, все эти нормы при необходимости можно было бы применять по аналогии. Но соображения экономии интеллектуальных усилий, которые обычно потребуются от сторон для убеждения суда в необходимости применения аналогии закона, подсказывают нам, что вариант с признанием нормы о том, что платежный эффект реализуется в рамках обеспеченного договора, в качестве квалифицирующей все-таки менее удачен. Такую норму соответственно следует подвергнуть расширительной телеологической интерпретации и признать, что она допускает возможность отложенного эффекта платежной функции задатка. На право сторон обеспечить задатком предварительный договор справедливо указывается в практике Верховного Суда РФ <1> и в рамках опубликованного в 2011 г. проекта реформы ГК РФ <2>.

--------------------------------

<1> В Определении Верховного Суда РФ от 10 марта 2009 г. N 48-В08-19 указывается: "Основная цель задатка - предотвратить неисполнение договора. При этом Гражданский кодекс Российской Федерации не исключает возможности обеспечения задатком предварительного договора... предусматривающего определенные обязанности сторон по заключению в будущем основного договора, и применения при наличии к тому оснований (уклонение стороны от заключения основного договора) обеспечительной функции задатка, установленной пунктом 2 статьи 381 ГК Российской Федерации и выражающейся в потере задатка или его уплате в двойном размере стороной, ответственной за неисполнение договора".

<2> http://www.privlaw.ru

Возьмем в качестве еще одного примера п. 1 ст. 807 ГК РФ, согласно которому договор займа заключается в отношении родовых вещей или денег. Означает ли это, что договор займа, объектом которого являются бездокументарные ценные бумаги (например, акции), не являющиеся в буквальном смысле родовыми вещами, следует признать незаконным (если считать данную норму императивно ограничивающей свободу договора) или непоименованным (если данная норма должна рассматриваться как квалифицирующая)? Норма п. 4 ст. 3 Закона о рынке ценных бумаг прямо допускает предоставление брокером своим клиентам ценных бумаг в качестве займа. Но как быть в случае, который не подпадает под действие данной нормы (например, когда такой договор заключается не с брокером)?

Некоторые суды приходят к ошибочному, на наш взгляд, выводу о ничтожности такого договора. Логика здесь традиционная для российской, в целом не дружественной к свободе договора судебной практики: в ст. 807 ГК РФ написано о займе денег или родовых вещей, следовательно, заем бездокументарных ценных бумаг ничтожен <1>. Для такого блокирования автономии воли сторон, как нам кажется, нет никаких внятных политико-правовых оснований. Соответственно, вряд ли имеет смысл считать норму п. 1 ст. 807 ГК РФ императивной. Данная норма об объекте займа со всей очевидностью является квалифицирующей. Поэтому на первый взгляд может показаться, что договор займа акций следует признать непоименованным. Но такой вывод безосновательно формирует регулятивный вакуум и отсекает в отношении данного договора применение законодательного регулирования займа, большая часть которого абсолютно уместна и в отношении займа бездокументарных ценных бумаг. Если в силу прямого указания в ГК РФ нормы Кодекса о купле-продаже применяются к купле-продаже имущественных прав, почему бы и регулятивному режиму договора займа не "покрывать" собой заем не вещей, а бездокументарных ценных бумаг? Отсутствие в правилах о займе прямой оговорки на сей счет вряд ли нас должно останавливать. Поэтому было бы разумно квалифицирующую норму п. 1 ст. 807 ГК РФ об объекте займа, явным образом устанавливающую квалифицирующий признак данной договорной модели, интерпретировать расширительно, с тем чтобы данный режим "обнял" собой и договор займа бездокументарных ценных бумаг. Проект новой редакции ГК РФ предусматривает именно такую новеллу.

--------------------------------

<1> См., например: Постановление ФАС Московского округа от 7 мая 2003 г. по делу N КГ-А40/2292-03; Постановление ФАС Дальневосточного округа от 3 марта 2005 г. N Ф03-А51/05-1/872.

Иногда предварительные договоры предусматривают, что лишь одна из сторон имеет право в рамках установленного срока инициировать процесс заключения основного договора. Данная договорная конструкция несколько противоречит ст. 429 ГК РФ, которая говорит о сторонах, имеющих право инициировать заключение основного договора. На основании этого в литературе выдвигалось мнение, что такой договор de lege lata невозможен <1>. По сути данная позиция опирается на то, что упоминание в указанной статье слова "сторона" во множественном числе носит императивный характер.

--------------------------------

<1> Белов В.А. Гражданское право: Общая часть. М., 2011. Т. II: Лица, блага, факты. С. 699.

Мы никак не можем признать эту позицию оправданной. В одностороннем предварительном договоре нет ничего, что могло бы оправдать ограничение конституционного принципа договорной свободы с точки зрения политики права. Российское право не блокирует возможность заключения договоров, опосредующих предоставление односторонних обязательств. Если оно допускает заключение договоров поручительства, предоставление залога третьим лицом, договоры ссуды, безвозмездный заем или дарение, оформляющие одностороннее материальное обогащение лишь одного из контрагентов, то было бы просто странно предположить, что оно при этом может зачем-то ограничивать свободу одной стороны дать одностороннее организационное обязательство акцептовать оферту другой стороны, если последняя решит заключить основной договор.

Соответственно, вооружившись данными политико-правовыми аргументами, рассматриваемую норму либо стоит интерпретировать в качестве квалифицирующей и признать заключенный договор непоименованным, либо подвергнуть расширительной телеологической интерпретации и признать спорный договор вариацией конструкции предварительного договора. Оба варианта приемлемы, так как не влекут ограничение свободы договора. Разница же между ними незначительна в силу крайне скудного законодательного регулирования предварительного договора. Несколько содержательных норм ст. 429 ГК РФ с телеологической точки зрения вполне применимы к односторонней его вариации, что свидетельствует скорее в пользу расширительного толкования. Но в принципе нужный результат может быть без большого труда обеспечен и путем аналогии закона.

Можно вспомнить также и другой пример из недавней судебной практики. Договор между собственником здания и другим лицом, на основании которого последнее использует отдельный конструктивный элемент этого здания для размещения рекламных конструкций, был признан ВАС РФ непоименованным договором <1>. ВАС РФ отметил: "Спорный объект представлял собой не вещь, а необособленную часть конструктивного элемента здания. Признать часть крыши самостоятельным объектом аренды не представляется возможным ни с теоретических позиций, ни с позиций правового регулирования (ст. 607 ГК РФ). Следовательно, заключить договор аренды в отношении объекта, который не может быть объектом аренды, невозможно". На наш взгляд, такое решение, руководствуясь выведенным выше алгоритмом анализа, следует считать необоснованным. Договор на предоставление конструктивных элементов здания для размещения на них тех или иных рекламных или иных конструкций, думается, можно было бы вполне обоснованно отнести именно к разновидности договора аренды, интерпретировав норму о предмете аренды несколько расширительно. Необособленная часть конструктивного элемента здания (например, крыши) вряд ли действительно является самостоятельной вещью в контексте норм об объекте аренды. Но если ранее судебная практика расширительно толковала понятие "здания и сооружения" (ст. 650 ГК), включив в него и помещение как часть здания или сооружения, то вряд ли имеются веские основания не идти по этому пути и дальше и не признать режим аренды здания или сооружения распространяющимся и на договоры, по которым арендуются определенные конструктивные элементы зданий. Для этого достаточно применить расширительное толкование дефиниции договора аренды. Подавляющее большинство норм о договоре аренды вполне применимо в качестве регулирования данного договора, в силу чего его выведение за рамки детальных норм об аренде вряд ли разумно с логической и прагматической точек зрения и образует неоправданный правовой вакуум.

--------------------------------

<1> Пункт 1 информационного письма Президиума ВАС РФ от 11 января 2002 г. N 66 "Обзор практики разрешения споров, связанных с арендой".

Этот вывод подтверждается и в самой практике ВАС РФ. Так, несколько позднее ВАС РФ решил, что к таким непоименованным договорам нормы об аренде применяются по аналогии <1> (в том числе и нормы об обязательности государственной регистрации долгосрочной аренды недвижимости). Суд тем самым не отказался от сделанного выбора в пользу непоименованного статуса такого договора, но, дезавуировав все практические последствия такого выбора и подведя этот договор под режим аренды посредством ссылки на аналогию закона, по сути, признался в том, что серьезных оснований для отказа в признании такого договора договором аренды просто нет. Такая "оптовая" и тем самым, по сути, аномальная аналогия закона, приводящая к применению к непоименованному договору не отдельной нормы из законодательного режима некого поименованного договора, а всего этого специального режима целиком, есть очевидное свидетельство того, что на самом деле спорный договор непоименованным не является и квалификационные рамки соответствующей поименованной договорной модели должны быть расширены, чтобы охватить и такой договор.

--------------------------------

<1> Пункт 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 23 июля 2009 г. N 64 "О некоторых вопросах практики рассмотрения споров о правах собственников помещений на общее имущество здания".

В обороте иногда встречаются условия или отдельные соглашения о товарной неустойке. Такое соглашение вступает в противоречие с нормой п. 1 ст. 330 ГК о том, что предмет неустойки - деньги. Данная норма является, очевидно, квалифицирующей. Соответственно, нам необходимо выбрать между тем, чтобы признавать товарную неустойку непоименованным средством обеспечения, с одной стороны, и тем, чтобы, расширительно истолковав норму п. 1 ст. 330 ГК о предмете неустойки, признать товарную неустойку все-таки разновидностью неустойки, - с другой. Оба варианта вполне приемлемы. Но все же в силу принципиальной применимости mutatis mutandis всех норм о неустойке к неустойке товарной, видимо, логичнее дать норме о денежном характере неустойки расширительное толкование и признать товарную неустойку, как это делается в большинстве зарубежных стран, разновидностью неустойки <1>. Это сняло бы необходимость обоснования применения ст. 333 ГК РФ и ряда других норм о неустойке (например, о праве суда снизить несоразмерную неустойку) по аналогии закона <2>.

--------------------------------

<1> Подробнее см.: Карапетов А.Г. Неустойка как средство защиты прав кредитора в российском и зарубежном праве. М., 2005.

<2> Недавно Пленум ВАС РФ закрепил иную позицию, признав товарную неустойку непоименованным средством обеспечения (п. 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 22 декабря 2011 г. N 81 "О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса Российской Федерации"). При этом ВАС РФ признал применимым к такой товарной неустойке норму ГК РФ о праве суда снизить неустойку (ст. 333).

В вышеприведенных примерах мы выступали за более гибкий "конструктив" поименованных договорных моделей, толкуя спорные нормы в качестве диспозитивных либо давая им расширительную интерпретацию. Неоправданно узкие рамки поименованных договорных моделей будут "выталкивать" любые усовершенствования сторонами таких типовых моделей в разряд непоименованных договоров с отсечением возможности применения соответствующих специальных норм, большинство из которых может быть абсолютно адекватным в качестве регулятивного режима заключенного договора. Но рамки поименованных договорных моделей не могут расширяться до бесконечности. В тех случаях, когда заключенный договор начинает явно и существенно противоречить квалифицирующим признакам соответствующего поименованного договора и значительная часть применимых специальных норм перестает быть адекватной той измененной договорной конструкции, которую согласовали стороны, праву стоит выносить заключенный договор в ранг непоименованных договоров.

В качестве примера можно привести достаточно распространенные договоры, по которым отель договаривается с частным предпринимателем о том, что тот имеет право оказывать на территории отеля его постояльцам те или иные услуги или реализовывать им те или иные товары (например, сувенирные) без фиксации определенного места оказания этих услуг или продажи товаров, такой договор предусматривает оплату за получение такого права. К тому же типу могут быть отнесены договоры аэропорта с банком, по которым сотрудники банка получают за плату право перемещаться по территории аэропорта и предлагать пассажирам те или иные банковские продукты (например, оформить банковскую карту).

Такие договоры явно не соответствуют квалифицирующим признакам ни договора аренды, ни договора возмездного оказания услуг даже при наиболее "творческом" подходе к их определению. К тому же большая часть специальных норм, включенных в законодательное регулирование этих договоров, просто неадекватна существу заключенного договора. Например, вряд ли можно признать, что предоставление контрагенту права оказывать услуги или реализовывать товары третьим лицам на своей территории является некой услугой. Ведь в приведенных примерах совершение тех или иных действий отелем или аэропортом не входит в основной предмет договора: суть их обязательств скорее выражается в непрепятствовании банку или предпринимателю в осуществлении им своей коммерческой деятельности на соответствующей территории. В отличие же от аренды недвижимости в наших примерах не происходит фиксация конкретной пространственной площади, сданной в аренду. Соответственно, вряд ли есть основания для расширительного толкования квалифицирующих признаков договоров оказания услуг и аренды, с тем чтобы в рамки этих поименованных моделей были включены данные заключенные сторонами договоры. Поэтому в перечисленных примерах, видимо, речь должна идти именно о непоименованных договорах.

Дата добавления: 2015-06-04